Не сказка о не принцессе (гет)

— Поторопись! — раздаётся властный голос с первого этажа.

Элла глубоко вздыхает и покрепче перехватывает тяжёлый чемодан мачехи: как бы не уронить! Лестница кажется бесконечной, и к её подножию Элла со своей ношей спускается весьма запыхавшейся.

Леди Тремейн — которой ныне дарован титул графини — скользит по ней выразительным взглядом с ног до головы. На Элле новые башмачки и в кои-то веки чистый передник.

— Не держи грязь под ногтями, — пренебрежительным тоном говорит мачеха и выходит из дома.

Чёрный веер в её руках щёлкает, складываясь, и Элла почти вздрагивает, а потом без лишних слов идёт следом под гулкий стук каблуков. Руки и ноги у неё дрожат, и она не уверена, усталость тому причиной или волнение, что сладким томлением разливается в груди.

Целый год проходит с той поры, как принц искал свою прекрасную незнакомку, что покорила его сердце и, убегая с бала, обронила хрустальную туфельку, но так и не нашёл. Уловка мачехи и Великого герцога сработала: Элла оказалась заперта под крышей родного дома, в тоске и печали, в компании одних только верных друзей-мышат. Принц погоревал-погоревал — да и женился на принцессе Челине.

В тот день, когда глашатай разносит по королевству эту радостную весть, мачеха специально поднимается на чердак, чтобы поделиться свежими слухами о скорой королевской свадьбе.

— Можно подумать, он бы действительно женился на такой замарашке, как ты, — говорит она, сверкнув глазами и растянув ярко-алые губы в широкой улыбке, и насмешливо поддразнивает: — Золушка.

Грубый смех ещё долго звучит в ушах, после того как дверь захлопывается.

Элла проводит две следующие ночи в слезах, а днём смотрит на ясное-ясное голубое небо без единого облачка, и сердце её рвётся из груди не то в беззаботную высь, не то к милому принцу.

Дни сливаются в один, наполненный одиночеством, затягивающий в чернильный водоворот обречённости. За пределами своеобразной тюрьмы расцветает яркими красками жизнь: кареты с гостями подъезжают и уезжают, дом наполняется смехом, криком, музыкой, стихая только глубокой ночью. Сёстры одна за другой выходят замуж за безусловно выгодные партии, и только после того, как завершается праздничная круговерть и на краткий миг воцаряется тишина, леди Тремейн впервые позволяет Элле спуститься.

— Постель заправь да завтрак принеси, — лениво роняет мачеха, поправляя перед зеркалом макияж.

Элла принимает очередной приказ как дар, ведь, как известно, душа не так болит, пока заняты руки. Спустя совсем немного времени дом вновь радует глаз привычной чистотой и порядком. Монотонность дней складывается в рутину, которая не оставляет времени ни на сожаления, ни на отчаяние, и лишь во снах сильные руки обнимают хрупкий стан, пол уходит из-под ног, а над головой тысячей звёзд мерцают отблески свечей. И Элла просыпается, чувствуя, как холод растекается по телу, и кутается в тонкое одеяло.

— …Эрцгерцог тепло отзывался о нём.

Голос с многозначительной кокетливой ноткой выдёргивает Эллу из дум, и она понимает, что благополучно пропустила все слова мачехи мимо ушей, погрузившись в воспоминания. Та чуть трогает локон в идеальной причёске и лёгким движением руки стряхивает незримую пылинку с подола шикарного чёрного платья, расшитого золотыми нитями.

Эллу не обманывает этот предвкушающий тон: о своих истинных планах на поездку во дворец новоявленная графиня разве что вслух не говорит, но все понимают, что очередной благородный муж из дальних земель мало соответствует её интересам.

Карета мерно движется по мостовой, покачиваясь и поскрипывая колёсами, пока мачеха степенно рассуждает о будущем знакомом, изредка поглядывая на Эллу. А у той сердце подкатывает к горлу при одной только мысли о возможной встрече с принцем — теперь уже королём.

— Мне эрцгерцог нашептал, что королева ждёт первенца.

Сердце ухает куда-то в желудок, и тот сжимается в болезненном спазме.

— Может быть, король объявит об этом на приёме, — нарочито задумчиво произносит мачеха.

Элла ничего не говорит, неизвестно как оставаясь внешне спокойной, лишь мечтает выпрыгнуть вон из кареты, прочь, вниз по склону, сдирая в кровь колени и локти.

Мачеха тонко улыбается и наконец-то замолкает.

Когда карета останавливается у ворот и они выходят из неё, у Эллы от волнения чешутся руки, и ноги ощущаются словно ватные. Она безропотно берёт чемодан и отходит в сторону, где один из слуг, вероятно, сжалившись, забирает у неё тяжёлую ношу.

Эрцгерцог выходит навстречу с приветственным поклоном и широкой улыбкой на лице, которая не трогает глаз, и мачеха тут же приседает в глубоком реверансе.

— Моя дорогая графиня, большая радость видеть вас здесь.

— Мне в радость воспользоваться вашим гостеприимством, — парирует мачеха, стреляя взглядом из-под ресниц.

Элла позволяет себе отвлечься от чужих расшаркиваний и не вслушиваться в льстивые речи, стоя поодаль, низко склонив голову, тем более что эрцгерцог бросает на неё лишь один косой взгляд без малейшего интереса, а мачеха делает вид, словно её здесь нет вовсе, а потом с щебетанием устремляется ко дворцу.

Элла переводит дух и чуть погодя следует за другими слугами. Она украдкой оглядывается по сторонам, и память воскрешает тот чудесный вечер, самый счастливый в её жизни, полный радости, трепета и волшебства. Хрустальные туфельки в её мыслях звонко стучат по ступеням дворца в полумраке ночи, и аромат роз окутывает своим восхитительным шлейфом.

Процессия сворачивает к гостевым покоям, и на краткий миг Элла видит на вершине лестницы королеву. Та стоит полубоком, статная и величественная, словно богиня, и солнечные лучи, льющиеся из высоких окон, озаряют мерцающим светом её фигуру. Роскошное платье глубокого винного цвета выгодно подчёркивает оттенок кожи. Королева улыбается собеседнику, и за мгновение до того, как она обернётся, Элла отворачивается. Мачеха кидает на неё маленький победоносный взгляд через плечо.

Накатившее оцепенение отдаётся звоном в ушах, и Элла почти не видит и не слышит, как мачеха и эрцгерцог, ещё раз обменявшись любезностями, расходятся в разные стороны. Она замирает, а потом ноги сами несут её прочь, вон из дворца, по великолепным, сияющим золотом залам и коридорам, как в прошлый раз. Только вместо луны на небе, пронзительно-голубом, что бальное платье, — солнце, на ногах — мягкие башмачки, а окружающие провожают взглядами не изумлёнными, а неодобрительными.

Сердце заполошно бьётся в груди, дыхания не хватает, когда Элла падает на колени в мягкую изумрудную траву. Качели рядом легонько поскрипывают на ветру. Розовый аромат, насыщенный в тёплом воздухе, щекочет ноздри. Слёз нет — выплаканы горькими ночами. Вместо них — пустота внутри, в которую ухает каждая мысль с проблеском надежды.

Элла глубоко вдыхает дурманящий запах и садится на качели, тихонько раскачивается взад-вперёд, но некому подтолкнуть в спину. Все мечты, желания, ожидания разбились вдребезги вместе с туфелькой в руках мачехи, усеяв всё вокруг осколками, и не сыщется на свете того волшебства, что склеило бы их. Ведь удача поворачивается к тем, кто способен принять этот хрупкий дар — и не отпустить.

— Я не поверил поначалу, когда мне сказали, что в моём секретном месте в саду кто-то есть.

Почти позабытый, но такой родной голос кажется лишь отголоском из прошлого, пока длинная тень не загораживает солнце. Элла испуганно подскакивает, качели бьют под колени, но она едва ли это чувствует.

Напротив с лёгкой улыбкой на губах стоит Кит — не принц, не король — мальчишка с озорной улыбкой и сияющими голубыми глазами, что однажды без капли сомнений бросился ей на помощь. И в глазах этих через миг появляется узнавание.

— Ты…

Элла приседает в глубоком реверансе, забывая дышать, и думает, как, должно быть, выглядит со стороны: запыхавшаяся, с растрёпанными волосами, в старом домашнем платье…

Золушка. Не принцесса.

— Я искал тебя. Я…

Голос его сбивается вместе с дыханием, но улыбка, преисполненная радости, искрящаяся сотней огней, становится только шире. Элла чувствует, как она согревает всё её естество, и слёзы, которые, кажется, давно были выплаканы, собираются в уголках глаз.

— Скажи что-нибудь, — выдыхает Кит и тянется к ней, не смея прикоснуться.

Элла не поднимает головы, лишь слегка улыбается несмело. Её душат и слёзы, и счастье, и всё то, что так хочется сказать: о том, как ждала и скучала, как надеялась на встречу, как старалась быть сильной и верить в добро. Но слова застревают в горле — неуместные и лишние. Что толку успеть вернуться домой до того, как часы пробьют полночь, если в самый важный момент опоздать?

— Подожди меня здесь, хорошо? — говорит Кит, словно бы уже всё решено. — Никуда не уходи!

Элла печально улыбается, глядя ему вслед. От пьянящего аромата кружится голова, но сознание — такое же ясное, как небо в этот день. Элла снимает башмачки и ставит их на качели, а сама устремляется вон из сада, из жизни, в которой ей нет места. Босые ступни ловят камни, стремительно летящая по улице фигура — взгляды, но Элла не останавливается: на этот раз всё случится вовремя.

* * *

Закат окрашивает небо в глубокие лилово-фиолетовые оттенки, ближе к горизонту плавно переходящие в красные, из-за чего реющие на ветру паруса кажутся алыми. Маленькая фигурка стоит, облокотившись на фальшборт, и смотрит вдаль, пока матросы готовят корабль к отплытию. Лёгкий бриз уносит их крики в открытое море, так что с берега ничего нельзя разобрать.

Леди Тремейн, наблюдающая эту картину с холма, хмыкает, складывая губы в довольную усмешку.

— Честные люди предсказуемы и прямы, как мачта, — ими так просто управлять.