Пролетая над гнездом Хагрида (гет)

Лес больше не смыкался, не окружал бесконечным частоколом сосен, не нависал огромной шевелящейся громадиной — он стал привычным. Ночные звуки перестали пугать и тревожить, дневное мерцание листвы успокаивало, лесные жители, когда-то пробуждавшие любопытство, быстро надоели. Главное было держаться подальше от растреклятой Гремучей ивы…

В солнечные дни он любил подолгу стоять на опушке, потому что тепло навевало воспоминания о прошлой жизни, в которой у него был шанс на счастье. Спокойная лондонская окраина, коротко подстриженная лужайка, гараж на два автомобиля, аккуратные подъездные дорожки, кусты роз у высокого забора. За забором бурлила жизнь — шумная, иногда смрадная и суматошная — куда он вырывался почти каждый день, но ему было куда возвращаться. У него был свой дом… И, самое главное, в этом городе была она. Совсем рядом. Почти недосягаемая, шикарная, прекрасная. Он скучал и не мог её забыть.

В ясную погоду в Запретном лесу не так уж плохо — ему нравилось скрываться от посторонних глаз, удаляясь в чащу, где компанию могли составить разве что лукотрусы. А вот в дождливые дни скитаться было не просто неуютно и промозгло, но и опасно для его состояния. Северная влажная прохлада окутывала, раздражала и, казалось, проникала в самое нутро, грозила сковать не хуже мороза. Осень он провёл в гордом протестном раздумье о навеки утраченной любви. С наступлением зимы он уж было решил, что прогулки придётся навсегда прекратить, а с ними закончится и его существование, но вовремя завёл знакомство с кентаврами. Те указали ему дорогу к холмам и скалам, где можно было спрятаться в пещерах от самой лютой непогоды. Он гордился молчаливой дружбой с кентаврами — этими гордыми, сильными и быстрыми существами, которые, как и он, старались держаться подальше от людей.

У него было время, чтобы обдумать прошлое. Много времени и бездействия. Больно, когда предмет твоего восторга не подозревает о твоих чувствах и холоден к тебе. Больно, когда ты становишься не нужен. Когда, несмотря на годы преданности, от тебя отказываются, тебя сдают в утиль просто потому, что ты не вышел наружностью. Сейчас-то он понимал, что был ей не пара. А тогда видеть почти каждый день её безупречный силуэт, наслаждаться её яркостью, заметностью, правильностью форм казалось привычным счастьем. Она была модной, современной, излишне громкой и строптивой. А он слишком старомодным, немного потрёпанным, осипшим и уставшим — ну а что поделаешь, жизнь такая! Всё время куда-то спешил, часто против воли, не разбирая дороги, жил по чужой указке, не осознавая, как мимолётна радость встречи… Стоять в саду и слышать издалека, как она возвращается домой. Скрип калитки, шум гаражной двери. Он видел её сквозь прутья забора. Иногда — реже, чем хотелось — оказывался рядом с ней. Так близко, что ощущал её тепло, но, конечно же, никогда к ней не прикасался.

Расставание было неожиданным и горьким… Он оказался на краю гибели, но его спасла магия. Он был на грани уничтожения, когда тело вот-вот распадётся на бессмысленные куски, а вместо этого обрёл вторую жизнь, получил новую душу и научился летать.

Тосковал ли он по ней сейчас? Да, но не так, как в первые недели после разлуки, когда его душил страх: он больше её никогда не увидит и не услышит. Не ощутит её тепло… Потеряет из виду и не сможет найти. А потом пришло прозрение: встреча невозможна, он стал другим. Он не сможет специально поехать в сторону знакомой окраины, чтобы полюбоваться ею издалека, потому что вынужден скрываться. Раньше он был просто терпеливым служакой, а теперь стал гордым и важным. И благодарным — тому, кто его спас.

Он не хотел подводить своего спасителя, потому что подозревал, что тот ради него нарушил закон. Они провели вместе много приятных часов, изучая друг друга. Он наконец-то был по-настоящему кому-то интересен. Его изучали, им восхищались, его наполнили магией…

За зиму в нём поубавилось спеси, и он стал подумывать о возвращении. Если бы не кентавры и школьный лесничий-полувеликан, совсем бы одичал. Хагрид иногда говорил с ним, как говорил с лесными обитателями вроде Арагога. Немного рассказывал о том, что происходит.

Навещать паучиху вошло в привычку. Он стал медленно пробираться в сторону её норы, поругивая плотный кустарник и валежник. Лесные шорохи превращались в стрёкот и тихое потрескивание сотен маленьких и не очень лапок: это её дети спешили на охоту. Он их, конечно же, не боялся.

Пора бы ему было вернуться, но стыд за своё своенравное поведение не позволял этого сделать.

Клёкот жвал, голоса…

Голосов следовало сторониться, однако эти показались неприятно знакомыми… И тревожными. Пожалуй, даже испуганными. Голос Арагога еле различим, а вот мальчишек не узнать невозможно. Крик ужаса…

Скрепя сердце и скрипя всем своим заржавевшим от одиночества и бесполезности нутром, он поспешил на выручку — в первую очередь, из благодарности к тому, кто подарил ему вторую жизнь. Но больше слушаться этих дурачков он не собирался. Слишком долго он жил по чужой указке, покорно исполняя чужую волю, потому что не мог не подчиниться. Теперь он помогает им по собственной воле, на своих условиях.

Он не ошибся — эти двое снова влипли. Видеть удивлённые, радостные лица мальчишек было ужас как приятно. Притормозив за их спинами, он распахнул скрипучие дверцы, дождался, пока мальчишки запрыгнут в салон, и дал задний ход. Двинул что есть силы по хорошо знакомым тропинкам прочь от паучьей волны. Собирался взлететь, но среди сосен не полетаешь, да он и не практиковался давно — знал от Хагрида, что подвёл хозяина, пролетев без чар невидимости над головами лондонцев. Он не без удовольствия и злорадства смотрел на перепуганные лица знакомых оболтусов. Вообще-то, раньше пауки его не трогали, а тут пришлось постараться, чтобы остаться целым — азарт погони пробудил в нём давно угасший интерес к скорости.

Конечно же, паучьё проиграло.

Выбросив мальчишек на опушке, он деловито захлопнул дверцы, фыркнул для острастки, погасил фары и уже было направился в сторону леса, как заметил неподалёку странный силуэт, похожий на автомобиль. Подкатил поближе.

Карета? Такие в Лондоне редко встретишь, разве что по особым случаям, когда королеве во дворце не сидится.

Мигнул фарами. Правда, карета.

Образ любимой красной “Альфа Ромео,” некогда жившей по соседству, неожиданно померк. Его новая избранница показалась невероятно притягательной. Приятные изгибы, изысканные округлые формы — немного старомодные, но не без шарма. Спереди — причудливые фонари. Тоже не юна, но в прекрасном состоянии. Она не станет вилять хвостом у него перед носом, с места набирая скорость, не станет подрезать на поворотах... Только как подкатить к такой загадочной красавице?

Вдруг карета, потревоженная светом, чуть покачнулась, подалась вперёд — или ему показалось? Нет, не показалось. Одна дверца призывно приоткрылась, но тут же кокетливо захлопнулась. Конечно, в школе магии и карета должна быть магической — и наверняка в ней колдовства больше, чем в нём, ржавом старомодном форде.

Чтобы разглядеть её получше, он снова включил фары. Она была ослепительна.

Интересно, сможет ли она передвигаться сама, без лошадей?

Словно отвечая на его немой вопрос, карета медленно развернулась и с достоинством укатила в сторону замка. Скрылась во тьме, не издав ни звука, грациозно крутанув высоким колесом.

Он погасил фары, постоял в темноте. Ему показалось, что она наблюдает за ним из глубины арки.

И тогда он решил проявить себя во всей красе — разогнался и взлетел на небольшую высоту, надеясь, что смотрится элегантно и гордо на фоне звёздного неба. Простор и скорость опьяняли. Заложив крутой вираж, он едва не потерял управление прямо над стоявшей внизу хижиной, но вовремя выправился, скрипнув заржавевшей дверцей. И вдруг в этот момент в салоне заиграло давно молчавшее радио. Томный женский голос затянул что-то лирическое.

Решив, что для первого знакомства достаточно, он сделал новый круг, чуть ближе к тёмной арке, а затем повернул в сторону Запретного леса. Не удержался — издалека вновь мигнул фарами. Голос внутри запел непонятное: "Парни, бейте бладжеры сильнее и зажмите этот квоффл". Душа вторила бодрой мелодии.