Письма домой (джен)

Осень 11 года Восьмой эпохи

За распахнутым настежь окном учебного класса шелестел прохладный дождь. За его спиной неслышно и незаметно подкрадывался вечер. Полшестого, кажется: пять часы в парадном холле пробили уже давно, а получасовой удар Каис, задумавшись, пропустил.

Полшестого… Осталось полчаса до окончания времени, отведённого на приготовление уроков. Начиналось это время в три, и большинству хватало двух с половиной часов, поэтому последние полчаса кадеты обычно тратили на письма.

В Вайклемский кадетский корпус поступали сыновья аристократов, древних семей и старших офицеров со всех концов Санварской империи от Фрагнара до Оргосса и от Дарамизии до Приесты. Видеться с семьями в учебные месяцы мало кто мог, поэтому письма, как правило, составлялись всю неделю и больше походили на дневники.

Элраин Келлас, первый сын правителя Оргосса, к примеру, расписывал каждый свой день, особое внимание уделяя успехам. Каис подпёр голову рукой и повернулся боком к парте, чтобы видеть, что пишет Элраин, сидящий слева от него. Перед Келласом лежало пять исписанных ровным почерком листов, и часть была закрыта рукой. Со своего места Каис мог видеть только кусок четвёртого.

«Глубооуважаемый отец!

Продолжаю своё письмо. Сегодня мы писали контрольную работу по раифаарскому языку. К моему величайшему сожалению, я был недостаточно хорош и допустил две ошибки в спряжении неправильных глаголов. Однако сегодня нам стали известны оценки за контрольную работу по геометрии, о которой я сообщал на вчерашнем листе. Так вот, эта моя работа была признана безупречной. Кроме того, сегодня на фехтовании проводились отчётные поединки, и я одержал победу над обоими своими соперниками…»

Элраин повернул голову, и Каис тут же перевёл взгляд на окно. Он созерцал дождь — странное занятие, но вполне достойное.

Элраин пропустил букву в «глубокоуважаемом отце». Будь это черновик сочинения, Каис предупредил бы об этом, однако он никогда никому не признался бы в таком постыдном деле, как чтение чужих писем.

Неприятное чувство оставило прочитанное… Отец самого Каиса тоже требовал доклада об успехах в учёбе, но никогда — настолько подробных. Иногда Каису даже казалось, что отец спрашивал, потому что это была его обязанность. У Элраина явно был иной случай.

Каис встал, закрыл учебник истории, почему-то всё ещё открытый (параграф 3, «Северные войны 4800-х годов Седьмой эпохи»), и медленно подошёл к окну. Около окна было сыро и холодно — дождь не прекращался, а солнце уже не грело. Обхватив себя руками за плечи, Каис направился к доске.

Первый ряд, вторая парта. Аосан Контрэ — почти тёзка Каисова младшего братишки, с поправкой на диалект — корпел над сочинением «Роль Марноны в Северных войнах 4800-х годов Седьмой эпохи». Сам Каис только что закончил такое же про Фрагнар — расписывал, сцепив зубы, как Орден Белого пламени гонялся за колдунами Объединённого войска Ирго и Зашфаронга. Про деда своего рассказывал — не уникум, тут у половины кадетов родственники в учебнике истории отметились.

Первый ряд, первая парта. Нолдос Тигг собирал кораблик из тетрадного листа. Он тоже писал про Фрагнар, но про то, что не связано с Орденом.

Второй ряд, первая парта. Беллер Гетриль обложился учебниками со всех сторон, но, судя по тому, что перед ним лежал отдельный лист бумаги, а не тетрадь, писал всё-таки письмо.

Каис постоял некоторое время у доски, безотчётно корябая на ней меловую бабочку, потом стёр её и всё-таки подошёл поближе к Беллеру.

Наверху стопки учебников лежало сочинение о роли Лэдда Ррау в изучаемых войнах.

— Лэдд Ррау? — не удержавшись, спросил Каис.

Беллер поднял голову, заправил за ухо выбившуюся прядь и объяснил:

— На Оргосс даётся две темы: «Анэн Нокиалль Келлас в период Северных войн» и «Причины незначительного участия Оргосса в Северных войнах». Нас трое: Элраин, Тассар и я.

— Но в списке полно других тем… Я точно видел там общую «Причины Северных войн».

— Гномам были нужны приестийские месторождения, — буркнул Беллер. — У меня больше вопросов к участию Ирго, но нужной мне темы в списке не было. Я взял самую близкую.

— Зануда, — донеслось сразу из нескольких углов.

Беллер скривился и, уточнив «Это всё?», вновь склонился над письмом. Каис опять бесстыдно заглянул в чужие строки, идеальные, как в прописи.

«Здравствуй, любимая мачеха!

В последнем письме ты огорчилась, что я мало пишу тебе. Прости меня, но, если я пишу много, моё письмо превращается в бесконечный список причин, почему я ненавижу первого брата, а это огорчает тебя ещё больше. Последнее, чего я хочу, — причинять тебе боль.

Ограничусь тем, что Элраин опять списал у меня геометрию. В остальном всё хорошо: я учусь, с лошади больше не падал (и даже не сломал брату нос за то, что он тебе об этом сказал). Всё в порядке.

С уважением,

Беллер».

Каис отвернулся. Он только что заглянул дальше, чем можно было бы объяснить даже бесстыдным любопытством. Беллер был сиротой: его мать умерла весной их первого года обучения, а отец, хоть и оплачивал образование, сына своим не признавал. То есть никто, конечно же, старательно ничего не знал, но Беллер, хоть и имел русые волосы вместо иссиня-чёрных, лицом очень походил на Элраина. Даже веки у него были тёмные, будто подведённые карандашом — совсем как у Келласов.

Так или иначе, а Беллер всё же не был одинок — с ним хотя бы мачеха переписывалась. Каису было некому отправить письмо.

Вернувшись к своей парте, он собрал учебники и тетради в сумку и, закинув её на плечо, вышел из класса.

Прошло почти десять месяцев с последней Ночи Святой Керлины, которую Каис встретил с семьёй, и около четырёх месяцев с поездки в форт Роньез к отцу. Тогда Каис обещал ему написать матери, что отец был ранен в бою, но выжил и скоро вернётся. Написал. И тут же разорвал письмо в клочки.

Отец возглавлял боевые части Ордена Белого пламени, охотников на колдунов. Каис примерно год назад обнаружил, что сам обладает каким-то даром. Весной ему исполнилось двадцать пять⁽¹⁾, а значит, он не имел больше права возвращаться во Фрагнар. Там колдуна ждал костёр.

Каис не мог позволить себе опозорить отца и совершенно не хотел умирать, поэтому принял единственно верное решение: уйти и больше не возвращаться. Для семьи его больше не существовало.

Лишь раз он едва не повернул назад — когда летом ездил к отцу после почти проигранного Орденом боя с чудовищем совсем рядом с Вайклемом. В тот день на Каиса ледяным дождём вылилось понимание: отец знал. Знал и, должно быть, проклял своего старшего сына.

Дождь усилился — теперь он яростно колотил в стёкла. Стоило Каису замереть у распахнутого окна на лестнице, как рубашка тут же промокла. Надо было уйти, но Каис замер, глядя на обрывистый берег в чёрной вечерней дымке. Мысли в голове как-то разом кончились, остался только огонёк светящейся бабочки, порхавшей по комнате братишки. Каис тогда не удержался, показал ему своё первое колдовство. Теперь оно — по крайней мере, в его собственной голове — упорно пыталось превратиться в ярко пылающий костёр.

Вдруг за спиной раздалось отчётливое покашливание. Каис вздрогнул и обернулся. Рядом с ним, держа в руках пару книг, видимо, не поместившихся в сумку, стоял чем-то очень раздражённый Беллер.

— Позвольте спросить, кадет Гелиг, что такого вы обнаружили в моём письме, что удрали из классной комнаты до срока и в слезах?

Каис провёл пальцами по веку. Он был уверен, что не плакал — давно не по возрасту. Перед тем, как заглянуть в письмо Беллера, он подходил к окну, так что это мог быть дождь. Просто дождь.

— Приношу извинения, кадет Гетриль, с вами и вашим письмом моё состояние никак не связано.

Беллер всегда обращался на «вы» и предельно вежливо к тем, кто вызывал его недовольство. Раньше эта привычка казалась Каису смешной, но сейчас он вдруг понял, что так гораздо легче разговаривать. Приносить извинения легче, чем просить прощения.

Беллер, впрочем, всё ещё был недоволен. Каис тяжело вздохнул — и кому он это вверяет? — и зажёг на ладони злополучную бабочку. На грани дождя она беспомощно трепетала, совсем не походя на костёр. Беллер удивлённо вздёрнул бровь, снова заправил прядь за ухо, как будто не выглядел до этого порядочным кадетом, и молча кивнул.

— Я уже почти год не пишу семье, — признался Каис, чтобы не оставлять недосказанностей.

Беллер ещё раз кивнул и, так ничего и не сказав, зашагал вверх по лестнице. Каис сжал руку в кулак, уничтожив несчастную бабочку, и поплёлся за ним. Пора наконец привыкнуть, что не только Каиса для семьи больше нет, но и семьи для Каиса.

1) Именно это время знаменует у людей Милинта совершеннолетие. (Прим. хрониста)

Вернуться к тексту