Hazel (гет)

Без Тео дом осиротел и казался непривычно тихим. Не слышался торопливый топот детских ног; весёлый смех или беззаботные вокальные упражнения; деловитые шелест и шорох, стук и звуки падения неизвестных предметов. Никто не гремел посудой на кухне, не кричал со второго этажа, призывая немедленно посмотреть на очередное «это». Так сын называл любую штуку, которую отец просто обязан был увидеть и оценить, будь то домик, устроенный в платяном шкафу, крепость из подушек в гостиной или разрисованные обои в рабочем кабинете — чтобы было не так скучно работать.

В этой гробовой тишине треск камина звучал иррационально громко, раздражая и закладывая уши. Недовольство усиливалось с каждым глотком «Огденского», за которым он прятался от давящего одиночества. Можно было позвать Ханни, но тогда придётся опять слушать его причитания, что хозяин слишком много выпил, хозяину надо беречь своё здоровье. Признак хорошего домового эльфа — его незаметность, вот и пусть лучше не попадается на глаза. Без него тошно.

К дракклу!

Лиам вытянул руку с палочкой к камину, потушил огонь, прикрыл глаза. Из груди вырвался тягостный вздох.

Он всегда знал, что расставание дастся ему нелегко, страшился этого момента и готов был малодушно проклясть Хогвартскую сипуху, которая принесла в июле письмо для Тео. Сын носился по дому с горящими глазами, с восторгом описывая свои грядущие планы в школе, и обещал писать дорогому отцу чуть ли не каждый день, чтобы тот не успел соскучиться.

Лиам же прятал грусть в глазах и старался улыбаться, поддерживая энтузиазм сына. Но когда алый поезд скрылся вдали, а сам он аппарировал домой, тоска с новой силой вгрызлась в сердце. Не думал, что будет настолько паршиво.

Стены огромного родового поместья, которое служило семейным гнездом не одному поколению Ноттов, сейчас давили на него, заставляя топить свои чувства в бутылке. Лиам старался не думать об этом одиннадцать лет, пока растил сына, полностью погрузившись в его воспитание, но сейчас, оставшись один…

Ему было одиноко как никогда.

Когда-то Лиам мечтал о большой семье. О жене, которая будет ждать его в тёплом доме, о детях, которых будет минимум трое, а после и о внуках. Их брак с Мириам Селвин был обговорён между родителями ещё задолго до того, как Мириам научилась ходить пешком под стол. Священные двадцать восемь не могли позволить себе небрежность в растрачивании драгоценной чистой крови, поэтому выбор спутника жизни лишён был таких глупостей как любовь или романтика. Чистота крови прежде всего.

Но Лиаму чрезвычайно повезло, ведь Мириам ему на самом деле нравилась. Девушка расцветала на его глазах, их беседы на светских раутах давно перестали быть формальными. Лиам чувствовал, что Мириам тоже тянется к нему, несмотря на разницу в возрасте.

Именно тогда Лиам загорелся идеями набирающего обороты нового лидера Волдеморта. Тёмного Лорда. Идеи чистоты крови, сохранения крупиц драгоценной древней магии, нерастрачивания попусту истинных сокровищ находили в его душе горячий отклик. Он считал магглов кем-то вроде домовых эльфов и искренне не понимал, как некоторые маги могут марать своё имя, связываясь с этими отбросами.

Тёмный Лорд умел вести за собой; почитателей его программы становилось всё больше, и Уильям Нотт гордился, что являлся одним из первых соратников великого лидера, был с ним с самого начала.

Первые звоночки прозвучали в тот год, когда Мириам достигла возраста совершеннолетия и они сыграли свадьбу. Молодая жена и обустройство теперь уже своего семейного гнезда вышли у Лиама на первый план, но Тёмный Лорд считал семейные узы слабостью. Он лично поздравил Лиама и Мириам с бракосочетанием, но при этом так посмотрел на молодожёнов, что Лиама пробрала ледяная дрожь.

Ему пришлось доказывать, что служба идеям Тёмного Лорда всегда стояла и будет стоять на первом месте. Постоянные выдёргивания из поместья в любое время дня и ночи, неоправданные нападения на магглов поселили в его душе раздрай. Он уже и сам не был уверен в искренности своей клятвы в службе этому человеку. Но Тёмному Лорду нельзя было подать заявление об уходе в отставку.

А потом Мириам забеременела, и для почти пятидесятилетнего Лиама это было сродни чуду. Когда родился Тео, то он даже порадоваться толком не успел, ведь Мириам, его любимая Мириам, слегла с лихорадкой. И тогда же все его мечты о крепком браке и семье перечеркнулись. Не принесло облегчения даже то, что Тёмный Лорд внезапно исчез. Лиаму удалось отвертеться от всех обвинений в пособничестве, но радовался он не за себя. Если бы его упекли в Азкабан, Тео остался бы без матери и отца. Политика Министерства вынудила всех, кто когда-то стоял в одних рядах с Волдемортом, затаиться. Некоторые, такие как Люциус Малфой, откупились галлеонами. Были и безумцы типа Крауча-младшего и супругов Лестрейндж, которые желали непременно разыскать своего хозяина. Лиама полностью устраивало отсутствие Тёмного Лорда. Сгинул ли он насовсем или нет — без него было спокойнее.

Мириам не помогли целители, и Лиам тогда думал, что не сможет когда-то ещё полюбить, прикоснуться к другой девушке так, чтобы перед глазами не стоял облик его жены. Всё своё время он посвящал теперь сыну.

На светских приёмах ему, конечно, оказывали знаки внимания многие дамы, даже не думая про его сомнительное прошлое. Но они видели в первую очередь его фамилию, кошелёк, не замечая за всеми регалиями его самого.

Если Лиам и пустил бы женщину в свою жизнь, то с непременным условием: она должна была обязательно полюбить его сына. Или не появляться вовсе на пороге его дома.

Прошла всего неделя с отъезда Тео в Хогвартс, и он точно не должен был так быстро расклеиться, но держаться больше было не перед кем. Лиам поднял бутылку, чтобы налить бокал, и расплескал содержимое по стеклянной столешнице.

— Драккл, — простонал он, отшвырнул бутылку и потёр виски.

В кого он превращается? Чистокровный маг одного из самых почитаемых родов, его фамилию чтут, её боятся, а он тут спивается в одиночестве. Сыну бы точно такое не понравилось. А для кого, если не для него, стараться поддерживать статус?

Через пару часов, приняв душ и наложив на себя отрезвляющее заклинание, Лиам прогуливался по Косой аллее. В Лондоне было достаточно закрытых мест для избранных, где он мог бы скоротать своё время, но сейчас не хотелось чего-то выдумывать, кому-то дежурно улыбаться или вести лицемерные разговоры о погоде. Поэтому он просто решил пройтись по улице.

И пожалел о своём решении очень быстро. Его узнавали, на него смотрели, шептались за спиной. В целом, он к этому давно привык, но сейчас внимание раздражало, а осознание, что во всей магической Британии не будет такого места, где он сможет спокойно пройтись, чтобы на него не косились, бесило.

Лиам невольно ускорил шаг, словно сбегая от взглядов, запетлял между домами и вдруг с лёгким удивлением обнаружил себя возле стены, разделяющей магический проход между Косой аллеей и маггловской частью Лондона.

Он по-прежнему дел с магглами не водил и смотрел на них не больше, чем на мусор под ногами. Но, занимаясь артефакторикой, много изучал их мир с профессиональной точки зрения. Знал, чем живёт их общество, следил за их прогрессом.

На размышления он потратил меньше нескольких секунд и уверенно шагнул к разделяющей миры стене. Что он теряет от визита на маггловскую улицу? Абсолютно ничего. Он будет точно так же окружён людьми, но те едва ли на него обратят внимание. Откуда им его знать?

Так и повелось.

Сначала это были недолгие прогулки. Лиам бродил по маггловскому Лондону пару часов, после чего из укромного уголка аппарировал домой, где обыкновенно проводил вечер в компании «Огденского», чтобы быстро уснуть и не лезть на стены в тихом доме.

Его комната была просторной, слишком неуютной для него одного, и Лиам перебрался в небольшую гостевую спальню на первом этаже. Сюда едва вмещались кровать и шкаф, оставляя немного свободного пространства между ними, и Лиам решил, что это будет лучшим вариантом. Здесь не так ощущалась пустота дома.

Вскоре прогулки по маггловскому Лондону стали более длительными. Он заходил в небольшие кафе, где мог подолгу сидеть, просто наблюдая за магглами, за их размеренной жизнью. И не мог не улыбаться, видя семьи с детьми, хоть они и вызывали крепкое чувство зависти. Таких здесь было много.

Время шло. Тео с восторгом писал про Хогвартс, про уроки, про то, как выиграл в волшебные шахматы у Драко Малфоя и про то, как они с Блейзом Забини строили козни гриффиндорцам. Лиам брал письма с собой на прогулки и читал их на веранде какого-нибудь летнего кафе, наслаждаясь последними тёплыми деньками и тем, что на него никто не смотрит. Может, именно поэтому в один из дней он вдруг поймал себя на мысли, что сам с интересом заглядывается на окружающих. На женщин.

Конечно, об отношениях речи идти не могло, но вот для одной-двух приятных ночей… Лиам даже если бы напрягся, то не смог бы вспомнить, когда в последний раз бывал в объятьях женщины. После смерти супруги все плотские желания ушли на второй план. Тео поначалу отбирал всё его время, какие там свидания, а дальше…

А дальше не хотелось давать никому ложных надежд и портить своё имя ещё больше. Прослыть повесой и бабником он хотел меньше всего, ведь это всё в будущем наверняка отразилось бы на сыне, а он и так уже навёл на их фамилию тень, хотя и не считал тогда это чем-то неправильным.

Бордели и иные публичные места Лиам не рассматривал. Ему казалось это неправильным по отношению к сыну, хотя в юности никакими предубеждениями перед подобными заведениями не страдал.

Но вот с магглами был другой вопрос… Лиам проводил задумчивым взглядом миловидную даму в кремовом пальто, которая, бодро цокая небольшими каблучками, куда-то спешила. Она уверенно смотрела вперёд, не обращая ни на кого внимания, и чуть прикусывала нижнюю губу, подведённую коралловой помадой.

В конце концов, он же не стар! Вполне хорош собой и умеет быть обходительным с женщинами. Ему наверняка не составит труда обольстить девушку, а уж куда привести её, вопрос даже не стоял. За это время, что он проводил на маггловской стороне, Лиам вполне освоился и с такси, и с отелями, и даже пару раз ездил на метро, после чего поклялся вовсе никогда туда не спускаться.

Когда всё было тщательно обдумано, Лиам направился в маггловский бар. Всё же эти магглы не особо отличались от волшебников в этом плане. Стоило подсесть к одинокой даме, угостить её и разлиться патокой в комплиментах, как их знакомство плавно перетекло в отель неподалёку.

После этого дома стало ещё невыносимее. Да так, что Лиам успел несколько раз пожалеть о своём решении. А потом снова направился в бар, но уже другой, не желая где-то примелькаться.

Осень плавно перетекла в зиму, Теодор приехал на Рождественские каникулы, и дышать дома стало легче. Они даже не пошли на традиционный раут, который устраивали в этом году Малфои, чтобы провести больше времени дома вдвоём.

Но всё хорошее заканчивается, и снова начались учебные дни, а там и снова пришла тоска, которая совсем отступила, пока сын был рядом. И эта тоска опять погнала его на маггловскую сторону, на этот раз к северу от Чаринг-Кросс, в Энфилд.

Стояло раннее январское утро, кафе только-только открывались, и вокруг было довольно красиво. На небольших домиках вдоль Оак авеню шапками лежал снег, все обочины были такими же белыми, и вокруг туда-сюда сновали люди. В одиночку, с детьми, в компании друзей, увешанные покупками и просто прогуливающиеся. Они кутались в шарфы, выдыхали морозные облачка пара, безжалостно топтали новый снег, оставляя на нём следы.

И Лиам замер посередь площади, просто наслаждаясь жизнью вокруг себя. Эту осень он жил от отъезда сына и до его приезда. Он плохо запомнил, что вообще делал. Жизнь его будто поставили на тягучую паузу, и только сейчас она вошла в обычное русло.

Город жил, и Лиам сейчас был частью этой кипучей деятельности. Всё так же один, но окружённый десятками других людей, которые обходили его, обтекали, словно горный поток камень. И на пару секунд Лиаму стало жутко от осознания собственной никчёмности в этом чуждом ему мире.

Глубоко вздохнув, он направился в сторону ближайшего кафе, решив отвлечь себя хотя бы чашкой горячего кофе. Он, на удивление, у магглов получался просто превосходный, да такой, что в не каждом магическом заведении способны сварить.

— Доброе утро, сэр. Вы определились с заказом? — спросила официантка, выдёргивая Лиама из размышлений.

Он поднял взгляд и на пару секунд потерял дар речи. Первое, что он увидел — глаза. Таких точно не могло быть у простых людей. Немного раскосые, они смотрели будто в самую душу. Под глазами были заметны круги. Нос с небольшой горбинкой, тонкие губы, русые волосы, заплетённые в тугую косу… Она ничем не отличалась от тысяч таких же, обладая самой простой, ничем не примечательной внешностью, но эти глаза...

Во дворе поместья Ноттов рос орешник. Посажен он был дедом Лиама, поэтому ещё в его детстве уже был огромным кустом, занимающим добрую часть лужайки. Лиам любил играть в тени разлапистого орешника, представляя, что это зачарованный лес. Сколько бы домовые эльфы не старались окультурить орешник, подрезая его пышную крону, тот не желал принимать форму шара и на утро после стрижки вновь торжествующе топорщил ветви в разные стороны. Сам Гаррик Олливандер приходил к отцу Лиама и просил разрешения срезать несколько ветвей чудесного орешника на древесину для волшебных палочек.

Так вот, больше всего Лиам любил, когда в сентябре-октябре на ветвях орешника вызревали орехи. Желтовато-коричневая скорлупа покоилась на махровом зелёном ложе прицветника. Лиам укладывал орешек на раскрытую ладонь и смотрел сквозь обёртку на солнце. Шершавая обёртка приятно щекотала кожу, а солнечные лучи разбегались по скорлупе жёлтыми нитями.

Глаза официантки-магглы были такими же. Лиам будто увидел перед собой орешник. Желтовато-коричневая серединка с лучиками и махровая нежная зелень вокруг.

— Сэр? — она доброжелательно улыбнулась, и Лиам подавился воздухом, неловко закашлявшись.

Она была младше него на добрый десяток лет, ей было едва ли за сорок, и на миловидном лице с веснушками были заметны мимические морщинки. Но она была магглой! Лиам не чувствовал себя таким глупым юнцом со времён Хогвартса.

Он едва промямлил что-то про чашку кофе, согласился на какой-то десерт и ещё что-то фирменное. Кажется, он готов был сейчас скупить весь нехитрый ассортимент меню, если бы она предложила.

Дома из головы всё не выходила незнакомка с глазами цвета орешника. Казалось бы, что в них особенного?

Это быстро вошло в привычку. Практически каждое утро, если не было других дел, он приходил в маггловское кафе на Оак авеню и сидел там несколько часов, наблюдая за тем, как работает Элизабет. Её имя он прочитал на бейдже и ничуть не удивился — оно ей здорово подходило.

Элизабет порхала между столиками в бело-красном платье по колено и милом фартучке. Улыбалась гостям, переговаривалась о чём-то с постоянными клиентами и буквально дышала жизнью.

Лиам сидел обычно за самым дальним столиком, где был самый лучший обзор, и старательно пытался скрыть свой интерес, но, ловя смеющийся взгляд Элизабет, понимал, что выходит у него из рук вон плохо.

Он просто смотрел, не пытаясь с ней разговориться. Только наслаждался энергией, солнечными лучами исходящей от её глаз. Понедельник, четверг и пятница. В эти дни она была в кафе всегда, но Лиам заглядывал и в другие, надеясь, что она могла поменяться с кем-то.

Он сам не знал, для чего тут сидит. Подозвать и заговорить, позвать на свидание? Он стеснялся, словно мальчишка. Он не был уверен, что Элизабет свободна. Разве может человек с такими глазами и неуёмной энергией жизни быть одиноким? Наверняка дома её поджидали любящий муж и дети, а может, уже и внуки. Лиам боялся получить отказ, ведь тогда его дальнейшее присутствие здесь было бы неуместным.

Вместо выпивки он теперь вечерами пропадал в омуте памяти, разглядывая Элизабет и просто наслаждаясь её улыбкой и глазами. Глазами цвета орешника… Он даже стены в рабочем кабинете перекрасил в близкий к этому оттенок. Это начинало походить на настоящее помешательство, поэтому он буквально заставлял себя не торчать в кафе целый день, а заниматься другими делами. Предвкушая, как вновь сядет за дальний столик и будет исподтишка любоваться Элизабет.

Почему-то меньше всего его заботило, что Элизабет маггла. Кто бы ему сказал, что он, Уильям Нотт, представитель из списка священных двадцати восьми, потеряет голову как прыщавый юнец от простой магглы. Каких-нибудь полгода назад за такие вздорные предположения он бы просто проклял любого глупца.

С другой стороны, он же не собирался с ней заводить семью, строить будущее и рожать детей? Просто она до краёв была наполнена жизнью, и потерянный и одинокий Лиам этой энергией разве что не питался, заряжаясь до новой встречи.

Однажды в начале марта Элизабет не оказалось на рабочем месте и Лиам, тщетно прождав её почти до вечера, вышел на улицу. Домой идти не хотелось, он завернул в ближайший бар. Постоянное нервное напряжение сыграло с ним злую шутку — он просто не уследил, сколько выпил. Очнулся, когда в голове был туман, а взгляд разбегался, не желая фокусироваться на чём-то одном. В теле была приятная слабость, и Лиам решил, что в таком состоянии ему лучше будет дойти до какого-нибудь отеля и переночевать там, чем аппарировать домой. Но отель ещё нужно было разыскать, а прохожие предпочитали обходить его по дуге. Лиам их в этом не винил.

Он применил отрезвляющее заклинание, сел на скамью в парке, ожидая, когда чудовищная головная боль отпустит. Можно было отправляться домой, но идея с отелем по-прежнему казалась привлекательной. В пустое поместье возвращаться не хотелось. А ещё накатила дикая усталость, и у него возникло подозрение, что если он не поднимется со скамьи в ближайшие минуты, то заночует прямо здесь, как последний бродяга. Тут на перекрёстной аллее он углядел силуэт женщины. Она как раз прошла под свет фонаря, и Лиам не смог сдержать восхищённого вздоха.

Это была Элизабет. Она шла в весеннем сером пальто. Ярко-красный шарфик сейчас ослабленно болтался, и она тщетно пыталась поправить его на ходу. Руки её были заняты с виду тяжёлыми пакетами.

Он едва заметно достал палочку и направил её на Элизабет, шепнув заклинание. Ручки пакетов не выдержали и лопнули. Пакеты упали, и их содержимое рассыпалось по тротуару. Элизабет замерла, грудь её тяжело поднялась. Она опустилась на корточки и принялась собирать продукты, а Лиам поспешил ей на встречу.

— Доброго вечера, — от него наверняка ещё несло алкоголем, но Лиама сейчас это мало волновало. — Тяжела ноша была? — с лёгкой улыбкой спросил он и тоже опустился на корточки, чтобы помочь собрать продукты.

— Ох… Это вы, — Элизабет вздрогнула, стоило Лиаму подойти, но заметно расслабилась, когда угадала в нём постоянного посетителя. — Что-то я переоценила возможности, да, — она с горечью хмыкнула, пытаясь запихнуть пачку риса поверх других покупок в пакет без ручек. — И как только теперь донесу всё?..

— Так давайте я помогу, — тут же вызвался Лиам. — Не смотрите на моё состояние, мисс, ноги меня пока держат вполне крепко, — он рассмеялся, укладывая мешочек с яблоками в пакет и легко подхватывая его на руки. — Так что вам остаётся только указать мне путь.

— Мне как-то неудобно, право, — пробормотала она, обнимая свой пакет. Он был несколько легче того, что держал Лиам. — Я даже не знаю вашего имени…

— Уильям, — тут же представился он. — Но лучше просто Лиам. Неудобно же будет нести два пакета без ручек. Я просто не могу позволить себе оставить даму в беде! — он гордо выпятил грудь, едва сдерживая смешок.

— Элизабет, — она смущённо улыбнулась, отводя взгляд своих очаровательных глаз. — Здесь совсем недалеко, пойдёмте, — она всё же смогла поправить шарф, на секунду перехватив пакет одной рукой.

— Прошу, обращайтесь ко мне на «ты», я ещё не так стар, — хмыкнул Лиам, чувствуя себя сейчас чуть ли не самым счастливым человеком на свете.

Элизабет в ответ мягко улыбнулась и кивнула, принимая и помощь, и форму обращения. Она действительно жила неподалёку, и за короткое время их прогулки они едва ли перебросились парой фраз. Элизабет спросила, где живёт Лиам, а тот ответил что-то абсолютно невнятное, не в силах сейчас придумывать убедительную ложь.

— А почему вас сегодня не было? — спросил он и тут же понял, что прокололся. Стушевался, попробовал нести какую-то чушь и замолчал.

Она, видимо, была очарована его глупостью, потому что глаза её смеялись. Но, как всему прекрасному суждено заканчиваться, так и их прогулка подошла к концу перед подъездной аллеей небольшого уютного домика.

— Вот, здесь я и живу, — Элизабет неловко потопталась на месте, разглядывая Лиама, который буквально не мог отвести от неё взгляда. — И я понимаю, что сейчас поздно, и тебя дома наверняка ждут…

— Нет, — перебил он её решительно. — Я сейчас живу один, и у меня даже мышей нет дома, чтобы те меня ждали, — он вцепился крепче в пакет с продуктами, словно в нём был смысл его жизни.

— Ох... — Элизабет смутилась, очаровательно прикусив нижнюю губу и отводя взгляд. — Тогда, может, ты захочешь отужинать со мной? Я…

— Да, — Лиам кивнул, не дослушав. — Да, я был бы тебе очень благодарен за ужин.

— Правда? — смутилась Элизабет и поднялась на крыльцо.

Лиам опустил взгляд и сосредоточился на том, чтобы не запутаться в ступеньках.

Он был пьян. Пьян так, как никогда в жизни. Но виной тому был совсем не маггловский алкоголь — отрезвляющее заклинание давно выветрило все пары. Лиам был пьян от ощущений. Он чувствовал себя юнцом. Ему хотелось бегать, кричать от эмоций. Или сесть с Элизабет на маленький диван в её гостиной, взять её за руки и так и просидеть до скончания веков, сжимая мягкие ладони и глядя в глаза цвета орешника.

— Лиззи, я дома!

Элизабет выбежала из кухни на голос, на ходу вытирая руки в муке об фартук. Одного взгляда на Джона хватило, чтобы руки бессильно повисли, а потом сжались в кулаки, собирая в них всю волю, чтобы не разреветься. Джон даже не удосужился стереть с щеки вульгарное пятно яркой помады. Посмотрел на остекленевшую Элизабет, хмыкнул и направился в ванную.

Она вернулась в кухню, села на табурет и уставилась в своё отражение в окне. Спохватилась, когда запахло горелым — совсем забыла про пирог с почками в духовке.

Вода в ванной перестала литься, Элизабет вся подобралась. Джон, в одном полотенце, замотанном вокруг бёдер, босиком прошлёпал мимо, достал из сушилки стакан, налил воды.

— Я ужинать не буду, спать пойду, — негромко сказал он.

Элизабет не выдержала и разревелась.

Джон замер на пороге, обернулся. Его красивое лицо перекосилось. Он вернулся, сел напротив Элизабет, заставил её посмотреть на него, грубо схватив за подбородок.

— А что ты хотела? У Эшли будет ребёнок.

Сердце будто остановилось на пару секунд, а потом забухало внутри со скоростью бегуна-спринтера. Она глянула на него затравленно, а потом поникла.

Всё кончено…

В болезни и в здравии. Они обещали друг другу быть вместе, быть рядом, чтобы ни случилось. А потом Элизабет забеременела, и Джон принялся уверять, что ребёнка пока заводить рано. Они ещё не встали на ноги, он ещё не утвердился на посту генерального директора, ипотека за квартиру не погашена. Элизабет взывала к его разуму, но Джон в конце концов поставил её перед выбором: или он, или ребёнок. Страшные слова не желали укладываться в голове, и, наверное, весь кошмарный смысл их отразился на её лице, потому что Джон тогда притянул её к себе, обнял, поцеловал в макушку и с нежным укором сказал:

— Ну что ты, малыш… Успеем ещё. Ты же понимаешь, что сейчас ребёнок свяжет нас по рукам и ногам. Будь умницей. Разве нам плохо друг с другом?

И она уступила. Кляла себя на чём свет стоит потом, плакала, впала в депрессию. Но сделанного было не исправить.

Они съездили в Ларнаку, отдохнули, и Элизабет даже немного пришла в себя. Через пару лет Джон стал генеральным директором, они смогли расплатиться с ипотекой. Ещё через пять лет Джон как бы ненавязчиво намекнул Элизабет, что пора бы ей перестать принимать противозачаточные препараты. Он хотел сына.

Элизабет так и не решилась сказать ему, что никаких препаратов не принимает. Записалась на углубленное обследование и практически не удивилась приговору врачей. Это была расплата за её предательство. Когда сказала об этом Джону, тот напрягся. Прошло ещё пять лет.

Они отдалились. Крепкий брак стал трещать по швам. Да и был ли он крепким? Куда девался её Джон, такой сильный, такой надёжный, такой понимающий?

Он стал приходить домой поздно, а иногда и вовсе где-то пропадал ночами. Элизабет догадывалась, что у него кто-то появился, но откровенные пятна от губной помады на воротничке рубашки делали больно. Она чувствовала себя ущербной. Джон никак не комментировал ситуацию, не оправдывался. Однажды Элизабет столкнулась в торговом центре с Джоном и его спутницей в отделе нижнего белья. Элизабет хорошо знала Эшли, начальницу одного из отделов компании Джона. Эшли отвела глаза и покраснела. Джон невозмутимо взял спутницу под руку и прошёл мимо остолбеневшей Элизабет.

Что ж… Элизабет надеялась, что Эшли никогда не узнает того унижения и ощущения падения в бездну, которые испытала она.

Джон, надо отдать ему должное, дал хорошие отступные — Элизабет смогла купить маленький домик в Энфилде, полностью отказавшись от доли в огромном особняке, в который вложила столько сил и души.

Не так просто было всё начать с чистого листа. Она оборвала все связи с прошлым, пытаясь выплыть из тумана отчаяния. Не сразу, но ей это удалось. Работа официанткой в одном из кафе волей неволей втягивала её в общение с людьми, теребила и тормошила. Поначалу её улыбки были дежурными и натянутыми, но постепенно она оттаяла. Боль спряталась комочком в дальнем уголке чулана памяти и прорывалась изредка снами. Но в целом Элизабет просто жила дальше.

Мужчин в её жизни больше не случилось. Конечно, через десять лет после развода уже вполне можно было завести отношения, но как-то не складывалось. Ради мимолётной интрижки или, как говорила коллега Роуз, «для здоровья», ей было противно. Что-то останавливало. А для настоящих отношений не хватало духа.

Сорокапятилетний юбилей встретила с горькой усмешкой. Life begins at forty... ⁽¹⁾ Она придирчиво смотрела на себя в зеркало и видела нестарую ещё женщину. Наверное, прошлое окончательно отпустило, потому что внезапно захотелось любви. Чтобы как в романах.

Заказывали — получите. Буквально на следующий день она, привычно обслуживая редких с утра посетителей, подошла к дальнему столику, за которым сидел мужчина в дорогом пальто. Трудно было сказать, сколько ему лет. На первый взгляд — явно не молод, и в то же время в его осанке, взгляде чувствовалась мощь и жажда жизни. Возможно, она бы и не обратила на него внимания, но он так на неё посмотрел, что Элизабет вспыхнула. В его взгляде было столько неприкрытого восхищения, что она почувствовала себя выпускницей колледжа.

Странный посетитель зачастил в их кафе. Может, работал где-то неподалёку? Элизабет нравилось думать, что он приходит сюда из-за неё, но она тут же себя одёргивала за подобные глупые мысли. Однако часто ловила на себе его взгляды. Он не пытался сблизиться, заговорить или задать хоть какой-то дежурный вопрос. Молча допивал свой кофе, оставлял хорошие чаевые и уходил. Эта игра в кошки-мышки будоражила, хотя Элизабет постоянно себя одёргивала, что всему виной её вдруг проснувшееся желание разделить эту бренную жизнь с кем-то.

Незнакомец был хорош собой. Чёрные с редкой проседью волосы были такой длины, что легко укладывались волнами назад, открывая высокий лоб. Тёмные глаза следили за ней из-за опущенных ресниц, но стоило ей попытаться встретиться с ним взглядом, он уходил от контакта. Аккуратная бородка делала его похожим на лорда или профессора. Ухоженные руки выдавали человека вряд ли знакомого с тяжёлым физическим трудом, однако во всём его облике было столько мужественности, что Элизабет пробирали мурашки, когда она по вечерам восстанавливала его образ в памяти.

С удивлением Элизабет обнаружила, что наступил март. Раньше зима всегда тяготила её, наводя тоску. Сейчас же недели пролетели как один миг.

В один из понедельников Элизабет подменилась с Роуз по её просьбе, отработав заранее в воскресенье. Воспользовавшись нежданным выходным, отмыла кухню и ванную, на каком-то невероятном подъёме даже разобралась в коридоре, убрав с вешалки лишние шапки, перчатки и шарфы. Оставила один — ярко-красный, который и нацепила поверх пальто, отправившись за продуктами. Шарф постоянно развязывался и норовил соскочить. Возможно, именно потому, что она постоянно пыталась его поправить, ручки пакетов внезапно лопнули. Так обидно! До дома было всего два шага. Элизабет растерянно присела на корточки и тут услышала рядом голос:

— Доброго вечера. Тяжела ноша была?

Она испуганно дёрнулась, а потом поняла, что перед ней тот самый незнакомец из кафе.

— Ох… Это вы.

Он вёл себя немного странно и предложил ей помочь донести злосчастные пакеты. Она лишь растерянно ответила:

— Я даже не знаю вашего имени…

— Уильям. Но лучше просто Лиам, — представился он.

— Элизабет, — она смущённо улыбнулась.

Полным именем её называли окружающие, коллеги и соседи. Бывший муж называл Лиззи, но такое обращение ей точно было сейчас не по нраву. Правда, в детстве папа называл её совсем по-другому, но не рассказывать же об этом первому встречному?

Он отвлёк её своим неловким вопросом про отсутствие на работе, и она невольно улыбнулась. Тепло разлилось внутри, ей казалось, что она знакома с Уильямом — нет, с Лиамом — очень давно. Хотелось узнать его лучше. Она стушевалась, но всё же сумела подобрать слова, чтобы пригласить его на ужин. А вдруг у него есть жена? А вдруг он подумает, что она женщина лёгкого поведения, раз вот так запросто зовёт на ужин человека, оказавшего помощь по доставке пакетов? К чёрту… Ей надоело всё время думать.

А он согласился.

Они на самом деле пили чай. Условно... Чай давно остыл, а они всё говорили, рассказывая о себе всё то, что посчитали нужным рассказать. С одной стороны, сработал эффект попутчика, Элизабет даже рассказала про Джона и про то, что у неё никогда не будет детей. А Лиам поведал, что его жена умерла от лихорадки через пару месяцев после родов их единственного сына. Элизабет сдерживала себя, потому что понимала, нельзя вот так взять и вывалить постороннему человеку всё о себе, но язык её словно не слушался. Может, она давно ни с кем не говорила по душам? Она говорила про соседей, рецепты пирогов, способы подстрижки газонных кустов, фирменные секреты варки кофе, а он слушал её и улыбался. Когда Элизабет выговорилась, наступила неловкая пауза.

Он поднялся первым, потянулся к карману, и на одну безумную секунду Элизабет показалось, что чайные чашки слегка приподнялись над столешницей.

— Ох… — словно спохватился Лиам и взял чашки руками.

— Я сама уберу! — подскочила она. — Не беспокойся.

Кажется, он совсем растерялся. В коридоре долго одевался, наматывал кашне поверх пальто, потом повернулся и обнял её за плечи.

— Бетти… — хрипло произнёс он.

Она вздрогнула.

— Что-то не так? — он испугался. — Я обидел тебя?

— Так меня называл только мой папа… — прошептала она, чувствуя, как на глаза наворачиваются предательские слёзы.

— Бетти… — повторил он ещё раз, явно наслаждаясь, как её имя звучит вслух. — Как домашний хлебушек… Бетти, я знаю, что могу показаться тебе смешным. В моём возрасте слишком расточительно тратить месяцы на ухаживания. Ты мне очень нравишься. Если ты не против, я бы продолжил наше знакомство.

Она кивнула.

Он отпустил её плечи.

— Я буду в кафе в четверг. Думаю, тебе хватит времени, чтобы решить.

Он взялся за ручку двери.

— Я уже решила, — тихо сказала она ему в спину. — Останься…

Два года пролетели незаметно — вот уж точно, счастливые часов не наблюдают. Лиам иногда проводил у Бетти несколько дней, а порой ненадолго пропадал. Она не задавала вопросов, она просто его ждала.

Почему он ни разу не пригласил её к себе? Он так и не сказал, где точно живёт, и после пары неудачных попыток узнать об этом, Элизабет решила не приставать с расспросами. Захочет — расскажет. В руках у неё всё так и спорилось, когда он был рядом. Она словно навёрстывала все те годы, когда не для кого было готовить, некому было улыбаться, делать массаж или просто намыливать в ду́ше спину.

Уютно устроившись ночью в его сильных руках, она чувствовала себя защищённой от всех бед. И разве так важны были подробности его личной жизни, которые он скрывал, если здесь и сейчас он был с ней? Она чувствовала его искренность, читала любовь в его взгляде. В минуты близости он называл её «мой орешник», и тогда сердце Бетти пропускало очередной удар.

Он так и не познакомил её с сыном, хотя летом оставался ночевать реже, ссылаясь на то, что сын приехал на каникулы и им надо побыть вместе. Бетти очень хотела познакомиться с мальчиком, но раз Лиам не хотел их представить друг другу, значит, были на то причины.

Осенью девяносто четвёртого он часто становился задумчивым и печальным. Приходил к Бетти, обнимал её, прижимал к себе крепко и молчал. Она не спрашивала, но видела, что его что-то тревожит. Он не тяготился общением с ней, наоборот, она чувствовала, как он будто ищет спасения в их встречах. От чего он бежал? Что его мучило? Она не могла ему помочь, просто окружила ещё большей заботой. Глаза её загорались радостью, стоило ему появиться на пороге.

— Бетти… — говорил он и прижимал её к себе, словно боясь отпустить.

Однажды, ближе к весне, они залежались в кровати дольше обычного. У неё был выходной, а Лиам ещё с вечера сказал, что останется на пару дней. Лиам лежал на животе, зарывшись носом в подушку, а Бетти рисовала на его спине узоры.

Потом взяла его левую руку и осторожно провела пальцем по татуировке на предплечье. Эта татуировка пугала её. Что она означала? Череп со змеёй, выползающей изо рта. Когда она спросила у Лиама, тот ответил уклончиво, что набил её по молодости, и свернул разговор. Бетти не стала расспрашивать. Татуировка и правда выглядела блёклой и старой. Но сейчас?..

— Лиам…

— Да?

— Твоя татуировка… Мне кажется, она сделалась ярче. Ты её обновил?

Лиам резко перевернулся, сел, прикрыл правой рукой предплечье левой.

— Тебе показалось, — процедил он, пряча глаза.

Но Бетти не показалось. Она и раньше замечала, что выцветшая татуировка иногда вдруг становилась чётче, наливалась цветом. Как такое возможно?

— Иди сюда… — хрипло произнёс Лиам и притянул её к себе. — Ничего не бойся. Я рядом.

Однако что-то в нём сломалось. Лиам был похож на загнанного зверя, который всё время прислушивался. Взгляд его потух, а брови часто сводились к переносице.

В конце июня он пропал.

Они в тот вечер долго и неистово занимались любовью, а потом, когда Бетти уже задремала, Лиам вдруг подскочил, шипя от боли. Его татуировка горела красным, словно к ней приложили раскалённую кочергу. В одну секунду он оделся.

— Лиам, что происходит?

— Обещай мне забыть меня! — с болью крикнул он, стремительно выбегая из комнаты.

Бетти следовала за ним по пятам.

— У нас мало времени, — затравленно сказал он. — У меня нет другого выхода.

Он вытащил из кармана деревянную штуковину. Мундштук? Но Лиам не курил… Направил её прямо на Бетти.

— Я буду ждать тебя столько, сколько нужно, — прошептала она, не в силах отвести взгляда от деревянной… ручки? Это же была стильная шариковая ручка?

Рука его дрогнула. Он простонал, убрал ручку в карман и выскочил в ночь.

1) Жизнь начинается в сорок (англ.)

Вернуться к тексту

Тёмные башни Хогвартса щетинились в сгущающихся сумерках. Зловещий кровавый закат будто заранее предвосхищал, чем может окончиться эта ночь.

Уильям чувствовал себя загнанным в угол. Кто бы ни выиграл в этом безумном сражении, покоя ему не будет. Драккл дери, в Хогвартсе были дети! Возможно, Тео тоже ещё там, хотя Тёмный Лорд и предоставил милостиво время до полуночи. Не может быть, чтобы преподаватели не придумали способа обезопасить учеников!

Безумие. Какое же безумие…

Ему казалось, что время застыло, жизнь остановилась, чувства заморозились. С того самого момента, когда он проснулся от дикой боли в предплечье. Чёрная метка жгла нещадно. Хозяин призывал своих верных и не очень слуг. К сожалению, Уильям Нотт знал, как умеет наказывать провинившихся Тёмный Лорд, поэтому поспешил явиться на зов, хотя больше всего хотелось спрятаться, укрыться так, чтобы бывший кумир не нашёл его. Но Бетти… Если Тёмный Лорд проведал бы о ней, то не просто уничтожил. О, он знал толк в наказаниях. Метка напоминала о себе весь прошлый год. Лиам страшился возвращения хозяина и в то же время обречённо был готов к этому. Правы, значит, были Лестрейнджи — Тёмный Лорд не погиб в Годриковой впадине, иначе метка не наливалась бы, не пульсировала, как вживлённая в руку ядовитая змея.

Он обязан был изменить Бетти память, заставить забыть всё. Но не смог. Когда она сказала, что будет его ждать, рука дрогнула. Смалодушничал? Теперь он жалел о своей минутной слабости. Пусть бы Бетти жила дальше спокойно, не думая, почему он так поспешно сбежал. И всё же крохотный лучик надежды согревал. Вдруг они ещё встретятся? Да, он не заслужил тихое семейное счастье, на его совести не одна покалеченная маггловская душа. Хотя Непростительные Лиам всё же не применял.

Зов метки привёл его на старое заброшенное кладбище. Он не знал, что это за место, но возникающие то тут, то там силуэты в чёрных мантиях и масках не оставляли сомнений — Тёмный Лорд на самом деле призвал их. Они образовали круг, в котором оставались пустые места. Вряд ли нашлись смельчаки, которые не явились на зов просто так.

Холодный голос Тёмного Лорда, жутко похожего на оживший скелет, вызвал животный страх. Ещё час назад он безмятежно спал, укрывая в своих объятиях самую прекрасную женщину на свете. Сейчас стоял в кругу Пожирателей — убийц и палачей ни в чём не повинных магглов. Ссутулившись, Лиам невольно прятался в тени Гойла, будто надеясь на то, что Тёмный Лорд обойдёт его вниманием. Тщетно.

— То же самое касается и тебя, Нотт, — тихо обратился Тёмный Лорд к нему.

Лиам запаниковал. Он так и представил, что Тёмный Лорд ради забавы сейчас заглянет в его сознание, брезгливо вытянет из него правду.

— Милорд, я падаю ниц перед вами, я ваш самый верный и покорный… — Лиам отчаянно на самом деле бухнулся в ноги Тёмному Лорду. Пусть презирает, пусть ухмыляется.

— Достаточно…

Тот потерял всякий интерес к Нотту, сосредоточившись на самом большом прогале в ряду Пожирателей. Уильям потихоньку вернулся на место. Его трясло.

Он не смел появиться в Энфилде, боялся невольно выдать Бетти. Конечно, он был неплохим окклюментом и давно научился ставить какой-никакой блок на своё сознание, однако прекрасно знал, что сильные эмоции и чувства сложнее всего поддаются блокировке. Тёмный Лорд не стал бы наказывать его. Он наказал бы Бетти.

Единственное, на что осмелился однажды Лиам, это отправить Бетти веточку орешника. Он призвал Ханни, сказал адрес, куда надо доставить подарок. Домовик вопросов задавать не стал, готовый выполнить любое поручение.

Как же он хотел увидеться с Бетти! Хотя бы взглянуть на неё одним глазочком. Но Тёмный Лорд держал всех на коротком поводке, дёргал постоянно в любое время дня и ночи. То, что скоро они все вынужденно и надолго соберутся где-нибудь в одном месте, было вопросом времени. Планов своих Тёмный Лорд не озвучивал, явно выжидал.

Ответы на все вопросы Лиам получил в июне девяносто шестого, когда по призыву хозяина отправился вместе с другими в Отдел тайн, в зал пророчеств. Это было сумасшествием — под носом у министерских служащих пробраться на девятый уровень. Но они легко сделали это. Люциус Малфой расставил их за стеллажами. Задача была предельно ясна — завладеть пророчеством для Тёмного Лорда.

То, что Гарри Поттер, как последний дурачок, клюнет на приманку и примчится в Отдел тайн, Лиама не удивило. Поразила сопровождающая его компания. Дети! Они собрались воевать с детьми? Рыжие определённо были Уизли, а ещё он разглядел неловкого увальня, внучатого племянника Элджи Лонгботтома.

Мир сходил с ума. Лиама прошиб холодный пот, когда он представил, что на месте друзей Поттера мог оказаться Тео.

И эти дети ещё на что-то надеялись. Возможно, именно то, что никто всерьёз не считал их за соперников, и помогло Поттеру бежать. Разрушив стеллажи, он с двумя товарищами понёсся к выходу из девяносто седьмого ряда. Трое других закрутились, пытаясь пробиться с другой стороны. Заклинания летели в разные стороны, тут и там рушились стеллажи, падали и взметались пыльными облаками шары, выпуская наружу дымчатые силуэты. Как при действии замедляющего заклинания Аресто Моментум, Лиам видел, что детишкам удалось вырваться в соседний ряд и почти добежать до выхода. Сразу несколько зелёных и красных лучей, преломляясь о порушенные стеллажи, неслись им в спины, и Лиам знал, что дети выскочить не успеют. Не раздумывая ни секунды, он успел кинуть щитовые чары, понимая, что мощи их не хватит против всех заклятий разом. Но секундную отсрочку обеспечить они могли.

Последняя мантия девчонки с белокурыми локонами скрылась в дверях, красный и фиолетовый лучи срикошетили от щита Лиама и выстрелили точно ему в грудь.

Он уже не услышал, как Люциус Малфой прокричал:

— Оставьте Нотта, оставьте его, слышите? Его раны — ничто для Тёмного Лорда по сравнению с утерей пророчества.

Окончательно очнулся он только в Азкабане. Может, так оно было и лучше? Вряд ли можно было назвать компанию дементоров удачной, но у него появилось много времени, чтобы подумать обо всём.

Думал ли он ещё о Бетти, когда через год с небольшим, в самом начале осени, Тёмный Лорд освободил своих сторонников? Радовался ли тому, что теперь все они жили практически одной большой семьёй в поместье Люциуса?

Думал.

Когда преподавательницу маггловедения Чарити Бербидж Тёмный Лорд скормил своей змее, Лиам с такой силой сжал кулаки, что следы ногтей оставили глубокие следы. Такие же следы были и на сердце. Выиграв в лотерее службу самому великому магу двадцатого столетия, Лиам вытянул билет в один конец.

Он знал, что спрятаться у него не получится. Хозяин достанет его из-под земли. Лиам боялся не за себя. Был Тео. И ещё была Бетти.

Время с осени до весны промелькнуло как во сне. Он всё время будто чего-то ждал. Развязки? Будь что будет.

Кульминация наступила неожиданно. В самом начале мая они оказались у стен Хогвартса. Лиам чувствовал себя загнанным в угол.

Если победит Тёмный Лорд, лучик надежды окончательно потухнет. Смысл такой жизни? Из месяца в месяц, из года в год бояться, ожидать, что каждую минуту тебя могут разоблачить?

Если Тёмный Лорд падёт — ну а вдруг? — Лиама в лучшем случае ждал пожизненный срок в Азкабане. Никто не стал бы разбираться в степени его виновности. Чёрная метка — отличный пропуск в Азкабан.

Лиам сжал зубы.

И всё же, кое-что он мог сделать. Хотя бы для себя, для своей совести. Не поднимать палочку на детей.

Когда в полночь Пожиратели пробили защитный купол Хогвартса и ринулись к стенам замка, Уильям Нотт аппарировал в поместье. При любом раскладе он не был бы в выигрыше. Но он будет встречать победителей у себя дома. Пусть придут за ним сюда. Он устал бояться. А ещё он просто обязан был увидеться на прощание с сыном. Почему-то Лиам верил, что Тео уже дома.

Так и оказалось. Тео обнаружился в гостиной у незажжённого камина. Он прильнул к Лиаму, и целую вечность они простояли вот так, боясь отпустить друг друга.

Лиам был абсолютно убеждён, что видится с сыном в последний раз. Он благодарил Моргану и Мерлина за эту возможность. Жаль, нельзя было проститься ещё и с Бетти.

С отстранённым холодом в голосе — так барьер было держать легче — он убеждал Тео в том, что тому следует отказаться от собственного отца. Тёмный Лорд не простил бы предательства Лиама, но его сына, сына чистокровного мага, вряд ли бы тронул. Судя по упрямому выражению лица Тео, тот не собирался соглашаться с отцом.

Лиам открывал перед сыном перспективы продолжения его дела по артефакторике, спешно делился планами и магическими кодами от шкатулки, в которой хранились наработки маховика времени, кулона по возвращению памяти и ещё много чего ценного, что сам Лиам не успел доделать только по своей глупости — всё его время занимала служба Тёмному Лорду.

Он как раз велел Ханни запечатать шкатулку, когда левое предплечье полоснуло огнём. Чёрная метка вспыхнула красным, а потом начала медленно угасать. Через минуту от неё остался блеклый шрам. Метка больше не пульсировала.

Это могло означать только одно — Тёмный Лорд не выиграл битвы за Хогвартс. Самый могущественный маг двадцатого столетия пал.

Из огня да в полымя?

Теперь Лиам с не меньшей горячностью убеждал Тео, что тому следует отказаться от него, дать понять доблестным аврорам, что он не имеет никакого отношения к тёмному прошлому отца. Счета, скорее всего, арестуют, но поместье вполне могли оставить Тео. Долго, конечно, Лиам в Азкабане не протянет, но уж лучше пожизненный срок в Азкабане, чем пожизненная служба Тёмному Лорду. Between the upper and nether millstone!⁽¹⁾

— Есть другой способ, — не менее твёрдо произнёс Тео. — Элизабет тебя ждёт, папа. Всегда ждала.

1) Между молотом и наковальней (с англ.)

Вернуться к тексту

Тео заметил, что отец изменился, в то первое лето, когда вернулся на летние каникулы из Хогвартса. Ему было всего двенадцать лет, но он вполне имел представление о том, что между мужчиной и женщиной иногда случаются романы. Мамы своей он не помнил — она умерла от лихорадки, когда Тео был ещё совсем младенцем. Умерла, держа его за руку. Может, поэтому он один из немногих видел фестралов? Отец проводил с ним по-прежнему много времени, с удовольствием слушал рассказы о школьных товарищах, но Тео заметил, что из глаз отца исчезла тоска. Иногда он словно уходил в свои мысли и чему-то улыбался. Отец стал смеяться, а однажды Тео даже слышал, как отец — невероятно — напевает мотив Селестины Уорлок «Ты украла моё сердце».

Тео вернулся в школу, а когда приехал на Рождественские каникулы, поразился ещё большим переменам в отце. Тот словно помолодел — раздавал указания Ханни, самолично занялся украшением ели и развешиванием гирлянд, а потом, в самый Сочельник, извинился перед Тео и исчез на целую ночь, прихватив с собой корзину с жареной индейкой, пыльной бутылкой вина и фруктами.

Тео делал вид, что ничего не замечает, а отец — как все близорукие родители — наивно полагал, что сын ещё слишком маленький, чтобы понимать что-то в любовных делах. Может, боялся, что Тео будет ревновать к таинственной незнакомке? Интересно, кто она такая? Наверняка, какая-нибудь кузина Блэков. Или Розье. Главное, чтобы не Гойл. Тео хрюкнул, представив себе мачеху с квадратной челюстью и массивными кулаками.

Всё рухнуло, когда во время третьего тура Кубка Огня Гарри Поттер появился на границе квиддичного стадиона с телом Седрика Диггори. Магическое сообщество предпочло не поверить байкам мальчика, который вечно влипал в неприятности, но Тео знал, что Тот-Кого-Нельзя-Называть вернулся на самом деле. У него были уши и глаза, он видел метку на руке отца, он слышал его разговоры. На самом деле они не все предназначались для его ушей, но кто виноват, что отец не всегда накладывал заглушающее заклинание на стены своего кабинета?

Тео было неуютно. Он сам не знал, хорошо это или плохо, что Тот-Кого-Нельзя-Называть вернулся. До его возвращения всё было совсем неплохо.

Кажется, отец перестал наведываться к своей незнакомке. По крайней мере, сияние в его глазах угасло. Уголки губ поникли, и он внезапно постарел.

Перед пятым курсом, в один из последних дней августа, отец послал Ханни со списком школьных принадлежностей в лавки Косой аллеи. После его возвращения Тео принялся разбирать пакеты со свёртками. «Стандартная книга заклинаний», «Успехи заклинательных наук» вызвали зевоту, «Оракул снов» — брезгливое хмыканье, а вот «Защита от Тёмных сил: основы для начинающих» — живой интерес. Были тут ещё новенькие перья и чернила, пакетики и склянки с порошками и травами для зельеварения.

В тёмной бархатной коробочке Тео обнаружил красивую брошку, похожую на обыкновенный плод орешника. Коричнево-янтарный орешек прочно держался за махровое ложе прицветника. На обратной стороне броши было выведено золотыми буквами: «Hazel».⁽¹⁾ Под коробочкой лежала карточка с адресом.

Отец явно занервничал, когда обнаружил Тео с коробочкой в руках. Спрятал в карман и неуклюже принялся расспрашивать Тео о СОВ, о том, понимает ли он всю важность сдачи этих важных экзаменов в конце учебного года.

Тео хмыкнул, подыграл отцу, но ухо держал востро и слышал, как отец позже давал Ханни указания по доставке коробочки в почтовый ящик по адресу.

Маггловская улица в Энфилде?

Вряд ли бы Тео решился туда наведаться, но после того, как отца посадили в Азкабан, отчаянно хотелось отжать у мироздания хоть каплю тепла. Чёртов Поттер! И понесла его нелёгкая в Отдел тайн! Теперь все знали, что Тот-Кого-Нельзя-Называть возродился на самом деле, но Тео больше устраивали времена, когда тот скрывался, а отец был дома.

Прижать Ханни и убедить его показать место, куда он относил осенью брошь, не составило труда. Ханни жалел Тео, был предан ему не меньше, чем мастеру Лиаму. Поскольку конкретного запрета на выдачу адреса от хозяина не поступало, он пообещал Тео перенести его к дому той женщины.

Она подстригала розовые кусты на клумбе, и Тео узнал её мгновенно по глазам цвета орешника, хотя никогда в жизни не видел.

Он сам не понял, как после сбивчивого объяснения, кто он такой, согласился зайти в её дом. Съесть целую тарелку лукового супа, слопать дюжину булочек с чаем. Когда она машинально заправила его русый локон, свесившийся в тарелку, ему за ухо, он вздрогнул. Такие ласковые руки, наверное, были у мамы.

Оказалось, Элизабет — так её звали — знала о Тео. Да, она была обыкновенной магглой. Но в доме её было то волшебство, которое не наколдуешь никакими заклинаниями. Уют и тепло. А ещё бокал отца в сушилке. Его зубная щётка в ванной. Его часы, забытые в спешке, на полочке в кухне.

Она всё это время ждала отца. Не зная, что с ним, где он.

Тео сказал Элизабет, что отец вынужден был спешно уехать. Обещал наведаться ещё как-нибудь, прекрасно зная, что не станет её беспокоить. Потому что боялся привязаться. Хотеть, чтобы она вот так ласково заправляла ему ярлычок от футболки, когда он путался в шнурках в коридоре, обуваясь маггловским способом, или подсовывала пакет с пирожками, которые могли посоперничать с изумительной выпечкой Ханни. Как мама. Боялся поверить, что тепло семейного очага бывает на самом деле.

Он всё топтался в коридоре, оттягивая тот момент, когда придётся возвращаться в пустующий особняк или дом Блейза Забини, где он проводил добрую часть каникул. Взялся за ручку двери, повернулся, чтобы попрощаться.

В этот момент из комнаты справа через прикрытую дверь донёсся писк. Или кряхтенье. Элизабет кинулась на звук, и Тео услышал, как она ласково заворковала. Когда Элизабет вышла из комнаты с ребёнком на руках, Тео выронил пакет с пирожками.

Это была маленькая девочка с глазами Элизабет, но поразительно похожая на... отца?

— Как её зовут? Сколько ей? — ошарашенно спросил Тео, невольно протягивая руки к малышке. Та потянулась навстречу, засопела, зачмокала, а потом прижалась носом к плечу Тео.

— Её зовут Хейзел. Ей полгода, — с тёплой печалью ответила Элизабет.

В Азкабан к отцу не пускали, но ему можно было отправлять письма. Правда, не всё в них можно было написать. Тео очень хотелось узнать, почему отец не рассказал про сестрёнку. Может, поэтому он порвал связь с Элизабет? Опасался, что Тот-Кого-Называть-Нельзя узнает? О, Тео прекрасно понимал опасения отца. В начале седьмого курса связь с отцом пропала совсем. Это было самое массовое бегство узников из Азкабана, но Тео не мог сказать наверняка, что отец находится среди сбежавших. Где он? Почему не даёт о себе знать?

Может, Тот-Кого-Нельзя-Называть создал некое подобие штаба и держит всех под рукой? Драко Малфой, больше похожий на инфернала, чем на живого человека, неуклюже намекнул, что с отцом всё в порядке, но большего от него Тео добиться не смог. Панический страх был повсюду.

Когда Поттер объявился в Хогвартсе в мае и началась эвакуация учеников, Тео даже позавидовал Поттеру и его компании. Они были вместе. Тео и большинство слизеринцев давно были каждый сам по себе. Никто никому не доверял. Никто никому не верил.

Из «Кабаньей головы» он сразу аппарировал домой, в поместье. Долго сидел в темноте, не зажигая камина, пока в коридоре не послышался хлопок. Попасть в дом, минуя все защитные барьеры, мог только отец.

Нелегко было убедить его не сдаваться благородно на милость победителям. Ну кто станет разбираться в степени виновности бывшего Пожирателя? Кто учтёт, что тот фактически сбежал с последней битвы Того-Кого-Нельзя-Называть, хотя при ином раскладе победителей и проигравших подвергся бы немедленному изощрённому уничтожению?

Тео знал другой путь.

Отправить Ханни в горящий Хогвартс и дать поручение разыскать самый изуродованный труп Пожирателя. Чтобы его нельзя было опознать, но чтобы шрам от метки хорошо был виден. Допустим, в Запретном лесу, поближе к логову Арагога. Не все наёмные Пожиратели были знакомы с порядками Запретного леса, а то, что некоторые решат сбежать, было слишком предсказуемо.

Надеть на этот труп фамильный перстень отца, его мантию и подождать, когда через неделю Тео вызовут в Аврорат для опознания.

За это время вместе с отцом подыскать дом как можно дальше от Англии, чтобы они с Бетти спокойно начали жизнь с чистого листа. А Тео всегда мог приехать в гости.

По правде сказать, отец долго не соглашался с доводами Тео. Лиам считал, что его жизнь так и так загублена и что пожизненный срок в Азкабане — самая верная расплата за все ошибки.

— Есть другой способ, — твёрдо произнёс Тео. — Элизабет тебя ждёт, папа. Всегда ждала.

По лицу Лиама пробежала тень. Плечи его опустились.

— Ты знаешь про Бетти? — с мукой в голосе спросил Лиам.

Тео кивнул и рассказал, как случайно подслушал про поручение Ханни доставить брошь по адресу в Энфилд.

— Ты слишком молод, Тео, — каждое слово давалось Лиаму с трудом. — Я не могу подвергнуть жизнь Бетти опасности. Я люблю её. Она не знает, что я — волшебник. Пусть лучше думает, что я обычный негодяй.

— А как же твоя дочь? — Тео прибегнул к последнему аргументу. — Вдруг она родилась волшебницей? И вообще... Я вырос без матери. Не обрекай её на жизнь без отца.

— Какая дочь?..

В далёкой Австралии, в Белконнене, в районе Хиггинса, Лиам приглядел симпатичный домик по смешной цене. Главными его достоинствами были роскошный куст орешника во дворе и тихие, дружелюбные соседи — Моника и Венделл Уилкинсы.

1) В английском языке слово «Hazel» обозначает и название куста орешника-лещины, и цвет глаз.

Вернуться к тексту