Время Химер (джен)

Увлеченные спорами, посетители кабака не заметили, как бесшумно отделилась от стены фигура и, на секунду выйдя из полумрака, вновь пропала в синеве теней на дороге. Там, сумрачно взглянув на яркие лучи солнца, человек поглубже надвинул капюшон и легкими скользящими шагами последовал за только что покинувшим кабак Гансом.

«На самом деле буря мне даже на руку. Легче всего затеряться в общем бедствии. Пусть запишут потом пропажу на счет стихии. Надо только на самом деле не сгинуть. Как бы ни были нелепы все эти пересуды о химерах и карликах, на пустом месте такие страшилки не берутся. Кто там может быть? Старый дракон? Полусгнивший полоумный змей? В любом случае лучшее, что могли послать небеса, — этот разговорчивый смешной упрямец. Двое путников повышают шансы выжить хотя бы одному. Главное, до поры до времени не попадаться ему на глаза. Сдается мне, он не очень то будет рад компании». Человек вздохнул. Сердце билось чаще то ли от предвкушения скорой свободы, то и от предчувствия беды. Медленно поднимаясь по узкой тропе перевала, человек поневоле думал о своей жизни. Хотелось оставить почти все позади. Долги, неуместные ссоры, неожиданно вспыхивающие конфликты. Сколько их было там, в прежней жизни? Пара последних привела к тому, что приходилось бежать куда глаза глядят, рискуя пропасть в зимней буре на проклятом перевале. Воспоминания, ошибки прожитой жизни сами были похожи на серых карликов, молчаливо выползающих из-под земли. Человек передернул плечами. Ох и не любил он эту мистику. Там, на равнинах, люди вряд ли поверят всем этим россказням, но здесь, в горах, казалось, что и химеры, и карлики существуют на самом деле. Оставалось только ловко проскочить мимо всех них и получить билет в новую жизнь, там, за перевалом. Ещё в кабаке он заприметил тонкие белесые цветы, которые тот парень, кажется, его звали Ганс, положил себе в сумку. Все складывалось очень удачно. Полученные цветы можно было бы легко продать на завтрашней ярмарке. А сломанную шею Ганса, посмевшего насмехаться над суевериями местной общины, легко можно будет отнести на счет гнева богов. Незнакомец облизал тонкие сухие губы и ухмыльнулся. Все действительно складывалось просто замечательно. Даже страшно становилось. В звенящей тишине не было слышно шагов, только легкое дыхание да пар от дыхания, быстро исчезающий в напитанном солнцем морозном свежем воздухе.

Серые подслеповатые глаза провожали тяжелым взглядом фигуры, идущие по тропе. Что-то похожее на ухмылку вылезало на землистых лицах. Все они были похожи одно на другое. Незаметно вылезая, как бы проступая из-под земли они меняли ландшафт, превращаятвердую поверхность скал в зыбучую трясину шерохов и шепота.

* * *

Ганс всегда любил движение, особенно в одиночестве. Самое лучшее же было оказаться одному там, где тебе виден только мир, не испорченный присутствием людей. Тут Ганс даже усмехнулся про себя. Каким, однако, он стал мизантропом. Нет, впрочем, почему стал. Всегда им был. Наверное, таким уж уродился. Сколько себя помнил, с самого раннего детства ему было намного милее остаться наедине с шепчущим чудом природы. У бабушки был огромный сад. В нем, казалось, до самого неба росли розы. Их толстые стволы просыпались ранней весной, выпуская липкие красноватые листики. За лето они покрывались зеленью, в самых неожиданных местах выпуская огромные тяжелые бутоны. Если замереть и сидеть очень тихо, можно было увидеть, как пчела забирается в чашечку цветка. Или, осторожно присев на колючий стебель, склевывает маленьких букашек смешной нахохленный воробей. Ганс улыбнулся своим мыслям. В молчаливой ходьбе всегда приходило успокоение. Ритмичные шаги помогали упорядочить мысли. А если идти очень долго по узкой тропе перевала, вдыхая холодный морозный воздух, улыбаясь золотистым солнечным лучам, выпивая до дна голубую синь небес, то в хорошо проветренную голову начинали приходить веселые мысли. Из вороха давно забытых лоскутков выныривали счастливые воспоминания, и весь мир начинал звенеть, гордясь своей красотой и совершенством. Темные предчувствия, навеянные дурацкой беседой в кабаке, отступили в тень. Осталось только ясное небо да твердая звенящая дорога под ногами. Похолодало. Ганс поднял голову к небу и не узнал его. Ни намека не осталось от звенящей синевы утра. Тусклые тяжелые тучи заполонили все пространство над землей, собираясь вот-вот опрокинуться на нее.

Холодное черное небо почти легло на землю. Смотрело на нее пустыми холодными глазами, падало на острые камни холодных гор и все никак не могло упасть.

Ущелье чернело тенью на темном фоне острых камней. Там, где дно его никогда не освещалось солнечными лучами, сейчас что-то осторожно шевелилось. Очень медленно падали со стен и камней небольшие комья сухой земли. Казалось, вся поверхность дна ущелья постепенно оживала и приходила в движение. Где-то сдвигались камни, где-то увеличивались щели в земле. Но Гансу, да и никому другому, было не видно этого движения. Путники обычно смотрят по сторонам,их не интересует холодная темнота далеко под ногами. Искривленные ветром сосны гнилыми зубами торчали по краям дороги, постепенно превращавшейся в узкую тропинку. Почти запорошенная снегом, она была сейчас практически незаметна. От подножья гор поднимался белесый туман. В его мутных разводах почти неразличимым становилось дыхание черных нахохленных существ, неподвижно сидящих на высоких камнях у самого обрыва. Встрепанные их фигуры терялись в зыбком морозном воздухе, зловонное дыхание, тонкой струйкой поднимаясь из маленький щелок ноздрей, мгновенно рассеивалось на ветру. Они сидели как раз там, где тропа через перевал становилась совсем узкой. Пара безумных поворотов. Ощерившиеся камни на дне обрыва. Несколько километров пути по тонкой полоске дороги, зажатой между практически отвесными скалами и головокружительным обрывом в бездну. О да, черные хищники хорошо умели использовать выгоды ландшафта обитания. Их было практически не видно с тропы. Сосны здесь росли уже прямее. Их ветки разметались над пропастью. Если долго всматриваться туда, можно было бы различить еле заметное шевеление длинного черного хвоста. Он бесшумно тянулся по твердым камням. Но путникам было не до того.

Ганс шел все выше и выше. Как всегда, дыхание перехватывало на подобной высоте. Небо стремительно менялось, а сейчас окончательно почернело, набухло. В эту минуту оно было холодное, серое, мокрое — вот-вот свалится на землю и погребет ее под собой. Крупные хлопья холодного белого отчаяния начали падать на нос, глаза, рот и уши. Если и была возможность повернуть обратно в деревню, сейчас она оказалась безнадежно упущена. Белая ватная пелена убила последний шанс разглядеть в наступавших сумерках темные резкие силуэты с острыми углами крыльев за спиной. В ватной тишине снегопада стало невозможно услышать, как черные длинные когти с омертвевшей роговицей, оставляя в снегу глубокие борозды, скребли холодную поверхность камней. Тихий клекот смертоносных птиц нес неминуемую погибель случайным путникам, горе заблудшим душам, в недобрый час оказавшихся на пути у холода ночи.

* * *

Тот, что покинул кабак вторым, прибавил шаг. Непогода разыгралась не на шутку. Глупо будет свалиться в ощерившееся вдоль тропинки ущелье. Еще глупее будет упустить из виду ротозея-увальня с охапкой дорогих цветов в сумке через плечо. Совсем некстати пошел снег. И спустились сумерки.

«На самом деле еще не все потеряно», — думал Ганс, отплевываясь от холодного морока, лезшего в рот, слепившего глаза, проникающего за шиворот. «На самом деле монастырь где-то уже совсем близко. В нем можно будет передохнуть, переждать ночь и снегопад, поспать в относительном тепле. По крайней мере, ветра там быть не должно. А утром с новыми силами можно будет отправиться в путь. Глядишь, и на ярмарку можно еще будет успеть».

Хотя на перевале была одна-единственная тропинка, в какой-то момент Ганс подумал, что заблудился. Бесконечная монотонная дорога, еле заметная под падающими хлопьями бесшумного снега, никак не хотела поворачивать к маленькой холодной сторожке, казавшейся теперь усталому путнику в быстро сгущающихся сумерках почти королевскими чертогами. Неловкая смешная человеческая фигурка достаточно комично выглядела с высоты. Холодные, равнодушные, но цепкие и внимательные желтые глаза следили за двумя бредущими по перевалу. Да, добыча сегодня небогатая. Но хоть какое-то мясо — уже удача. Последнее время начавшие о чем-то подозревать людишки вовсе перестали заходить в эти края. Особенно в дурную погоду.

Сейчас им надо дать подойти друг к другу поближе. Добыча имеет привычку разбегаться в разные стороны. Если она далеко одна от другой, у кого-то появляется неприятный шанс спрятаться между камнями. А сегодня и вправду будет сильный ветер, хотелось бы покончить с ужином пораньше. К тому же снегопад уменьшает видимость. Добыча вполне может сорваться на острые камни ущелья. А мясо лучше есть, пока оно еще живое. Длинный острый язык на мгновение высунулся из клюва, лизнул большую бесшумно упавшую на него снежинку и втянулся обратно. Людишки. Как все-таки с ними тяжело.

Тот, что шел вслед за Гансом, решил прибавить шагу. Сперва он все выжидал, пока они поднимутся повыше. Ганс не производил впечатление физически слабого человека. При нападении могла завязаться борьба. Было бы лучше, если никакие звуки не долетят до деревни. Но на идеальную высоту подняться не удалось. Пришла ожидаемая всеми буря, небо внезапно почернело, и теперь, чтобы не терять из виду добычу, приходилось быстрее идти. Человек только фыркнул в раздражении. Это еще покойная мать говорила, что любовь к совершенству не доводит до добра. Надо было напасть раньше, до выхода на узкий отрезок пути. Кто же знал, что здесь, на вершине, тропа превращается практически в тонкую нитку, соединяющую две части гор, государств и миров. «Так, — проносились в голове быстрые мысли, — если не удалось взять неожиданностью, надо втереться в доверие. К тому же здесь, наверху, должна располагаться то ли сторожка, то ли монастырь. Нужно, чтобы этот тип помог мне ее найти. Такую ночь лучше провести под крышей. И вот тогда там, в теплоте и уюте можно будет прикончить этого ротозея. Лучше всего во сне. А тело выбросить на дорогу. Авось эти Химеры поживятся любезно подкинутой добычей».

Когда стало почти невозможно различать дорогу под ногами Ганс услышал буквально над ухом чье-то тяжелое дыхание. Обернувшись быстрее, чем хотелось бы, Ганс с удивлением увидел за спиной человека. «Вот вам и черные клювы, острые когти, — вихрем пронеслось в голове. — Неужели это просто банальные разбойники..»

— Извините, я вас напугал, — отпыхиваясь, произнес незнакомец.

Не зная, что ответить, Ганс лишь пожал плечами.

— Я не хотел вам мешать. Мне показалось, вы наслаждаетесь одиночеством. А мне просто тоже надо было сегодня через перевал. А теперь вот буря, — принялся сбивчиво бормотать незнакомец. Гансу его даже жалко стало. Мешать он не хотел, деликатная душа.

— Тут где-то рядом должен быть старый монастырь, — произнес Ганс максимально спокойным и нарочито беспечным голосом, чтобы подбодрить уставшего незнакомца. — Сейчас мы его найдем и переждем там бурю.

И Ганс ободряюще улыбнулся. Хотелось как-то поддержать этого испуганного неловкого человека, путающегося в словах. Ганс удивился, когда вдруг понял, что сейчас уже совсем не боится. При виде отчаявшихся глаз взволнованного путника Ганс, совсем как в детстве — почувствовал себя сильнее и решительнее. Когда идешь через пропасть, важно держать кого-то за руку, пусть даже это будет беспомощный ребенок, часто говаривал дед. Кажется, он был прав. Сейчас, при виде этого растерянного и даже немного напуганного человека, Ганс ощутил твердость земли под ногами, силу мышц, тепло быстро бегущей по венам крови. Необходимость кого-то успокоить как всегда успокоительно повлияла на самого Ганса. Он даже поднял руку, чтобы ободряюще похлопать человека по плечу. С людьми это часто срабатывало. Простое прикосновение вселяло в них уверенность и частичку спокойствия. Но завершить движение Ганс не успел. Прямо над ними, в полуметре от головы, раздался гортанный клекот, и что-то черное молниеносной тенью спикировало на путников. Инстинктивно пригнувшись к земле, Ганс утянул и ошалелого увальня за собой. Где-то над ухом чиркнуло острым по камню, и в полумраке наступившей ночи даже показалось, что от скалы отскочила и растаяла в холодном воздухе искра.

— Бежим! — хрипло прокричал Ганс почему-то осевшим голосом. — Туда, к скалам.

А про себя прошептал: «Брат мой, камень, спаси нас».

Две нелепые фигурки метнулись от края обрыва к массиву гор. Темнота мешала разглядеть их получше. Черные птицы, плоть от плоти наступившей тьмы, раздраженно вскрикнули и взлетели повыше, чтобы в новом пике схватить уже эту смешную, дергающуюся в надежде убежать добычу.

Через секунду птицы упали камнем вниз, но их острые когти только проскребли по гладкому камню. На счастье двуногих кусков мяса, в скале как раз здесь была расщелина. Этим людишкам повезло забиться в узкую щель. Сейчас они дрожали там от страха и ожидали неминуемой гибели. Что ж, ради ужина можно и потрудиться. Под мощными ударами когтистых ног камень крошился. Пара часов, и от расщелины не останется и следа, а два теплых куска мягкого мяса будут как на ладони.