Ночь в музее, и еще одна, и еще (джен)

Он с тоской покосился на висевшие на стене старинные часы с кукушкой. Птицы ходики, кажется, лишились, еще когда был жив Карактак, но время показывали исправно. Правда, короткая стрелка, приближавшаяся к цифре два, совсем не радовала: порядки в Лютном, конечно, были попроще, но закрываться посреди бела дня значило потерять и без того мизерную прибыль. Впрочем, с тех пор, как он остался единственным владельцем лавки, а еще продавцом, уборщиком и бухгалтером, он мог себе это позволить. Особенно в такие дни, как сегодня: унылые, как лекции Биннса, серые, будто затянутые паутиной, как тот левый угол, где род пауков насчитывал поколений едва ли не больше, чем семейство этих дутых блондинистых индюков. В такие дни, когда настроение стремилось к отметке «ноль», если не к отрицательным значениям, и ему как никогда хотелось оставить прилавок, закрыть к Мордреду лавчонку и уехать куда-нибудь на побережье. Вот только это место слишком крепко держало его. И виной тому даже не обещание папаше, а…

— Уборку здесь, кажись, последний раз при Основателях делали, — парень лет шестнадцати в форменной школьной мантии недовольно скривился, перешагивая через порог. — Экску…

Сразу же схлопотал подзатыльник от шедшего сзади мужчины, такого же жилистого и чуть сутулого, уже начавшего лысеть, а потому зализывающего волосы назад. Вспомнил, что колдовать в лавке разрешалось далеко не все, был уже случай, когда от простого люмоса рванул то ли рог взрывопотама, то ли еще какая ерунда, купленная с рук у одного оборванца. И снова скривился, неприязненно поглядывая на страшенные маски, украшавшие стены, мутные стеклянные витрины, под каждой из которых можно было найти все, что угодно, от человеческих костей до проклятых ожерелий и странных предметов, больше всего напоминавших орудия пыток, дурацкий шкаф, у которого все время скрипела правая дверца. Как же он ненавидел это место! Возвращаться сюда на лето из яркого, шумного Хогвартса, глотать пыль, заискивать перед редкими покупателями…

— Не криви рожу, — Горбин-старший был, как всегда, чрезвычайно любезен, — лучше помоги разобрать тот сундук с книгами, который притащили неделю назад.

Он снова поглядел на часы, стрелки которых и вовсе будто замерли. Сплюнул, поняв, что просто не сможет вытерпеть ни одного посетителя, пусть даже к нему явится сам Мерлин, и начал спешно накидывать запирающие чары на дверь да затемняющее на и без того грязные стекла окон. В одном из них, кажется, мелькнула чья-то светловолосая голова, но ему было плевать. Лавка «Горбин и Бэркес» на сегодня закрыта. Словно поддерживая это решение, в шкафу что-то довольно хрюкнуло. Губы Горбина-младшего невольно расплылись в предвкушающей улыбке.

Споры и ругань давно стали неотъемлемой частью их жизни, но этот скандал выдался поистине громким, благо старика Карактака снова свалил радикулит, и вопли семейства Горбинов слышали только проклятые вещички да пауки. Старший, искренне гордившийся своим детищем, никак не мог взять в толк, почему сын не горит желанием встать у прилавка, а тот недоумевал, что интересного может быть в лавке, больше похожей на музей безумного коллекционера.

— Ладно, — сдался наконец отец, — одна ночь, слышишь?! Одна, к Мордреду, ночь. И если завтра с утра ты снова заявишь, что хочешь уехать, можешь валить ко всем чертям и делать, что захочешь.

После этого он, тяжело ступая, ушел в заднюю часть дома, где была лестница, ведущая наверх, в жилые комнаты. Вот тогда-то в шкафу и захохотало в первый раз.

— Выползайте уже, — Горбин покосился на шкаф, доставая из ящика стола что-то, на поверку оказавшееся колодой карт. — Я сдаю на четверых.

Из приоткрытой дверцы шкафа тут же выплыло темное облачко, на ходу отращивая не то лапки, не то ложноножки. За ним показалось еще два таких же, спешно занявших свои места, точнее, просто зависших вокруг стола с картами.

Это словно послужило сигналом для остальных: откуда-то из-под комода, пронзительно попискивая, вынырнула стая летающих тварюшек ярко-синего цвета, одна из масок на стене, черная, самая уродливая, привезенная вроде бы из Камеруна, внезапно шире раскрыла прорези глаз и оглушительно чихнула, разбудив другие, из соседнего ящика раздался требовательный стук…

— Мордред, забыл, — Горбин, бросив карты на стол и погрозив одному из облачков кулаком, чтобы не смело подглядывать, потянулся и отпер ящик, из которого тотчас же выбралась странноватого вида рука со скрюченными пальцами и бодро на этих самых пальцах промаршировала к стоявшему в отдалении клавесину.

Под дребезжащие звуки расстроенного инструмента облачко выложило на стол шестерку пик.

Осторожно приоткрыв скрипящую — вот наказание-то! — дверцу шкафа, парень уставился на два черных облачка, моментально принявших облик двух человеческих черепов. Он уже поднял было палочку, чтобы развеять нечисть, удивляясь, почему отец не извел боггартов сам, как вдруг заметил лежавшие между черепами карты. Старые, засаленные, с оторванными кое-где уголками, однако явно разложенные с умыслом: колода с прижатым козырем и два веера сданных карт.

— М-мать, — выдохнул Горбин-младший, отступая назад. Разумеется, задел ногой так и не разобранный сундук с книгами, запнулся и, кувыркнувшись через него, приземлился на пол на пятую точку.

— Какой пируэт! — сказали откуда-то со стены, отчего парень буквально взвился, нацеливая на говорившего палочку.

Говорившим оказалась расписанная красными узорами рогатая маска. Остальные, тоже ожившие, моргающие прорезями и растягивающие в ухмылках рты, согласно загудели. Пока Горбин пытался отдышаться и осознать, что за чертовщина тут творится, прямо к его ногам подкатилась… одна из сушеных голов, которыми торговала старуха Пэм из лавки напротив. Еще двумя головами азартно перебрасывалась стая пикси, неизвестно каким образом оказавшаяся в комнате.

Маг тряхнул головой, отгоняя воспоминание и прислушиваясь к бубнящим маскам. Судя по всему, тем надоело просто трепать языком (еще бы он у них был!), и они перешли на любимую забаву.

— Амстердам, — зеленая маска.

— Мадрид.

— Было уже! — маска в странных разводах, подозрительно напоминающих кровь.

— Не было!

— Мухлюешь!

Горбин снова повернулся к картам — там тоже могли мухлевать, и еще как, сам учил. Походя отметил, что рука славы перешла от джаза на что-то совсем уж непотребное, пора бы докупить ей новых партитур. И слегка удивился отсутствию пикси. Те, впрочем, не замедлили снова появиться с какими-то здоровенными хлопушками с логотипом «УУУ» на боку, каждую из которых тащили аж три существа. Ничего такого в Лютном владелец лавки не помнил, значит, пикси обнесли кого-то в Косом переулке. Ну да ладно, это уже были не его проблемы.

— Лавку мне только не разгромите!

После седьмого кона, отыгравшись наконец, он оставил боггартов с картами и, налив себе огневиски на два пальца, переместился в кресло, ощущая, как ползет вверх настроение.

Все происходящее выглядело настолько сюрреалистично, что казалось сном или последствиями глюкозелья: ему подлили один раз такое, полукровкам на Слизерине всегда жилось так себе, но эффект был куда скромнее.

— Одну ночь, одну ночь, — передразнил он отца, но тут же замер: пикси метались где-то под потолком, пытаясь закинуть одну из голов в как будто специально проделанные прорехи в паутине. — Надо будет вам снитч раздобыть.

Дураком он не был: если бы владельцы, в том числе его папаша, хотели, всю нечисть давно извели бы под корень. Уж что-что, а справляться с неразумными существами учат еще на первых-вторых курсах, если не по программе, то свои же, чтоб факультет не позорили.

— Вот только какие-то вы, господа, — кто-то из пикси негодующе пискнул и уронил сушеную голову на голову уже не сушеную, а Горбина, — и дамы, слишком разумные.

Раздавшийся стук в дверь снова отвлек мага от воспоминаний. Чертыхаясь, он выбрался из кресла, чтобы посмотреть, кого принесла нелегкая. Потом словно опомнился: да какая разница, кого, хоть Малфоя, хоть Министра магии. Лавка сегодня закрыта, и точка, надо будет, зайдут завтра. Еще не хватало по доброй воле лишить себя едва ли не единственного удовольствия.

Конечно, он остался в «Горбин и Бэркес» и на вторую ночь. И на третью тоже. Сначала смотрел, запоминал, слушал, а потом приступил к экспериментам.

Оказалось, сушеными головами удобно играть в петанк; правда, пикси оказались теми еще драчунами, и почти каждый раз игра заканчивалась побоищем. Боггарты не оценили карты для игры во взрывного дурака, после каждого взрыва от испуга меняя облик, зато проявили интерес к таро. Маски требовали «Ежедневный пророк» и новые сплетни, а после с удовольствием перемывали кости всему Лютному. А какие бои тарантулов он организовал, помнится, на десятый год работы за прилавком! Разъяснить пикси идею тотализатора оказалось потруднее, но после все прошло на ура. Руку славы, кстати, он приобрел уже в восьмидесятых, оставшись единственным владельцем лавки, у какого-то Аддамса или Эдисона, и та моментально влилась в коллектив, по достоинству оценив клавесин. Годы шли, сам Горбин постарел, ссутулился, сделавшись похожим на отца, и тоже стал зачесывать волосы назад. А лавка и жизнь в ней не менялась…

На этот раз вынырнуть из воспоминаний его заставил громкий бабах и треск дерева. Горбин огляделся: пикси притихли в уголке и дружно изображали раскаяние. Боггарты, существа с тонкой душевной организацией, побросали карты и забились под стол, откуда демонстрировали пикси свое негодование, периодически превращаясь в баллончики доксицида. Маски кривили губы. А старый шкаф, стоявший в лавке, сколько Горбин себя помнил, лишился части днища, изломанного в щепки влетевшей туда хлопушкой. Да вечно скрипевшая дверца повисла на одной петле.

— А я предупреждал, — он совершенно спокойно заглянул под стол, выманивая боггартов, — как будто первый раз балуетесь с чем-то взрывоопасным. Ничего, поживете пока в комоде, а потом я найду вам место поприличнее. В конце концов, кому была нужна эта развалина без капли магии!

Можно было расстроиться, конечно, из-за потери. Или рассердиться на пикси и выставить их вон. Или с недовольным лицом приступить к уборке. Но у него оставался неплохой виски, колода карт не пострадала, пикси можно снова отправить на ловлю тарантулов, он видел где-то их гнездо… и Горбин выбрал махнуть на все рукой, как до этого выбрал закрыть лавку пораньше. И настроение у него было отличным.

А где-то в недрах Выручай-комнаты покрылся мелкой сетью трещин исчезательный шкаф…