Свеча (джен)

На столе мерцала свеча. Восемнадцатилетняя Елена Ланто сидела в своей спальне перед небольшим зеркалом — подарком королевы Селестины семейству Ланто на один из зимних праздников лет пять назад — и расчёсывала волосы.

За окном царила зима. Холодная, даже морозная, и очень снежная. Природа словно сама оделась в траур⁽¹⁾ по наследному принцу и королю Палдайна, так внезапно скончавшихся где-то с месяц назад. Тогда же Палдайн покинул и принц Марк — своевольный шестнадцатилетний мальчик, что лет десять назад, будучи ещё совсем малышом, сделал Елене предложение руки и сердца и подарил своего маленького оловянного рыцаря. И пусть Елена, считавшая себя весьма разумной особой, не слишком верила, что повзрослевший Марк захочет жениться на ней, воспоминания о том детском предложении грело её душу до сих пор.

Ну и, конечно, ещё недавно Елена всё же несколько тешила себя надеждой, что Марк, своенравный пылкий Марк, готовый всегда и во всём действовать решительно, стремительно и не советоваться с отцом-королём, всё же решит исполнить глупое детское обещание, данное в ту пору, когда рядом с Марком ещё не было даже его огромной драконицы Шьяммы... Тем более, что в пору безоблачного счастливого детства Елены они с Марком и были неплохими друзьями.

Елена Ланто, дочь виконта и своевольной герцогини, была дурнушкой и прекрасно это осознавала. В ней всего было слишком — слишком большой рост, из-за которого многие молодые люди были ниже её, слишком широкие плечи, почти что мужские, слишком крупные ступни и толстые лодыжки, из-за которых лучше было не танцевать лишний раз, слишком крупная, словно у простолюдинки, грудь, которую знатной даме всё равно не пристало использовать по назначению, слишком заметные оспины на щеках и на лбу...

Будь Елена крестьянкой, быть может, это всё (за исключением пятен от оспы, конечно) и не считалось бы столь уж большим недостатком — крестьяне предпочитали женить своих сыновей на крепких девицах, способных и усердно работать, и помногу рожать, да и крупная грудь у женщины вовсе не считалась у крестьян некрасивой. Но Елена, вероятно, к её несчастью, была не только дочерью виконта, к тому же ещё и слишком бедного, чтобы собрать для некрасивой дочери достаточное приданное, но и внучкой герцога, дочь которого пошла против воли родителей и вышла замуж за красивого, но незнатного и бедного юношу. И поступок матери Елены в глазах света, вероятно, казался даже большим пятном и преступлением, нежели все недостатки внешности Елены или бедность её отца.

Но Елена немного знала Марка, что при всей своей взбалмошности оставался удивительно искренним и честным с собой и с другими, и полагала, что, даже если уж внешностью небеса её и обделили, она всё ещё могла стать Марку хорошим другом и союзником, если уж не красивой любовницей, о которой, вероятно, мечтали юноши его лет.

Елена не удержалась и вытащила из ящика стола маленького оловянного рыцаря. У рыцаря были доспехи словно настоящие и крошечный меч. За пару дней до того, как рыцарь оказался у Елены, она и Марк улизнули из-под бдительных очей нянек и ободрали от ягод одно из вишнёвых деревьев в саду и случайно обломали ему две ветки. Король Клавдий, знала Елена, крепко выпорол Марка за это, но тот так и не признался ни отцу, ни матери, что она, Елена Ланто, была в то утро его, Марка, сообщницей в том детском преступлении...

В дверь спальни Елены негромко постучали, и она, поспешив спрятать старого оловянного рыцаря в ящик стола, крикнула, что дверь не заперта.

В комнату вошла матушка, а вместе с ней в каждый уголок спальни проник и запах благовоний, которыми та умасливала кожу и волосы. Елена обернулась и встала с мягкого табурета, на котором сидела. Матушка подошла ближе к Елене, и Елена повернулась к ней так, чтобы матушке удобнее было поцеловать её в щёки.

— Как ты себя чувствуешь, дорогая? — поинтересовалась матушка, а потом, взглянув на стоявший неподалёку шахматный столик, улыбнулась. — Вижу, Эдуард так и не решился окончательно тебе проиграть...

Елена улыбнулась матери. Тед, один из старших братьев, действительно не пожелал заканчивать игру, когда сообразил, что не сумеет победить. Это выглядело почти забавно, и Елена не стала возвращать фигуры в начальную позицию. Во всяком случае — пока Тед или кто-то другой из братьев или же сестёр не надумал сыграть с ней ещё разок.

— Чувствую себя пешкой, которой через год-два лучше уйти в монастырь, чтобы не портить прелесть брачных игр младшим сёстрам, — вздохнула Елена и, подумав немного, усмехнулась. — А что? Может быть, стану аббатиссой и напишу какой-нибудь трактат о шахматах?..

Мать Елены взяла со стола гребень и повертела его в руках, затем нежно коснулась свободной рукой рассыпавшихся по плечам светлых волос дочери.

Волосы были, пожалуй, единственным, что Елена унаследовала от отца, красивого даже сейчас. Впрочем, от отца Елене достались и светло-голубые близорукие глаза... Остальное Елена унаследовала от грузных и высокорослых родственников матери. От деда, от прадеда, для которых такое телосложение едва ли было большой бедой... В конце концов, они ведь не бывали барышнями на выданье, чтобы беспокоиться о том, как влезть в узкое платье, как показаться изящнее и милее, чем дело обстояла в действительности.

— Все девушки в твоём нежном возрасте — всего лишь пешки, моя милая, — улыбнулась матушка, присела на кровать и поманила к себе пальцем Елену. — Только кто-то и будучи зрелой женщиной остаётся пешкой, а кто-то становится королевой. Или ладьёй, или слоном. И в монастырь для этого уходить вовсе не обязательно.

— Пожалуй, если всё пойдёт так, как идёт сейчас, через пару лет на слона-то я и стану похожа, — рассмеялась Елена, присаживаясь рядом с матерью. — Правда, боюсь, что не на шахматного, а на того, которого в прошлом году дарили его покойному величеству. И тогда тем более никто не захочет брать меня замуж.

Матушка провела гребнем по волосам Елены. Ещё раз и ещё раз. Осторожно, нежно — и куда медленнее, чем обычно расчёсывалась сама Елена, которой даже перед сном обыкновенно хотелось побыстрее покончить с этим занятием.

Елена прикрыла глаза и вновь улыбнулась. Чувствовать материнские руки на своих волосах было приятно и хорошо. Напоминало о детстве, когда вечерами матушка приходила в детскую и расчёсывала своих маленьких дочерей...

— Помнится мне, когда-то в детстве ты мечтала стать принцессой, и даже получила от одного принца предложение руки и сердца, — задумчиво и мягко произнесла матушка, вновь проведя гребнем по волосам Елены. — Что, если ты, и впрямь, станешь принцессой? Не принцессой Марка, разумеется — об этом и речи быть не может. Не тогда, когда он убил принца Ролланда и сбежал. Я спрашиваю о том, что ты думаешь на счёт того, чтобы стать принцессой Клавдия?

Та мечта, хотелось возразить Елене, была глупой и детской мечтой маленькой девочки, которую, во время нечастых поездок в столицу Палдайна, Тивар, приводила в восторг роскошь палдайнского королевского двора. И всё же Елена согрешила бы против правды перед собой, если бы сказала, что сейчас не желает окунуться в эту роскошь, заполучить громкий титул и... Мужа, который при своём физическом недостатке, всё же был гораздо красивее и приятнее, нежели те обрюзгшие старики, что ещё могли пожелать на ней жениться.

Клавдий был старшим братом Марка и младшим братом Антония, нового короля Палдайна, которого ещё даже не успели короновать. Елена плохо помнила его — в детстве он был не слишком общителен и сторонился как братьев и сестёр, так и других детей. Да и потом, признаться, Елене редко доводилось его видеть — всё то время, которое Елена проводила в Тиваре и что было свободно от визитов к её величеству королеве Селестине, успевал занять собой Марк. Иногда с Марком вместе оказывался и Антоний... Антоний, который теперь был королём и мог не простить Елене некоторой грубости пять лет назад. Да и... потом.

О Клавдии Елена помнила лишь то, как дёргалось его, во всём прочем почти красивое лицо, как из-за сильного заикания невыносимо было порой слушать его красивый, в общем-то, голос. Он был замкнут, но неизменно вежлив, много читал и несколько терялся на фоне старших и младших братьев. И всё же он — даже будучи заикой — был принцем. Первым в очереди на престол, если не задумываться лишний раз о том, что муж принцессы Аннис мог возжелать трона.

— Разве он захочет взять меня в жёны? — спросила Елена и пальцами коснулась следов от оспы на своём лице. — Он всё же принц, даже если заикается, и пока — первый в очереди на престол. А я — дочь простого виконта да ещё и дурнушка вдобавок. Да и его величество может не простить мне того, что я сказала ему, когда мне было тринадцать.

— А ещё ты внучка герцога, племянница герцога, умница и обладаешь спокойным добрым нравом, — возразила Елене мать, положив пальцы на ладонь дочери. — К тому же, Клавдия, как мне кажется, гораздо меньше занимает то обстоятельство, что ты дурнушка, нежели тебя саму это стало занимать в последние пару лет. А Антоний... Он будет исходить ядом, дразнить тебя и обзывать некрасивой — но, если ты стерпишь, если подыграешь ему, не думаю, что он пойдёт дальше насмешек.

Елена промолчала. То обстоятельство, что она была внучкой и племянницей герцогов казался ей скорее существенным недостатком, нежели достоинством — побег её матери с возлюбленным до сих пор был довольно-таки обсуждаем в Тиваре. В Палдайне подобный брак — столь знатной женщины с нетитулованным дворянином, который и виконтом-то сумел стать из милости со стороны королевы Селестины — считался весьма неприличным.

Красивые истории любви были хороши для романов. В светском обществе, насколько Елена, большую часть времени проводившая в деревне, в отцовском поместье, была способна понять, подобные истории считались скорее дурным тоном. И многочисленным придворным сплетникам было куда важнее, что Каролина из герцогского рода Твейнгет скандально сбежала с каким-то Ричардом Ланто, нежели то, что та же самая Каролина уже не один десяток лет была счастливо замужем и родила пятнадцать детей.

— И всё же хочу тебя предостеречь — если нам всё удастся, нас возненавидят сильнее, чем прежде, — предупредила матушка, нежно огладив Елену по щеке. — Её высочество Аннис, её дети, муж... И не только они. И чем больше сыновей тебе удастся родить, чем выше удастся подняться, тем больше они станут тебя ненавидеть. И меня, и твоего отца, и братьев, и сестёр.

Елена повернулась и положила голову матери на грудь. Та отложила гребень на кровать обняла дочь за плечи.

Кажется, они просидели так довольно долго. Свеча мерцала, а за окном сияла полная луна на тёмно-синем небе...

Елена всё думала. О Клавдии, о котором прежде она никогда не задумывалась. О сбежавшем из Палдайна Марке, с которым ей в детстве было так весело. О короле Антонии, о принцессе Аннис, о королеве-матери Селестине... Даже о Женевьеве, выцветшей и словно посеревшей королеве Антония.

— Что думаешь об этом ты, матушка? — поинтересовалась Елена едва слышно. — Если вдруг принц Клавдий пожелает стать моим мужем, мне стоит соглашаться? Думаешь, я приживусь среди тиварского двора?..

— Я думаю, нам стоит попробовать разыграть эту партию, моя милая, — ответила матушка, и Елена почувствовала её горячее дыхание на своих волосах. — Если сделать всё правильно, выйдет лучше, чем мы когда-либо могли надеяться. Даже лучше, чем с очаровательным Марком, моя милая. А уж как тебе прижиться при дворе, я думаю, я сумею тебе подсказать.

Матушка поцеловала Елену в лоб, забрала гребень и, поднявшись с кровати, положила его на стол, после чего задула свечу.

— Засыпай поскорее, моя милая, — услышала Елена голос матери, — с завтрашнего дня нам предстоит долгая работа. Но, если у нас всё получится, когда-нибудь ты станешь королевой.

1) В большинстве стран этого мира, в том числе, в королевстве Палдайн, белый является цветом траура

Вернуться к тексту