В элегантном чёрном плаще (джен)

«Как будущий граф де Шаньи, вы должны...» — только и слышал маленький Густав дома от гувернёра, гостивших родственников, а временами и от самого папа́. Так уж вышло, что юный наследник не отличался усидчивостью на уроках письма и арифметики, проявлял мало интереса к подобающим всякому аристократу навыкам, вроде верховой езды, зато мог часами напролёт водить смычком по струнам скрипки и сопровождал свою матушку, приму Парижской оперы, на каждую премьеру, так что к восьми годам Густав де Шаньи не прочёл ни одного отрывка «Фауста» Гёте⁽¹⁾, зато знал либретто оперы Шарля Гуно вплоть до каждой сцены.

Когда Густав был совсем маленьким, то сидел во время репетиций в зрительном зале, но чем старше он становился, тем сложнее ему было усидеть на месте, и однажды он открыл для себя другой мир — тот, что начинался за кулисами. Он удивлённо приподнимал брови всякий раз, как кто-то из хористок или танцовщиц кордебалета гладил его по волосам, приговаривая, как сильно маленький господин похож на своего отца. Рабочие, напротив, обычно не обращали на него внимания либо же подмигивали и добродушно улыбались мальчугану, обнажая пожелтевшие от табака зубы, и уходили, так и не сказав ни слова. Особой любовью Густава пользовалась билетёрша мадам Жири, служившая в опере всего пару лет, но успевшая стать неотъемлемой её частью. Казалось, она знала все слухи, все сплетни и все тайны, что хранило это величественное здание, а кроме того могла рассказать много интересных историй, которые любознательный Густав заворожённо слушал.

Но вот в зале собирались зрители, музыканты занимали оркестровую яму, и Густав спешил в пятую ложу, в которую мама пускала его всякий раз, как отец не мог приехать. Густав обожал волшебство театра и музыки, но стоило маме выйти на сцену и начать петь, как он забывал обо всём на свете.

И ни гувернёры, ни тётки не заботили его больше, была важна лишь судьба Джульетты, которую она играла сегодня. Единственное, что печалило Густава, — это то, что в финале оперы мамина героиня снова умерла.

Поздно вечером, когда они уже сидели в карете, Густав вдруг вспомнил одну вещь, что волновала его весь день.

— Мамочка, ты очень красиво пела сегодня, — начал он издалека, хотя нисколько не кривил душой.

— Спасибо, Густав, — мать нежно улыбнулась и провела рукой по волосам сына, убирая отросшую чёлку с его лица.

— Мадам Жири рассказала мне сегодня, что ко всем, кто красиво поёт и играет на инструментах, когда-то давно спустился Ангел музыки. Только многие этого не помнят, потому что были совсем маленькими, — пробормотал он задумчиво и тут же спросил: — Я ведь хорошо играю?

— Да, хорошо, — подтвердила мама. — Но тебе ещё многому предстоит научиться. Если будешь усердно стараться, то станешь играть на скрипке даже лучше, чем твой дедушка, а он был превосходным музыкантом.

Густав серьёзно кивнул каким-то своим мыслям, но не оставил маму в неведении надолго и поделился своими умозаключениями.

— Раз я хорошо играю, значит, Ангел музыки наверняка уже приходил ко мне. Но я тогда был совсем крошечным, и потому не помню его. А ты помнишь, как он пришёл к тебе?

— Да, помню.

— Правда? Расскажи! Расскажи! — тут же воскликнул Густав. От него не укрылось, как погрустнела мама, но он не придал этому должного значения. Наверняка, думал он, мама расстроилась лишь от того, что больше ангела не видела. Но ведь ангел наверняка очень занятой, раз спускается с небес лишь однажды. Значит, стоит радоваться встрече, а не печалиться разлуке, пусть это и непросто. — Как он выглядел? А какой у него был голос? А у него были большие-большие белые крылья, как у всех ангелов?

— Тише-тише, Густав. Нет, у него не было крыльев. Только элегантный чёрный плащ.

— Чёрный? — засомневался вдруг Густав. К своим восьми годам он уже знал, что ангелы носят белые одежды, а чёрный — цвет посланников Ада. Но не мог же к его маме, к его доброй и красивой маме прийти демон? Нет, она бы поняла, она бы точно поняла. — Но разве ангелы носят чёрное?

— Он носил. И я точно знаю, что он был ангелом, — Густав почувствовал, как тёплые объятия мамы стали крепче и как она положила голову ему на макушку. Отчего-то ему стало хотеться спать. Может, убаюкивал мамин голос? — Я видела его глаза, голубые, чистые и полные любви. Ни один человек не смог бы нести в своём сердце столько любви, сколько нёс он.

— Ты хотела бы увидеть его снова? Я бы точно захотел, — Густав вздохнул, мечтательно и немного тоскливо. Ах, как бы он хотел вспомнить их первую встречу! Но вместо ангела он видел только темноту — веки так и норовили закрыться.

Сквозь дымку сна Густав ощутил поцелуй в лоб и услышал мамины слова:

— Мне и одного ангела достаточно. Иначе моё сердце не выдержало бы радости и разорвалось на куски.

* * *

Прикрыв двери детской, Кристина дала волю слезам, которые сдерживала по дороге домой. Она давно перестала скорбеть, надеясь и веря, что на том свете её Маэстро встретился с той, кто любила его больше всего на свете. Но не проходило ни дня, чтобы она не вспоминала Его и не скучала. В память о Нём пятая ложа будет оставаться пустой до тех пор, пока она поёт в Парижской опере, а её муж остаётся спонсором. Один Густав чувствует музыку так, как чувствует её она и как чувствовал Он, один Густав сможет туда войти.

А Густав не знал ничего о маминых слезах: в его снах она пела дивные старинные песни, а ангел в элегантном чёрном плаще сидел с ней рядышком. Разглядеть его лица всё никак не удавалось, но отчего-то казалось, будто ангел был им самим.

1) В чём нет ничего удивительного, поскольку это, без сомнения, великое произведение было юному Густаву совсем не по возрасту.

Вернуться к тексту