Как появился летучий порох (гет)

Рассветное солнце тихо выплывало из-за леса, мир медленно окрашивался в золото. По деревне мягкими переливами перекатывалось сонное куриное квохтанье. Соседский пёс сипло сопел на цепи, мычала чья-то корова. На улице не было ни души.

Игнатия на всякий случай ещё раз внимательно оглядела улицу и, никого не увидев, сердито сплюнула. И куда подевался этот гоблин плешивый?

Постель давно остыла, значит, не встал пораньше, а, скорее всего, вовсе дома не ночевал. Послал же Мерлин мужа! Не было Игнатии печали, приличной женщиной быть захотелось!

В последний раз оглядев улицу, она вернулась во двор. Заглянула в курятник, собрала яйца парой взмахов палочки. Принесла молочка в сарай — приблудившимся котятам. Взяла там коромысло и пару пустых вёдер, втайне от соседок заколдованных на облегчение веса, и отправилась к колодцу.

Там-то муженёк и нашёлся.

По улице гордо, неся коромысло с достоинством королевы, шествовала Анна, статная красавица с ликом благородной дочери норманнов. Муженёк, прикрыв плешь капюшоном, следовал за ней и болтал, не затыкаясь.

Анне б из рода Малфуа быть, не родись она магглой! Там такие же вертихвостки… и вертихвосты.

Но красивые, не отнять. Не то что Игнатия — высокая, тощая, с жиденькой чёрной косицей и лицом беспородной лошади. Не особо молодая к тому же, особенно по маггловскому счёту.

Она прошла мимо мужа, набрала воды и вернулась домой. Её ждали травы.

Колдовство среди местных громко и отчаянно порицалось, но к травничеству они относились с пониманием. Вот Игнатия и зарабатывала себе на жизнь, готовя всяческие настои да мази: кому прыщ убрать, кому морщины разгладить, кому желудок прочистить.

Сегодня Игнатии надо было приготовить Пёрышковый порошок для рахитичных близнецов Билла и Уилла. Этот порошок придаёт телу лёгкость, чтобы тонкие слабые ноги могли его носить. Иначе дети и ходить-то не научатся.

Котелок оловянный, стандартный, ещё из Хогвартса. Залить водой наполовину да на огонь поставить.

Надрать крапивы мелко-мелко, чтобы совсем в труху — в деревянную миску. Тридцать ягод вороньего глаза да два глаза окушка речного — туда же и размять всё в кашицу.

Вывалить кашицу в котелок, помешать семь раз по часовой стрелке и два раза восьмёркой.

Семь щепоток лунной соли. Голубоватые крупицы с шипением падают в черновато-зелёную жижу, и она медленно светлеет, источая ароматный белый пар.

Ложка толчёных ногтей тролля — для крепких костей. Варево желтеет, а пар шипит и заполняет всю кухню. Запах не слишком приятный, но бывало и хуже.

— Вот развела вонищу! — забурлил муженёк, возникнув где-то в клубах пара. — Опять ворожишь? Вот спалишь дом — будешь знать!

— Ты принёс, что я просила? — поинтересовалась Игнатия, взмахом палочки приглушив огонь, и потянулась за ножом.

— Нет. Завтра в Джонстаун пойду и к кузнецу загляну.

— Я просила неделю назад.

— Занят я был, женщина!

— И чем же ты был занят, дорогой? Анной? Ребеккой? Или, может, Матильдой?

Ответа она не получила, муж вообще, казалось, ушёл из кухни. Ну и Мерлин с ним.

Порезать луковицу, бросить в котелок. Запах уходит, а варево становится серым и густым. Помешать одиннадцать раз против часовой стрелки, двадцать — по, двенадцать — против.

Десять с четвертью лепестков ромашки кентавровой — некрасивого бурого цветка. Зелье становится кроваво-красным. Порошка коры дубовой восемь горстей — зелье чернеет.

Мешать по часовой стрелке быстро-быстро и Люмосом подсвечивать. Порошок летает мелкими жёлтыми искорками, точно стая светляков в ночи.

Сто сорок помешиваний, сто пятьдесят, сто семьдесят…

Дождаться, пока водоворот замрёт в неподвижности, погасить огонь.

Полюбовавшись на дело рук своих, Игнатия поставила котелок на стул, тщательно убралась и принялась готовить обед. Каким бы муж ни был, его иногда кормить надо — приличная ведь женщина. И чего за волшебника не вышла?

А любви по молодости хотелось. Была Игнатия Уилсон ничем не выдающейся девушкой с Рейвенкло: ни красоты, ни силы, ни денег. Приличным женихам такая не нужна. А тут этот, Мартин Уилдсмит. Красивый, обходительный, хозяйственный. Соловьём пел! Любовь? Любовь.

Лет через пятнадцать, однако, любовь знатно оплешивела, но песни петь не перестала. Вот только Игнатия их больше не слышала: соловей её предпочитал Рут, Розмари и прочих всяких.

— Всё? Закончила дрянь свою варить?

— Закончила, — сварливо буркнула Игнатия. — Забор починил?

Мартин скривился и ничего не сказал. Он уселся за стол и принялся раскладывать сушёную рыбу.

— А я ещё стол не мыла, — ехидно сообщила Игнатия.

— Ах ты ж стерва… Я эту рыбу ловил, сушил, а теперь!..

— Не будет повода пиво у вдовушек покупать.

— Ах ты ж!..

В затылок Игнатии врезалась рыбина. Ух, гоблин плешивый! На ведьму с окунем бросаться!

Игнатия резко развернулась, вскинув палочку, и приказала:

— Пшёл вон!

Мартин скрипнул зубами, плюнул в её котёл и, забрав рыбу, вымелся прочь.

Оставив на время похлёбку, Игнатия подошла к остывшему котелку. Мужнины слюни плавали в чёрном вареве укоризненным островком. Испортил или не испортил?

Игнатия достала с полки старую миску, накрыла котёл платком и осторожно опорожнила его над миской. Чёрная вода стекла, и в платке остался мокрый чёрный порошок.

Теперь положить его на железный поддон прямо в платке и дождаться, когда высохнет и цвет на серый сменит. Если не сменит, сварить Мартину суп из мухоморов.

На обед муженёк не явился. Кто ж его, интересно, потчует? Мария вроде хорошо готовит, и пиво у неё есть.

Порошок высох к вечеру. Цвет изменился. Правда, не на серый, а на густой бледно-зелёный. Гоблин…

Мартин вернулся к ужину, принёс мешок муки и три ромашки, на которых кто-то потоптался.

— Вот что это, по-твоему? — вопросила Игнатия, указав на порошок.

— А я почём знаю? — поинтересовался Мартин, разыскивая на полках у очага какую-нибудь тару для ромашек.

— А это, дорогой, испорченное тобой лекарство.

— Да я-то при чём? Сама ведьма, а я вечно виноватый!

Мартин грохнул кулаком по стене, и флаконы на полке опасно зашатались.

— Конечно. К кузнецу по моей просьбе неделю не сходишь, зато за каждой юбкой в деревне бегаешь.

— Да потому что они меня не пилят! А ты заладила! Как будто я в столярной мастерской живу! И вообще, я ромашки тебе принёс!

— Ах вот как? — зашипела Игнатия, зачем-то схватив поддон с порошком. — Ромашки, значит. Не пилят, значит. А ну как прокляну тебя, вертихвост плешивый!

— В церковь пожалуюсь!

Игнатия усмехнулась.

— Ах! Ну жалуйся, дорогой! Вот прямо сейчас иди и жалуйся! Прямо в Джонстаун! — и она с силой залепила ему в нос поддоном.

Часть порошка просыпалась в очаг, огонь позеленел. Мартин, пошатнувшись, задел пламя и… вылетел в трубу.

Игнатия схватилась за голову и выскочила из дома.

Шумная вечерняя улица замерла, люди смотрели в небо. Заметив Игнатию, они начинали один за другим опасливо отступать. Она усмехнулась, на этот раз торжествующе.

— Каждая, кто позарится на Мартина, улетит к чертям так же, как он. Поняли?

— Поняли, — всхлипнул кто-то. Кажется, не из тех, за кем он бегал, но какая уже разница?

Вернувшись домой, Игнатия бережно собрала порошок в горшочек и уселась за стол, подперев щёку рукой. Что ж у неё получилось-то? И где теперь Мартина искать?

Он просто улетел или в Джонстаун, как послали? И что ж у него за слюна, раз с порошком такое сотворила?

Игнатия достала из потайного шкафчика свою колдовскую книгу и перо с чернильницей и засела за расчёты. Давненько не доводилось! Сильно что-то она в быту погрязла…

Незаметно для себя Игнатия провозилась почти до рассвета. Когда она вышла кормить кур, во двор боязливо прокрался Мартин. Он нёс новый котёл, который должен был забрать у кузнеца ещё неделю назад, и букет ромашек вперемешку с васильками.

— Здравствуй, Игнатия! Я вот… в Джонстаун слетал. Котёл принёс.

— В Джонстаун, значит.

— Ну не злись! Не злись.

Игнатия улыбнулась и приблизилась к Мартину. Отставила котёл на лавку, взяла ромашки и обняла мужа.

— Не злюсь. У меня все расчёты сошлись. Ты же мне такое волшебство изобрёл, Мартин Уилдсмит! — Она заглянула ему в глаза, продолжая улыбаться. — Если его до ума довести, мы с тобой до конца жизни будем жить в достатке.

Осталось только проверить, нужна ли для этого порошка просто слюна, слюна неверного мужа или слюна с тем, что этот муж ел или пил, перед тем как плюнуть.

Великое открытие! Аппарацию-то мало кто может освоить, а метла — штука неудобная и заметная.

Но удержаться от очередной колкости Игнатия всё-таки не смогла. Она лукаво покачала головой и сказала:

— Ты только за соседками не бегай больше. А то отправлю в Рим. И даже не думай оттуда без ядов Медичи возвращаться.

— Никаких соседок и вообще женщин, кроме тебя, обещаю.

— Вот и хорошо, дорогой, вот и хорошо.