Стеклянные цветы (гет)

Агата появилась в доме у озера совсем недавно. Ещё пару месяцев назад она подавала обеды и мыла посуду в придорожном отеле своей дальней родственницы.

К тётке Марине Агата приехала, когда её мамы не стало — рак никого не щадит. В опеке ей сказали, что нужно быть благодарной судьбе, что нашлась какая-никакая родня, да ещё и согласилась взять к себе семнадцатилетнюю девчонку. Не придётся целый год в детдоме жить.

Очень быстро Агата стала думать, что лучше бы тётка Марина вовсе не находилась. Наверняка в детдоме жилось бы легче. Бесплатная прислуга — вот кем стала Агата у новой родни.

Чужим людям платили и за уборку, и за готовку, и за работу администратора в маленькой, но популярной среди проезжавшей мимо публики гостиницы-столовой. Агата же мало того, что вставала ни свет ни заря, работала, как проклятая, и помалкивала, когда приходили из опеки, чтобы проверить, как она устроилась на новом месте, так ещё не переставала выслушивать упрёки в свой адрес.

Тётка Марина вечно была недовольна. Кусок в горло не лез под её хмурым взглядом. Вот только ехать Агате было некуда. Своего жилья её мама заработать не смогла, а об отце Агата ничего не знала. Не было ни места родного, ни человека, которому Агата была бы нужна.

Всё лето девушка утешала себя тем, что осенью уедет в школу. Ей ещё целый год до выпуска. В их придорожном посёлке школу давно закрыли, но есть интернат в городе неподалёку. Тётка обещала её туда устроить. И документы давно забрала, сказала, что отвезёт.

Вот только надеждам сбыться было не суждено. За неделю до первого сентября тётка Марина сообщила, что в школу Агата не едет. Будет дома программу проходить, а весной просто сдаст экзамены. Как ей такое удалось провернуть, Агата понятия не имела. Только это стало последней каплей.

Той же ночью девушка собрала свои вещи, которых было немного: всё уместилось в спортивную сумку, с которой она приехала к тётке.

Долго стояла у кассового аппарата, не решаясь взять тёткины деньги. Но ей очень нужно было хотя бы купить билет на ближайший поезд, и она всё-таки открыла ящик. Денег оказалось немного: тётка Марина всегда забирала выручку за день и прятала в сейф. Оставались только размен и то, что скопилось за вечернюю смену. Но на билет должно было хватить.

На попутке добравшись до города, где раньше надеялась учиться, Агата прямиком отправилась на вокзал. Наскоро изучив расписание, купила билет. Ей было всё равно, куда ехать. Никто и нигде её не ждал. В любом месте придётся как-то устраиваться одной и без документов, которые так и остались у тётки.

Агата не понимала, страшно ли ей. Было почти всё равно. Она решила не думать и не переживать. Главное, от тётки вырвалась. Пусть будет как будет.

Ночь в поезде на мягком матрасе, когда её никто не дёргал вопросами размещения поздних гостей, и утро без кастрюль и швабры показались просто чудом. К вечеру третьего дня Агата чувствовала себя почти счастливой. Назавтра к обеду должны были уже приехать.

Агата заранее аккуратно собрала сумку и уже приготовилась ложиться спать, когда на соседнее сиденье плюхнулся неприятный мужчина с мерзкой улыбочкой.

— Что, деваха, скучаешь? — осклабился он ещё шире, обнажая жёлтые гнилые зубы. От него пахло перегаром и давно не мытым телом. Агату затошнило.

— Я спать ложусь, встаньте, пожалуйста, с моего места, — робко попросила она.

— Да ладно, время-то детское, — хохотнул мужчина и бесцеремонно хлопнул Агату по колену.

Она вздрогнула и беспомощно оглянулась. Семейная пара, ехавшая с ней все три дня, вышла на последней станции. Видимо, тогда же этот мужчина и сел. Никто не смотрел в их сторону — у всех свои дела.

— Простите, я спать хочу, — попробовала отодвинуться Агата.

— Так и я хочу! — радостно сообщил мужчина. — Можешь звать меня Колян. Будем знакомы. Вот сейчас поужинаем, выпьем и спать.

Агата толком не поняла, как выскочила из поезда на ближайшем полустанке, где и вокзала-то никакого не было. Просто в какой-то момент с удивлением и нарастающей паникой осознала, что провожает стремительно набирающий скорость поезд затуманенным слезами взглядом. Потом долго искала хоть кого-нибудь живого посреди ночного леса, разделённого надвое рельсами железной дороги, стучала в казавшуюся необитаемой сторожку местного смотрителя, а достучавшись, мучительно краснела, глядя на недовольную заспанную физиономию жилистого мужичка с густыми бровями.

— Ты кто такая? Откуда взялась? — недружелюбно приветствовал он позднюю гостью.

— Я с поезда, — бестолково объяснила Агата.

— Отстала, что ль?

— Отстала, — облегченно подтвердила Агата и мелко закивала. — А документы и деньги в поезде остались. Как мне теперь быть? Может, тут есть какая-нибудь работа? Мне бы на билет заработать немного. Я всё умею.

— Ишь ты, умеет она, — усмехнулся окончательно проснувшийся мужичок. — Лет-то тебе сколько?

— Девятнадцать скоро, — соврала Агата. На самом деле восемнадцать ей исполнится только будущей весной. Но такую соплюшку никто на работу не возьмёт, так что это ложь во спасение.

Мужичок, представившийся дядей Васей, позволил дождаться утра в своей сторожке, даже чаю налил и вареньем засахаренным угостил прямо из банки. Агата не привередничала и была благодарна.

Утром дядя Вася, единственный хозяин на лесном разъезде, где иногда останавливались поезда, чтобы дождаться встречного и ехать дальше, выгнал из тупичка какой-то древний вездеходик и, ворча и причитая, отвёз Агату в деревню, куда вела малозаметная лесная дорога. Там он сдал девушку с рук на руки местному старосте Семёну Васильевичу и утарахтел обратно, даже не попрощавшись, лишь многозначительно переглянулся со старостой.

— Что же мне с тобой делать? — задумчиво смотрел на свалившуюся на его голову неожиданную проблему невысокий коренастый бородач в простой линялой рубахе, штанах, какие Агата только в кино про коллективизацию видела, и в высоких черных сапогах, каких в городе тоже никто давно не носит. — Ты куда ехала-то? Ждёт там тебя кто?

— Нет, Семён Васильевич, я сирота, нет у меня никого, ждать некому. Просто ехала в город на заработки. От поезда отстала — выскочила подышать, не знала, что он сразу дальше поедет, — не поднимая глаз, тихо ответила Агата. — У вас тут совсем никакой работы нет?

— Да откуда ж ей взяться-то? — усмехнулся в бороду староста. — Мы своей общиной живём. Не староверы, конечно, но и особо в мир выбираться не любим. Всё, что нам надо, знакомые проводники с проходящих поездов передают. А мы им продукты натуральные по сходной цене. Так и живём. Своим хозяйством, как говорится, натуральным.

— Я помогать могу. Я в отеле работала: готовила, мыла, убирала, — с надеждой посмотрела на старосту Агата.

— Вот чудачка! Говорю же, сами все управляемся. А лишний рот никому не нужен, — развёл большими мозолистыми руками Семён Васильевич. — Разве только...

— Что? — Сердце Агаты забилось чаще, вновь обретая надежду. Ей бы только с полгодика где-то отсидеться. А там она уже будет сама себе хозяйка. Вернётся к тётке, заберёт документы и устроится где-нибудь в городе, работать пойдет уже официально. Пока же маленькая община в глухом лесу — это то, что ей сейчас нужно: никакая опека не отыщет. Лишь бы не прогнали.

Дом у озера показался Агате сказочным теремом. Ещё когда шли с Семёном Васильевичем по деревне, Агата обратила внимание, что все окна во всех домах были не простыми, а витражными, изукрашенными хитрыми узорами, которые ни разу не повторялись. А уж церквушка и вовсе переливалась на солнце всеми цветами радуги — глаз не оторвать.

Конечно, Агата не утерпела и спросила шагавшего рядом мужчину про такую диковину.

— Это ещё что! — усмехнулся он, довольный произведенным эффектом. — Вот увидишь дом Мирона Ефимовича, куда я тебя веду, так и вовсе обомлеешь. Это ведь он все эти витражи самолично изготовил. Мастер, каких не просто мало, а и днём с огнем не сыскать. Но этим он для души занимается. Никогда ни с кого за то денег не берёт. Травник он знатный, вот что! Лечит нас тут всех, заговоры всякие знает. Вот за это мы ему кто что может, не скупясь, отдаем. А стёкла — то подарки всё, чтоб жизнь красивей была.

— Похоже, он хороший человек, — улыбнулась Агата. Семён Васильевич коротко кивнул, бросил на неё быстрый взгляд и отвернулся.

Глядя на дом Мирона Ефимовича, как представил хозяина староста, Агата не сразу решилась подняться на крыльцо, казавшееся хрустально-хрупким и невозможно сказочным.

— Передумала? — чуть улыбнулся Мирон, велевший обращаться к нему без отчества и оказавшийся гораздо моложе, чем представила Агата, впервые услышав его имя. Он внимательно смотрел на неё чёрными как ночь глазами с высоты своего немаленького роста, чем отчего-то очень смущал.

— Нет, не передумала. — Агата старалась не смотреть на хозяина, предпочитая любоваться причудливо украшенным крыльцом, но взгляд вопреки её воле то и дело возвращался к длинным, почти до плеч, тёмным волосам, тонким изящным ладоням, удивительно красивой формы губам. — Страшно входить, вдруг я что-нибудь сломаю или разобью.

— Не сломаешь. Дом крепче, чем кажется, — хмыкнул Мирон, переглянувшись со старостой. — А и сломаешь, так нетрудно починить. Входи, не бойся.

И Агата двинулась вверх по ступенькам, осторожно касаясь резных перил кончиками пальцев. Она не видела, с каким сочувствием и одновременно облегчением посмотрел ей в спину Семён Васильевич, прежде чем скрыться среди деревьев.

— Жить будешь вот здесь. — Мирон открыл самую дальнюю от лестницы на второй этаж дверь. Комнатка была небольшой, но уютной и светлой. И, конечно, с ярким, красивым витражом вместо стекла в окне. Через него почти невозможно было рассмотреть, что делалось снаружи, зато по всем стенам и полу скакали разноцветные солнечные зайчики, придавая интерьеру праздничность и поднимая настроение.

— Распаковывай вещи, устраивайся. До весны ты — моя помощница по хозяйству. А дальше как сама решишь, — спокойно сказал Мирон. — Через полчаса жду тебя на кухне: обедать будем. Отдельной столовой у меня нет, зато кухня большая — есть место для обеденного стола. Голодная?

— Немного, — застенчиво улыбнулась Агата. Хозяин показался ей вполне доброжелательным, и это радовало. Прожить несколько месяцев в глухом лесу наедине с одиноким мужчиной, если он тебе совсем не нравится, — то ещё испытание. Лучше, когда человек по душе. Так она думала.

* * *

Дни бежали стремительно. Если поначалу Агата переживала, что ей станет скучно в доме у озера, то скоро убедилась, что скучать тут некогда. Вся уборка и готовка теперь были на ней. В доме был генератор, который Мирон самолично заводил каждое утро и выключал на ночь, так что ночами Агата зажигала свечи, если ей не спалось. И это было так романтично и волшебно.

Водопровод тоже зависел от генератора и не работал по ночам. Но всегда был запас воды в разноцветных стеклянных кувшинах, которые представляли собой такие же произведения искусства, как и витражи. Наливать из них чистую колодезную воду, принесённую с вечера, и пить её из тонкого резного стакана при мерцающем свете свечи в изящном стеклянном подсвечнике казалось чем-то особенным, непередаваемо волшебным. Агата наслаждалась этими мгновениями ночной тишины, глядя в открытое кухонное окно на тёмный, но отчего-то совсем не пугающий лес, на сияющую в серебристом лунном свете маленькую полянку перед домом, на кружащих над лесом ночных птиц.

Жаль только хозяин дома редко разделял с ней эти минуты. Агата чутко прислушивалась к звукам, доносившимся со второго этажа, где была спальня Мирона. Порою чудилось ей, что слышится его ласковый, зовущий голос. А ещё девичий смех мерещился, и вздохи, и даже стоны. И непонятно было, откуда: то ли из его спальни, то ли из открытого окна.

Должно быть, это её мечты звучали в ночной тишине. Мечты о загадочном молчаливом мужчине, живущем с ней под одной крышей, но будто не замечающем, что она уже взрослая симпатичная девушка. А вот Агата быстро разглядела и широкие мужские плечи, и чёткий разлет бровей, и бледную чистую кожу, и тонкие, но удивительно сильные пальцы, и гордый разворот головы, и небольшую ямочку на всегда чисто выбритом подбородке. Мирон был красив, загадочен и чертовски притягателен. А что ещё нужно, чтобы стать объектом фантазий юной неискушённой девушки?

За осенью наступила зима, укрыла пушистым снегом полянку и деревья вокруг дома. Хозяин почти всё время проводил в мастерской — небольшом флигеле ближе к озеру, на берегу которого был чудесный песчаный пляж с таким чистым песком, что его и просеивать было не обязательно, чтобы создавать из него великолепное стекло. Сейчас пляж был укрыт снегом, но Мирон запас песка в мастерской на всю зиму и не переставал трудиться.

Однажды Агата набралась смелости и попросила показать мастерскую. Ей было очень интересно, как именно создаётся вся та красота, которой был наполнен дом и мир этого человека. Мирон внимательно на неё посмотрел, скупо улыбнулся, но не отказал.

Впервые переступив порог мастерской, Агата была ошеломлена её размером. Большой пылающий горн, какие-то приспособления, о назначении которых она могла лишь догадываться, всевозможный инструмент, немного напоминающий тот, что использовали средневековые инквизиторы, огромные ящики с песком и бочки с чем-то неизвестным занимали почти всю площадь. Видимо, большую часть здания скрывал лес: иначе Агата не могла объяснить, почему снаружи мастерская казалась гораздо меньше.

На большом столе были разложены разноцветные куски стекла. Агата присмотрелась и увидела, что они уже сейчас складываются в узор. Должно быть, после сборки эти кусочки станут единым целым, превратившись в очередной удивительный витраж.

— А разве не во всех окнах в вашем доме уже стоят витражи? — удивилась Агата, оглянувшись на Мирона, и наткнулась на его внимательный взгляд.

Он долго молчал, заставляя девушку краснеть и смущаться. Агата уже думала, что не получит ответа, когда мужчина произнес мягким, бархатным голосом, от которого у неё немедленно побежали по телу счастливые мурашки:

— Это не для моего дома.

— Вам сделали заказ? — зачем-то полюбопытничала Агата.

— Это подарок на свадьбу. В деревне скоро свадьба, — пояснил Мирон.

— И вас пригласили?

— Разумеется, — едва улыбнулся Мирон. — И ты тоже приглашена, если хочешь.

— Ой, я тоже могу пойти? Как здорово! — обрадовалась Агата. Она уже так давно не видела других людей, кроме хозяина дома, что начала сомневаться в их существовании.

— Если тебе действительно интересно, можешь посмотреть другие мои работы. Они в соседней комнате, — тихо сказал Мирон, и лёгкая улыбка скользнула по его чувственным губам.

— Спасибо, — невпопад выдохнула Агата, не имея сил отвести взгляд от этих губ.

— Я тут поработаю пока, а то могу не успеть. Я планирую к торжеству установить витраж в новом доме, который дарит молодожёнам община. Но если ты хочешь, чтобы я сам тебе всё показал... — лукаво прищурился мужчина.

Агата за всё время, что жила в его доме, не слышала от Мирона столько слов сразу. А ещё он улыбался, ей улыбался. Она была ошеломлена и сбита с толку. Было необходимо хотя бы немного прийти в себя, отдышаться, а потому она ответила:

— Нет-нет, что вы, я сама посмотрю, вы работайте. Не хочу вам мешать.

— Тогда иди, — продолжал улыбаться Мирон, кивая на небольшую дверь в дальней стене мастерской. — Только, пожалуйста, ничего не трогай. Ты же понимаешь, что это стекло и оно хрупкое, легко может разбиться?

— Но вы говорили, что можете всё сделать заново, если я нечаянно что-то испорчу, — вспомнила Агата их первый разговор.

— Работы, что стоят на полках в той комнате, восстановить не получится. Каждую из них я доводил до совершенства месяцами. Они очень дороги мне. Все до единой, — пояснил Мирон с непонятной интонацией, будто бы за этими словами скрывался какой-то особенный смысл, понятный лишь ему одному.

— Я буду очень осторожна, — пообещала Агата, отчего-то почувствовав неясную тревогу. Будто холодок пробежал по спине, заставив её зябко поёжиться, несмотря на пылающий невдалеке горн.

* * *

Дверь в соседнюю комнату была самой обычной. Открыв её, Агата осторожно огляделась, не сразу решившись переступить порог. Вдоль всей стены тянулись хорошо отполированные деревянные стеллажи. На нижних и верхних полках стояли книги, в основном старинные, толстые, в тяжёлых переплетах, со странными надписями на непонятных языках на корешках.

Полки в середине, на уровне глаз, сверкали и переливались в теплом свете множества мелких светильников, похожих на свечи. Вернее, сверкали не сами полки, а то, что на них стояло.

Даже не заметив, как перешагнула порог, Агата, будто заворожённая, рассматривала потрясающей красоты стеклянные цветы настолько тонкой работы, что их можно было бы принять за живые. Это действительно были совершенные, потрясающе изящные, тонкие изделия. Агата дышать боялась, не то чтобы прикоснуться к прекрасной лилии с тонкими тычинками, или букету незабудок, словно глядящих на неё голубыми глазами. Каких только цветов здесь не было!

Переведя дыхание, Агата осторожно двинулась вдоль стеллажа, рассматривая настурцию и нарцисс, пион и ромашку, гордый стройный гладиолус и самый простой луговой клевер, ветку сирени и василёк. И каждый цветок мерцал, дышал красотой и совершенством, изумлял тонкостью работы мастера.

Агате захотелось немедленно выразить Мирону своё восхищение. Она обернулась к двери и наткнулась за цепкий внимательный взгляд черных, как омуты, глаз. Как долго он здесь стоит?

— Ну что скажешь? — тихо спросил мужчина.

— У меня нет слов, — шепнула Агата, с трудом протолкнув непонятно откуда взявшийся ком в горле. — Они прекрасны!

— Да, прекрасны. — Мирон задумчиво скользнул равнодушным взглядом по чудесным цветам. — Но сейчас меня занимает новая работа. Скажи, Агата, есть у тебя любимый цветок?

— Роза, — не задумываясь, ответила девушка.

— Я так и знал, — довольно улыбнулся Мирон. — Посмотри сюда. Она ещё не закончена. Я работаю над ней с тех пор, как ты появилась в доме. Ты сразу напомнила мне прекрасную розу.

Агата не знала, что сказать. Просто ошеломленно смотрела на изящный цветок из тёмно-красного стекла. Такого цвета бывает изысканное дорогое вино. Такого цвета бывает кровь...

Агата вздрогнула и подняла испуганные глаза на Мирона.

— Что же ты молчишь? — спросил он, глядя на неё сверху вниз. — Не нравится?

— Что вы, она — само совершенство, — горячо заверила мастера Агата. — Просто этот цвет. Он такой...

— Какой?

— Тёмный и... красный, — пролепетала Агата, смутившись.

— А что не так с цветом? — удивился Мирон. — Я вижу тебя именно такой: яркой, изящной, совершенной и тёмной.

— Тёмной? Но почему? — отчего-то испугалась Агата.

— Не могу представить тебя в белом, — пожал плечами Мирон. — К твоим черным волосам пойдёт красный. У тебя есть платье красного цвета?

— Нет, я никогда не носила красный, — растерялась Агата, которой вдруг захотелось поскорее уйти из мастерской и спрятаться от этих внимательных чёрных глаз в своей комнате, чтобы отдышаться и прийти в себя.

— Кажется, ты немного устала, — сказал Мирон с какой-то странной насмешливой заботой. — Пойдём, я тебя провожу до дома. Отдохнёшь перед ужином.

— Хорошо, — покорно кивнула Агата и заспешила к двери. На пороге она оглянулась и увидела, что Мирон всё ещё задумчиво крутит в руках розу, сверля её недовольным взглядом. Агата испугалась, что он расстроен её словами и может уничтожить прекрасный цветок. — Она очень красивая, — сказала девушка так убедительно, как смогла.

— Очевидно, недостаточно, — небрежно отшвырнул цветок Мирон. Роза не разбилась, лишь жалобно звякнула, коснувшись стола. Казалось, это даже расстроило мастера, уже приговорившего своё творение к уничтожению. — Я сделаю более совершенный цветок. Тебе понравится. Как раз успею к твоему дню рождения.

Агата вздрогнула. Она не помнила, чтобы когда-либо говорила Мирону про день своего рождения. Откуда же он знает? Или всё-таки говорила?..

Утром того дня, когда в деревне собирались играть свадьбу, Агата нашла на своей кровати аккуратно расправленное и тщательно отутюженное шёлковое платье глубокого красного цвета. Рядом стояли изящные туфельки в тон.

Агата долго смотрела на эту картину и пыталась понять, что же она чувствует. Было очевидно, что это всё принёс сюда Мирон, помня о том разговоре в мастерской. Он хочет, чтобы на свадьбе в деревне все увидели её в этом платье. В красном: такой, какой видит её он сам. Но Агата, у которой никогда не было в гардеробе ничего подобного и вряд ли когда-нибудь появилось бы, даже на выпускной, если бы она всё же закончила школу, не чувствовала особой радости. Если уж на то пошло, поступок Мирона её скорее напугал, чем обрадовал. Во-первых, он не поинтересовался её собственным мнением о том, что она хочет надеть на эту свадьбу. Во-вторых, он без спроса вошёл в её комнату. Да, это его дом и он имеет право ходить, куда ему заблагорассудится. Но Агата привыкла думать, что это её комната, и пока она живёт здесь — это её убежище, её личный уголок, куда нельзя просто войти. Теперь стало очевидно, что это не так. В-третьих, приняв от хозяина дома такой подарок, не станет ли она ему обязаной в разы больше, чем сейчас?

Врождённая осторожность заставляла девушку оставаться на месте и не прикасаться к платью, каким бы прекрасным оно ни было.

— Что же ты? Разве не хочешь примерить? — раздался за спиной спокойный голос, в котором едва угадывались удивление и доля насмешки. — Мне казалось, все девушки любят обновки. Разве нет?

— Любят, конечно, — осторожно кивнула Агата. — Но это слишком красиво для меня и, наверное, слишком дорого.

— Ты так считаешь? — удивленно взглянул на неё Мирон. — И что же ты собираешься надеть сегодня?

— Ну я же не невеста, — замялась Агата, в гардеробе которой были только скромные брюки и пара джинсов. — Может, мне не обязательно наряжаться?

— Глупости! — возразил Мирон тоном, не терпящим возражений. — Ты можешь не брать себе это платье насовсем, если считаешь, что это слишком, но сегодня не стоит отказываться. Уверяю, все будут разряжены в пух и прах. На их фоне это очень скромный наряд.

— Правда? — позволила себя уговорить Агата. Ведь ей действительно очень хотелось хотя бы разок, хоть на чужой свадьбе побыть красивой, пусть даже и в красном. И если не оставлять платье себе, а лишь разок надеть, то всё не так уж страшно.

— Правда, — легко улыбнулся Мирон. — Я выйду. Приводи себя в порядок и будем выдвигаться. Нам ещё через лес идти. Туфли пока надевать не стоит, как ты понимаешь.

— Понимаю, — хихикнула Агата, представившая себя бредущей по сугробам в туфлях на хоть и невысокой, но всё же шпильке.

* * *

Свадьба удалась на славу. Судя по всему, за огромным столом собралась вся община от мала до велика. Мирона посадили на самом почётном месте — рядом с молодыми. Агата тоже оказалась под пристальным вниманием, ведь Мирон усадил её рядом с собой, не позволив отсидеться в каком-нибудь уголке.

Весь вечер она ловила на себе испытующие и почему-то сочувствующие взгляды. Но никто ни разу не попытался с ней заговорить, если не считать уже знакомого старосту Семёна Васильевича.

— Что, девка, как тебе живётся на новом месте? — спросил он, подсев к Агате, когда Мирон ненадолго отлучился. — Небось скучно?

— Нет, не скучно, — покачала головой Агата. — У меня всё хорошо.

— Вот и славно. А мы, вишь, племяшку мою замуж выдаём. Ей хотя и семнадцать годков ещё, да уж больно замуж хотела. Так сильно, что к осени родит, — чуть нахмурился Семён Васильевич. — Опозорила нас маленько, чего уж. Но что теперь поделаешь? Дело молодое, как говорится. Не больно у нас тут с девками густо, так что простили ей этот грех да поженили их, окаянных.

Агата сидела молча, не зная, что сказать. Ей тоже семнадцать. До дня рождения ещё три месяца ждать. А только если бы Мирон захотел, она бы вряд ли устояла. Подумаешь, три месяца. Кого они волнуют?

* * *

Вечером, раздевшись и забравшись, наконец, под одеяло, Агата вспоминала, как все смотрели на её яркий наряд, который, вопреки словам Мирона, был даже красивее платья невесты, отчего Агата чувствовала себя не в своей тарелке. Как танцевала с этим невозможно красивым и грациозным мужчиной, крепко и даже властно державшим её за талию. Как Мирон внимательно поглядывал на неё сквозь ресницы, и никто не смел к ней приблизиться, пока он был рядом.

Уже засыпая, Агата представила себя невестой — такой же счастливой, как та согрешившая девушка из деревни. Воображение нарисовало белое платье, фату и много цветов, улыбки гостей. Постепенно улыбки превратились в разверстые в крике рты, платье на глазах стало красным, а цветы стеклянными. Они тонко звенели, словно хотели предупредить о чём-то, но Агата не понимала их стеклянного языка. Вдруг внезапно налетевший вихрь подхватил девушку, швырнул на землю, и за миг до падения Агата с ужасом поняла, что сейчас разобьётся, разлетится на куски, на тысячи осколков.

Резко проснувшись, она села в кровати, огляделась. Было темно. Скорее всего, до утра ещё далеко. Поднявшись, девушка накинула тёплый халат, сунула ноги в уютные домашние тапочки и осторожно подошла к небольшому комоду, на котором хранила подсвечник со свечой и спички.

Робко заплясавший на кончике фитиля огонёк позволил разглядеть часы, мирно тикавшие на стене рядом с дверью в коридор. Половина третьего ночи — надо бы вернуться под одеяло и попробовать снова заснуть, но Агата решила сперва сходить на кухню — выпить воды или молока. Вдруг подумалось: почему она никогда не видит людей, которые ежедневно приносят свежие продукты в хрустальный дом (так Агата про себя окрестила жилище Мирона)? То же молоко — откуда оно появляется? Очевидно, из деревни. Но когда? Агата встаёт рано, чтобы успеть приготовить завтрак и накрыть на стол. Бывает, что Мирон спускается в кухню уже после неё. Так кто же ставит в холодильник свежую банку молока каждое утро? Загадка.

Решив не забивать голову посреди ночи, Агата осторожно вышла в коридор и побрела в сторону кухни, заботливо прикрыв ладошкой огонёк свечи от случайного сквозняка. Не сразу она заметила, что из-под кухонной двери пробивается едва заметная полоска света.

Испуганно забилось сердце. Мирону тоже не спится? Что она ему скажет? И как он посмотрит на то, что она нарушит его уединение? Захотелось немедленно развернуться и поскорее оказаться в своей комнате, а ещё лучше — прямо под одеялом, как в детстве, когда она пряталась от всех несуществующих, но самых настоящих ночных монстров разом.

Пока она мешкала, дверь открылась, и на пороге появился Мирон в свободной домашней рубахе и уютных штанах из тонкой шерсти. Волосы его были растрепаны, а на губах блуждала легкая улыбка.

Ни слова не говоря, Мирон уставился на Агату внимательным, изучающим взглядом. В его черных глазах плясали желтые и красные огоньки. Агата не сразу поняла, что это отражение света её свечи, и поначалу испугалась. Молчание затягивалось и становилось всё более гнетущим, но Агата отчего-то никак не могла заставить себя уйти или хотя бы что-нибудь сказать.

Вдруг Мирон сделал один широкий шаг и оказался так близко, как не был ещё ни разу, если не считать их танца на свадьбе. Агата чувствовала его дыхание на своём лице, а потом и руки, осторожно сжавшие её плечи. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем мужчина отпустил её, чуть сдвинув в сторону, и, всё так же не говоря ни слова, скрылся в темноте. Лишь едва слышный скрип лестницы на второй этаж да особенный, ни с чем не сравнимый аромат, витавший в воздухе, убедили Агату, что всё это ей не привиделось.

Забыв про кухню и молоко, девушка стремглав бросилась в свою комнату и до утра просидела под одеялом, боясь погасить свечу. Отчего-то ей стало страшно и в то же время радостно, словно она предвкушала что-то особенное, чего ещё ни с кем не случалось.

Дни, раньше бежавшие так стремительно, вдруг принялись тянуться, похожие друг на друга, как две капли воды. Недели же как-то незаметно складывались в месяцы, и вот уже пролетела зима, растаял снег, зацвели первые цветы.

Агата будто жила и не жила всё это время. Она ждала в душе своей, в мыслях, в мечтах. А чего ждала, в том и самой себе признаться было стыдно. Ей хотелось любви, и любовь пришла, обрушилась на неискушённое девичье сердечко огненным водопадом, заставляя вспыхивать щеки всякий раз, когда мужчина её мечты бросал на неё очередной испытующий взгляд, когда невзначай касался её руки, проходя мимо, когда усмехался, наблюдая за её всегда неловкими в его присутствии движениями.

Агата не понимала, почему он не скажет ей прямо, чего хочет. Ведь очевидно же, что она ему нравится. Все эти взгляды, лёгкие улыбки, и та ночь, когда он стоял так близко и до поцелуя, казалось, оставалось одно мгновение...

А может, ей всё приснилось? Не было никакого мгновения, и ничего Мирон не хочет, просто забавляется с глупой девчонкой, а сам ждёт не дождётся, когда она оставит его в покое и уберётся в свой город? Если бы хотел, сказал бы уже, разве нет?

Приближался день рождения — первое мая. Мама, помнится, раньше всё сокрушалась, что не родила дочку днём раньше, и теперь той придётся всю жизнь маяться. Глупая примета, да вот только пока сбывается: и мамы уже нет на свете, и с тёткой Агате не повезло, а теперь и Мирон молчанием своим заставляет мучиться от несбыточных надежд. Помнит ли он про её день рождения? И вправду ли он о нём знает, ведь Агата не говорила точной даты, а он не спрашивал? Может, ей тогда показалось?

Накануне Агата решила, что с утра затеет печь торт. А потом как бы невзначай пригласит Мирона к столу и обмолвится, что вот, мол, мне сегодня восемнадцать. Угощайтесь.

Размечтавшись, Агата долго ворочалась в постели, представляя, как он посмотрит на неё этими своими чернущими глазами, как улыбнётся, осознав, что теперь ей замуж можно, и без всякого, между прочим, позора. А потом скажет: «Я знал и приготовил тебе подарок. Выходи за меня замуж».

* * *

Утром торт на столе уже стоял. Большой, красивый, с красной розой в центре и свечками вокруг неё, которые уже грели.

Агата гипнотизировала взглядом весело трепетавшие огоньки и думала только о том, что он не забыл. Он откуда-то знал и позаботился о празднике для неё! Сердце замерло в предвкушении чего-то особенного.

— Не хочешь задуть их? — раздался тихий, мягкий голос за спиной. — Мне кажется, самое время загадать желание.

Обернуться было страшно и стыдно. Наверняка Мирон выглядит великолепно, как всегда. А она в халате, с небрежным пучком на голове и без капли макияжа. И это в свой день рождения. Да ещё предательские слёзы вот-вот прольются. Подумает ещё, что она совсем идиотка, если плачет в свой день рождения, когда перед ней такая красота.

И Агата просто наклонилась к столу и задула все восемнадцать свечей. Думать о том, чего она хочет, ей было не нужно. Она хотела его, Мирона, в свою жизнь навсегда. Чтобы любил, носил на руках, сдувал пылинки, любовался ею, ласкал своими совершенными пальцами.

— Что ты загадала? Осторожнее, вдруг и вправду сбудется? — шепнули на ухо. Мирон стоял совсем близко, почти прижавшись к спине девушки и осторожно поглаживая её плечи. Агата замерла, стараясь справиться с остановившимся сердцем.

— Дыши, милая, — тихонько рассмеялся Мирон. — У меня на тебя сегодня большие планы.

И она вдохнула, словно подчинившись пусть и мягкому, но всё же приказу. Сердце отмерло и застучало в висках с такой силой, что Агата не услышала следующих слов.

— Что? — пискнула она, переспросив.

— Надень то платье, пожалуйста. Оно очень тебе идёт, — терпеливо повторил Мирон, снова рассмеявшись. — Но сначала завтрак и кусок торта.

Агата съела что-то, что подал на красивой тарелке Мирон, даже не поняв, что это, собственно, было. А когда он с усмешкой спросил, вкусно ли ей, просто кивнула. Потом любовалась, как он ловко разрезал торт, положил им по кусочку на тарелки, изящным движением вынул погашенные свечки.

Всё происходило словно во сне или с кем-то другим. Это было слишком прекрасно, чтобы случиться с такой неудачницей, как она, Агата. Но оно происходило прямо здесь и сейчас, и Агата точно знала, что это не сон.

* * *

Красное платье было по-прежнему... красным. Почему этот цвет вызывал такую тревогу? Ну цвет и цвет, подумаешь? Однако Агата не могла отделаться от чувства чего-то странного, не своего.

Платье она, конечно, надела. И туфли тоже. Больше ничего нарядного в её гардеробе всё равно не было, а Мирону отчего-то нравится это платье и она в красном. Хотелось его радовать, хотелось быть самой красивой, желанной.

В последний раз придирчиво осмотрев себя в зеркале, Агата сказала себе, что красивее уже не будет, и медленно направилась к двери. На пороге она обернулась, посмотрела на узкую девичью кровать, на комод, в котором её вещами был занят всего один ящик, на дежурную свечку в простом подсвечнике, на яркий витраж, в котором совсем недавно обнаружила в самом углу изящную красную розу, которую почему-то не замечала раньше. Будто прощаясь с этой комнатой, Агата вздохнула и шагнула, наконец, за порог.

— Я приготовил тебе подарок, — словно подслушав её мечты, сказал Мирон, едва она вышла в гостиную, где он ждал, привычно прислонившись бедром к столу. Он часто так стоял, просто глядя в окно на едва различимый сквозь витражные стёкла лес.

Слова из вчерашних фантазий застали врасплох, как бы она их ни ждала. Замуж, правда, её пока не позвали. Но Агата надеялась, что всё впереди. День только начался.

Это был самый чудесный день в жизни Агаты. Подарки сменяли один другой, весь день был одним сплошным подарком.

Сначала Мирон пригласил её на танец, и она с удивлением поняла, что тихая, нежная музыка уже играла, когда она вошла в гостиную. Они кружили в танце, похожем на вальс. Агата никогда не была сильна в бальных танцах, но следовать за Мироном было легко. Нужно было лишь доверять ему.

Потом была прогулка через лес к озеру. Лес, по-весеннему яркий и приветливый, встретил сочной легкой зеленью берёз, веселым шелестом трепетных осинок и едва начавших распускаться клёнов. Только величественные дубы ещё упорно не желали признавать, что весна давно обосновалась в мире, и стояли голые, простирая чёрные корявые сучья в яркое, неправдоподобно синее небо. Озеро, окружённое лесом, радовалось весне не меньше.

— Смотри, вон там, на том берегу, живут лебеди. Прилетают сюда каждый год по весне. Видишь? — показывал Мирон куда-то далеко. И Агате действительно казалось, что она различает что-то белое в камышах на другом берегу. — Не переживай, они еще подплывут поближе. Сможешь рассмотреть как следует. Чёрные лебеди — редкие птицы. На них стоит посмотреть.

Чёрные?

Кутаясь в наброшенный на плечи платок, Агата вдыхала чистый, напоённый весенними ароматами воздух, слушала щебет птиц и думала, что вот таким и представляла счастье. Мирон был рядом, и она всё время чувствовала на себе его взгляд. Он любовался ею — желание начинало сбываться.

После прогулки они вернулись домой и вместе приготовили обед. Мирон как бы невзначай то и дело касался плеч, рук, спины Агаты, а однажды поцеловал её в висок так легко и привычно, словно делал это каждый день. Неужели теперь всегда так будет?

И снова они танцевали, потом он читал ей какие-то стихи, а она улыбалась, не понимая ни слова, потому что вместо того, чтобы слушать, смотрела на его губы, когда он говорил.

Настал вечер, на небе появилась первая звезда. Мирон словно только этого и ждал: набросил на плечи Агаты тёплую шаль и снова потянул её на улицу.

— Я тоже хочу загадать желание на первую звезду, — загадочно улыбаясь, шепнул он ей на ухо. — Знаешь такую примету?

Агата не знала, но кивнула и смущенно улыбнулась. Она наблюдала, как Мирон внимательно посмотрел на небо, губы его шевельнулись, а потом странная полуулыбка исказила их совершенные линии. Агата вздрогнула, но спустя мгновение всё стало, как прежде: Мирон снова смотрел на неё и ласково улыбался. Показалось? Наверное.

— Тебя ещё ждёт главный подарок. Я готовил его очень долго. Теперь он достоин такой девушки, как ты. Пойдём. — Взяв Агату за руку, Мирон потянул её в сторону мастерской, где она не была ни разу после той памятной единственной экскурсии.

Едва они переступили порог, Мирон забрал шаль со словами, что здесь тепло, и её наряда будет достаточно. Агата не спорила, хотя спрятаться в уютную шаль от внимательного взгляда чёрных глаз почему-то очень хотелось. Пройдя через, собственно, мастерскую, они оказались перед уже знакомой простой дверью в комнату, где хранились прекрасные стеклянные цветы — особая гордость и любовь мастера. Едва дверь открылась, Агата увидела столик, на котором стояла невероятной красоты изящная красная роза. Она не была похожа на прежнюю, и Агата сразу увидела разницу. Эта роза действительно была совершенна. Невозможно было оторвать взгляда от точных, выверенных линий, от идеальных форм лепестков, от тонких, с четкими прожилками листьев. Агата замерла, глядя на розу, а Мирон так же замер, наблюдая за ней.

— Я дарю её тебе, — тихо, но звучно и как-то даже торжественно сказал он. — Она так же прекрасна, как ты. Это не просто подарок. Это символ моих чувств.

— Чувств? — Агата перевела наконец взгляд и утонула в черноте его глаз, угадывая и разделяя восторг, предвкушение и надежду.

— Я хочу спросить тебя, Агата, желаешь ли ты быть со мной рядом всегда, чтобы я любил тебя, заботился о тебе, берёг и ласкал? Согласна ли ты стать моей розой?

Он не сказал «женой», но, наверное, именно это и имел в виду. Что же ещё? Просто выразился красивее, ведь он такой особенный. Так сказала себе Агата и ответила «Да!».

* * *

Ей послышалось, или по комнате разнёсся разноголосый вздох? И будто бы зазвенели стеклянные бокалы, как бывает, когда на свадьбе пьют за здоровье молодых. Беспокойно оглянувшись, Агата увидела свой подарок — розу, которая изменилась и стала еще прекраснее. Внутри неё будто бы зажёгся едва заметный, неуловимый огонёк, и она словно ожила, задышала.

— Ты сделала её не просто прекрасной. Ты сделала её совершенной, — восторженно прошептал Мирон, словно одержимый, не сводивший глаз со своего творения.

— Я? — испугалась Агата, с ужасом глядя, как из глаз любимого стремительно исчезают тепло и забота, как их место занимают торжество, удовлетворение и холодная насмешка.

— Ты согласилась стать моей розой и стала ею, — расхохотался Мирон. — Глупая маленькая девочка, прекрасный цветочек, попавший теперь на мою полку. Ты больше не ты.

— Как это? Что происходит? — Агата чувствовала, как волна паники поднимается к самому горлу и не даёт вздохнуть.

— Ты больше не Агата, теперь ты Роза. Так я тебя и буду звать. Забудь своё прежнее имя, как забыли его многие до тебя. — Мирон оглянулся на полки со стеклянными цветами.

Агата всмотрелась в изящные, совершенные стебли и лепестки и будто бы различила за ними девичьи черты, печальные лица, слезы на прекрасных глазах. Они оплакивали её, поняла Агата. Она как-то сразу поверила, что весь этот кошмар — правда, теперь это её жизнь. Её так же поставят на полку рядом с пионом или незабудкой. Время от времени будут сдувать пылинки и ласково поглаживать стеклянные лепестки изящными тонкими пальцами, будут оберегать, чтобы она оставалась цела и невредима, будут любоваться её совершенной красотой. Всё, как она хотела, как пожелала сегодня.

Что она будет чувствовать, беспомощно стоя на полке? Будет ли помнить себя, свою жизнь, надежды и мечты? Или превратится в бездушное стекло и ей станет всё равно? И почему она до сих пор здесь, в облике девушки из плоти и крови? Может, ещё есть надежда, что это всё злая шутка? Вот сейчас Мирон рассмеётся и скажет, что разыграл её.

Мирон действительно рассмеялся и грубо сгрёб её в объятия, из которых теперь отчаянно хотелось вырваться, но Агата не могла. Какая-то неведомая сила заставляла её быть покорной.

— Как жаль, что после ритуала вы все становитесь такими покладистыми, — посетовал Мирон, внимательно всматриваясь в её лицо, придерживая пальцами за подбородок. — Ты ведь мечтала о поцелуе, правда?

Он склонился к самым губам и выдохнул:

— Теперь у тебя будет много поцелуев и не только. Я буду снимать тебя с полки и наслаждаться твоим телом столько, сколько захочу. И ты станешь послушно стонать в моих объятьях или кричать от боли, если мне захочется тебя наказать. Ты моя и останешься со мной навсегда. Всё, как ты хотела, правда? Моя совершенная Роза.