Сны о весне (гет)

Все залито краснотой.

Невыносимо.

Горячо.

Душно.

Краснота пульсирует. Сжимается вокруг него. Сочится по стенам.

— Ты принес мне такой дар…

Смех звенит в ушах колокольчиком. Разбегается, подскакивает выше, раздается вширь, давит на уши, на голову, на сердце, гремит колокольным звоном.

Похоронным звоном.

В красноте мелькает серебристая прядь.

Взгляд из-за хрупкого плеча. Почти игривый, почти ласковый. Но фиалковые глаза смотрят мимо него, в никуда.

— Де…ни, — он пытается произнести ее имя, но оно песком скрипит на зубах.

Глотка сжимается до боли.

— Такой дар, — повторяет она и опускает взгляд, будто смутившись.

Она стоит к нему вполоборота. Силуэт проступает отчетливее: очертания обнаженной спины, покатых бедер, ног. Серебро ее волос струится почти до земли, укутывая белоснежное тело.

Она хочет повернуться к нему — он это чувствует, но замирает в сомнении.

— Я должна отплатить тебе за него, — шепчет она.

Его глаза жжет. Он хочет, но не может закрыть их. Щурится сквозь заволакивающую их красноту. Последнее, что он видит: кинжал еще там, в ее сердце. Дени нежно глядит на него, обхватив ладонями рукоять.

Рассеянно улыбается.

Он хочет дотянуться, забрать, изничтожить страшное свидетельство своего предательства. Но не может пошевелиться. Не может дышать. Он кричит без звука и воздуха, на секунду их глаза встречаются. Ему кажется: теперь она действительно видит. Он тянется к ней…

И просыпается от собственного хрипа.

— Что, опять?

Гейра со стоном откинулась на спину и, нащупав его плечо пальцами, хорошенько встряхнула.

— Эй, Сноу! Слышишь меня? Это всего лишь сон, лютоволк тебя задери, и он не может убить тебя. А я могу.

Шумно выдохнув, он повернулся на бок и притянул ее к себе.

— Лютоволки любят меня. А моим убийством займешься завтра.

— Обязательно, — пообещала она и потерлась об него бедром. — Давай, трахни меня по-быстрому и спи, наконец!

— Ну… — протянул он, — когда леди так вежливо просит, — и с легкостью затащил ее на себя.

— Лентяй, — хмыкнула Гейра, устраиваясь удобнее и крепко обхватывая ладонью его член.

Джон закинул руки за голову и прикрыл глаза.

Он знал, что это сработает. Те времена, когда он выскакивал на улицу после очередного кошмара и до утра слонялся неприкаянной тенью, давно прошли.

Ничто и никогда не искупит его вины. Он будет жить с ней до тех пор, пока смерть не принесет ему избавление. Но все-таки будет жить.

Наутро воздух звенел от мороза. Холод крепчал день ото дня: кажется, впервые так быстро за последние десять лет.

— Что-то изменилось, — заметила Гейра, натягивая самые теплые свои сапоги.

Вся их обувь выстроилась вдоль стен. Странно, мельком подумал Джон, а он и не заметил, что они фактически живут вместе, а не просто «греют друг друга ночами», как это было когда-то.

— Ты тоже заметила? — спросил он. — Может быть, нам стоит перебраться ближе к Стене? Вчера я встретил на окраине леса двух мальчишек: заигрались и сами не заметили, как далеко забрались. Оба уже едва шевелили ногами. Как бы ни случилось беды.

— Ты наш предводитель, тебе и решать, — пожала она плечами. — Конечно, в моем детстве считалось, что выживает сильнейший и тот, кому хватает ума держаться поближе к теплу и рассчитывать силы… Но ты ведь у нас добренький, — ехидно протянула она в самое ухо Джона и прихватила зубами мочку. — Но вообще-то я говорила не о погоде, — сказала она, когда они выбрались наружу.

В лицо дохнуло стужей. Кончик носа и щеки тут же прихватило, остро пощипывая. Джон поежился. Когда-то он искренне полюбил север, полюбил его людей и свободу. Но порой в груди ощутимо ворочалась тоска по чему-то иному, чего он не знал и знать не мог: едва уловимому, утонченному, знойному… По тому, что однажды почти обрел и навсегда потерял в лице Дейнерис.

— Тогда о чем ты? — спросил Джон, встряхиваясь всем телом, точно Призрак.

Мельком он подумал, что не видел самого Призрака уже несколько недель. Кажется, тот нашел себе подружку, и теперь перед лютоволком стоял сложнейший выбор между разными видами преданности. Самый трудный из возможных.

— О твоих снах. Они участились, — Гейра внимательно посмотрела ему в лицо своими черными, словно уголья, глазами. Когда-то они и привлекли Джона в первую очередь. — Это плохо на тебе сказывается. Ты становишься дерганным и мнительным. А это может плохо сказаться на всех нас.

— Знаешь, там, откуда я родом, подобные речи могут быть расценены как подстрекательство к измене, — хмыкнул Джон.

Он любил ее прямоту и честность, и она это знала. Как когда-то любил эти качества в Игритт. Но беспокойного огня, горячности Игритт в Гейре не было. Долгие годы после смерти отца, предводителя небольшого племени, она берегла свой народ от голода, холода и жестоких налетов, и не могла позволить себе спонтанных, продиктованных эмоциями решений. Всех уцелевших после Великой войны людей Гейра привела к Джону по собственной воле, хотя когда-то даже Манс Налетчик не сумел склонить ее на свою сторону. С Джоном они сошлись быстро, но еще раньше он обрел в ней опытного союзника, советчика с ясной головой и опору.

— А там, откуда родом я, это называется здравым смыслом, — отрезала Гейра. — Ну, и кто из нас дикарь?

— Очевидно я, — развел руками Джон, а затем подхватил ее на руки и закружил. — Моя прекрасная изменница.

Гейра попыталась вырваться, но сдалась и рассмеялась, обхватывая его руками за шею и крепко целуя в губы.

— Ты позоришься на весь свой народ, — заявила она.

И действительно, на них поглядывали, но лишь качали головой и снисходительно хмыкали, давно привыкнув к Джоновой придури. Их король (пусть он и не любит этого слова) нежничает со своей бабой? Пусть его. Пока он защищает их. Пока они сыты. Пока их дети растут в безопасности, и никто не охотится на них, как на диких зверей.

День был полон забот, как и любой другой, и лишь под вечер Джон вернулся мыслями к словам Гейры. Права ли она в своих опасениях за него? Он действительно не ощущал былого спокойствия, но дело было не только во снах, с которыми Джон давно смирился. Куда больше его тревожили письма Сэма: все такие же подробные и пространные, в последнее время они были полны смутных тревог и нехороших предчувствий, одолевавших друга.

«Конечно же, король Бран все видит, все понимает… Верно, Джон? Но я вот иногда думаю: а если ты не знаешь точно, куда смотреть, на кого обратить взор, разве это не оставляет своего рода слепых зон?»

Прочитав подобные размышления впервые, Джон только улыбнулся. Письма Сэма всегда звучали так, словно они сидели друг против друга в столовой Ночного дозора и делились последними новостями.

Но Сэм продолжал беспокоиться и, судя по всему, не напрасно. Не всем пришлась по душе экспансия Севера, как и его заново обретенная независимость. Двое коронованных Старков — не слишком ли жирно, рассуждали прочие, менее удачливые, претенденты. Пока среди них не было никого достаточно сильного, способного вести за собой или столь опрометчивого, чтобы действовать в открытую. Но завистливые шепотки гуляли по территории Шести королевств, становясь ядовитее и громче. Человечность, с которой король и Малый совет правили возродившимся государством, воспринималась иными как слабость.

Или как возможность.

«Не тревожься, брат, — писал ему Бран, должно быть, углядев что-то в своих видениях или просто пообщавшись с Сэмом. — Такое положение дел естественно и не должно вызывать серьезных опасений само по себе. Но если ты пожелаешь вернуться в столицу или в Винтерфелл, и я, и Санса с радостью примем тебя и твое участие. Помилование будет подписано тем же днем».

Джон не хотел возвращаться. Здесь теперь был его дом.

Но разлетевшийся недавно слух о том, что Санса укрепляет приграничные крепости и наращивает войско, кажется, окончательно нарушил его душевное равновесие. С кем ей воевать? За Стеной все спокойно, в Шести королевствах тоже. Что она знает такого, чего не знает Джон? И поделилась ли она этим с Браном?

Этот вопрос он задал вслух, рассуждая как бы сам с собой, и сам же себе ответил.

— Конечно, Санса не могла не поставить Брана в известность…

— Ты уже доверился ей однажды, — задумчиво проговорила Гейра. Она устроилась на медвежьей шкуре у самого огня и давно молчала, не мешая ему думать. — И чем это закончилось? Она знала, что твоя драконья леди не даст ей свободы. А ты или другой, менее опасный соперник, уступит быстрей и проще.

— Не говори так.

— Мы это уже обсуждали, Джон Сноу, — спокойно возразила она. — Я всегда говорю то, что думаю. Докажи обратное, и я замолчу. Но у тебя нет никаких доказательств. Как и у меня. Все, что я знаю о твоей сестре: она пережила страшные времена и, возможно, это отразилось на ней куда сильнее, чем ты готов признать. Укрепило ее в желании оказаться там, где больше никто и никогда не сумеет взять над ней верх, причинить новый вред. А теперь скажи мне, куда ведет эта дорога? К чему она уже привела одну из любимых тобою женщин?

Джон долго молчал, погруженный в мрачное раздумье. Слова Гейры злили его, но лишь потому, что были отражением его собственных постыдных мыслей.

— Санса никогда не причинит вреда Брану. И ей не нужен юг.

— Да, наверное. Но скажи, разве седьмому королевству, самому большому и гордому, не будет спокойнее, если шесть его проблемных, вечно затевающих вражду соседей окажутся у него в подчинении? Тогда никто не посмел бы снова посягнуть на его независимость, потому что все они стали бы зависимы от него.

— Нет, — Джон мотнул головой. — Нет, тут что-то другое. И поверь, спокойнее не станет. Санса должна это понимать как никто.

Гейра пожала плечами.

— Возможно. Ты идешь спать? — спросила она, поднимаясь. — Я знаю отличное средство от дурных мыслей.

Джон улыбнулся и протянул ей руку.

Но даже утомленный ласками, успокоенный и разнеженный, он долго не мог заснуть, слушая размеренное дыхание Гейры. А когда сомкнул, наконец, глаза, погружаясь в вязкую дрему, то услышал отчетливый нежно-смешливый голос.

«Пришла пора забрать его, Джон. Мой дар. Скоро весна».

На изнанке век полыхнуло красным. Его сковало по рукам и ногам. Он дернулся, пытаясь сбросить липкие путы, но не сумел, погружаясь куда-то на глубину...

Тьма сомкнулась над головой бесшумными водами. Джон исступленно вглядывался в нее, теряясь в ощущениях. В самом себе.

Он должен был отыскать в ней кого-то.

Кого-то очень важного.

Самого важного.

Того, кто звал его.

Кому он не смел отказать…

Дейнерис.

Тьма дрогнула, словно испугавшись этого имени. Бледнея, она обретала формы и очертания. Оживала под ногами песчаными вихрями.

Что-то сверкнуло, опалив Джона горячим дыханьем.

Золотая стрела сорвалась с натянутой тетивы.

Пустующая площадь озарилась светом. Над ней непокорным гигантом высился запылавший огненно-рыжими боками храм.

Два костра у его подножия были подобны глазам на вытянутой драконьей морде.

Их взгляд был спокойным, внимательным, выжидающим.

На западе медленно поднималось солнце…