Индеец и лилия (гет)

Автомобиль заглох, когда до цели путешествия оставалось совсем немного. Аккурат у внушительных кованных ворот, украшенных изображением расправивших крылья птиц. Уже спускались сумерки, и было слишком темно, чтобы точно определить видовую принадлежность пернатых, но по прошлым многочисленным визитам Он помнил, что на воротах были поразительно реалистично выполненные лебеди.

Толкнув тяжелую створку, Он поспешил по присыпанной гравием дорожке к возвышавшемуся невдалеке двухэтажному особняку. На востоке быстро собирались тяжелые грозовые тучи, едва слышно ворчал гром, предупреждая о скором ливне, и Ему вовсе не хотелось промокнуть до нитки в конце тяжелого пути.

Дом встретил его неуютной стылой тишиной, какая бывает в тех человеческих жилищах, где недавно произошла трагедия. Он помнил это место совсем другим: полным тепла, красок и света. Контраст был столь разителен, что пришлось прислониться к входной двери, прикрыв глаза, и хоть на миг погрузиться в счастливые воспоминания.

До того, как поступить в Военную Академию, Он часто гостил у деда — известного художника, гения, практически провидца. Как многие гении, тот был эксцентричным и немного взбалмошным. Увлекающаяся натура, как говорили соседи. Ничего удивительного: дед мог замереть посреди обеда, прогулки или важного разговора и начать рисовать прямо по скатерти, полу, окну или камню; любой материал годился в дело и служил для создания чуда.

Несмотря на некоторую чудаковатость и экстравагантность, созданные картины западали в душу. Была в них невероятная, мощная магия, способная, казалось, на все. Картины-предсказания, картины-ответы, картины — лучи света, ведущие сквозь тьму, так часто говорили взрослые, а Он не понимал. Для него картины были собранием ярких пятен, источником веселых небылиц. В Академии, в тяжелые дни и в часы затишья между боями это занятие часто было для него утешением.

Да, при жизни деда дом был полон магией до краев. Теперь же не осталось практически ничего, и вряд ли Ему удастся восстановить хоть что-то. Умелый воин, как он, вряд ли был способен к созиданию.

Тяжело вздохнув, Он отлепился от двери и направился через холл к лестнице. Жилые комнаты в доме располагались на втором этаже. Там можно было найти удобную кровать, чтобы забыться до утра. С утра нужно было заняться делами, связанными с наследством.

Раздавшийся шорох заставил Его остановиться и замереть, прислушиваясь. Шорох повторился, сменившись звуком неровных шагов. Минута напряженного ожидания, и левая внутренняя дверь распахнулась, являя миру странное существо, верхняя часть туловища которого представляла собой неровный параллелепипед, нижняя же чем-то напоминала цилиндр.

— Стоять! — во всю мощь легких гаркнул Он, надеясь ошеломить.

Существо взвизгнуло, покачнулось и… с дробным стуком рассыпалось. В сторону метнулась тонкая тень, и Он бросился вперед, не собираясь упускать нечто, кем или чем бы оно ни было. Мощный рывок позволил сократить разделявшее их расстояние, и Он с удивлением ощутил у себя в руках что-то дрожащее и теплое.

Молния на мгновение осветила холл, позволив рассмотреть добычу — обычную девушку. Застывшую в таком же удивлении, что и Он.

— В-вы меня напугали! — воскликнула она, отталкивая Его с неожиданной силой.

Дрожавшими руками Она шарила по стене, пока не нащупала выключатель. Тусклый электрический свет осветил место действия, позволив рассмотреть друг друга и пол, усыпанный толстыми папками.

— Кто вы такая? — строго спросил Он, стараясь отвлечься от странного ощущения пустоты, возникшего, когда он выпустил незнакомку из объятий-захвата.

— Секретарь, — ответила Она и словно в доказательство своих слов начала собирать упавшее, при ближайшем рассмотрении оказавшееся рукописными записями.

— У деда не было секретаря, — недоверчиво пробормотал Он, во все глаза разглядывая девушку перед собой.

Отчаянно некрасивая, с грубыми, почти рубленными чертами лица, с не самыми изысканными манерами и встреченная при странных обстоятельствах, она тем не менее вызывала в нем болезненный интерес. Словно владела некой тайной, загадочным образом соединявшей их двоих.

— Он нанял меня месяц назад, — откликнулась она, не прекращая своего занятия. — Вернее… Его письмо пришло месяц назад. В нем он настаивал на моем присутствии. Так необычно, — улыбнулась Она, и что-то в ее улыбке заставило Его вздрогнуть, словно дернулась невидимая нить где-то под сердцем. — То есть я не была знакома с ним лично, даже никогда не слышала, и точно не собиралась соглашаться. Но эти его рисунки… Знаете, что-то в них заставило меня оставить мою прежнюю работу и приехать сюда. Ваш дед был удивительным человеком. Примите мои соболезнования.

— Благодарю, — сухо кивнул Он, гипнотизируя Ее взглядом. — Но ваш рассказ совершенно не проясняет причин вашего присутствия.

— О! — Она повернулась к Нему, наконец закончив собирать папки. На сей раз получились две стопки, что было гораздо разумнее с точки зрения необходимости перенести их с места на место. — Я еще не закончила порученные мне дела. Не исполнить последнюю волю умершего было бы бесчестно.

— И какие же дела вам поручили? — ехидно уточнил Он, намекая на то, что Она лишь бесцеремонная захватчица.

Причин доверять сказанным словам не было, но какую бы игру Она ни вела, Он против воли втягивался в нее, потому что еще пять минут назад грозившее затопить Его с головой горе по неясной причине в ее присутствии отступало.

— Разобрать его записи, — Она указала на свои стопки.

— Дед был художником, а не писателем.

— Возможно, — не стала спорить Она и подхватила одну стопку. — Если понадоблюсь, я обосновалась в кабинете.

Он потрясенно смотрел Ей вслед, пока ее шаги не затихли в коридоре второго этажа. Уверенность, с которой Она держалась, поражала. Как и убежденность, что он не только не выставит ее вон, но и галантно поможет донести оставшиеся папки.

Но если быть до конца честным с собой, то злости не было. Настороженность, обескураженность, раздражение. Капелька страха, что все происходящее нереально, а он лишь задремал за рулем, утомленный дорогой, и сейчас летит вниз с обрыва, в последние секунды придумав себе способ пережить потерю. И, конечно, надежда. Бестолковая иррациональная надежда, что случайная встреча может значить что-то большее.

Раздосадовано чертыхнувшись, Он подхватил вторую стопку, оказавшуюся довольно тяжелой, и тоже направился в кабинет.

* * *

— Ваш дед много про вас рассказывал, — непринужденно сказала Она, стоило ему появиться на пороге комнаты, словно их разговор и не прерывался. — И я сразу вас узнала, как увидела.

Она немного помялась, собираясь добавить что-то еще, но промолчала, отступив к дальней стене, возле которой белел какой-то сверток.

— Он работал над этим, пока еще мог вставать. Мне даже казалось, что он одержим этим, будто бы больше всего на свете он боялся не успеть доделать это для вас.

Он подошел ближе, рассматривая укутанный в белое полотно прямоугольник, но не спеша откидывать ткань. Последний подарок. Сердце неистово колотилось, отбивая сумасшедший ритм, как перед началом тяжелого боя. Хотя эта битва была заранее проиграна: что бы ни скрывалось под полотном, деда было не вернуть.

— Мне выйти?

— Нет! Нет, — хрипло выговорил Он и решительно потянул за ткань, открывая изображение мужчины.

— Он такой суровый. Мужественный. Настоящий воин своего племени. Но сколько же невысказанной нежности в его прикосновении, столько жертвенности. Так горько. Как же горько, что оно так и не случилось! — На последних словах ее голос сорвался на всхлип, и Она поспешно закрыла рот ладонью.

У него пока не было слов, чтобы выразить свои эмоции. Он подозревал, что дед оставит ему картину, потому что не раз становился свидетелем тому, как нарисованное становилось утешением для сломленных горем, но эта картина…

— Она не похожа... Это не так… Дед любил яркий свет и торжество красок. Но здесь… Индеец будто до сих пор тянется к цветку и вот-вот достигнет... Сумеет… — горло перехватило спазмом.

Казалось, что в изображении не было ничего трагичного, но по неведомой причине на глаза наворачивались слезы, а в груди становилось тяжело. Чувства не отпускали, превращаясь в тупую, тянущую боль, напоминавшую эхо давнего ранения.

Они стояли, молча изучая картину еще какое-то время. Изображение будто зачаровало их, утянуло на дно, где покоилось что-то неизведанное, что лишь ждало случая ворваться в их мир.

— Знаете, — нарушила тишину Она, — кроме того, что он много рисовал в последние дни, он еще и писал.

— Да. Вы должны разобрать записи, я помню, — отрешенно проговорил Он.

Его внимание все еще было приковано к изображению, и он медленно обводил взглядом сухую полуобнаженную фигуру мужчины, блестящие черные волосы, ярко-желтую обувь, которая могла бы показаться нелепой, если бы не являлась единственно правильной. Птичьи перья и листья кувшинок, смутно угадывающиеся деревья на заднем плане, гладь воды и, конечно, прекрасный цветок, до которого пытался дотянуться индеец, держась за корень какого-то растения, чтобы не упасть в топь.

— Он записывал истории, заключенные в его картинах. Возможно, и об этой успел записать. Вдруг вам это поможет, — с сочувствием проговорила Она, осторожно прикоснувшись к его плечу. — Там должен быть номер, посмотрите на раме, а я поищу нужную папку.

— Двадцать семь, — хрипло бросил Он, невольно заражаясь воодушевлением своей спутницы.

— Вот она! Ну же. Читайте. Читайте, что с ним произошло!

— Когда-то давно в одном из племен индейцев… — глубоким голосом начал Он, невольно подражая сказителям.

«…было предание о дивном цветке — великолепной водяной лилии, что растет в глубине болот. Ее лепестки были белее снега с горных вершин, а тонкий аромат пленял любого. И способен был этот цветок выполнить самое заветное желание и даже победить смерть.

Многие ходили на болото в надежде на исполнение желаний; кто-то возвращался, кто-то — нет. Кто-то говорил, что желание сбылось, кто-то молчал, но все сходились в одном: чтобы цветок исполнил желаемое, нужно было достойное подношение.

Но легенда не о цветке, она о храбром воине, совершившем подвиг ради исполнения своего сокровенного желания. Случилось так, что его прекрасная и гордая возлюбленная тяжело заболела. Слишком велика была угроза, что смерть заберет ее. Воин любил женщину так сильно, что готов был на любые жертвы, потому что не мог представить своей жизни без нее. И когда все известные средства не помогли, старейшина посоветовал ему отправиться на поиски чудодейственного цветка. Но так как помощь требовалась серьезная, то и подношение должно было быть исключительным.

Умелый воин был также и хитроумным охотником, и решил он изловить вожака стаи лебедей, что жила на болоте. Не было во всем мире более сильной, статной и красивой птицы, и поймать его было невозможно: он разрывал любые силки и нападал на самого охотника, поражая ударами мощных крыльев. Редко кто уходил от него живым. Даже самые опытные охотники опасались заходить в край, охраняемый вожаком лебедей.

Но для воина не было большего страха, чем потерять свою возлюбленную, и он смело отправился навстречу опасности. Удалось ему подобраться незаметно к лебедю и накинуть силки на одно крыло, но мало этого было, чтобы удержать сильную птицу. Однако не намерен был воин упускать свою добычу и держал что было сил, не давая лебедю подобраться к себе. Три дня длилось их противостояние, ни один не желал сдаваться, но под конец третьего дня ослабел и сдался лебедь, измотанный стойкостью боровшегося за возлюбленную воина. Так попал в силки непобедимый вожак…»

— Жестоко приносить чужую жизнь в жертву своим желаниям.

— Индейцы в первую очередь ценили силу и умение победить сильного противника. И духу тоже должно было прийтись по нраву, ведь он был порождением их веры.

— Все равно. Я бы не хотела, чтобы ради меня погубили столь чудесное создание.

— Тут не сказано прямо, что лебедь был убит. Лебедь попал в силки, и воин понес его к цветку.

— На картине лебедь не выглядит живым, — грустно уточнила Она. — Но что было дальше?

— Больше ничего. Здесь записи обрываются.

Они оба ощутили разочарование. Простая история что-то разбередила в их сердцах. Что-то важное скрывалось за хмурым скуластым лицом и тонкими лепестками, за трагедией, возможно, никогда не существовавших людей.

— Он так сильно ее любил, что просто не мог проиграть в битве с лебедем. Но всей его доблести могло не хватить, чтобы победить смерть. И даже чтобы договориться с цветком.

— Неужели мы никогда не узнаем, чем закончилась эта история?! — воскликнула Она, с отчаянием и надеждой глядя на него.

Под ее взглядом Он потянулся к ней, чувствуя, что должен прикоснуться. Конец истории жил в нем, и нужно было лишь выпустить его наружу.

— Она закончилась так. Из легенды за давностью лет выпало несколько слов. Цветок не мог помочь победить смерть, но мог указать путь, если чувства просившего были достаточно сильны. — Голос его креп с каждым словом, как крепла и уверенность, что он прав. Его чувства отражались в темных глазах напротив. — Что может быть сильнее смерти? Только любовь. И цветок соединил любящие души прочной нитью своей магии, чтобы они могли найти друг друга.

Он держал ее лицо в ладонях, касаясь мягко и трепетно, как когда-то невозможно давно в далеких нездешних краях касался трепещущих лепестков чудесного цветка, заключая договор, оплачивая его своей жизнью. Договор, позволивший им тянуться друг к другу сквозь реальности, чтобы наконец встретиться снова.

— И мы нашли, — ответила Она, потянувшись навстречу.