Последний рейс на Юпитер (джен)

Начало космической эры навсегда изменило человечество. Пока освоение ограничивалось околоземной орбитой и ближайшим спутником, всё шло относительно спокойно. Настоящие перемены начались, когда первые миссии отправились в дальний космос.

Учёные давно предупреждали: земной организм не выдержит воздействия космического излучения без защиты. Однако любую теорию необходимо было подтвердить на практике. И только когда более двадцати космонавтов погибли в мучениях от лучевой болезни, корпоративный сектор, встревоженный репутационными и экономическими потерями, наконец, выделил средства на создание полноценной системы защиты для межзвёздных кораблей.

Со временем решение было найдено. Теперь экипажи, уходившие за пределы магнитного поля Земли, не умирали в течение первых недель — это уже считалось прогрессом. Тем не менее, продолжительность их жизни оставалась заметно ниже, чем у их земляков.

После выхода в отставку космонавтам предоставляли щедрое содержание, собственное жильё и бесплатное медицинское обслуживание — как для них самих, так и для членов их семей. Такие меры делали их весьма желанными партиями в любой стране мира. Обеспеченные, уважаемые, они без труда находили спутников жизни и быстро заводили семьи.

Первыми тревожные сигналы заметили спецслужбы — лишь спустя тридцать лет после начала массовых полётов в дальний космос. Дети тех, кто побывал за пределами планетарной системы, рождались... другими. Внешне они ничем не отличались от обычных людей, но все — без исключения — обладали необычными, псионическими способностями.

Явление начали активно изучать — и вскоре выяснились крайне тревожные подробности. У детей космонавтов из дальнего космоса была иная модель ДНК, отличное химическое строение тканей, ускоренные мыслительные процессы, повышенные физическая сила и выносливость. Но главное — они обладали значительно большей продолжительностью жизни и поразительной устойчивостью к воздействию космического излучения.

Казалось бы, это открытие должно было стать праздником науки, шагом вперёд в эволюции человечества. Но не тут-то было.

Выяснилось, что в каждой паре, где один из супругов — бывший дальний космонавт, рождались исключительно такие «изменённые» дети. А в семьях, где оба родителя участвовали в межзвёздных миссиях, эффект только усиливался. Дети этих детей, достигнув зрелости и вступив в брак, также рождали мутантов — без исключений.

Пока продолжались научные исследования, успело вырасти уже третье поколение — и их численность неуклонно росла.

Общество взбунтовалось.

Массовое негодование выплеснулось на улицы и в медиа: какие-то мутанты — дети космонавтов! — живут дольше, сильнее, умнее и выносливее, чем уважаемые граждане, политики, лидеры общественного мнения. Это воспринималось как вызов самому понятию человеческой нормы. Это было возмутительно!

Под давлением общества были приняты экстренные законы и поправки. Мутантов лишили гражданских прав. Им запретили участвовать в выборах, а их детей обязали воспитывать исключительно в государственных учреждениях.

К счастью, до массового изъятия младенцев из семей дело не дошло. В специальные приюты отправляли только тех детей, которые были сиротами или от которых отказался оставшийся в живых родитель.

Взрослым мутантам разрешалось осваивать только космические профессии. И только такие. Их будущее связывали исключительно с внеземными колониями, которые сами же и начинали проектировать и строить.

Но пока первые поселения ещё существовали лишь на чертежах, на Земле уже начались рейды и грабежи. У пси-мутантов отбирали дома, унаследованные от родителей. Целые семьи выселяли, выгоняли на лунные базы и станции — в суровые лагеря на границе между мечтой и отчаянием. И это притом, что большинству из них ещё только предстояло построить хоть какое-то жильё за пределами родной планеты.

На Земле окончательно утвердилась жёсткая дискриминация. Пси-мутанты стали изгоями — терпимыми лишь постольку, поскольку приносили пользу в освоении космоса. Но даже в этих условиях они выжили. И не просто выжили — они перенесли переселение без единой жертвы.

Тем временем на Луне начали расти первые города, построенные псионами — для себя и себе подобных. Вдали от ненависти и предрассудков, на серых равнинах обратной стороны спутника, навсегда скрытой от взглядов с Земли, псионеры начали строить новую цивилизацию.

Во время раскопок под поверхностью Луны были обнаружены таинственные останки древних баз — сооружений, чей возраст терялся в догадках. Эти загадочные комплексы стали основой для будущего крупнейшего лунного города — Лунаполиса.

Центральную часть нового города венчал прозрачный купол из сверхпрочного материала, выдерживающего космическое излучение и перепады температур. Сквозь него открывался завораживающий вид на звёздное небо — мириады далеких солнц и галактик.

Ночью, когда вся колония погружалась в тишину, купол словно шептал: «Наш новый дом ждёт нас», — и звёзды светились чуть ярче, словно в ответ.

Здесь, под этим куполом, выросла Эмма Кехер.

Как и большинство детей нового поколения, она родилась на Земле — в семье космонавта дальнего космоса. Её отец, Гельмут Кехер, был одним из первопроходцев новой эры. Он женился уже в зрелом возрасте и, как это часто случалось с «дальними», прожил после возвращения на Землю недолго. Его организм, не приспособленный к мутациям, не выдержал — он умер, когда Эмме ещё не исполнилось и трёх лет.

О матери Эмма не знала ничего. Та, отказавшись от ребёнка, наложила официальный запрет на разглашение своего имени. Так с первых дней Эмма жила с тенью неизвестности, пустым местом в графе «мать» и с фотографией отца, который казался ей вымышленным героем далёкой легенды.

После смерти отца, согласно новым законам, Эмму перевели в один из лунных приютов. Именно там она прошла весь путь взросления — от холодных казённых стен до выпускного с отличием. Её таланты к пространственному мышлению и работе с техникой были замечены рано, и в шестнадцать она поступила в техническое училище. Там получила специальность пилота гражданских линий.

Прошёл год с тех пор, как началась её обязательная пятилетняя отработка — неизбежный этап в жизни любого псионера. И хотя формально это называли «гарантией адаптации», на деле это был простой механизм ограничения свободы: пять лет на службе Службы внешних сообщений, пять лет под контролем систем.

Но Эмма не жаловалась. Она научилась не жаловаться. Вместо этого молча смотрела на звёзды и мечтала: о полётах, о настоящей свободе, о том, что однажды сможет выйти за пределы даже Лунаполиса. Туда, где заканчивались карты.

Ранее Эмма работала на стандартном маршруте: Марсианская база — Грузовой терминал «Луна-1» — Земля. Рейсы были регулярные, предсказуемые, с минимальным риском — идеальное место для начинающего пилота. Но теперь всё изменилось.

Новое назначение пришло внезапно, и оно буквально обожгло её своим содержанием: станция “Юпитер”. Добывающая платформа, дрейфующая в верхних слоях газового гиганта, за пределами допустимого для человеческой жизни.

Юпитер — не просто планета. Это колосс из бурь и гравитации, издавна внушающий страх даже закалённым лётчикам. Подлететь к нему означало войти в царство стихий, где любое оборудование трещало под давлением, а корабль скрипел, будто стонал. Обычного человека раздавило бы ещё на подлете к станции. Даже мутант имел лишь шанс выжить — и только в специально адаптированном комбинезоне, усиленном психоактивной броней.

Шанс. Эмма почти расхохоталась, когда прочитала формулировку. Кто-то на верхах явно очень её не любил. Или хотел от неё избавиться.

Взрослые мужчины-псионы — ветераны с боевым опытом и десятками часов в ближнем гравитационном поле Юпитера — не летали туда более двух раз. А она? Она — двадцатиоднолетняя девушка с хрупким телом и лицом подростка, разве что с глазами, слишком серьёзными для своих лет.

Справится ли она? — вопрос звучал внутри её головы как медленный отсчёт перед прыжком в бездну.

Представитель корпорации, высокий человек в дешёвом синтетическом костюме, даже не удосужился скрыть своё презрение. Он окинул её оценивающим взглядом, сплюнул на пол ангара — густо, со щелчком — и ухмыльнулся, словно поставил жирную точку в приговоре.

— Это ценный груз: роботизированные комплексы для добычи газа. Только попробуйте, мисс Кехер, не вернуться, — протянул он с ленцой, но в голосе прозвучала угроза. — Станция не простит убытков.

Его слова — холодные, как металл корпуса корабля, — повисли в воздухе. Эмма ничего не ответила. Только кивнула. Потому что знала: если скажет хоть слово — выдаст страх.

Но в глубине души, под бронёй воспитания и тренировок, уже зарождалась решимость. Если кто-то рассчитывал сломать её, он явно плохо её знал.

Девушка дважды, с предельной тщательностью проверила все системы своего грузовоза. Опыт подсказывал: если что-то сломается вблизи Юпитера, помощи ждать неоткуда. По личной просьбе — и не без давления со стороны профсоюза защиты псионов — ей выдали грави-релаксационную капсулу. В ней можно было отлежаться во время полёта, а также во время разгрузки и погрузки, которые должны были выполнять роботы.

Хотя… «роботы», конечно. Вот где действительно можно пожалеть, что искусственный интеллект в дальнем космосе оказался чуть менее чем бесполезным. В любой экстренной ситуации, где требовалась хотя бы тень креативного мышления, автопилоты и автоматические системы действовали строго по протоколу. А земные корпораты терпеть не могли убытков.

«Зачем тратиться на дорогостоящее оборудование, — с горечью думала Эмма, — если можно взять пси-мутантов и выжать из них всё по программе пятилетней отработки?»

В училище им рассказывали, что раньше отработка длилась десять лет. Но с ростом численности псионов и их всё более весомым голосом в политике и экономике этот срок сократили вдвое. Хотя среди её одноклассников ходили упорные слухи: дело вовсе не в «росте влияния», а в банальной нехватке рабочих мест. У корпораций попросту не было столько заданий для космического контингента. Более того, поговаривали, что псионы начали создавать собственные предприятия, рабочие места и даже маршруты — для своих и ради своих.

Эмма устало откинулась на спинку кресла и посмотрела в иллюминатор. В глубине души она не верила, что кто-то из «своих» когда-нибудь действительно придёт ей на помощь. Пока что — только пустота, холод и Юпитер, чья тень медленно приближалась к её судьбе.

После взлёта Эмма решила немного поспать. Полёт предстоял долгий, фотонные двигатели работали стабильно, защитное поле держалось на нужных параметрах. Всё шло по плану.

В своей крошечной каютке, уставшая, но всё ещё насторожённая, она заснула и проспала шесть часов без перерыва — редкая роскошь для тех, кого судьба загнала на Юпитер. До гиганта оставалось почти двадцать четыре земных часа, а с учётом облёта по орбите и стыковки со станцией — все тридцать два. Эмма собиралась использовать это время с пользой: повторить курс астронавигации и подготовиться к вступительным экзаменам в университет.

«Должна же быть в жизни хоть какая-то мечта?» — подумала она, листая текстовые модули на планшете.

Когда Эмма была маленькой, мечты у неё были совсем другие. Тогда она грезила о семье. Верила — может, наивно, — что за ней когда-нибудь придёт отец… или хотя бы кто-то из его родственников. Но никто не пришёл. Годы одиночества, равнодушие воспитателей, постоянное чувство ненужности — всё это закалило её, но и оставило рубцы. Особенно жгло одно: мать ещё при отказе от ребёнка подписала запрет на упоминание своего имени.

Только после перевода в Лунополис, в специализированное учреждение, где директором была женщина-псион, а весь персонал — такие же, как она, что-то в Эмме начало меняться. Её больше не пугали ночные кошмары. Никто не называл её «дефектной», никто не заставлял стыдиться своих способностей. Из забитого, запуганного волчонка девочка постепенно превратилась в добрую и отзывчивую юную женщину. Там она впервые узнала, что такое дружба и взаимовыручка. Не показная, а настоящая — когда один за всех, и все за одного.

Любить — по-настоящему, открыто и без страха — ей было всё ещё трудно. Слишком глубоко сидело предательство матери. Но у неё были друзья. И именно они — не луна, не звёзды, не амбиции — были её настоящим якорем.

Эмма открыла глаза и посмотрела в иллюминатор. Космос был темен, как будто укрыт одеялом из глубокой, вневременной тишины. Но в этом холоде и пустоте она искала не страх, а дорогу.

Приближение Юпитера стало ощущаться уже к концу первых суток полёта. Пространство вокруг словно утяжелилось. Давление возрастало с каждым часом, тело начинало сопротивляться движению. Тупая головная боль стучала в висках, и даже простая попытка встать с кресла превращалась в испытание. Эмма с трудом передвигалась по отсеку, будто ноги были налиты свинцом.

А ведь впереди ещё оставались облет планеты, ручная стыковка — и никакого автопилота. Он был бесполезен в этих условиях: слишком много нестабильных факторов, а любая ошибка могла стоить жизни. Эмма дважды, с напряжением в пальцах, проверила грави-релаксационную капсулу и загрузочную систему — роботы-погрузчики были готовы к работе.

Чем ближе был подлёт к орбитальной станции, тем тяжелее становилось движение. В какой-то момент она уже не могла встать — гравитация Юпитера буквально пригвоздила её к креслу пилота. Даже с компенсационным костюмом давление ощущалось как железный пресс, сжимающий тело.

Стыковка прошла почти в автоматическом режиме, но контроль оставался на ней. Последние команды отдавались сквозь усилие — каждый жест, каждое нажатие требовали нечеловеческой концентрации. Как только сигнал стыковки подтвердился, она запустила протокол выгрузки и активировала роботов. Всё работало. Всё в норме.

Теперь — главное: дотянуть до капсулы.

Ползком, цепляясь за поручни, с застывшей болью в мышцах, Эмма добралась до грави-релаксационной капсулы. Ввалилась внутрь, включила компенсацию и установила таймер восстановления. Уже не думая, не чувствуя, она провалилась в сон.

Проснулась она от навязчивого писка сигнала. Над капсулой навис робот-координатор, его монотонный голос повторял сообщение о внештатной ситуации. Эмма с усилием приподнялась, взглянула на таймер. До завершения выгрузки, установки оборудования и обратной загрузки добытого газа оставалось ещё два часа. Всё должно было занять не больше восьми — а прошло только шесть.

Она с тоской подумала, что не сможет сразу отстыковаться и уйти в обратный путь, как надеялась. Тело всё ещё болело, мышцы ныли, но гравитационное давление ослабло, и капсула выполнила свою задачу — она могла двигаться, хоть и с трудом.

С тяжёлым вздохом она открыла капсулу. Тёплый воздух оттуда ударил в лицо, сменившись прохладой отсека. Девушка выбралась наружу, медленно пошла к месту, где робот сообщил о проблеме.

Сложности оказались куда серьёзнее, чем она ожидала.

У стыковочного отсека её корабля стояли двое. Фигуры в тяжёлых гладких скафандрах из редких сплавов, полностью компенсирующих гравитацию, выглядели чужеродно — не как техника станции и уж точно не как стандартные служебные модули. Эмма невольно сравнила их костюмы со своим. Её казался костюмом дешёвой наземной спасательной службы по сравнению с их внеземными бронескафандрами — словно легковушка рядом с военным космолётом.

Её дыхание сбилось. Кто они? Откуда?

Девушка сделала шаг вперёд — и тут почувствовала, как по верхней губе что-то потекло. Тонкая струйка крови из носа — внезапная, ледяная. В глазах потемнело, уши заложило, и мир рассыпался на серые пятна.

Сознание ушло в темноту.

Очнулась она в незнакомом отсеке, окружённая белыми, почти сияющими поверхностями. Стены казались гладкими и мягкими на вид, словно были вылиты из единого материала. Свет был ровным, рассеянным, без источника — будто сама атмосфера излучала его.

Эмма медленно повернула голову, позволяя глазам привыкнуть к яркости. Она лежала на мягком, непривычно высоком ложе. Гравитация ощущалась как земная — ни тяжести, ни слабости, только идеальный баланс. Что удивительно, чувствовала она себя великолепно: боль исчезла, тело словно восстановилось.

Не вставая, Эмма закрыла глаза и сосредоточилась. Псионика — её врождённая особенность — была слаба по сравнению с талантами сильнейших псионов, но кое-что она умела. Ощущения потекли как вода по гладкой поверхности: близко, почти рядом, она нащупала разум. Один. Непривычный. Ментальный фон казался… странным. Не враждебным, не опасным, но чуждым. Эмма сосредоточилась глубже, нащупывая оттенки эмоций, пытаясь понять намерения. Волна вежливого, даже доброжелательного внимания коснулась её сознания. По крайней мере, она так поняла — эмпатия псионов часто зависела от контекста.

Раздался звук — плавный шорох шагов. К ней подошёл гуманоид.

Мужчина — по всем признакам — был среднего возраста. Бело-серая одежда с непонятными знаками различия выглядела строго, функционально. Медик? Вероятнее всего. Эмма мгновенно сформулировала мысль: «Я в медотсеке... чужого корабля».

Он не был человеком. Кожа — чуть сероватая, с лёгким холодным оттенком. Глаза — перламутрово-жёлтые, со зрачками, похожими на тонкие овалы. Вместо ресниц — гладкая кожа, а под веком — третье, мигающее поперечное веко, механически прикрывающее глаз. Всё в нём говорило о другом пути эволюции.

Но при этом он был пугающе близок к человеку. Черты лица — симметричные, кости черепа — знакомой формы, и даже выражение лица можно было читать: сосредоточенность, лёгкое беспокойство. Волосы — светлый, почти белый «ёжик» — были только на голове. Никакой растительности на лице.

Теплокровный… температура тела как у нас… даже запах — нейтральный, почти стерильный, но не чужеродный… — мысленно отметила Эмма.

И всё же, несмотря на биологическое сходство, он был другим. И этот факт вдруг ударил по ней холодной волной. Она — одна. Где-то очень далеко от людей. На борту неизвестного судна. И всё, что у неё есть, — это пси-способности, капля разума и мужчина с перламутровыми глазами, наблюдающий за ней с почти человеческим вниманием.

Мужчина не спешил приближаться вплотную, давая Эмме время его рассмотреть. Когда она наконец подняла на него взгляд и встретилась с его странными — но не злыми — глазами, он заговорил. Язык был абсолютно незнаком, наполненный гортанными модуляциями и необычной мелодикой, но звучал удивительно приятно, особенно в его бархатистом, спокойном голосе.

Почти мгновенно в её слуховом канале включился автоматический переводчик — не её, чужой, более совершенный. Сухой, безэмоциональный механический голос заговорил на русском:

— Вы в безопасности. Вы на борту нашего судна. Ваше здоровье вне опасности.

Слова были точны, спокойны, без давления — но Эмму заботило совсем не это. Не своё состояние она считала приоритетом.

— А что с моим кораблём? — спросила она на том же русском. Акцент был лёгкий, привычный для тех, кто вырос в Лунополисе, где половина жителей говорила именно на этом языке.

Инопланетянин не ответил сам — видимо, дал команду системе. Переводчик заговорил снова:

— Ваш корабль взят на буксир. Погрузка оборудования завершена. Согласно записям ваших погрузчиков, все операции проведены в пределах штатных параметров. Наши специалисты были вынуждены скорректировать их память и удалить визуальные данные, связанные с нашим присутствием.

Эмма слабо улыбнулась и выдохнула почти с облегчением. Значит, груз цел. Оборудование установлено. Долги корпорации — вне её спины. Это было главное.

И тогда он — незнакомец, инопланетянин, чужой — вдруг улыбнулся ей в ответ. Тепло. Почти по-человечески. Нет, даже больше — по-домашнему. Эта улыбка неожиданно напомнила ей любимого учителя математики в школе Лунополиса: тот тоже умел смотреть на детей, словно видел в них не уставших сирот, а людей с будущим.

— Вы действительно здоровы, — прошелестел голос переводчика, передавая слова инопланетного медика. — Но вам необходимо отдохнуть. Когда проснётесь, вас выпустят, и вы сможете пообщаться с нашими специалистами.

Голос был всё таким же ровным, даже немного ласковым — но за машинной гладкостью чувствовалось чьё-то живое участие. Эмма не успела даже полностью осмыслить фразу, как мужчина шагнул ближе, легко наклонился и одним пальцем коснулся её лба.

Тепло. Мягкое, струящееся, как солнечный луч сквозь белое облако. Ни боли, ни страха. Ни секунды сомнений.

И в тот же миг веки Эммы тяжело опустились. Тело обмякло, разум словно погрузился в глубокую, шелковистую темноту. Сон был неестественно лёгким, исцеляющим. Никаких сновидений, никакого времени — только полное, блаженное забвение.

И впервые за долгое время — без ощущения угрозы.

Эмма проснулась отдохнувшей — не осталось и следа от той изнуряющей усталости, что чувствовалась при первом пробуждении. На этот раз к её ложу подошла женщина-медик. Девушка с любопытством разглядывала незнакомку: волосы на голове были такими же жёсткими, как у вчерашнего мужчины, но более тёмными и уложены в замысловатую прическу. Янтарные глаза отливали лёгким перламутром, а облегающая униформа не оставляла сомнений в том, что перед ней представительница женского пола.

Женщина-медик тепло улыбнулась и предложила позавтракать. Эмма, заметив, что её комбинезон вычищен до блеска, оделась и последовала за новой знакомой. Та провела её в просторное помещение со столами, показала, как пользоваться автоматической раздачей пищи, и помогла выбрать еду в соответствии с медицинскими рекомендациями.

После завтрака та же женщина сообщила, что капитан корабля и его помощник ждут встречи с ней. Землянке ничего не оставалось, как последовать за провожатой.

В достаточно просторной, но аскетичной каюте Эмму ждали двое мужчин. Они были одеты в серо-графитовые комбинезоны с вставками защитного цвета — строгая, функциональная форма, в которой угадывалась военная выправка. У девушки сразу возникло стойкое ощущение, что попала она на допрос, а не на дружескую беседу.

Первым заговорил старший из них — о его возрасте говорили тонкие морщины у глаз и короткий белый ежик волос, придававший лицу суровую решительность.

— Рады приветствовать вас на нашей станции. — Его голос был ровным, но слишком официальным, чтобы успокоить. — Нам бы хотелось подробнее узнать, как вы оказались на борту грузового судна на орбите планеты с самой высокой гравитацией в вашей системе?

Второй мужчина, заметно моложе и с внимательным цепким взглядом, молчал, но напряжённо наблюдал за каждым движением Эммы. В голове у девушки тут же возникла тревожная догадка: безопасник. И от этого стало не по себе.

— Это… это мой корабль. То есть он закреплён за мной, — начала она, пытаясь говорить спокойно. — Я выполняла стандартный рейс: доставка оборудования и вывоз добытого сырья.

Ответ не удовлетворил собеседников. Вопросы продолжились — методичные, точные, будто написанные по протоколу. Вскоре Эмма поняла, что скрывать бессмысленно. И рассказала всё. Настоящее всё.

О том, как оказалась в приюте. Пришлось объяснять, что вообще такое приют и зачем на Земле собирали детей с проявлениями пси-отклонений. О законах, принятых для контроля над пси-мутантами. О системе принудительной отработки на корпорации, о миссиях, от которых нельзя отказаться, даже если они смертельно опасны. Она говорила тихо, но уверенно, чувствуя, как в груди постепенно сжимается что-то тяжёлое — всё, что она так долго держала в себе, теперь лежало перед ними как открытая рана.

Наконец безопасник задал вопрос:

— Вам сколько лет?

— Двадцать один. Я уже совершеннолетняя, — ответила Эмма.

И в тот же момент она отчётливо почувствовала: оба мужчины — в бешенстве. Ей стало не по себе. Да, она не была особенно сильна в менталистике, но всё же была псионкой, а эти двое — тоже. Только гораздо более умелые. Она ясно уловила волну негодования, даже если они не собирались демонстрировать её напрямую.

Но Эмма не могла понять — почему такая реакция? Она ведь не виновата, что оказалась здесь. Просто так сложились обстоятельства.

И тут её осенило. Язык. Все переводчики на корабле были настроены на русский, а её родной — немецкий. Лунополис, её родной город, наполовину говорил по-русски. Только у русских псионов на планете были хоть какие-то гражданские права, и именно они заселяли Луну как пионеры космоса. Самый крупный город на Луне был построен при спонсорской поддержке их страны, и только в Евразийском содружестве существовали полноценные поселения псионов.

Вывод напрашивался сам собой — русские контактируют с этими инопланетянами постоянно. А её, возможно, подставили. Обычно на добывающие станции у Юпитера отправляли мужчин. Кому-то нужно было, чтобы летела именно она?

Но зачем? Кому она могла понадобиться?

Друзья у неё такие же, как она — бесправные псионы. Только один парень — Славка, русский. Он пострадал на задании… И тут в голове словно что-то щёлкнуло. Славка должен был лететь. Это его ждали инопланетяне. Тогда выходит, он — чей-то связной? Или представитель?

Мысли закрутились как воронка. Голову сжимало от множества догадок. Но Эмма вспомнила, чему её учили — подавить панику, сосредоточиться, держать себя в руках. Она заставила себя выровнять дыхание и, стараясь говорить спокойно, сказала:

— Я не выбирала этот рейс и не имела права отказаться. Простите, если моё присутствие нарушило ваши планы.

Начальник станции сдержанно улыбнулся, немного грустно:

— Нет, Эмма, вы ничего не нарушили. Просто… в нашей культуре сама мысль, что можно отправить девочку, почти ребёнка, в миссию, тяжёлую даже для сильных мужчин, абсолютно дика.

Безопасник добавил, всё так же внимательно глядя на неё:

— Вы можете остаться здесь, если захотите. Судя по отчёту наших медиков, вы едва выжили. У вас были разрывы мышц, пострадали внутренние органы… Нашим специалистам пришлось потрудиться, чтобы вас собрать. Второго такого рейса вы можете не пережить.

Эмма вздохнула. Глубоко. Медленно. Она и сама это чувствовала — каждой клеткой тела, каждым нервом. И впервые за долгое время позволила себе не быть сильной.

Но оставаться среди инопланетян не хотелось. Чужаки — они и есть чужаки.

— Нет, я вернусь. Думаю, выход найдётся, — голос Эммы звучал спокойно, но решительно. Она приняла решение и менять его не собиралась.

— Знаете, Эмма, думаю, мы сможем вам помочь, — безопасник протянул ей небольшой инфокристалл. — Передайте это господину Громову. Не важно — старшему или младшему.

Девушка про себя усмехнулась. Так и знала! Всё-таки Слава был в этом замешан. Только вот другого Громова, кроме него, она не знала.

Через пару часов Эмма уже отстыковывалась от станции инопланетян. Название их мира не переводилось на русский — по крайней мере, пока, — а их родная речь звучала необычно, странно для земного уха: словно несколько музыкальных тем, сплетённых в одно течение звуков.

Больше всего Эмму поразило отношение. Осторожное, бережное. Даже несмотря на то, что беседа на борту напоминала допрос, неприятные ощущения вызвали скорее её собственные страхи — да и воспоминания о прошлых встречах с безопасниками земных корпораций. Здесь всё было иначе. Странно… но по-своему спокойно.

На обратном пути — за вычетом коротких снов — она почти всё время думала.

Почему люди смотрят исключительно на звёзды?

Обычные земляне, как ни крути, не выйдут в космос — по множеству объективных причин. А вот псионы скоро станут не только сильнее, но и значительно многочисленнее.

Что будет с Землёй, если человечество, осознав, что путь к звёздам закрыт, начнёт прожигать свою жизнь и окончательно губить планету? Через сто лет — всего через два-три поколения — их высокотехнологичная Луна может оказаться спутником дичавшего мира. Вращаться в холодной тени среди руин цивилизации.

Сколько времени займёт путь в дикость? Поколение? Два?

И ведь у Эммы был шанс увидеть это своими глазами.

Жизнь псионов длилась около трёхсот лет. На сегодняшний день никто из мутантов первого поколения не умер от старости, только от несчастных случаев. А рождаемость — такая же, как у обычных людей.

И теперь девушка понимала, откуда берётся негатив у работников корпораций. Она — угроза самому смыслу их власти. Если не погибнет, она проживёт три столетия. А те, кто сегодня отдаёт приказы, будут давно гнить в земле. О, теперь у неё появилась причина жить. Настоящая. Она выживет — не просто уцелеет, а станет хозяйкой своей судьбы. Больше никакого бездумного следования течению. Никаких приказов, ведущих в гибель. Никто больше не заставит её отправиться в самоубийственный рейс. Инфокристалл она обязательно передаст. По назначению. И, возможно, тогда узнает, кто и зачем отправил её на Юпитер. Зачем подставил. Почему именно её. Ответы ей теперь нужны. Не как бунтующей мутантке, не как марионетке корпораций — а как той, кто будет жить. Долго. И не на чужих условиях.

Возвращение на грузовой терминал прошло без эксцессов. Эмма с педантичной аккуратностью сдала корабль приемщикам, проследив, чтобы корпораты расписались за всё — за исправность транспорта, за целостность груза. Пусть даже это выглядело как излишняя дотошность — ей больше не хотелось быть беззащитной пешкой.

Затем она направилась домой — в свою крошечную квартирку на верхних ярусах Лунополиса. За иллюминаторами шар солнца уже ушел за горизонт, в сумерках город сиял неоном и отражениями от купола, но в продуктовом магазине еще горел свет. Заглянув туда по дороге, Эмма купила всё самое необходимое — в квартире было совсем пусто, будто она не жила здесь неделями. Однако, несмотря на голод, поесть она так и не смогла: усталость навалилась тяжестью, и после быстрого душа девушка почти рухнула в кровать.

Спала она крепко — в первый раз за долгое время.

Утром её разбудил резкий звонок в дверь.

Полусонная, Эмма накинула халат поверх пижамы и поплелась к двери, не особо переживая за внешний вид. В Лунополисе жили исключительно псионы — преступность здесь была практически нулевой, и у большинства обитателей были куда более важные заботы, чем внешний облик соседей.

На пороге стоял Вячеслав Громов.

— О! Явился. Ну проходи, как раз завтракать будем, — девушка не дала парню и рта раскрыть. Шмыгнув в ванную, она быстро привела себя в порядок.

Когда Эмма вернулась, юноша уже вовсю хозяйничал на кухне, накрывая на стол. Молодые люди сели и некоторое время ели молча, не решаясь начать разговор.

— Я тут в последнем рейсе повстречала твоих друзей, — наконец заговорила Эмма. — Они кое-что тебе передали. Ну, тебе или твоему отцу.

Парень тяжело вздохнул:

— Всё-таки эти ублюдки послали тебя. И не отцу, а дяде.

— Я бы хотела знать подробности. Знаешь, тяжело осознавать, что тебя чуть не убили, а ты даже не знаешь, за что.

— На самом деле, я сам знаю не так уж много. Но расскажу. И, Эмма... эта информация строго засекречена. От неё зависит будущее нашей расы.

Почему-то при этих словах девушка подумала, что он говорит только о псионах — не обо всех людях.

— Я вся внимание.

— Контакт с Ксаари мы установили около пяти лет назад. После этого они построили базу между Юпитером и поясом астероидов. Её практически невозможно засечь с Земли. Но, похоже, корпоративные службы что-то заподозрили.

Он сделал паузу, потом продолжил:

— Ты ведь в курсе, что несколько лет назад у псионов появилось собственное правительство? Его существование не афишируется, но абсолютной тайной тоже не является. Мы не граждане ни одной страны, за редкими исключениями. Но кто, по-твоему, координирует строительство городов? Работу социальных служб, здравоохранения, образования? Кто ведёт переговоры с земными правительствами?

— Ну… логично. Хотя, думаю, землянам это не понравилось.

— Ещё бы. Но они сами нас выкинули. Лишили прав. А нас с каждым годом становилось всё больше. Создание правительства — это был естественный шаг, и им пришлось это проглотить. Так вот: Ксаари считают основную массу населения Земли полуразумными. Они не вступают с ними в контакт, хотя попытки были. А тут — службисты корпораций докладывают о возможном контакте псионов с «неподконтрольными» инопланетянами. Поднялся большой шухер. Шутка ли — псионы контактируют с внеземными расами! А что дальше? Захват власти на Земле?

Эмма подумала, что с земной точки зрения это действительно звучит логично. Другое дело, как мыслят сами пси-активные. Они вообще не понимают, зачем им власть над существами, неспособными ни к полноценному межзвёздному перемещению, ни к нормальному общению даже между собой. Каждый судит в меру своей испорченности, а значит, обычные люди с удовольствием сделали бы псионов рабами, если бы могли. Вот и проецируют свои желания.

Тем временем парень продолжал:

— Но доказательств контакта не было. Тогда они начали отслеживать передвижения наших транспортов. Линии связи уже давно у них под контролем. Дошли до маршрутов на станцию «Юпитер». А ты ведь знаешь, из-за штормов на гиганте рейсы отследить полностью невозможно. За поясом астероидов связь с кораблём теряется почти полностью, плюс искажается линейное время из-за гравитации. Начали копать — и выяснили, что туда летают только опытные сотрудники. Те, кто уже отслужил обязательные сроки, работал на военных кораблях Евразийского сектора... И вот тут они решили поставить тебя. Потому что ты из Западноевропейского сектора — маленького, незначительного и никак не связанного с большой Евразией.

— Но меня оттуда депортировали, когда мне не было и трёх лет! — возмутилась Эмма.

— Да, но на Луне тебя не сразу отправили в Лунаполис. До окончания младшей школы ты училась на базе-распределителе «Луна-2». Формально она считается международной, а по факту принадлежит корпоратам. То есть они считали тебя «своей», контролируемой. Ну, насколько вообще можно контролировать псионов.

— Но чего они вообще хотели добиться? — Эмма была искренне удивлена. Рассказывать что-либо представителям корпораций она бы ни за что не стала.

— Думаю, они рассчитывали, что ты вернёшься с рейса в тяжёлом состоянии. А Грузовой терминал далеко от нас, до любой из больниц в Лунаполисе надо ехать больше часа на метро. Службисты хотели перехватить тебя и отвезти в свой госпиталь на «Луне-2». Там бы тебя накачали препаратами. Тогда у них был бы шанс — хотя бы один.

Эмму передёрнуло. Если бы не Ксаари, она бы действительно прилетела еле живой и лежала в капсуле восстановления. Но в условиях влияния юпитерианской гравитации регенерация была бы сильно затруднена.

«Вот уж недаром мне эти службисты никогда не нравились, — мрачно подумала она. Мясники натуральные. Вряд ли кто-то собирался меня потом лечить. Одним псионом меньше — и все дела».

Если подумать... Она — сирота. А у Славы есть семья, родители и другие родственники — псионы, и он как раз отрабатывал свои пять лет на военных кораблях евразийцев. Значит, несчастный случай подстроили именно ему — и под шумок оформили назначение ей. Одинокой девушке, которую никто и не хватится. Эмме стало горько. Тихая злость и тоска переплелись внутри.

— И что теперь? — спросила она, стараясь держаться спокойно.

— Сейчас уже ничего. Наша больница готовит заключение, и тебе выбьют отпуск — две недели на восстановление. Сегодня к обеду документы поступят в распределительный центр корпораций, и до вечера ты получишь оформленный отпуск.

Он замолчал на мгновение, потом небрежно добавил:

— А вечером мы идем знакомиться с моими родителями.

— Зачем? — удивлённо вскинула брови Эмма.

— Ну... мало ли, — Слава смутился, отвёл взгляд. — Кристалл дяде отдашь.

Эмма подняла руку — и в её ладонь мягко опустился инфокристалл. Она сжала пальцы и, глядя ему в глаза, сказала:

— Нет уж. Кристалл я отдам тебе. Со своими родственниками разбирайся сам.

Парень вздохнул. Видно было, как он что-то обдумывает, внутренне собирается. И, наконец, решился:

— Эмма, прошу тебя… Выходи за меня замуж. Я чуть с ума не сошёл, когда ты пропала на несколько дней. Никто не знал, где ты. Только дядя заподозрил, что тебя отправили на Юпитер.

Он смотрел на неё с тревогой и надеждой. А Эмма растерялась. Слава ей нравился — определённо. Но она не знала, что такое любовь. Никогда не знала. Только... одиночество. Густое, липкое одиночество. И от него было тошно. Может, попробовать?

«А вдруг я действительно способна на это чувство?» — мелькнуло у неё в голове.

— Хорошо, — тихо сказала она. — Я согласна познакомиться с твоими родителями. А там… видно будет.

Парень буквально засветился от радости.

— Я зайду за тобой вечером.

Когда дверь за ним закрылась, Эмма ещё долго стояла на месте, держа кристалл в руке. Квартира вдруг показалась слишком тихой, слишком пустой.

Она подошла к окну, глядя на далекие купола верхнего Лунополиса, плавно мерцающие в утреннем свете.

Семья… — слово звучало непривычно.

У неё никогда не было ни теплых семейных разговоров, ни чужих заботливых рук, ни кого-то, кто ждал бы её дома.

И вдруг — шанс. Может, хрупкий. Может, рискованный. Но реальный.

Эмма вздохнула, прижала кристалл к груди и впервые за долгое время позволила себе подумать о будущем.

Семья Громовых сразу пришлась Эмме по душе — доброжелательная, шумная, с лёгким беспорядком, который бывает только в настоящем доме. У Славы оказалось два старших брата и младшая сестра, Анна — живая, весёлая, с горящими глазами. Она как раз отрабатывала свои пять лет медиком на патрульном крейсере «Владимир Устинов» и только что прибыла на короткий отпуск.

За ужином говорили обо всём — про далекие сектора, смешные истории из службы, последние новости с Луны. Эмма рассказала немного о своём рейсе, про то, как «гостила» у ксаари, благо аккуратно — без лишних деталей.

Когда разговор перешёл на дела серьёзные, она достала инфокристалл и передала его Михаилу Громову — младшему брату отца Славы. Тот молча кивнул и, спрятав носитель, сказал только:

— Спасибо, что вернулась домой.

Эмма впервые почувствовала: она, может быть, наконец-то нашла свой дом.

Вечер удался. Эмма вышла в сад — перевести дух, полюбоваться цветами. В последнее время в Лунаполисе всё чаще стали появляться парки. Это было непривычно: зелень, разросшаяся под куполом, и высокое звёздное небо, проглядывающее сквозь прозрачную поверхность над центральной частью города, создавали странное, почти сказочное ощущение. Грунт для растений частично завозили с Земли, но в основном его синтезировали на месте — из переработанных биологических отходов. Кто-то из корпоратов однажды сказал, что и на Земле не в каждом городе столько зелени.

Семья Громовых жила в небольшом доме на четыре семьи, в рекреационной зоне бывших лунных катакомб, далеко от суеты центрального купола. Здесь, под массивным каменным потолком Луны, создавали иллюзию земного неба. Сегодня оно окрасилось в мягкие сумерки — точно такие, какими Эмма помнила их с детства.

— Здесь красиво, — прозвучал за спиной мужской голос.

Она вздрогнула — отец Славы подошёл почти неслышно.

— Да, очень, — ответила она чуть смущённо, не зная, как продолжить.

— Вам не избежать расспросов безопасников, — сказал он негромко, с лёгкой грустью в голосе.

Эмма только кивнула. Она и сама это понимала — неизбежность.

— Но это будет уже после отпуска, верно? — уточнила она. Перед выходом им пришло уведомление: отпуск на две недели официально оформлен.

— Конечно, — улыбнулся мужчина. — По бумагам вы сейчас в клинике Лунаполиса, восстанавливаетесь после серьёзных травм. Всё как положено. — Он подмигнул с лукавым весельем.

— Скажите... если у нас есть правительство, значит, есть и спецслужбы? — вдруг спросила она, вспомнив кое-что из недавнего.

Улыбка его стала шире, и Эмма с неожиданной ясностью поняла: сейчас она находится в доме не просто добрых людей. Она в гостях у представителей той самой службы.

— Ваша отправка на Юпитер застала нас врасплох. Мы служба молодая, опыта пока маловато, но учимся быстро. Операция по вашему возвращению была сложной. Пока мы отвлекали их службу безопасности, наши люди проводили вас до квартиры. — Он сделал паузу, затем добавил: — Я знаком с ксаари достаточно хорошо, чтобы понять — они не передали бы вам ничего, что подвергло бы вас опасности. У них защита женщин и детей в абсолютном приоритете. А вы, Эмма, для них и то, и другое.

Она слушала, затаив дыхание.

— На самом деле, — продолжал он, — они передают нам не технологии, а идеи, направления. Толчки для науки. Психоника, экология, медицина — всё, что помогает развивать цивилизацию.

— Но почему они не контактируют с обычными землянами? — спросила Эмма. Её голос дрогнул — слишком много открытий за один вечер.

— Всё просто, — он вздохнул. — Потому что Земля проваливает экзамен на разумность. У ксаари есть шкала. Первый критерий — экология, способность утилизировать свои отходы. Второй — отношение к детям и старикам. Третий — система образования. Пунктов на самом деле много, но человечество, увы, проваливает почти каждый.

— Один из руководителей станции как-то сказал мне: большинство землян по сути — паразиты. Они живут, пожирая самих себя. Уничтожают планету, ресурсы, друг друга. Их девиз: «Умри ты сегодня, а я завтра». Даже вслух это произносят.

Эмма помолчала. Она чувствовала, как слова ложатся на сознание тяжело и глубоко.

— Мы, псионы, не идеальны, — продолжил он. — Но мы учимся, изменяемся. Мы создаём экосистемы, приюты для депортированных малышей, учим детей по новым программам. Часть удаётся усыновить, остальных переправляем в поселения Евразийского союза. Мы делаем всё, чтобы мировые правительства не поняли, насколько человечество близко к вымиранию. Последствия могут быть катастрофическими. Ведь если поймут — начнут войну. За ресурсы. За иллюзию контроля.

— И что же будет? — прошептала Эмма.

— Будет хорошо. А у вас — ещё лучше. После отпуска вас направят в Евразийский сектор, там остро не хватает опытных пилотов. А дальше — учёба. Жизнь у нас долгая, вы всё успеете: выучиться, выйти замуж, родить детей. Вперёд — только вперёд.

На душе стало тепло. Впервые за долгое время Эмма почувствовала, что она не одна, что мир, каким бы опасным он ни был, всё-таки способен быть добрым. И это было неожиданным подарком.

Из дома вышел Слава. Он подошёл, обнял её — просто, молча. Они уже умели чувствовать мысли друг друга. Как в той книге по псионике: жить — это слышать друг друга без слов.

Будущее было.

И это было прекрасно.

КОНЕЦ.