Мадам Малкин (гет)

— Сегодня в восемь. Жду.

Короткая фраза, сказанная отрывистым шепотом. И после бумага описала в воздухе затейливый полупоклон и рассыпалась тысячами искр. Когда Эдна уже думала, что волшебство закончилось, из пустого воздуха неожиданно возникло тонкое белое перо. Оно вспыхнуло, не успев растаять, и с легким шипением исчезло. Эрвин умел создавать настоящее волшебство.

Даже сейчас, когда липкая тихая тьма подбиралась со всех сторон. Он улыбался уголками рта, и тяжесть исчезала. На время. Холод подбирался незаметно. С каждым днем. Из каждой щели. Черным его дыханием несло из-под двери. Липкое серое отчаяние просачивалось в зазоры между стеклом и рамой. Можно было сколько угодно накладывать согревающие заклятия. И даже разводить огонь в камине. Согреться не получалось. Потому что дело было не только в холоде. Он намертво приклеился к мраку, проскальзывающему незаметно, но поселяющемуся навсегда. Уродливыми черными ручейками тьма просачивалась в жизнь. И по-хозяйски обосновывалась в ней. Сердце сжимал холод, а все тело охватывало какое-то отупение. Казалось, что внутри уже все давно треснуло, разлетелось на сотни острых осколков. Они еще почему-то держатся вместе, но это точно ненадолго.

И тут пришел Эрвин. Тот, кто одним своим существованием отменял тьму. По крайней мере для Эдны. Именно что — не дарил надежду, а просто отменял все сомнения, отметал возможность плохого конца. Больше всего Эдну поражала неуемная сила, скрытая в этом невысоком, коренастом волшебнике. Хотя, увидев его впервые, она лишь пожала плечами. «Еще один пожилой занудный посетитель».

Был уже поздний вечер, она собиралась закрывать ателье, последний раз проходясь очищающими заклятиями по витринам и полкам. Пыль и легкая паутина — казалось бы, такая маленькая, еле заметная ерунда, а сколько они испортили блестящих карьер и скольких удачливых хозяев разорили дотла! Не взирая на смутные, крайне неспокойные времена, а может быть, именно благодаря им, мадам Эдна Малкин, в девичестве Эндрюс, была полна решимости сохранять и приумножать репутацию своего ателье и с гордостью и чистыми витринами пройти весь выпавший на ее долю непростой период истории волшебного мира.

Наверное, это было смешно. Но ей нравилось поддерживать себя такими высокопарными и немного наивными сентенциями. Она тряхнула головой, уже собираясь запирать двери, и в этот самый момент в них вошел Эрвин. Немного сутулые плечи и какая-то слишком широкая переносица. Темно-рыжие, отливающие медью волосы до плеч. Уверенная стремительная походка. Мерлин, что она в нем нашла?

— Добрый вечер. Я не слишком поздно? — учтиво осведомился он.

— Да, я как раз собиралась закрывать ателье, — хотела было ответить Эдна, но вместо этого произнесла: — Я могу еще немного задержаться. Чем вам помочь?

— Понимаете, мне нужен костюм. На свадьбу. Брата.

И улыбнулся. Тепло и как-то очень надежно.

— Хорошо, я приму заказ, — со вздохом ответила она.

Наверное, когда люди уже немолоды, им некогда тратить время на пустяки. Вероятно, когда мир вокруг горит и сходит с ума, очень хочется просто тепла. А может быть, это всего лишь базаковский возраст... или безоаровый... в любом случае, что-то на «б». Ну да, как магловское ругательство… Об этом — возрасте, не о ругательстве — рассуждала однажды пышнокудрая, немного заносчивая девочка со вздернутым носиком. Она из-за примерочной ширмы поучала своих приятелей, продолжая какую-то длинную дискуссию. Кажется, о том, до какого возраста способны влюбляться женщины. Мадам Малкин тогда не очень прислушивалась к детской милой трескотне, лишь краем уха улавливая общую идею рассуждений молодой ведьмы. Та, например, утверждала, что у маглов есть даже специальное название для поздней любви. Вот та самая базаковская или безоаровая любовь. Эдна, помнится, еще покачивала головой и втихомолку подсмеивалась над серьезностью рассуждений. В самом-то деле, ну какая у женщины в возрасте может быть любовь?

Унаследовав капитал после смерти мужа, Эдна решила всецело предаться любимому занятию — шитью. Давным-давно седовласая статная волшебница, бабушка Эдны, наставительно говорила ей, взмахивая уверенной рукой: «Умеющий шить — живет счастливо. В его власти залатать прорехи жизни, исправить погрешности фигуры безупречным кроем, подхватить нитку распускающегося полотна судьбы».

Эдна с детства любила мерный перестук швейной машинки, направляемой хитрым заклятием. Тихий перезвон спиц. Бабушка ставила в работу по три-четыре пары одновременно. Они висели в воздухе, и из разрозненных ниток, подбираемых ими, выползало пушистое теплое чудо. Эдне и вправду тогда казалось, что волшебство шитья — особое волшебство, сродни созданию и исправлению жизни…

Это была очень поздняя любовь. Эдна думала, что уже отгорела, что в жизни у нее теперь другое предназначение, что самое главное — работа. Что нет ничего смешнее влюбленной старой женщины. Нет, конечно, старой она сама себя вовсе не считала. Но и молодой не была уже давно. Лет эдак пятьдесят.

Эдна и сама не поняла, как это произошло. Потихоньку, подспудно. И в то же время стремительно и неизбежно. Парой жестов. Обрывками фраз. Но этот темно-рыжий, почти медноголовый Эрвин, мужчина, чья скрытая и неброская сила согревала и каждую минуту сводила с ума, пробрался глубоко в сердце, стал удивительно близким, почти родным.

Началось все с того, что отозвался в душе знакомый, еле заметный выговор. Тот самый непередаваемый уэльский акцент, когда речь как песня. То льется, журча, вниз, то вдруг внезапно взбирается до небес. «На свадьбу» — водопадом, бурным потоком несется интонация вниз, вглубь, обрыв и прыжок. «Брата» — ласковая трель легкой птички взлетает вверх. Нет никаких обрывов. Холодных пропастей с острыми камнями. Только небо.

— Откуда вы? — неожиданно для себя спросила она его.

Карие, тоже с легкой рыжиной глаза его на секунду озадаченно уставились на нее. А потом потеплели, заискрились пониманием.

— А, вы тоже из наших?

— Да, — просто ответила она.

Они почти забыли о костюме в тот самый первый вечер. С упоением и трепетом вспоминали родные места, быстро нашли общих дальних знакомых и даже почти родственников. Троюродная кузина двоюродной бабушки.

— А помнишь, в наших краях есть такая птица... — начинала она.

— Ага, с большим и плоским клювом. Почти как мой нос, — смеясь продолжал он.

А потом вдруг хлопнул рукой по стенке шифоньера, немного поморщился и отрывисто сказал:

— Поздно уже. Домой пора.

— А... — Эдна даже не нашлась сразу, что сказать, глядя, как стремительной походкой удаляется Эрвин.

— А как же костюм? — наконец вспомнила она,

— Все завтра, — бросил он ей через плечо и исчез в двери.

Домой Эдна пошла пешком. На душе было так странно, так бурно, что хотелось просто пройтись по воздуху.

Конечно, потом была и завтрашняя примерка. И утренний кофе у Фортескью. И теплые сильные пальцы, впервые легшие на ладонь. И — вместо первого желания отпрянуть — тягучее притяжение. Эдна сама от себя не ожидала такой развязности. Но буквально на третьей встрече уже сама обняла в ответ этого странного, крепкого мужчину с медным отливом волос. Конечно, они спешили. В воздухе висело ощущение беды. Война наступала неостановимо. Министерство требовало не поддаваться панике и верить в силу правопорядка. Ходили слухи, что Тот-Кого-Нельзя-Называть вернулся и ожил, полный решимости захватить этот мир... На этом фоне отдельные человеческие судьбы, желания, порывы казались лишь горсткой сухих, оторванных с веток листьев. Не задумываясь, Эдна ответила на поцелуй. Позволяя теплу с легким привкусом меди окутать себя и унести прочь. Хотя бы на пару часов подальше от липкой, холодящей душу реальности.

Эрвин был непредсказуем. Иногда оставался допоздна, а иногда, поморщившись, словно вспомнив о чем-то, потерев запястье, уходил стремительно. «Дела. Завтра поговорим».

Эдна не спрашивала, какие у него дела. Может быть, семья и старая надоевшая жена. Может, выжившая из ума вредная родительница. Может, подпольная организация по борьбе со злом. В любом случае оба они были взрослыми людьми. Встретившись неожиданно, когда и не должны были встречаться, наверняка они должны были быть признательны Мерлину, Моргане или судьбе за эту нечаянную радость, неожиданную сильную и молодую жизнь посреди тьмы. Эдна решила никогда не спрашивать его ни о чем. Нужно будет — сам расскажет.

* * *

Осень уже сдала свои права суровой, особенно мрачной в этом году зиме.

— Сегодня в восемь. Жду.

Следуя указаниям записки, Эдна была готова к выходу ровно в восемь. Эрвин был пунктуален, как всегда. Осторожно обнял ее за талию, и они аппарировали. Несмотря на смутные времена и поздний час, в Косом переулке было оживленно. Люди сновали с серьезным видом, и только сумрачное выражение их лиц не давало забыть о мрачной действительности.

— Что-то покажу тебе сегодня, — заговорщически шепнул Эрвин, сжав ее ладонь.

Эдна громко выдохнула, не сдержавшись.

— Ух ты...

Перед ней мягким светом переливались тысячи теплых огонечков. Прозрачные шары с маленькими домиками или цветами внутри парили в воздухе. Такой кофейню Фортескью Эдна не видела никогда.

— Я и не знала, что они открыты по вечерам, — прошептала она.

— Сегодня день рождения хозяина, — улыбаясь, прошептал Эрвин. Он наклонился к самому уху, и теплое его дыхание щекотало кожу и шевелило выбившуюся прядку непослушных волос на виске.

— А нас там ждут? — почти так же заговорщически спросила она.

— Там рады всем, — улыбаясь еще шире, ответил Эрвин, и они юркнули в кофейню.

Небольшие круглые столы были накрыты нежными бежевыми скатертями. Аккуратные оранжевые салфетки лежали под ослепительно-белыми тонкими чашками. В воздухе висел аромат кофе, шоколада и мирта. Удивительно уютное сочетание. Наверное, так должна пахнуть жизнь.

Это был их последний вечер. Кто же знал.

— Мне так хорошо с тобой, — неожиданно для себя сказала Эдна, любуясь переливами медно-рыжих волос Эрвина. В неровном свете мерцающих огоньков они казались доспехами рыцаря Света.

— Я знаю, — тихо ответил Эрвин, осторожно привлек Эдну к себе и окутал теплым, сильным и в то же время удивительно нежным поцелуем.

Каждый день теперь она вспоминает то утро. Сумрачный серый день заглядывал в окно. Эрвин еще спал, разметав по постели руки и волосы. Она осторожно отогнула рукав рубашки. Эрвин не любил ее снимать. Ей всегда казалось, что он смущается какого-то своего уродства. Раздевался лишь в темноте. Утром первым делом накладывал маскирующие заклятия. Она не говорила ему, что может легко замечать такие вещи. Наметанный взгляд портнихи умел отличить реальный силуэт от зыбкой подделки. Эдна никогда не спрашивала, не упрекала. В конце концов, в их возрасте пора научиться уважать суверенное пространство другого. Но этим утром она не сдержалась. Почти машинально откинула рукав рубашки и отпрянула в ужасе. С тонкой нежной кожи запястья на нее, скаля зубы и мерзко ухмыляясь, уставилась змея. Извивая жирное скользкое тело, она выползала из пасти черепа. Та самая змея, что частенько висела теперь над сожжёнными и разрушенными домами. Зеленоватое ее сияние освещало равнодушных умерших и согнутым горем выживших.

Точно такую же змею Эдна боялась увидеть однажды и над своим домом. Мир рухнул, рассыпался на тысячи кусочков. И некому было его собрать.

«Лучше бы ты умер», — с ужасом подумала она.

И вздрогнула. На нее смотрели спокойные карие, с медным отливом глаза.

— Зачем ты мне врал? — хрипло спросила она его.

— Знал, тебе будет противно, — просто ответил он.

— И даже не попытался… — Эдна и сама не понимала, как закончить эту фразу.

Эрвин лишь ухмыльнулся.

— В таких вещах обратной дороги нет.

Помолчал немного, а потом, рывком вставая с кровати, бросил:

— Я все понял. Больше не буду тебе надоедать.

Эдна так и сидела в комнате до самого вечера. На неубранной кровати, босыми ногами на смятых домашних тапочках. Сил не было даже на то, чтобы зажечь свечу.

Потом Эдна приходила на работу. Улыбалась клиентам одними губами, боясь, что маска приветливости вот-вот пойдет мелкими трещинами и спадет с ее лица. Отточенными, годами отработанными движениями снимала мерки, подгоняла детали, кроила, сшивала, кроила опять — словом, изображала изо всех сил бодрое подобие жизни, боясь выпустить наружу то пепелище, которое осталось у нее в душе. Каждый раз, стоило ей закрыть глаза, она видела ухмылку побеждающей змеи. Засыпая, она каждый раз надеялась больше не проснуться. Руки все еще хранили тепло его объятий. Постель все еще помнила изгибы его тела. Глаза искали искорки улыбки его карих с медным отливом глаз. Наверное, Эдна надеялась, что однажды ночью банда Пожирателей ввалится к ней в дом. Отливающая холодным фосфором змея взовьется над крышей ее дома. И можно будет больше не вспоминать, не чувствовать. Никогда.

«Лучше бы ты умер», — снова и снова звучали у нее в ушах страшные слова.

Дни складывались в месяцы. Зима сменилась весной. За ней наступили холодный май, темная, невнятная смерть директора Хогвартса. Вполне ясные директивы Министерства. Вроде бы один день не сильно отличался от другого. Безумие очень постепенно охватывало общество. Мельком взглядывая на передовицы «Пророка», стараясь не вслушиваться в тихие отрывистые разговоры редких посетителей, Эдна иногда ловила себя на мысли, что старается не думать, не слышать и не видеть вообще. Мир ли окончательно сошел с ума, или только сама Эдна нечаянно заснула над сложным заказом и ей снится бесконечный липкий кошмар, из которого нет ровно никакого выхода?

Эдна перестала думать о безопасности. Возвращалась одна, поздно, уже в ночи. Ни этим миром, ни самой собой она больше не дорожила.

А однажды она поняла, что может быть еще хуже. По глупой привычке Эдна решила пройтись. Целый день провела в мастерской. Застоялись ноги и налилась усталостью спина. Эдна надеялась, что холодный воздух пустого теперь и испуганно притихшего Косого переулка ее взбодрит. Уже издали она заметила странный свет. Это догорали разрушенные стены. Не сразу Эдна поняла, что тут когда-то было кафе Фортескью. Сам он лежал на полу, широко раскинув руки. Кажется, это было убивающее проклятие. Эдна все еще не была экспертом в таких делах. Мертвое тело казалось намного больше и длиннее, чем был живой Фортескью. Удушающе неподвижная и неуклюжая фигура, от которой невозможно было отвести глаза. Огоньки догорающего пламени плясали на остатках стен, полуразрушенных рамах выбитых окон, на остовах столов. Воспоминание вдруг пахнуло миртом, теплым ароматом кофе и шоколада. Парящие хрупкие прозрачные шары лопнули. Маленькие разноцветные дома сгорели, а цветы умерли. Над крышей бывшего кафе победно ухмылялись череп и выползающая из него змея.

«Лучше бы это умер ты», — подумала Эдна, представляя на месте лежащей фигуры Эрвина. Его медные волосы испачканы в крови и черной копоти. Карие с искрами усмешки глаза раскрыты и равнодушно смотрят в небо. Это видение ударило настолько сильно, что Эдна согнулась пополам и осела на тротуар. Через минуту прибыли авроры. Что-то спрашивали и увещевали. Уносили тело. Тушили огонь. Эдна не могла перестать видеть сквозь все это до боли знакомую и родную фигуру с копной волос с медным нахальным отливом.

* * *

Эдна не боялась ночного стука в дверь. Она ждала его. Поэтому, услышав глухой звук на крыльце, мадам Малкин спокойно поспешила к дверям. Распахнув их одним рывком, она увидела осевшую фигуру на ступеньках. Всего лишь одного человека.

Не помня ни о чем, не думая, не чувствуя холода в онемевших пальцах, она затащила Эрвина в дом, наложила очищающие заклятия. Они получались у нее практически безупречно. По левой ноге мужчины шла кривая рваная рана. В ней деловито копошились белые черви. Сладковатый, дурманящий запах гниения мгновенно наполнил комнату. Эдна призвала стакан воды и успокаивающее зелье. Все, что у нее было из лечащих средств. Поднесла к лицу раненого мужчины.

— Нет, — хрипло и недовольно просипел он. — Это все матушкин амулет.

Вымученная улыбка искривила такие родные губы. Эдна знала, какие они на ощупь, и до сих пор помнила их вкус.

— Понимаешь, эта наивная вера, что все можно исправить. Амулет думает, что можно спасти, перенеся сюда. Это проклятие неизлечимо. Сейчас ты должна спалить все Инсендио.

Не открывая глаз, Эрвин тихо улыбнулся, мягко и тепло, совсем как прежде.

— Прости, что тебе приходится это делать.

— Откуда ты знаешь, что это я? — тоже почему-то шепотом спросила Эдна.

— Твой запах. И тепло. Их не спутать ни с чем.

Сколько у них было? Пара дней, несколько десятков часов. Никаких разговоров. Расспросов и даже слез. Эдна знала, что Эрвину это не нужно. Они просто сидели, взявшись за руки, как заблудившиеся и испуганные дети. Когда Эрвин перестал дышать, Эдна еще несколько минут не верила. Все ждала, что это лишь временная заминка, и сейчас, через мгновение раздастся вновь сиплое, натужное дыхание. Черви в ране потолстели и из молочно-белых стали коричневыми. Пустота тишины оглушала.

Мадам Малкин решительно встала, выпрямилась во весь рост. Уверенно взмахнула рукой.

— Инсендио.

Огонь вспыхнул мгновенно, как будто только и поджидал приказа. Черви стали изгибаться в посмертных муках и лопаться. Они все выползали и выползали, но наконец сгорели все. Остался только огонь. Потянувшись жаркими языками, он на мгновение согрел Эдну. Как последние объятия. «Ты знал, что так будет, Эрвин?»

* * *

Прошло еще несколько месяцев. И пришла еще одна тяжелая ночь. В воздухе чувствовалось напряжение. Эдна не знала, что многие волшебники аппарируют к Хогвартсу и тайным ходом пробираются на Последнюю битву. Не видела, как встрепанная Макгонагалл собирает в эвакуацию растерянных испуганных детей. Не слышала глухих ударов, не видела вспышек проклятий. Но спать в эту ночь Эдна не могла. Поэтому, когда в предрассветном тумане к ней прилетела сова, Эдна распахнула ей окно в ту же секунду, как только силуэт лопоухой птицы замаячил за стеклом.

Сова принесла какую-то хитрую бутылочку. Едва открыв ее, Эдна увидела разворачивающуюся перед ней ленту воспоминаний.

Горит чей-то дом. Засевшие внутри отчаянно сопротивляются. Люди в черных плащах и масках наседают, атакуют, их больше. Вот дверь не выдерживает, и люди в черном врываются в дом. Начинается сражение внутри. Пыль от штукатурки и горящего дерева, крики раненых и умирающих. Вдруг взгляд выхватывает знакомую коренастую фигуру. Волосы с медным отливом особенно заметны в неровном свете пожара. Эрвин врывается в комнату. Молоденький волшебник, почти мальчишка, упрямо сжав зубы, продолжает защищаться. От страха ли или упрямства многочисленные веснушки почти выцвели на его лице. В сторону смешной нескладной фигуры летит проклятие. Эрвин отпихивает парня от траектории летящей смерти, вышвыривая того подальше от дома, в глухую ночь. И сам почти уворачивается от опасности. Фиолетовая кривая вспышка вспарывает кожу на ноге.

Картинки исчезли. Дым растаял. Эдна почувствовала, как тепло стало щекам от горячих слез. Через пару дней Эдна начала догадываться, кто послал ей эти воспоминания. Но никак не могла понять, откуда директор Хогвартса и по совместительству Пожиратель, а также спаситель магического мира Снейп знал о том, к кому ходит Эрвин. Но спросить об этом было уже некого.

* * *

Снова пришла весна. Солнечные лучи еще неуверенно, но весело заплясали на камнях мостовой. Дверь ателье звякнула мелодичным колокольчиком.

— Здравствуйте. Можно мне сшить костюм? На свадьбу.

Перед мадам Малкин стоял тот самый волшебник. С отчетливо видимыми в этот раз рыжими, практически медными веснушками. Немного повзрослевший. Но такой же упрямый и растрепанный.

— Конечно, — ответила она ему. — Сегодня вам повезло. Ваш заказ будет выполнен за счет заведения. На счастье и долгую жизнь.