Рождество (гет)

Над Коуквортом тяжелыми хлопьями падал снег, выбеливая крыши и окутывая темные улицы. Северус шел медленно, его изношенные ботинки вязли в сугробах. Ледяной ветер обжигал щеки, но он не замедлял шага.

Шел 1969 год, и ему было девять лет.

Но внутри дома Эвансов все казалось теплым: светящиеся окна, тихая рождественская музыка, приятный запах ванили, сливочного масла и мускатного ореха. Миссис Эванс улыбнулась, открывая дверь.

— Северус, дорогой! Входи, ты, должно быть, замерз.

Он слегка покраснел, но вошел внутрь. Его худые руки дрожали не только от холода. Впервые за этот месяц он почувствовал себя в безопасности.

Подбежала Лили, рыжеволосая и яркая, как маленькая комета.

— Ты пришел! Мама испекла твое любимое печенье!

И вот они перед ним: маленькие, золотистые, посыпанные сахаром, с начинкой из малинового джема. Северус обожал это печенье, и миссис Эванс знала об этом.

Так повторялось из года в год.

Рождество следовало за Рождеством, всегда со смехом, обилием угощений, и Лили взволнованно рассказывала о магии еще до того, как узнала, что она ведьма.

Северус вырос между двумя семьями: своим собственным, утопавшим в криках, и домом Эвансов, залитым светом.

Но время никого не щадит.

Появился Хогвартс. Разные факультеты. Трудный выбор. Слова, сказанные сгоряча, запомнились на всю жизнь.

И в тот год, когда между ним и Лили все пошло наперекосяк, Северус не появился на рождественском ужине.

И в следующем году.

И через год тоже.

Миссис Эванс все равно продолжала печь печенье.

Она не говорила, почему. Просто молча готовила тесто, сформовав идеальные кружочки, и оставляла их на столе нетронутыми. Это стало ритуалом, сладким оплакиванием мальчика, которого она потеряла — не из-за смерти, а из-за боли.

Лили смотрела на это, но ничего не говорила. Молчание стало частью традиции.

Рождество, 1978 год

Джеймс Поттер нервно поправил очки, изо всех сил стараясь выглядеть воспитанным.

— Лили, я обещаю, что буду вежливым.

— Это было бы впервые, — пробормотала Петунья с дивана.

Лили закатила глаза, но улыбнулась. Джеймса впервые пригласили провести Рождество с ее семьей, и он хотел произвести хорошее впечатление — возможно, даже чересчур.

Гостиная была украшена, в камине тихо потрескивал огонь, а в центре стола снова стояла тарелка с золотистым печеньем, посыпанным сахаром.

Джеймс, всегда голодный, взял одно из них.

В тот момент, когда он поднес его ко рту, Лили молниеносно пересекла комнату.

— НЕТ!

Затаив дыхание, она выхватила печенье у него из рук.

Джеймс удивленно моргнул. Миссис Эванс широко раскрыла глаза. Мистер Эванс оторвал взгляд от газеты. Даже Петунья перестала жаловаться.

— Лили… что это было? — спросил Джеймс, совершенно сбитый с толку.

Она посмотрела на тарелку. Потом взглянула на мать.

Ее голос звучал тихо, почти дрожа.

— Это печенье... не для нас.

Джеймс нахмурился, но не осмелился спросить что-то еще. Миссис Эванс отвела взгляд, и на ее лице промелькнула тень грусти.

Петунья была единственной, кто нарушил молчание.

— Всегда одно и то же, — пробормотала она, скрестив руки на груди.

Лили отнесла печенье обратно на кухню с нежностью, которой никто не понял — никто, кроме ее матери.

Миссис Эванс решила объясниться только два дня спустя, когда Джеймса уже не было в доме.

— Знаешь, милая, — начала она, помешивая соус, — иногда сердце тянется к людям, которые больше не могут оставаться с нами. Но они все равно заслуживают места за нашим столом.

Лили не ответила. Она только крепко обняла мать, словно пытаясь удержать момент, который уже ускользал.

Тем временем, в Коукворте, в ту же ночь…

В доме Снейпов не было зажженного камина.

Никакой музыки.

Никакого запаха Рождества.

Северус сидел за кухонным столом, освещенным лишь слабым светом керосиновой лампы. Он собирался провести ночь так, как делал всегда: читая, занимаясь, стараясь не думать.

Затем он услышал, как что-то мягко ударилось о входную дверь.

Пакет.

Маленький.

Завернутый в обычную бумагу и перевязанный красной ленточкой. Без открытки. Без имени.

Он огляделся — пустая улица, пронизывающий ветер — и занес сверток внутрь.

Медленно развернул его.

Внутри лежала дюжина очень аккуратно вылепленных золотистых печений, посыпанных сахаром и пахнущих маслом, ванилью и малиной.

Воздух вырвался из легких Северуса.

Он сел.

И несколько долгих секунд оставался неподвижным.

Никто не знал этого рецепта.

Никто, кроме нее.

Первый кусочек растаял у него на языке, как в детстве.

Северус закрыл глаза — не для того, чтобы заплакать, а чтобы противостоять волне воспоминаний, которая почти захлестнула его.

Ему больше не было места в мире Эвансов.

Но кто-то в этом доме все еще занимал для него место.

И в этом маленьком кусочке сладкого теста он нашел то, чего никогда не ожидал ощутить снова:

Маленький, настойчивый, почти забытый след Рождества.