Кальвадос (джен)

В морозной тишине звуки по полю доносились далеко, слыхать было даже сквозь узкое окошко. Бабы вопили, мужики вторили. И дети тонкими голосками: «Столы застилайте, гостей принимайте…» Лишь бы пьяные по льду не бегали, а то провалится какой-нибудь олух в полынью, а потом начнут балаболить, что Леший с дороги сбил или русалки заманили. Тьфу.

«Колядуем, колядуем, песню с танцем чередуем…»

Яга тихо фыркнула. Эти что, поют и ладно. Вот у дядьки её в горных Альпах, говорят, кучу ёлок порубили, да самых красивых и стройных. А подруга Бефана сказывала, её народец горазд перед праздником из окон старьё выбрасывать. Так-то коротает она время в угольной пещере среди лесной чащи, дичает, но в короткие зимние дни садится на метлу и летает с инспекцией по сёлам и городам с риском для жизни: то кувшин битый прилетит, то вообще шкаф.

«Слезай, баба, с печи, пеки детям калачи. Наливай чай, Коляду встречай!»

Скоро поднялась метель и голоса затихли.

Ох, как она по молодости праздники отмечала! С песнями-плясками, и костяная нога не мешала. А теперь всё надоело. Нынче не то что давеча, да…

— Фух, фух, фух…

Яга отложила веретено, покачала головой, принюхалась: звери так не пахнут, люди тем более. Да и кто в такую метель решит высунуть нос из норы? Наклонившись к припорошенному окну, смотревшему, как водится, в поле, Яга ткнулась длинным носом в холодное стекло и удивлённо вскрикнула. Метнувшись к печи, она схватила красный платок и быстрым движением спрятала под него свои белые патлы, затем накинула на плечи пуховую шаль и с недовольным видом оправилась к двери, смотревшей, как водится, в лес. Есть гости, которых нельзя игнорировать, как бы ни хотелось.

Подождав для приличия, пока пришедший не побарабанит по двери кулаком, она прохрипела сонным голосом:

— Кто?

— А то ты не знаешь, — раздалось снаружи.

— Чего приплёлся?

— Открывай уже, сейчас объясню.

Конечно, открыть она собиралась, но немного поерепениться не мешало.

— Чего без коня? — спросила она сквозь дверь избушки.

— Иван-Дурак приходил, коня отвязал…

— Вот дурак!

Яга распахнула дверь и отпрянула от ввалившейся внутрь фигуры в бобровой шапке, тулупе и валенках.

— Что, опять? — удивилась она, с осуждением глядя на влетевшую внутрь дорожку снега, и поспешно заперла дверь на засов.

— Опять…

Фигура потопала, оставив вокруг себя небольшой сугроб, который тут же начал превращаться в ползущую во все стороны лужу.

— А ко мне зачем пришёл, Кащей? — повторила вопрос Яга, тем не менее принимая у гостя шапку и тулуп.

— По делу.

Под тулупом у Кащея обнаружился штопаный вязаный жилет, надетый поверх холщовой рубахи, и синие бархатные штаны. Серые волосы были всклокочены, седые брови нахмурены.

— Ну заходи, только ненадолго, а то дел невпроворот.

— Поговорить надо.

Гость сел за стол и закинул ногу за ногу.

— Ага, садись, — запоздало пригласила хозяйка.

Не любила она, когда кто-либо так садился, потому что завидовала: с её костяной ногой принять подобную позу не получалось.

Кащей окинул суровым взглядом уютную избушку, казавшуюся снаружи гораздо меньше, чем внутри, и сразу перешёл к главному.

— Ты что ж это, соседка, за старое опять взялась?

Усевшись напротив, Яга невинно вскинула брови.

— Ты о чём?

— Про мзду.

— Так договорились же вроде…

— Ты только не виляй, — Кащей недовольно поморщил нос. — Дороги в лесу все замело, мимо меня людишки ходить перестали. А ты, вместо того чтобы приказать куриным лапам путь разгрести, расчистила его через реку. Я вижу, как по льду народ напрямки мимо тебя в город ходит.

— Я ветром не управляю, — заявила Яга и ядрёно закашлялась. — Сдуло снег со льда, вот и всё. Я вообще зимой выхожу редко.

— Зато летаешь часто. Знаю, что бабы деревенские тебе пряжу дают, а ты им — свои настои. Да и мужики откупаются, чтобы на скотину волки и лисы не нападали. А через мой лес никто не ходит. С кого мне брать контрибуцию?

Кащей не впервые предъявлял территориальные претензии, и Яга почти виновато потупилась.

— Чаю налить?

— Налей, да с мёдом. Но с мысли не сбивай.

Вынув из печки котелок, Яга что-то в него сыпанула, немного поколдовала и, достав две глиняные кружки, разлила терпкий зеленоватый настой, отдающей хвоей. Сняла с полки горшок с мёдом, протянула Кащею ложку. С мысли его было сбить сложно, больно учёный стал в последнее время.

— Это Иван тебя разозлил?

— Разозлил? — усмехнулся Кащей. — Опять сорвал с дуба мой сундук со всем скарбом и порубил, а там мои книги и шуба новая… Он, видите-ли, спьяну то ли зайца там собирался найти, то ли утку — одним словом, снова набезобразничал, к тому же коня моего отвязал, теперь ищи-свищи его! Вот я и пришёл узнать, не приходила ли квота, а то невмоготу уже с этим дурнем.

— Нет, — сурово ответила старуха. — Я заявки с тобой честно делю, но что-то их давно не было.

Они оба покосились на печь, мирно потрескивавшую волшебным огнём.

— Ты мне только не ври, старая, всё равно узнаю.

— Да у меня самой проблемы, — перешла в наступление Яга. — Деревенские девки Лешего сапогом пришибли.

— Насмерть?!

— Нет, окривел только. Это они гадают так: швыряются обувью куда ни попадя, а я потом отвечай. Леший пришёл ко мне жаловаться, требовал, чтоб я наказала людишек, да только что я могу, ежели с того света разнарядки нет? Не стучат из печи и всё тут. Пришлось Лешака умаслить, а то он подговорил лесавок куриные ноги моей избе щекотать — ох и намучилась я! Меня только в ступе не укачивает, а когда изба трясётся, так и мутит…

— Что, совсем на том свете новые души не нужны?

Яга вздохнула.

— Кажется, у них там с этим делом после холеры перебор вышел. Оттуда наоборот сюда лезут. Через печь наружу духи так и шлындают, по ночам вздыхают, спать не дают, в дымоходе стучат. Одни неудобства… Тебе там в лесу хорошо — лёг в шалаше и спи — а я, можно сказать, бессменно службу несу. И требую за то к себе уважения! — она гордо вскинула голову.

— Так хоть бы парочку олухов прибить, мочи нет. Вечно имущество портят, паразиты, — Кащей закряхтел. — Только я заказал новые книги через домового, что у Князя живёт, они их рубить. Игноранты! Всё иглу какую-то ищут. Живут в плену стереотипов и не понимают, что бессмертие — это навсегда. А недавно им вдруг пришло в голову, что я чёрным вороном могу оборачиваться. Перебили птиц — не счесть! Съели, конечно: думали, что силу мою отберут… Ох-ох, косность какая. Короче, дураков развелось с избытком, надо бы проредить.

— Ну, у них там своя бухгалтерия, — вздохнула Яга. — То по полгода никто не требуется, то мор приходится насылать. Это тоже, знаешь ли, непросто. Моя печка не резиновый портал в ад.

Кащей кивнул, смачно отхлебнул чаю и снова посуровел.

— А ещё говорят, что ты, старая, командировку к морю себе выбила и за моей спиной с Бефаной встречалась.

— Не к морю, — махнула рукой Яга, — в горы. Там холодрыга, ветер, в ступе не разгонишься, того и гляди в скалу врежешься. А встречались мы по делу — с Бефаной и моим двоюродным дядькой.

— Старый Крампус⁽¹⁾ ещё не обломал себе рога?

— Что с ним сделается… Трудится в поте лица и передаёт тебе привет, — Яга загадочно понизила голос, — но не только.

Кащей ухмыльнулся.

— Неужели кальвадос?

— Именно.

Она с кряхтеньем встала, откинула крышку пыльного сундука. Долго рылась, демонстрируя Кащею худой зад, обтянутой красной юбкой, но в конце концов поднялась и показала увесистую полупрозрачную бутыль, блеснувшую золотым в тусклом зимнем свете. Жалко было тратить такую прелесть на старого ворчуна, но другая оказия когда ещё будет, а выпить хотелось. Этот хотя бы знал толк.

С видом знатока Кащей повертел бутылку, потёр пальцем две нарисованные углём буквы «Х» и «О» и одобрительно хмыкнул.

— Рогатый скряга в кои-то веки не поскупился!

Какое-то время они молча сидели за столом, смакуя яблочный напиток с тонкой ноткой дубовой бочки, глядя на разыгравшуюся за окном бурю. Того и гляди доверху избушку заметёт…

— Да-а, вот это я понимаю уютный вечер, — наконец пробормотал Кащей.

Яга вздохнула.

— Я бы, Кащеюшка, расчистила твою лесную дорогу, да отлучаться надолго с опушки не могу, — её голос потеплел. — Схрон у меня здесь неподалёку, с харчем — сама отрыть-зарыть не могу. А ну как отправимся мы в лес, увязнет моя красавица в сугробах, и придётся мне на голодном пайке сидеть. А от Ивана я и сама пострадала — спалил дурак мою баню. Говорит, это символ предсмертного омовения и его надо истребить огнём… Ой, что делается!

— А зачем ты тогда веники вяжешь? — спросил Кащей, оглядывая ряд березовых веток под потолком.

— Старые запасы…

— А прядёшь зачем, если разнарядки нет? К чему тебе столько нитей, ведущих на тот свет и обратно?

— То-то и дело, что обратно, — доверительно прошептала расплывшаяся в улыбке Яга. Лицо сидящего напротив Кащея уже не казалось ей ни сердитым, ни противным: морщины разгладились, патлы порусели... — Без нити они вернуться не могут, а ходить на ту сторону приходится. То царь прикажет молодцу идти туда — не знаю куда. То принцессу, сожранную змеем, надо назад вернуть — не прерывать же династию из-за ненасытной зверюги. Вот и даю я людишкам свой клубок смотаться по-быстрому на тот свет и назад.

— Давно бы я тебя, старая, выгнал из избы да сам засел у перехода, но уж больно не люблю прясть… Эй, да что с тобой? — Кащей вдруг уставился на неё с недоумением.

— Не по душе матриархат? — Яга вскочила, удивлённо отмечая, как молодо звенит её голос, как без малейшего хруста разгибается спина. — Ты о чём?

— Ай да Крампус! — ахнул Кащей, расправляя плечи. — Яблочки для кальвадоса взял молодильные…

Яга ахнула, стянула с головы платок, махнула чёрной гривой и принялась её заплетать. Встала, покружилась — одна нога у неё всегда оставалась костяной, потому что Баба-Яга, как известно, одной ногой в том мире стоит, а другой в этом — но и так было хорошо.

— Хоть ты пой и пляши, — она ловко притопнула, упёрла руки в бока и задорно добавила: — А людишки нынче поют, колядуют!

— Если ты нацепишь на голову звезду, я согласен быть козлом, — нетрезвым голосом заявил Кащей. — Во-он то чучело сниму со стены…

— Не тро-ожь…

И они запели о нелёгкой судьбинушке стражников этого бренного мира. А когда стемнело, допили кальвадос, закусив его вяленой зайчатиной, поплясали в обнимку, вспоминая былое, и отправились на печь.

— Ягуся…

— Кащеюшка…

Костяная нога вовсе не мешала.

— Мя-а-ав!

Чёрный кот, привыкший спать у Яги под боком, сердито зашипел и спрыгнул под лавку.

Наутро Яга проснулась позже обычного. Молодой, кудрявый Кащей дрых на печи лицом к краю. Она осмотрела свои молодые руки с белыми, ровными ногтями, ощупала себя под рубахой, критически оценила здоровую ногу и осталась очень довольна. В голове запело: «Коляд, коляд, колядушек, хорош с медком оладушек…»

Яга встала и выглянула в окно, наполовину запорошенное снегом: можно соврать, что избушка из такого сугроба себя нескоро откопает.

А лесную дорогу в чащу всё же лучше расчистить, пусть люди на санях ездят и Кащея развлекают. А то и жилет у него штопаный, и бархатные штаны потёртые в ненужных местах, и порты худые... Вечно тратится на свои книги. С неё не убудет. Глядишь, и он её когда-нибудь подстрахует: мало ли, вдруг придётся по делам отлучиться, когда из-за заслонки постучат. Они там промедления не любят.

«Яйца, сало и мясцо — и весёлое винцо…»

Яга вздохнула: молодильные яблоки работали безотказно, но недолго — сутки-двое… Однако в сундуке пылились ещё две бутылки кальвадоса — а что может быть лучше в такие короткие метельные дни для заключения договора о взаимопонимании и сотрудничестве с себе подобной нечистью?

1) Крампус — легендарная фигура в фольклоре альпийского региона, "рождественский чёрт".

Вернуться к тексту