Безмятежные вечера (гет)

Мы чередовали победы и проигрыши, бились, чувствуя себя до одури сильными, и запирались в своих домах, кляня себя за слабость. Отступать было некуда, мы уже сожгли все мосты, уничтожили все ориентиры, которые смогли бы потом вернуть нас в мир живых. Да никто и не надеялся, что это “потом” будет. И сегодня я послал все черту. Не важно, кто хранит амулет Слизерина, мне наплевать, где и с кем сегодня Билл. Сегодня канун Рождества, я не виделся с Флер с похорон Перси, прошло там много времени — целая жизнь.

Неровные блики света были лишь в гостиной. Я стоял по колено в снегу рядом с окном и не решался в него заглянуть, не решался зайти в дом. Пытался по неверной игре огня в камине угадать, ждет ли меня там кто-нибудь, и боялся найти ответ. Она подошла к окну и встала напротив, смотря на меня своими огромными глазами, будто на привидение. С первой слезой, сорвавшейся с ее ресниц, я рванул к дому. Замерзшие руки плохо слушались, дверная ручка, казалось, не хотела нажиматься — все было против того, чтобы я заходил, только мне было наплевать на странные знаки судьбы. Мне на целый мир было наплевать. Я был персональным проклятием Флер Делакур. Проклятием, без которого она не могла жить, проклятием от которого она не хотела избавляться.

— Почему? Почему ты не приходил раньше? — она говорила что-то еще, но я не слушал. Неважно, все неважно, лишь бы она не переставала меня обнимать, лишь бы она не переставала меня целовать. Она стягивала с меня одежду, уводя в гостиную.

Трещали поленья, тикали часы, она выгибалась в моих объятиях, царапала мне спину и стонала, дополняя картину моего безумия красками. Мы, как двое скитальцев, в полуобмороке нашедших оазис, не могли насытиться друг другом. Мне было мало ее ласк, ее поцелуев, ее тела, ведь она могла принадлежать мне лишь одну ночь, а я хотел срок, равный всей жизни.

— Где ты был так долго? — устроившись на моей груди, спросила Флер. Я смотрел в ее голубые глаза — и не мог солгать, и не знал, что ответить.

— Губил свою душу, уничтожал чужие, пил, как проклятый, и не знал, где найти сил, чтобы убить его, — она положила голову мне на плечо, чуть лаская кончиками пальцев мою шею и скулы. — Мне хотелось бы стать ребенком, тем глупым мальчишкой, который с восторгом рассматривал потолок Большого зала, впервые в него зайдя. Нет, даже не так: мне хотелось бы стать мальчишкой, которого убил Темный Лорд в Хэллоуин вместе с семьей.

— Тогда ты бы не встретил меня, — положив свою руку мне на грудь, тихо сказала Флер.

— Смерть — это лишь начало пути, может быть, мне пришлось бы дольше идти, но мы бы встретились вновь. Может, меня бы звали по-другому, и поначалу я бы вел себя, как полный болван, изображая твоего защитника или брата, но ты бы пробила мою скорлупу. Правда, даже после этого я бы вел себя, как идиот.

— Да, — рассмеялась она. — Это у тебя на лбу написано.

Мы понимали, что это шутка, но на моем лбу и правда была отметина вечного козла отпущения.

Я гладил ее спину, наслаждаясь этим моментом и этим вечером. А Флер собиралась с мыслями, желая что-то сказать, но не решаясь. Ее пальцы описывали неверные круги, касаясь кожи моей груди.

— Они что-то затевают, — наконец призналась Флер. — Рон и Гермиона. В последнее время они стали такими скрытными и щепетильными. Я подумала, может быть, она беременна, или что-то еще случилось, но время идет, а ничего не меняется. Они слишком долго сидят в доме вместе с Молли. Они там сходят с ума, пытаясь не утонуть в боли родителей, пытаясь быть полезными для других. Это добром не кончится.

— А как ты хочешь, чтобы все закончилось? — поцеловав ее в лоб, грустно спросил я. — Чтобы мы победили, и все снова начали заниматься своими делами, смеяться, веселиться, играть в квиддич. Никто уже не сможет к этому вернуться, даже ты. Надлом зарастется, но будет ныть и болеть.

— Все проходит, — шепнула она, привставая на локте.

— Да, — согласился я. — Однажды мы проснемся, и все останется позади: война, смерти, страхи. Но мы ли это будем?

— Интересно, а ты был бы таким же упрямый пессимистом-параноиком или повеселее? — попыталась сменить тему Флер.

— Ну, я бы был уже не знаменитым молниеносцем, так что, наверное, повеселее, — фыркнул я. — Но тогда за что бы ты меня полюбила, если не за этот умопомрачительно сексуальным шрам?

— Ох, верно, нужно срочно найти в тебе что-то еще умопомрачительно сексуальное, — гортанно рассмеялась Флер, притянув меня к себе.

Билла не было три дня. Целых три дня я был единственным любимым мужчиной двух прекрасных вейл. Я делал вместе с Мари снеговиков, мы строили укрепления и играли в снежки, катались с горки и на коньках. Трёхдневный рай среди чумы.

Я хотел устроить праздник и добровольно решил испечь им блинчиков. Сначала все шло по плану, но они проснулись слишком рано и застали меня за отчаянными попытками найти, где же лежат продукты. Флер смеялась, подтрунивая над тем, что я знаю, где лежат деньги и драгоценности, но не знаю где мука и масло. Мари быстро достала мешочек с мукой из того ящика, в который я заглядывал дважды, и плюхнула его на кухонный стол. Мука облачком осела на столешницу и, собрав ее в горстку, малышка бросила ее в нас. Я не остался в долгу, и вскоре вся кухня была усыпана белой пудрой.

— Никогда больше, слышишь меня, никогда, не вздумай сделать что-то подобное! — звенел рассерженный голос Флер, пытающейся отряхнуть одежду и волосы от муки. А Мари смеялась и снова и снова бросала в нас горстки муки.

— Бежим, бежим от этой страшной женщины! — воскликнул я, хватая Мари на руки и убегая с кухни. Целую минуту до Флер доходил смысл моего восклицания.

— Что? Что ты сказал, глупый мальчишка? Только попадись мне! — кричал она, неторопливо выходя с кухни, чтобы наткнуться на вернувшегося домой мужа.

Его возвращения в этом доме уже давно не ждали, его возвращения домой даже страшились. Мой столь желанный Рай стал трещать и крошиться, будто стены старых замков, в которые попала Бомбарда. Заметив отца, Мари перестала смеяться, лишь прижалась ко мне, будто ища защиты.

— В следующий раз мы непременно победим твою несносную маму, — прошептал я на ухо малышке, унося ее в спальню.

Билл отряхивал одежду от снега, прибивая к полу мучную пыль. Флер, наконец, найдя свою волшебную палочку в гостиной, быстро стала приводить все в порядок. И будто ничего не произошло, будто это обычный день обычной жизни. Мы с Биллом пожали друг другу руки, и он, не заглядывая на кухню или в гостиную, прошел в ванную.

— Ты можешь остаться, — тихо заметила Флер, нерешительно осматриваясь по сторонам на чистой кухне.

— Я знаю, но у него больше прав встретить Рождество с вами, чем у меня, — забирая свою волшебную палочку с одной из полок, ответил я.

— Не пропадай больше, — поцеловав меня в подбородок, прошептала она.

— Я постараюсь.

Мне не хотелось уходить, закрывая за собой дверь этого дома. Мне не хотелось снова оказываться в центре войны. Я провел с ней так непривычно много времени, и каждый шаг, отдаляющий нас друг от друга, казался лопающей нитью на моей части веревки. И боюсь, когда она лопнет, мы упадем с ней в пропасть вдвоем. Только мое падение будет куда более долгим.