Красная Шапочка съела волка (гет)

Красная Шапочка осторожно приоткрывает дверь и выглядывает в коридор, прислушиваясь. В квартире тихо как в склепе. Только старый будильник отбивает еле слышное тик-так в недрах гостиной. А ещё здесь как в склепе душно. Вроде и час-то ранний, всего девять утра, но их маленькая пятиэтажка мгновенно нагревается на жарком летнем солнце как блинчик на сковородке.

Вчера мама пришла совсем поздно, Красная Шапочка уже готовилась в который раз искать ее до победного по темным улицам, по знакомым и друзьям-собутыльникам. Занятие не из приятных, конечно, но что поделать. У неё сложные отношения с мамой, они много ссорятся и недовольны друг другом. Но бросить её в такой тяжелый период? Красной Шапочке хочется верить, что все наладится. Но все указывает на обратное, хоть совсем недавно ей казалось, что маме действительно стало лучше. И пить она стала чуть меньше…

«Дура!» — раздраженно думает она про себя, вспоминая вчерашнюю пьяную истерику и чего стоило пережить вечер.

Вчера мама бредила особенно бурно. Кричала, плакала, когда успокоилась, все твердила: «Отнеси завтра пирожки бабушке! На столе лежат, на кухне!» Красная Шапочка вспоминает её мутные глазищи и трясущиеся руки, чувствует, как к горлу подступает тошнота. «Надо позавтракать, — решает она, — с едой жизнь кажется чуть меньшим дерьмом, чем она есть на самом деле».

Быстро умывшись, она тихонько проскальзывает на кухню.

Никаких пирожков там, конечно, нет. Впрочем, как и бабушки, которой уже как год нет на этом свете.

— Ровно двенадцать месяцев, — проговаривает шепотом Красная Шапочка.

Слова отзываются мутным и болезненным чувством, где-то глубоко внутри словно гаснет лампочка. Она сама не знает, зачем отсчитывает месяца, это получается так же естественно, как сама тоска по ушедшей. За это время столько воды утекло, а Красной Шапочке все так же не хватает её присутствия рядом.

За размышлениями она наводит сладкий-сладкий растворимый кофе, делает бутерброд с сыром. Ест, слушая тишину. За стенкой беспробудно спит мать, хорошо бы смотаться куда-нибудь до её пробуждения, ведь эти первые мгновения самые тяжелые: маме будет стыдно за вчерашнее, а ей не только стыдно, но и горько и больно, лучше уж потом сделать вид, что ничего не было и все нормально. «Смотаться куда-нибудь… — грустно усмехается она, — как будто много есть вариантов».

Закинув кружку в раковину — помоет вечером — Шапочка спешит в комнату собираться.

Действительно, пора навестить бабушку.

* * *

Натянуть джинсы с дырками на коленях и черную растянутую майку — дело двух минут. В коридоре Красная Шапочка грустно оглядывает себя в зеркало старого трюмо, одновременно затягивая короткие волосы в хвостик на затылке. Взбивает челку, прищуривает один глаз. Ох, до чего же бледная и худая!

Она надевает кеды, тихонько прикрывает за собой дверь.

В подъезде прохладно и по сравнению с квартирой темно. Маленькие окошки не пропускают ни солнечный свет, ни жару. Красная Шапочка всегда ощущает чувство безграничной свободы, ныряя в этот подъездный сумрак. Вокруг лес квартир, людей, детей, жалкой, пахнущей супом и котлетами повседневности старой пятиэтажки, а она летит мимо всего этого по узенькой тропинке ступенек. Быстрее, быстрее! На волю!

Пробегая последний пролет, она чуть не спотыкается о Волка.

— Полегче! — говорит он, чуть хмурясь. — Куда так спешишь?

Конечно, на самом деле он не Волк, а Серый. И не Серый, а Серега, но клички настолько прилипчивые, что уже не разберешь, где настоящее имя, а где нет. Красная Шапочка считает, что кличка ему идет: волос у него пепельный, будто раньше времени поседевший, улыбается как скалится, а характер — несговорчивый, вспыльчивый, гордый. Серый всегда сам по себе.

Они не договаривались о встрече. Никогда не договариваются. Но каждый раз словно происходит чудо. Словно в лесу жизни Красной Шапочке суждено встретить Волка на перекрестке подъездных тропинок-лестниц. Или просто Волк сидит и ждет, пока она спустится. Быть может, дело обстоит и так. Бывает ведь, что и она ждет, когда уже он наконец выйдет покурить!

— Ну что, пошли к бабушке? — говорит Волк.

— Пошли, — впервые за утро улыбается Шапочка. Все-таки приятно, что он помнит.

На улице Волк натягивает ей на голову свою красную кепку. Потому что «голову же напечёшь!», а ещё потому что «бабушка что, зря тебя так называла?». Второй аргумент все-таки вынуждает её принять заботу. Она хорошо помнит связанную бабушкой красную шапку, и как носила её всегда и везде, несмотря на насмешки и шутки. Что-то есть в этом правильное и символичное, поэтому она лишь сопит недовольно и поправляет волосы под кепкой.

Волк тоже дразнил её тогда, в детстве. Но не так зло, как прочие мальчишки. А иногда даже защищал от наиболее назойливых и помогал нести тяжелый портфель до дома! В целом они неплохо ладили в те далекие времена. А вот уже будучи подростками общались значительно меньше, все-таки слишком разные были интересы: Волк мечтал уехать в большой город и готовился к экзаменам, Красная Шапочка… Да ничего она особо не делала. Болтала с подружками, привыкала к новому отчиму и думала, что местный чушок для неё потолок. Вот с чушком она точно не прогадала, так в нём и учится. А вот подружек больше нет, все или разъехались, или больше не подружки. И отчим ушел от матери.

Впрочем, у Волка дела обстояли не лучше. Экзамены он все-таки завалил и на два года ушел в армию. И за эти два года столько всего произошло…

Пока Красная Шапочка думает обо всем этом, Волк курит молча, не отвлекая.

Они идут вначале по оживленной улице, потом сворачивают во дворы — там и больше тени от деревьев и домов, и быстрее. До кладбища так-то рукой подать: немного по окраине города, где и находится их дом, немного по сосновому лесу. Вот и место покоя и тишины, как говорит Волк. Красная Шапочка ему верит, ведь там, где бабушка, должно быть именно спокойно и тихо, чтобы ей лучше спалось.

— Слушай, я быстро в магаз сбегаю, возьму что-нибудь перекусить, — легонько трогает её за голое плечо Волк. — Ты можешь идти, догоню.

Движение нежное, инородное, вырывает Красную Шапочку из печальных воспоминаний. Она чуть отодвигается, гладит сама себя по предплечью там, где коснулся Волк. Немного поразмыслив, все-таки соглашается, кивает. Серый мгновение рассматривает её внимательно, потом трясет косматой головой (и когда только волосы успели отрасти?), словно прогоняя морок, исчезает в ближайшем переулке.

Она не знает, как так выходит, но Волк всегда приходит к бабушке раньше неё. Даже если забегает в ближайший ларёк за сигаретами или к тёте Тоне в магазин за водой и шоколадкой для Шапочки. То ли знает секретные дорожки, то ли просто ходит быстрее. Обычно она идет с ним, не желая оставаться одна, но сегодня даже рада пройти этот путь до кладбища в одиночестве, поразмышлять о разном, повспоминать.

Дорога сворачивает вбок, здесь резко обрывается окраина города и начинается посаженный давным давно сосновый парк. Сосны идут ровными рядами, словно их поставили в шеренгу на уроке физры, Красной Шапочке нравится эта упорядоченная система линий. А ещё ей нравится воздух, царящий здесь дух раскаленной смолы, сухой и пряный, что чуть кружит голову.

Это странно, но в этом солнечном парке, полном жизни, света и неба, что царапают верхушки сосен, она все думает и думает об умершей бабушке.

Про вот такой же жаркий июльский денёк, когда с бабушкой и случился астматический приступ. Как-то нелепо, глупо и трагично вышло: бабушке стало плохо, скорая слишком поздно смогла подъехать к их домику на даче. Накануне как раз прошли дожди и размыли дорогу.

Зачем бабушка в этот день поехала на дачу одна?

Красная Шапочка множество раз представляла в красках, как она задыхалась одна-одинешенька в их маленьком уютном домике. Вначале представляла, захлебываясь от слез, потом зло и обреченно, специально себя мучая. Ей долго казалось, что виновата в случившемся, ведь как раз в это время очень отдалилась от бабушки. Но ведь ей самой было тогда плохо, какое уж тут общение. Потом она винила во всем мать. Но ведь и она не была в порядке уже тогда, после болезненного расставания с отчимом.

Сейчас Красная Шапочка понимает: да никто не был виноват. Это случилось, потому что случилось. Жизнь подкидывает тебе боль, унижения и тоску, ты благодарно грызешь этот черствый ломоть хлеба, стирая в кровь десна. Что кинули, то и ешь. Какие уж тут пирожки! Она вот уже собаку съела на всякого рода разочарованиях и горестях.

За прошедший год Красная Шапочка простила и себя, и маму. «Нужно просто жить дальше, — думает она, — в конечном итоге, бабушка ведь только этого и хотела, чтобы её дети и внуки жили и по возможности радовались жизни». И тут же вспоминает мутные глаза матери.

Кажется, радоваться ей придется за двоих.

* * *

Волк догоняет её у кладбищенского забора, выныривает откуда-то сбоку. Довольно скалится, тащит пакет под мышкой.

Внизу холма, на котором расположено местное кладбище, центральный вход. У входа в Загробный мир — Церберы, бабуськи, торгующие искусственными цветами. Если не купишь, смотрят укоризненно и строго, так, словно ничего хорошего тебе в жизни иной не уготовано. Они с Волком никогда ничего не покупают у них. Красной Шапочке искусственные цветы кажутся лицемерным уродством, Волк с ней полностью согласен. Около бабушкиной могилы Красная Шапочка посадила обычные ромашки. И неприхотливые, и красивые, а главное, бабушка их очень любила. Поэтому они, не сговариваясь, всегда ходят через удобный тайный лаз на верху холма. И судя по натоптанной тропинке, не одни они не любят попадаться на глаза Церберам.

От лаза до бабушкиной могилки совсем близко. Шапочка приоткрывает покрашенную серебристо-голубым скрипучую оградку, усаживается со вдохом на скамейку. Удобно все-таки! Скамейку помог ей сделать весной Волк, а то раньше приходилось подолгу стоять.

Сам Волк достает воду, а ещё пакет с… Шапочка на миг жмурится и открывает глаза снова: с пирожками.

— Это тёте Томе привезли, свежие. С картошкой! Я из-за них так медленно, ждал, пока разгрузят машину, — рассказывает Волк, а потом замирает, увидев, как она побледнела. — Ты чего?

Будь это два года назад, Красная Шапочка бы ничего ему не рассказала. Да даже полгода назад, когда Серый только вернулся со службы. Тогда бы тем более. О тех временах, когда Волк смотрел на неё презрительно и даже не здоровался, ей страшно вспоминать.

Но сейчас она рассказывает Волку практически всё. Он внимательно слушает её сбивчивый рассказ о том, как мать вернулась домой ночью пьяная и все твердила о каких-то пирожках, потом коротко подводит итог:

— Стало хуже.

Красная Шапочка сама понимает, что стало значительно хуже. И пить мама стала больше, просто прячет бутылки так, чтобы Шапка ничего не заметила. Да и с головой у неё что-то не то.

У Волка даже есть знакомые, кто может помочь. Красная Шапочка просто сама боится начать разговор с матерью. Пока нет разговоров и уговоров, все ещё кажется, что проблемы нет или она решится сама собой. Но они живут в реальном мире, а не в сказке, решиться здесь может все только в худшую сторону. В гостях у бабушки ей не то что говорить обо всем этом неловко, неловко даже думать. Хотя с другой стороны… Если бабушка может быть в курсе, то она знает об их делах все. Если нет, то какая уж тогда разница. В любом случае бабушка всегда заботилась о всех домашних, всем старалась помочь. Наверное, хорошо, что и после смерти она может принять участие в делах семейных?

Она делится этой бесхитростной мыслью с Волком, Волк нащупывает на скамейке её руку, крепко сжимает. Кожа у него горячая, сухая, совсем как смолистый воздух соснового парка. И от этого прикосновения также немного кружится голова.

Красная Шапочка прислушивается к ощущениям: страшно до мурашек, но не неприятно до тошноты, как бывало с другими раньше. Терпимо. Она и терпит несколько мгновений, потом все-таки аккуратно высвобождает руку и тянется к пирожкам, очень уж вкусно пахнут. Тянется к ним и Волк.

Они болтают о всякой ерунде, пока едят. Серый рассказывает о клиентах в автосервисе, в котором он подрабатывает. Выходит забавно, Шапочку всегда смешат эти истории. Они у Волка не злые, не про дур-блондинок и богатых, но глупых мужиках на «Бентли». В каждом он видит человека, на чем бы он ни приехал и как бы себя ни вёл. И эта особенность очень нравится Красной Шапочке. Из всех людей, что она встречала на своем жизненном пути, Волк — самый человечный.

Потом они долго сидят молча.

Красная Шапочка откидывается на спинку скамейки, внимательно всматривается в голубое небо над головой. Размышляет, что по характеру Волк очень похож на бабушку. Та же смесь доброты и строгости, заботливости и грубости, силы и нежности. И это одновременно и смешно, и страшно. Смешно, потому что это действительно так, хоть надевай Серому бабушкин передник и косынку, будут один в один. Страшно, потому что такое ощущение, что жизненное пространство Красной Шапочки может вместить в себя только одного хорошего человека.

Волк занял опустевшее место бабушки легко и просто, словно съел, и никогда её и не было. Вот даже сейчас именно он занимает все её мысли, а не горечь утраты. А если и Волк куда-нибудь исчезнет?

В этот раз Красная Шапочка сама тянет к нему руку, осторожно касается кончиками пальцев, проверяя, что он точно на месте. Волк реагирует мгновенно, накрывая своей большой ладонью её ладонь. Она терпит, чувствуя, как паника от прикосновения к другому человеку причудливо переплетается со страхом его потерять.

Незадолго до смерти бабушки, на какой-то дурацкой вписке, Толик из соседнего подъезда попытался зажать её, затащив в пустую комнату. Красная Шапочка помнит, как будто это случилось вчера, липкие прикосновения и запах спиртного, когда он шептал ей что-то на ухо. Она тогда отбилась, оставив Толику на щеке кроваво-красную царапину. Но, конечно, ничего никому не рассказала. Ну как можно такое стыдное рассказать? А вот потом поползли грязные слухи, сплетни о её доступности, от которых Шапочке отбиться уже не получалось. Презрительные взгляды, непристойные предложения, отвратительная ухмылка Толика…

Поэтому когда вернулся Волк, то вряд ли он услышал про неё что-то хорошее. Еще и надписи в подъезде прочитал. Вспоминая о них, Красная Шапочка краснеет. Как хорошо, хоть и некрасиво так говорить, что мама однажды заснула пьяная на скамейке у подъезда. Как хорошо, что Волк, курящий поблизости, хмуро и недовольно, но все-таки предложил помочь дотащить её до их квартирки, а потом слово за слово — да остался на чай поболтать. Хорошо и то, что теперь Волк следит, чтобы никто ничего подобного о ней не писал. Да и Толику досталось уже после того, как она нашла силы рассказать Волку эту грязную историю.

Грязная история осталась в прошлом, страх остался в настоящем. Она, конечно, борется с ним, как борется со всеми жизненными невзгодами, насколько хватает её сил, пережевывает, как очередную подачку жизни, но иногда он оказывается сильнее, и кажется, что сожрёт её сам. Впрочем, сейчас она чувствует только ладонь Волка, только спокойное тепло его тела.

Бабушкина могила окружена соснами, со скамейки открывается красивый вид на бескрайние луга. Красная Шапочка думает, что столько всего хотела вспомнить, столько всего сказать мысленно бабушке в этот день. Но сейчас в голове вертится только одно:

— Спи спокойно, милая, со мной все хорошо, — произносит вслух Красная Шапочка.

И, пожалуй, это самое важное и ценное, что она могла принести бабушке в этот день в подарок.

* * *

Они возвращаются домой уже ближе к вечеру. Тем же маршрутом, но наоборот. Тайный лаз, сосновый парк, такой красивый в лучах заходящего солнца, улочки и переулки города.

Волк накидывает на плечи Красной Шапочки свою джинсовку, очень аккуратно, совсем её не касаясь, словно понимая, что сегодня лимит близости, на который она способна, исчерпан. Словно он очень дорожит и тем, хрустально-хрупким, что есть сейчас между ними. «Кто знает, может, и действительно так», — думает Шапочка, замечая краем глаза его мечтательную улыбку.

Они уже почти доходят до дома, как с шумом и гвалтом их окружает веселая компания друзей Волка. Несколько парней и девчонок. Пара мгновений хаоса рукопожатий, звонких «здорова!» и «привет!». Красная Шапочка плохо их знает, поэтому совсем теряется. А ещё ей становится страшно, что кто-нибудь что-то скажет о ней. Вот так, вот сейчас, с ходу, и уничтожит этот светлый, теплый день, когда ей было так хорошо и спокойно.

Но никто ничего не говорит, только с любопытством посматривают. Волк же, заслонив её спиной, защищая от любопытных взглядов, спешит со всеми тут же распрощаться.

— Так что, опять ходили к бабушке? — всё-таки спрашивает весело одна из девушек с длинными тёмными волосами.

— Красная Шапочка совсем съела нашего Волка! — смеется другая, светловолосая, даже не услышав ответ.

Снова становится шумно, кто-то смеется, кто-то что-то говорит, но Шапочка уже ничего не понимает и не слышит, а Волк вовсю тащит её, растерявшуюся и обомлевшую, за рукав прочь, к их дому.

— Дровосеки, — печально вздыхает он. — И вот вечно надо вывернуть все наизнанку.

— Это неправда, — говорит Шапочка тихо уже у самого подъезда.

— Правда, — отвечает так же тихо Волк. И смотрит на неё честно, исподлобья. — Но я не против.

Как обычно, даже не прощаясь, они расстаются на первом пролете пятиэтажки. Красная Шапочка мчится по ступенькам тропинки-лестницы домой, только уже не вниз, а вверх, впервые, пожалуй, ощущая все то же пьянящее чувство свободы. И улыбается. Она привыкла давиться всем самым горьким и печальным, даже вот сейчас её ждет серьезный разговор с мамой, который вряд ли сулит что-то хорошее. Однако в это мгновение, на излёте грязной подъездной лестницы, она вдруг осознает внутри волнительное чувство. Теплое, нежное, певучее. Его ещё нельзя оформить в слова, но…

Всё-таки здорово, что в этот раз вместе с невзгодами судьбы она умудрилась съесть целого Волка. Ещё лучше что, кажется, они оба оказались совсем не против.