Wibbly wobbly timey wimey (джен)

Сибилла Трелони семенила, беспрестанно поддергивая спадающую верхнюю шаль, по коридору школы в сторону Выручай-Комнаты. К груди она как ребенка прижимала бутылку хереса. Она шла, и ночью удивительно громко шептали ее бесчисленные шали и звякали разноцветные дешевые четки. Внезапно Трелони остановилась, задрожала всем телом, бусины часто застучали, взгляд остекленел, а бутылки выпали из рук и с громким звоном разбились.

— Он грядет. Один из четверки. Он -...

— Опаньки, кто тут у нас! — привлеченный шумом, Пивз спикировал с потолка на предсказательницу. Рот Трелони он ловко заткнул ее же шалью, в которую она, ничего не замечая, промычала остаток пророчества. Впрочем, что так, что этак, все впустую: рядом не было никого, кто мог хотя бы попытаться истолковать сказанное. Очень, очень жаль, что никого не было рядом: возможно, кое-кто продал бы и душу, чтобы заранее узнать обо всем том, чему положило начало следующее утро.

Летние ночи коротки и проходят незаметно, смотрите, Трелони уже давно оплакала свой херес, и замок становится по-рассветному цветным. Утро начинается... прямо сейчас.

* * *

Салазар Слизерин очнулся... где-то. Где-то на холодном каменном полу. Последнее было, пожалуй, в какой-то мере приятно: если бы хватило сил перевернуться на живот, можно было бы прижаться к камню лбом, надеясь, что холод снимет головную боль. Бесплодные надежды. Казалось, что голова не перестанет болеть, даже если отвалится.

Голова болела очень сильно, так, что любое похмелье по сравнению с нынешней болью было как свеча перед солнцем; сейчас даже думать было больно. 

Слизерин еще немного — или долго, время не оценить — полежал на спине, глядя в незнакомые каменные своды. Он был практически уверен, что не пил. Он никогда не пил, когда занимался магическими исследованиями. Особенно теми, что затрагивали опасные артефакты вроде Арки... Кстати, о ней. 

Арка была рядом, на небольшом каменном постаменте. Вуаль в проходе покачивалась и то ли шептала, то ли тихонько пела от несуществующего ветра. Арка была тут, но само место было совершенно незнакомым, и Салазар, постепенно приходивший в себя, начинал беспокоиться. Даже в таком состоянии он был абсолютно уверен, что это не Хогвартс и не родовой замок.

"Просто отлично, — пауза. Потом. — Где это я? — наконец смог подумать Слизерин. — Я зажег рунный круг вокруг Арки, — здесь он прикрыл глаза, пытаясь прогнать плавающие цветные пятна, и отчаянно попытался вспомнить, а что же было дальше".

Боль потихоньку отступала, и стало возможно думать о чем-то еще... нет, пожалуй, вообще думать. Еще проснулась осторожность и подсказала, что думать лучше в знакомом и безопасном месте, нежели чем непонятно где. Это было очень верно, и Салазар, пошатываясь, поднялся. 

В этот же момент в отдалении что-то протяжно и противно взвыло. Само собой, ничего этот звук не разъяснил и хорошего не принес, а голова, вот же черт, заболела сильнее.

Однако осторожность шепнула: что бы это ни было, надо бы убираться отсюда. Остался только один вопрос: "Как отсюда выбраться?" Самый очевидный способ, что стоило опробовать первым — это портал в свой замок; так обычно зачарованы символы власти глав магических родов.

Салазар повернул на пальце массивный серебряный перстень — родовое кольцо — с черным камнем в нем и прошептал пароль на парселтанге. Полыхнуло синим, и Салазар Слизерин исчез. 

Лишь занавеси арки чуть колыхались, будто рядом кто-то прошел, когда в зал влетели взмыленные сотрудники Отдела Тайн, готовые сначала стрелять, а потом спрашивать. Излишне упоминать, что они уже ничего и никого не нашли.

* * *

Первое, что обнаружил Салазар, когда повернул кольцо — это то, что над залом был развёрнут блок на магические перемещения. Работал блок этот очень грубо: попавшего в магические сети он, в лучшем случае, просто выкидывал обратно. В худшем случае, тоже выкидывал обратно, но уже по частям.

Увы, Слизерин заметил его слишком поздно, и чужие чары уже вцепились в него сотней рыболовных крючков. Он упустил тот миг, когда можно было подпитать перстень своим волшебством, и теперь его судьбу решало лишь то, что окажется сильнее: родовая магия, которой были пропитаны камень и кольцо, или паутина чужих заклятий. 

На один жуткий миг неопределенности Салазар Слизерин завис в пространстве между здесь и там.

Затем редкая удача улыбнулась ему — как станет ясно впоследствии, нехорошо так улыбнулась — и блок, стеклянно прозвенев, разбился и выпустил его. Еще пара мгновений полета по синей круговерти, и вот уже лорд Слизерин прибыл в свой родовой замок. 

Дом, милый дом. В нем и стены помогают: нити магии тут же обрадованно протянулись к Главе Рода, напитывая его силой. Приток волшебства не снял головной боли, но хотя бы поубавил её.

Лорд Слизерин было поднял руку, чтобы щелкнуть пальцами и вызвать домового эльфа, но застыл, так и не довершив движения. Теперь, когда сознание прояснилось и боль не туманила взгляд, стало совершенно очевидно: поместье было абсолютно нежилым. 

Царила густая, мутная тишина, которая мешалась с полумраком, и вместе с толстым слоем пыли стелилась по полу. Витражные окна были заляпаны грязью, некоторые цветные стекла выпали, и лучи солнечного света метали острые копья на выцветшие ковры. 

Слизерин молниеносно, на одних рефлексах, выхватил палочку и набросил на себя щит, в любую секунду ожидая атаки. Пауза. В темноте коридоров все было тихо. Только сердце застучало немного чаще.

"Отлично. У меня сегодня просто замечательный день", — подумал он, пытаясь насмешкой хоть как-то успокоить себя.

Салазар зажег огонек на кончике волшебной палочки, и белый холодный свет отбросил резкие тени на его суровое, бледное в чуждом сумраке лицо. 

Головная боль отступила куда-то на задний план, будто признавая свою незначительность. Основатель глубоко выдохнул. Где-то снаружи щебетали птицы, и это почему-то превращало всё происходящее в кошмар. Крики, шум боя — с этим было бы лучше, с этим он хотя бы знал, что с этим делать. Но не мирная птичья песня: контраст с нежилым запустением был жуток. 

Лорд Слизерин вскинул голову и, безжалостно давя в себе любые ростки тревожного, жгучего страха, быстро зашагал по коридорам замка. Не прошло и половины минуты, как он понял, что больше не может сдерживаться и перешел на бег. Его ноги оставляли следы в вездесущей пыли. 

Он взбежал по лестнице, все быстрее и быстрее. Мало бы кто смог угнаться за ним в тот момент, но самому Салазару казалось, что он движется необычайно медленно, вязнет в янтарном полумраке как мошка в смоле. Разум, странно холодный, не переставал отмечать новые и новые подробности: завален вход в левое крыло, пусты кольца для факелов, выцвели гобелены на стенах. Эти детали делали окружающее Основателя запустение всё более и более реальным в то время, как замок, родной дом, что помнил маг, становился похожим на далекий сон.

Вот и когда-то знакомый коридор. Тоже весь в запустении. Слизерин остановился перед дубовой дверью, помедлил мгновение, а затем изо всех сил толкнул полуприкрытые створки и шагнул внутрь.

Нет, конечно же, и не могло быть иначе, но до этого Салазар в глубине души, за пределами рассудка продолжал надеяться... Напрасно, конечно же. В комнате его сына никого не было. 

В глаза лорда Слизерина сейчас никто не осмелился бы смотреть, а кто осмелился бы — ужаснулся от нечеловечески холодной, страшной ярости. И, отражая его состояние, вокруг него трещала, брызгала серебряными искрами магия. 

Но его разум не затуманился, и с удивительной отстраненностью Салазар принялся осматривать комнату, надеясь найти хоть малейший след, зацепку, следы борьбы, хоть что-то...

Впрочем, что тут было осматривать?.. За эти два дня, пока его не было, кто-то успел полностью сменить обстановку комнаты, а затем привести ее, как и все поместье, в полнейшее запустение, будто никто не жил здесь сотни лет. Что за страшные чары могли сотворить такое? 

Салазар Слизерин был, мягко говоря, весьма сведущ в темной магии и ритуалах, но даже он не мог вспомнить ничего и отдаленно похожего на чары, которые, не тронув ни одного сигнального заклятия, что оповестило бы его о штурме, сломали мощнейшую защиту замка и затем привели бы его в такое состояние.

Осматривать дом дальше не было никого смысла. Он был абсолютно пуст.

Салазар устало присел на кровать. Как-то механически отметил, что зеленое покрывало кровати тоже выцвело, равно как и гобелены и ковры по всему поместью. Затем, вздохнув, он развеял щит, что всё время поддерживал вокруг себя, и погасил уже не нужный Люмос: через выбитые окна в комнату проникало достаточно света.

"Я найду виновного, — твердо, без малейших сомнений подумал Слизерин. — Найду". 

Его губы скривились в жуткой полу-усмешке, и без лишних слов стало ясно, что после всего виновному Ад — любой Ад, на выбор, хоть Аннвн[1], хоть христианская огненная яма — покажется местом неги и покоя.

Салазар привычно погладил пальцами руны, вырезанные на белой, сделанной из кости палочке. Первая часть этих рун (достаточно известная и легко читаемая) указывала, что хозяин палочки — Мастер Рунной Магии. Но остальная часть рунической вязи, запутанная и искаженная, была доступна куда меньшему количеству людей, только знающим, ибо она гласила, что этот маг — Мастер Темных Искусств. 

— Эй, темный маг, — окликнул его чей-то голос со стороны камина. Голос говорил на английском, отчего Салазар, родным языком которого был англо-саксонский, ничего не понял и принял за начало заклинания. — как ты сюда попал?

Салазар отреагировал молниеносно: еще на словах “тёмный маг” вскочил, скользнул в сторону, одновременно посылая зеленый луч в источник звука. Укрыл себя щитовыми чарами и только затем понял, что в комнате по-прежнему никого нет. Что, уже и голоса мерещатся?

Но нет, из пустой рамы вновь раздался голос: "Эй, я же просто хочу поговорить". 

Салазар прищурился. Язык, на котором говорил голос, был ему знаком и незнаком одновременно. Он в чем-то походил на англо-саксонский, и сказанное едва-едва можно было понять, руководствуясь больше интуицией, чем знанием.

— Ты кто? — спросил Слизерин на англо-саксонском, медленно и как можно тщательней выговаривая слова. Затем добавил тоже самое на латыни: — Tu quis es?

После напряженной паузы голос наконец ответил:

— Портрет, — слово было незнакомым Салазару. — Деррик из рода Слизеринов. 

А вот последнее Основатель сумел понять и с некоторым недоверием (о Деррике он никогда раньше не слышал) перешел на парселтанг. 

— Покажись, — приказал лорд Слизерин тоном, не терпящим возражений. 

Миг ничего не происходило, а затем на темном полотне над камином появился полупортрет юного волшебника, не больше шестнадцати зим отроду. 

Салазар знал, что некоторые маги желали обмануть смерть, вплетая воспоминания о своей личности в портреты и гобелены. Однако никто из художников и на холсте не мог передать человеческого лица и фигуры достаточно реалистично, что уж говорить о изображениях на гобеленах. Коротать вечность уродливым осколком прошлого — невелика радость, и Слизерин не понимал тех, кто избирал этот путь. Впрочем, через несколько десятков лет уже многие начинали молить о смерти. Салазару доводилось видеть портрет одного из таких глупцов, и впечатление осталось самое тягостное.

Но кто бы ни написал это полотно, он был новатором, гением, кудесником: никогда прежде Салазар не видел столь яркой и настоящей картины. Человеческое лицо было отображено совершенно точно, со всеми переходами света и тени, тонкими деталями и подлинными цветами. Такую живопись лорду Слизерину не доводилось встречать даже в поместьях итальянских магов, что сохранили культуру Рима.

Но откуда здесь этот портрет, автор которого так опережает даже мастеров прошлого? Слизерин ничего такого не помнил в своем поместье.

“Впрочем, — саркастично заметил Салазар, — список вещей, которых раньше не было в этом замке, можно протянуть до самого Хогвартса”.

И затем заметил, что раз он начинает иронизировать, то шок проходит, и у него наконец получилось отстраниться, дабы в спокойствии поразмыслить. Ха, спокойствие: на самом деле ярость никуда не делась, лишь замерла на время.

— Так отвечай, темный маг, как ты здесь оказался? — бесцеремонно, со жгучим любопытством в темных глазах, спросил юноша. — И что ты…

— На “вы”, юнец, — оборвал его Слизерин. Он не собирался играть в семью с мальчишкой, который даже умереть побоялся. — И изволь отвечать на мои, — он выделил это слово, - вопросы.

Мальчишка, одетый в какую-то воистину шутовскую одежду — весь в узорах, как женское платье, дублет с дутыми, неуместно большими рукавами и щегольский берет из переливающейся ткани — только обиженно показал язык.

Наметанным глазом Главы Рода и отца Салазар тут же определил, что воспитывали Деррика из рук вон плохо. Да и простейшая осторожность у юнца отсутствовала напрочь: перечить Главе Рода, который весьма и весьма не в духе, не самое здоровое занятие.

Деррик на портрете, приняв молчание Основателя за поражение, принялся, кривляясь, выкрикивать:

— А вот ничего тебе не скажу! Вот тебе, темный маг, теперь хоть лопни, не скажу!

А лорд Слизерин все молчал и, спрятав правую руку за спину, методично, спокойно плел беспалочковые чары. Пока самые простые — лишь те, что позволят увидеть нити магии картины.

Палочкой, конечно, было бы быстрее, но Салазар не хотел спугнуть мелкого нахала. Как уйдет за раму — и ищи-свищи его по всему замку.

— Что, молчишь? Вот и я буду молчать, — впрочем, свое обещание Деррик не сдержал, тут же ломающимся тенором пропев. — Как однажды темный маг хорошо попал впросак…

Языка Салазар не знал, но оскорбительный тон песни уловил. Синие глаза Основателя нехорошо так блеснули, но в остальном его худое лицо оставалось невозмутимым. Хорошо знавшие его люди уже испугались бы за Деррика, но их не было рядом, чтобы помешать.

Блеснула видимая только Слизерину вспышка, и пространство вокруг портрета расцвело многоцветными всполохами волшебства. Свечение это видел один только Салазар, зрение которого изменили чары. Ненадолго, но вполне достаточно, чтобы разобраться в сплетениях магических нитей.

Впрочем, тут опытному магу хватило одного только взгляда, чтобы понять, что неизвестный создатель портрета оказал ему огромную услугу: привязал портрет к магии замка. А значит, и к родовой магии, над которой Салазар Слизерин, как Глава Рода, имел практически полный контроль.

Проговаривая про себя слова заклятий и осторожно совершая магические жесты правой рукой, Слизерин позволил своему сознанию скользнуть в поток магии замка, а затем аккуратно, ни в коем случае не используя ни крупицы лишней силы, собрал нити волшебства, связывавшие портрет с другими картинами и оборвал их. Деррик оказался в ловушке.

— Наигрался? — резко спросил Салазар, обрывая Деррика. — А теперь изволь отвечать.

И лорд Слизерин поднял левую руку так, что юноше в смешных одеждах стало видно родовое кольцо: серебро и мелкие изумруды, а в центре гладкий, неестественно черный камень Певереллов. Оправа кольца могла меняться, но вот камень — именно к нему было привязано родовое волшебство — камень всегда оставался неизменным.

Деррик, прежде безалаберно не обращавший внимания на кольцо, испуганно вытаращил глаза и метнулся к краю рамы. И еще раз. И еще.

Салазар с каким-то отстраненным интересом естествоиспытателя наблюдал за попытками Деррика выбраться. На его тонких губах заиграла легкая улыбка, первая за сегодня. В общем-то, чужие страдания часто облегчают душевные раны.

Наконец устав по-мушиному биться об раму, Деррик зло спросил:

— Чего вам от меня надо? Я уж думал, что вы все ушли. Ну нет же, вернулись зачем-то…

— О том, кто и куда ушел, мы поговорим чуть позже. А сейчас ответь, что тут случилось?

— Тут, уважаемый темный…

Салазар назидательно поднял указательный палец.

— ...лорд Слизерин, — поправился Деррик, поразительно быстро вспомнивший, как надо обращаться к Главе Рода. — скорее все наоборот. Тут же больше четырех сотен лет ничего не случалось. Ну как раз с тех пор, как умер старый лорд… — он прикрыл глаза, припоминая. — Персиваль. У него только дочери были. Те быстро вышли замуж… Жена умерла, а через год и сам старик Персиваль от удара преставился. А перед тем, как подо... помер, только и успел, что приказать домовику передать кольцо старшей дочери. В роде больше никого не осталось, ну и замок себя сам опечатал.

Похоже, после четырехсот лет заточения Деррику не терпелось поговорить. Но…

“Четыреста лет?! — неверяще подумал Салазар. — Персиваль?”

Он шагнул к выбитому окну и замер от изумления: весь парк зарос деревьями, которые никак не могли появиться за два дня. Четыреста лет… И это только то, что сосчитал Деррик. Сколько же всего было до него?

— Скажи, какой сейчас, — спросил Салазар, изо всех сил стараясь, чтобы голос не отразил обуревавших его чувств. — год?

— Лорд Слизерин, я считал, но могу ошибаться… И зачем вам?

“Я болен, со мной что-то случилось, я болен,” — с исчезающей надеждой подумал Слизерин, все смотря на такие знакомые и чужие места. В деревьях перекликивались птицы, и зеленый плющ лез в окно замка. Салазар, уже зная, что ничего не в порядке, твердо повторил:

— Какой это год?

— Тысяча девятьсот девяносто шестой от Рождества Христова.

И ударом стального молота на Салазара Слизерина вновь навалилась головная боль.

— — — — — — — — — -

[1] Кельтский загробный мир.

“На самом деле, — подумал Салазар. — всё не так плохо”.

Затем, усмехнувшись, он мрачно добавил про себя: “А я так и не научился смотреть на жизнь серьезно. Полагаю, в этом плане я безнадежен”.

Впрочем, в первом случае Основатель был прав: путешествие во времени было в чем-то предпочтительней наличия загадочного и могущественного врага, уничтожившего весь род Слизеринов. Последнее было необратимо, первое же, если не сильно над этим задумываться, представлялось чем-то вроде поездки в далекую-далекую страну.

Главное — воспринимать десять веков не как время, а как расстояние. Люди не приспособлены к перемещению во времени, но вот к пространству вполне привыкли. Путешествие во времени — путешествие в другую, абсолютно чужую Вселенную. Путешествие в пространстве — всего лишь череда шагов, которые отделяют от дома. Дом еще где-то есть. Надо всего лишь дойти. Чтобы не сойти с ума при путешествиях во времени, очень важно воспринимать когда как где.

Еще очень важно не вспоминать, что всё, что ты знаешь и любишь, превратилось в прах. Это деморализует. Практически так же, как осознание того, что ты уже мертв. По крайней мере, юридически.

Для Салазара было что-то жуткое в мысли о том, что его пепел давно развеяли по ветру [1]. Еще хуже была мысль о том, что никакого пепла никто развеять не мог, потому что в год 996-ой от Рождества Христова Салазар Слизерин пропал без вести.

Он не хотел оставаться здесь. Здесь померкло величие рода Слизеринов, и уже давно правило время. Пыль, острое солнце и пение птиц — всё, что теперь было.

А что Хогвартс? Тоже превратился в развалины у озера? Все, что было создано таким трудом, чем он так гордился, ушло в небытие? И вместе со всем этим кануло в никуда и имя Салазара Слизерина?

Счастье Деррика, что Основатель стоял спиной к нему, и от этого портрет не видел лица темного мага. Страшное это было лицо.

— Деррик, — Салазар, уже вернув себе внешнее спокойствие, вновь повернулся лицом к портрету. — скажи мне, слышал ли ты когда-либо о Хогвартсе?

— А кто же не слышал, тём...

Основатель внимательно посмотрел на Деррика, будто бы оценивая, как можно сделать и без того неказистую портретную вечность еще более неприятной.

— ... лорд Слизерин, — поправился мальчишка. — Ну, в смысле, лучшая школа волшебства во всем цивилизованном мире, о ней все знают. Могу на что угодно поспорить, что Хогвартс и сейчас стоит. Это же Хогвартс, — и в последних словах избалованного юнца проскользнула непоколебимая уверенность в вечности и неизменности существования магической школы.

Впрочем, сам Салазар не так был в этом уверен. Когда помнишь начало, существование конца представляется куда более вероятным.

— А что насчет Основателей? — наконец спросил один из этих самых Основателей.

— Конечно, знаю, — Деррик начинал расслабляться. Этот темноволосый маг, отчего-то до жути похожий на черных магов из старых страшных сказок, теперь распрашивал о вещах, которые знал любой пятилетка. Само собой, отвечать было легко. — Это Годрик Гриффиндор, Ровена Равенкло, Хельга Хаффлпафф и Салазар Слизерин.

— И что же ты можешь сказать о Салазаре Слизерине? — его интерес был сродни тому интересу, с каким ребенок все трогает языком качающийся зуб. Вроде и неприятно, но и остановиться нельзя.

"В конце концов, — думал Основатель. — что может быть плохого в любопытстве?"

Однако вскоре выяснилось, что, во-первых, любопытство своевременно наказывается новой вспышкой головной боли, и, во-вторых, Салазар Слизерин, которого описывал Деррик, был настолько тёмным магом, что реальный Салазар даже начал испытывать что-то вроде зависти. Но затем, по продолжении рассказа, зависть вылиняла в изумление и раздражение. Да, время искажает факты, но тут, всё, что когда-то было, стерлось, истлело и пьяной рукой молвы было написано заново, глупо, коряво и пошло. И даже... мерзко?

Именно здесь Слизерин понял, что всё же разочарован тем, что про него говорят спустя тысячу лет. Кто остался жить в веках? Салазар Слизерин, мастер Рунной и Темной Магии, раздвинувший границы этих тонких искусств более, чем кто бы то ни было до него [2], Основатель Хогвартса и великий волшебник, или же бессмысленно жестокий фанатик, безумец, самовлюбленный глупец?

Увы, последний. Это было весьма болезненно для Салазара. Что ж, подводя итоги, оставалось только сказать, что из всех его достижений сохранился только Хогвартс. Всё остальное: слава, имя, род — ушло и сгорело.

Иной на этом месте бы сдался. В самом деле, что же делать, если все, для чего ты жил прежде, больше ничего не значит? Если всё достигнутое — прах? Снова ползти по тому же пути? Что еще найти для жизни? Ничего?..

Но кое-что у Салазара Слизерина осталось. Это была его гордость. И она не позволяла Салазару просто сдаться и бросить всё. Нет уж, всегда будет тот, кто будет знать о всех его достижениях и промахах: он сам, строгий судья. И ради же самого себя, какой он есть, лорд Слизерин не мог упасть в прах.

Здесь пепел, но к черту будущее и всё, что в нем есть. Он собирается вернуться домой из этого кошмара.

Решение это не учитывало возможных затруднений, но, как подумал Слизерин, для начала хватит и такого.

Путь домой явно собирался занять не день и не два, отчего требовалось хотя бы приблизительно понять, что за мир теперь лежит за порогом.

“Это не когда. Надо забыть, что это время. Пусть это будет место,— подумал Салазар. — Пусть это будет другая страна, которую надо исследовать...”

Вот только всё, что может рассказать Деррик, будет относиться к Англии четырехсотлетней давности. Чудесно. И всё находящееся в доме — тоже. Замечательно.

Здесь Слизерину поневоле стало интересно, что же из его времени (нет, не думать об этом) сохранилось в этом знакомом и незнакомом замке. Маг направился к двери.

— Эй, — выкрикнул ему в спину Деррик. — а как же я? — мальчишка все еще оставался запертым в портрете.

— А с тобой ничего не сделается, — усмехнулся лорд Слизерин. — Посидишь, подумаешь над своим поведением.

Дело было не только в том, что Деррик крайне нуждался в воспитательных мерах. На самом деле Салазар просто понятия не имел, как восстановить магические связи, что он так лихо оборвал. Ломать-то всегда проще, чем строить.

Конечно, если сесть и подумать, что-нибудь наверняка придумалось бы, но вот только сейчас тратить на это время Слизерин не собирался.

— Т… Вы… вы ведь вернетесь? — умоляюще спросил Деррик.

Салазар поразмыслил над этим пару секунд и признал, что, к сожалению, вернуться придется. Застрял он здесь надолго.

* * *

Вскоре выяснилось, что хоть что-то хорошее в этом будущем было. Это была библиотека.

Во времена Слизерина книги переписывались вручную, и некоторые труды стоили в три раза дороже собственного веса в золоте. Сочинения могущественных магов порой защищались так, что полумифические фейри, что накрепко чаровали и запутывали дороги к своим царствам под и за холмами, восхитились бы искусством заклинателей.

Кто-то даже помещал книги в дорогие оклады из золота, усеянные самоцветами, но, впрочем, обложка часто не стоила и половины содержимого. Да, книги были практически бесценны…

По быстрой оценке Салазара, на содержимое этой библиотеки можно было купить пол-Британии, и еще осталось бы. К стенам круглого зала липли и тянулись вверх, до потерявшихся во мраке каменных сводов, книжные полки, плотно заполненные пухлыми томами. Книги в кожаных обложках, и в выцветшем бархате, и в такой густой пыли, что и не различишь цвета.

Салазар взмахнул палочкой, и холодный шар белого света поднялся к самому куполу, где засиял еще ярче и съел весь застарелый паутинно-пыльный полумрак. Кусачее сияние замерцало на янтарной мозаике, которая покрывала чуть ли не каждый дюйм потолка. Местами золотистые кусочки выпали, оставив резкие темные пятна.

Те же янтарные пластины он разглядел и на выступах над альковами, и на небольших столбиках, что стояли на столах. Назначение мозаики становилось вполне понятным.

— Свет, — произнес Салазар на парселтанге. Догадка оказалась верной: потомки не изменили традиции использовать пароли на змеином языке, и от слова-ключа чары заработали. Янтарные плитки принялись сначала неспешно и мягко, а затем всё ярче зажигаться теплыми огнями.

Сияние их приглушал толстый слой вездесущей пыли, но всё же оно было куда приятней, чем резкие, болезненные тени от заклинания Слизерина.

Волшебник развеял шар света и подошел к одной из полок. Взмахнул волшебной палочкой, сгоняя пыль с книг. И…

“Увы, — мрачно констатировал Салазар, когда вся пыль осела, и кашель, вызванный ею, утих, — не подумал”.

Маг вернулся обратно в зал, который он поспешно покинул, когда воздух наполнился серыми клубами. Книги на полках так и просились в руки.

Однако быстро проглядев несколько из них, Слизерин обнаружил, что в книгах — сплошная несуразица, выписанная латиницей. Да уж, язык сильно изменился… Еще Основатель отметил, что страницы были не из пергамента, а из какого-то незнакомого тонкого и легкого материала. Вдобавок к этому все книги будто бы переписаны одним и тем же человеком: буквы везде были одинаковые, точно одной рукой. Даже слишком одинаковые. И мелкие, и тонкие, как пером и не написать.

“Неужели кто-то наконец сумел изобрести долговечные чары дубликата?” — изумился Салазар. Книги по магии в его Британии стоили так дорого, потому что любая волшебная копия через некоторое время истаивала. Заклинания пробовали закреплять рунами, постоянно подпитывать новой магией, но, увы: магические тексты разъедали чары как кислота.

Впрочем, быстрый осмотр книг показал, что их происхождение абсолютно естественно. Еще одна загадка. Но пока Мордред с ней, и без того довольно проблем…

Затем Слизерину удалось найти книгу на латыни — хоть что-то понятное — но, увы, это оказалась лишь энциклопедия магических растений. Несколько следующих книг на латыни тоже были не интереснее.

“С другой стороны, — подумал Салазар. — Хранить действительно интересные [3] сочинения в легкодоступном месте никто не будет. Так что… сокровищница осталась там же, где была?”

Оказалось, что да.

Не глядя на золото и серебро, коего было в избытке, лорд Слизерин прошел вглубь зала, туда, где лежали артефакты. Какие-то старые вещи пропали, какие-то артефакты были совершенно новыми, и в их предназначении только предстояло разобраться, но, в целом, богатства потомки хранили и приумножали. Вот только использовать их, чтобы продлить существование Рода, не смогли. Собаки на сене, тьфу.

Но вот зато еще чуть дальше полка с книгами, от которых будто бы тянет каким-то нездешним холодком. Темные маги чуют такие вещи. Да, там может найтись кое-что интересное...

Однако от пюпитров с книгами у дальней стены веяло темномагическим холодом еще сильнее. Помаявшись со снятием чар, защищавших это богатство — паролей Слизерин не знал и не мог знать, так что пришлось использовать свои права Главы Рода и осторожно расплетать каждое заклинание — маг смог наконец подойти к главному сокровищу.

На центральном пюпитре, чуть возвышавшемся над всеми прочими, лежал толстый фолиант в серебряном окладе, украшенном темно-зелеными, искрящимися изумрудами. Искусный рельеф в виде переплетающихся, будто бы живых змеек оббегал по краю обложку.

Прежде чем приблизиться, Основатель вновь сплел — на этот раз уже при помощи палочки — чары, позволяющие ему видеть нити магии, и предусмотрительно осмотрел пюпитр и книгу. Да, и тут защитные чары, причем побольше, чем на остальных сочинениях. Самый ценный труд, должно быть. Даже интересно, что за раритет.

Вновь повозившись со снятием заклинаний, Слизерин наконец смог подойти к пюпитру, открыть книгу и в голос расхохотаться. Самым ценным трудом здесь оказался его собственный дневник экспериментов!..

Даже как-то странно. Салазар, конечно, не отрицал, что записи об его экспериментах не для слабонервных, но о том, что в веках они приобретут такую ценность, он и не задумывался.

И всё же… Даже как-то приятно.

Темный маг заклинанием надрезал подушечку пальца и капнул на титульный лист кровью, заставляя остальное содержимое книги проявиться. Он только перевернул страницу, как ему в голову пришла необычная, жуткая мысль, и повеяло холодом другого рода, холодом столкновения с неизвестным.

“А что может быть в этом дневнике еще, помимо того, что я уже знаю?” — Салазар спешно пролистал до страниц, датированных 996-ым годом. По мере приближения к дню, когда он покинул свое время, маг замедлил свои движения и принялся осторожно переворачивать каждый лист. И вот она, та самая запись внизу страницы.

“...я только что прочел указанные ранее заклинания и…”

Слизерин собирался запустить в Арку змею, которая бы, если бы вернулась, смогла бы кое-что рассказать, но что-то пошло не так, и очнулся он уже в двадцатом веке.

Запись обрывалась, но на следующей странице могло быть что-то еще. В том случае, если у будущего Слизерина получилось вернуться. А если нет — он увидит лишь чистый лист или, быть может, запись чужой рукой: “Салазар Слизерин пропал без вести из своей лаборатории. Никаких следов не обнаружено…”

И дальше, как знать, будут написаны рассуждения о возможных причинах. Кто мог бы написать это предполагаемое последнее слово? Ровена? Хельга? Или кто-нибудь под диктовку Годрика?

Салазар положил руку на пожелтевшую страницу и застыл в нерешительности. В греческом сочинении, посвященном маховикам времени, он читал, что будущее становится неизменным, когда оно является прошлым. Пока не знаешь будущее, оно пластично. Но стоит глянуть туда, и с уже известным нельзя ничего поделать. Временная петля: исходя в своих действиях из определенных знаний о будущем, нельзя изменить его так, что эти знания перестают существовать.

Так стоит ли смотреть? Нет, даже приглядываться к листам и пытаться понять, написано ли что-то дальше, нельзя. Салазар Слизерин предпочитал быть полным хозяином собственной судьбы.

А всё же интересно, что мог успеть открыть будущий он (если, конечно, вернулся), какие тайны мог раскрыть…

Нет.

Со смутным сожалением он закрыл книгу и механически погладил рукой холодное серебро обложки. Непривычно… При Основателе, само собой, еще не было драгоценного оклада, только простая кожаная обложка. Поддавшись смутной тоске и желанию увидеть хоть что-то в прежнем виде, Салазар осторожно вытащил свой дневник из серебряных оков.

Маг ласково коснулся столь знакомой кожаной обложки, затем вновь заглянул на титульный лист с аккуратно выведенной надписью: “Салазар Слизерин. Дневник экспериментов”. Ближе к центру лист становился тоньше и просвечивал: в свои пятнадцать, когда он только начинал этот дневник, Слизерин был жутко — да-да, еще хуже, чем сейчас — самолюбив и вдобавок глуп, отчего изумрудными чернилами крупно нарисовал в центре листа родовой герб и красиво выписал девиз и пафосную фразу “Собственность темного мага Салазара Слизерина”.

Уже через два года, нещадно ругаясь сквозь зубы, Салазар сводил это позорище. Сводил надежно, при помощи едкого зелья, чтобы наверняка. К счастью, никто другой никогда не видел того листа в его первоначальном виде.

У Салазара Слизерина было много тайн.

Он усмехнулся и уже собирался закрыть свой дневник, как обратил внимание на то, что край обложки несколько разошелся, и кожа пошла неровными складками. Он провел рукой по ее внутренней стороне, разглаживая слои кожи, и тут же удивленно вздернул бровь. Внутри что-то было.

Стоило проверить. Слизерин аккуратно провел палочкой по краям, режущим заклинанием распарывая оставшиеся швы, и заглянул внутрь. Там был конверт, и отчего-то при взгляде на него закопошились нехорошие предчувствия.

Основатель взял в руки запечатанное красным сургучом письмо, и стоило ему дотронуться до него, как на пергаменте проявилась, побежала черной строкой зачарованная надпись: "Салазару Слизерину от Салазара Слизерина".

"Серьезно?" — он изумленно вскинул брови.

На конверте появилась следующая надпись: "Представляешь, но да".

"Замечательно," — мысленно вздохнул Слизерин, который так хотел избежать знания о своем будущем. Но... оставить себе письмо это, конечно, очень, очень умно. И, более того, — здесь он улыбнулся и уже не иронично, а по-настоящему радостно — это значило, что он вернется домой.

У него все получится.

"Поздравляю," — проявилась очередная надпись. Основатель с легкостью представил, с какой иронией в голосе это могло бы быть сказано. Свою натуру он знал преотлично.

Но вот только настоящее ли это письмо? Почерк его, но почерк можно и подделать...

"Настоящее. Помнишь титульный лист?" — был ответ, прошедший через века.

Салазару пришлось признать, что это действительно послание от его будущей версии. Но вот стоит ли его открывать?.. Любое знание о будущем может быть опасно.

"Я не буду сообщать ничего лишнего. Здесь только необходимая информация. Я всё понимаю".

Слизерин еле заметно кивнул в согласии с будущим собой, вновь надрезал уже заживший палец и капнул кровью на магическую печать. Та оплавилась, вспыхнула желто-белым и исчезла.

Салазар открыл конверт и достал послание от самого себя.

— — — — — — — — -

Для Салазара было что-то жуткое в мысли о том, что его пепел давно развеяли по ветру [1].

[1] Обязательный пункт при похоронах темного мага, если вы не желаете однажды повстречать его вновь. Впрочем, некоторых оригиналов и сжигание не останавливает.

...Салазар Слизерин, мастер Рунной и Темной Магии, раздвинувший границы этих тонких искусств более, чем кто бы то ни было до него [2], Основатель Хогвартса и великий волшебник...

[2] А еще, как всегда добавлял Годрик, наш лорд Слизерин — сама скромность.

Хранить действительно интересные [3] сочинения в легкодоступном месте никто не будет.

[3] Читай: очень опасные.

"Я забыл поздороваться. Так вот, здравствуй, Салазар. Ты уже знаешь, что это 1996-ой год. Уточню дату: 27-ое мая.

Он сделал семь хоркруксов. Семь".

Салазар прервал чтение, чтобы кратко и ёмко высказать свое мнение о поступке этого Риддла. Надо же так... Кем надо быть, чтобы додуматься создать семь хоркруксов?

Лорд Слизерин не боялся темной магии, не брезговал ее жуткими заклятьями и ритуалами, в его послужном списке были и убийства, и порой кое-что похуже, и сделки с обитателями Другой Стороны, но хоркрукс... Создание даже одного выходило за все рамки, что уж говорить о семи…

Даже арабские чернокнижники не просто так избегали создания этих... предметов. Основным из принципов темной магии было то, что за всё надо платить. Платой же за хоркруксную не-жизнь и не-смерть было то, что делало тебя тем, кто ты есть. То, что делало тебя человеком.

Порою шептались, что пустоту, оставленную вырванным куском, занимает что-то или кто-то с Другой Стороны. И что у этого даже нет имени. И что ему очень нравится наш мир. Но об этом только шептались: проверять никто как-то не решался.

Среди темных магов существовал негласный договор уничтожать всех тех, кто позволит себе переступить эту грань. Склоки и раздоры забывались, когда на горизонте появлялся безумец, рискнувший нарушить все законы. О, здесь чародеи становились воистину беспощадны.

Темных магов боятся и часто ненавидят все остальные волшебники, но эта ненависть — ничто по сравнению с тем, что испытывают сами темные маги к создателям хоркруксов.

"Семь хоркруксов, — вновь повторил про себя Слизерин. — Человеческая глупость только что установила новый рекорд".

"Оценил? И, как ты уже мог догадаться, Риддл через какое-то время создал себе новое тело и воскрес в нем. Что теперь на самом деле носит эту плоть и называется именем Лорда Волдеморта — только на Другой Стороне и знают.

Вот что тебе нужно сделать..."

* * *

В Лютном переулке странной публики не счесть: ведьмы с подносами ногтей, молодая пара, с ног до головы покрытая шерстью и нисколько этого не стесняющаяся, горбун-зазывала, подозрительно бледная девчушка с голодной улыбкой — да кого тут только не встретишь.

Закутанными в черные мантии фигурами, у которых и лица не разглядишь, здесь было никого не удивить. Более того, на этих скромников даже посматривали как-то снисходительно, и ведьмы с горбуном в перерывах между громкими выкриками порой бились об заклад, кого может скрывать темная мантия. Школьника, решившего прогуляться по запретной улице так, чтобы мама не узнала? Благополучного обывателя, который бежит от располневшей жены к, как это затаскано говорится, жгучей брюнетке Аморетто из борделя в двадцатом доме? Какого-то аристократа, который не хочет быть узнанным? Беглого преступника? Уродца, необычного даже для Лютного? Сколько возможностей погадать!..

— Вон тот, — Старая Магда откусила ноготь и кинула его на поднос, — высокий, у угла тридцатого, из благородных.

Ее товарки повернули головы и нашли означенную персону. Человек в черной мантии уверенно, по-мужски, шагал по Лютному Переулку.

— Скорее аврор, который не хочет светиться, — вмешался горбун. — Посмотри, как движется.

Магда не ответила, а лишь перемешала ногти на подносе и вгляделась в их узор.

— Посмотрю, — ответила она и улыбнулась.

Юркий мальчишка-карманник, давно следивший за фигурой в плаще, наконец подобрался поближе к мужчине и будто бы невзначай толкнул его. Вопреки замыслу паренька, незнакомец не пошатнулся, но быстро, как гадюка, обернулся и поймал мальчишку за руку. Блеснуло лезвие кинжала, вынутого откуда-то из широких рукавов мантии.

— Авроры кинжалов не носят, — сказала самая нарумяненная из ведьм, которая упорно цеплялась за свою давно выдохшуюся и уже подгнивающую молодость.

— У авроров обычно рукопашная поставлена, — вторила ей другая ведьма, потирая много раз переломанный нос. — Локтем в лицо — это они могут.

Высокий маг отпустил быстро осознавшего свою ошибку мальчишку и зашагал дальше вверх по улице. Горбун мрачно проводил его взглядом, достал позеленевший кнат и передал Магде. Та приняла его, продолжая вглядываться в расклад ногтей на подносе.

— А он нездешний, — тихонько сказала она. — Совсем нездешний.

Маг дошел до дома номер шестьдесят три на углу Косого и Лютного Переулков и зашел в неприметную лавочку, на двери которой была нарисована стилизованная фигурка волшебника, сыплющая что-то в такой же условный котел. Стертая табличка внизу давным-давно, еще когда не все волосы Магды были седыми, гласила: "Ингредиенты и зелья".

— Спорим, что в покупках есть шкура бумсланга, — обратился не теряющий надежды горбун к молодящейся ведьме. Та кокетливо подмигнула ему и немедленно согласилась.

Старая Магда еще чуть поглядела на то, как были разложены ногти на ее подносе, затем решительно перемешала их и громко, как всякая торговка, закричала: "Гадание на ногтях! Узнай свою судьбу за десять кнатов!"

* * *

Во "Флориш и Блоттс" было тихо. До летней суеты с закупкой учебников было еще далеко, праздники тоже миновали, а прочих покупателей в теплый майский день, когда намного приятнее посидеть в кафе-мороженом, было немного.

Продавец лениво тыкал палочкой в муху, летающую под потолком, но никак не мог в нее попасть. Муха же басовито жужжала и порою отупело билась об окна.

Звякнул колокольчик. В магазин вошел высокий темноволосый волшебник, в котором проницательная Магда-гадалка сразу опознала бы фигуру в черном плаще, что попалась ей на глаза в Лютном. Вместо длинного одеяния на нем теперь была простая мантия, но держался маг в высшей степени аристократично и в движениях чудилась та же уверенность и боевая экономность.

Продавец глянул на него, улыбнулся дежурной улыбкой и продолжил следить за мухой.

Через полчаса маг подошел к прилавку, левитируя перед собой стопку книг. Англо-латинский и англо-греческий словари, другая литература о языках, пара исторических книг и еще столько-то справочников и энциклопедий. Ничего необычного.

Продавец назвал цену и волшебник, кивнув, молча расплатился — правда, сначала ошибившись и дав галеона на три больше, чем нужно — и уменьшил свою покупку. Затем ушел, так ничего и не сказав.

— Суровый какой, — поделился скучающий продавец со вьющейся под потолком мухой. Затем спохватился. — Отлично, докатился, с мухами разговариваю...

Вновь взял палочку и досадливо запустил в муху сонным заклинанием. В этот раз удача улыбнулась юному последователю Артемиды, и чары попали в цель. Муха, поджав лапки, упала на пол.

* * *

В подземельях замка было прохладно, и прохлада эта была удивительно свежей и приятной после такого насыщенного дня. Еще подземелья радовали тем, что в них все осталось практически как прежде: серые каменные стены с кольцами для факелов через каждые двадцать пять футов (впрочем, кольца изрядно проржавели) и такой же каменный пол. Подобные места не требуют частых смен интерьера.

Но даже имея в своем распоряжении все время мира, Слизерин не стал бы пристально разглядывать эти давно знакомые коридоры, и уж тем более сейчас, когда он направлялся к сердцу родовой магии, к Источнику.

Туда никогда не нашел бы дороги случайный гость. Не дался бы он в руки и простому любопытствующему, и даже опытный и знающий маг был бы скорее всего обречен на поражение. Но вот любому, в чьих жилах текла кровь Слизеринов, достаточно было лишь спуститься в подземелья — подойти поближе — и прислушаться. То, что магглы называют шестым чувством, указало бы путь к Источнику.

Однако Салазар уже давно не тратил время на то, чтобы прислушаться к своему чутью: дорогу к месту, где было сердце всей магии рода, он запомнил давным-давно. [1] Наконец маг остановился у ничем с виду не примечательного участка стены и, не морщась (второе, к чему привыкает темный маг — это боль), надрезал заклинанием ладонь правой руки.

Тут же выступила кровь, Салазар чуть подождал, пока наберется побольше, а затем плеснул ей на серый камень. Кровавый след на миг засеребрился, заблестел магией, и тут же исчез, будто ничего и не было. Стена тоже осталась на месте, но теперь это была лишь иллюзия. Слизерин чуть помедлил, залечивая порез на руке, а затем шагнул вперед.

Он оказался в гроте, стены которого мерцали прожилками кварца, пронизанного серебристыми иголочками. Белый огонек Люмоса не горел — это было не место для давно прирученной, обыденной палочковой магии — но он был и не нужен. Откуда-то, то ли из стен, то ли из воздуха, из ниоткуда, лилось едва заметное мягкое и ровное свечение. Прозрачное и невесомое, оно порою сгущалось и пробегало по жилкам кварца искорками-звездами.

Пещера была полностью природной, ее стены и пол были сглажены когда-то протекавшим здесь мощным потоком. Теперь же вода только капала с подросших за тысячу лет сталактитов.

За этим гротом следовал еще один, а потом еще — лорд Слизерин шел по анфиладе пещер, и с каждым шагом его родовое кольцо пульсировало все сильнее и сильнее. Сияние тоже усиливалось.

Наконец маг достиг последней из пещер. Она не была самой большой, не было в ней и впечатляющих сталактитов и оплывших стен, так поражающих воображение любого, кто в первый раз заглянул в подземное царство. Но этот недостаток в полной степени возмещал Источник.

Из земли поднималась высокая друза сияющих кристаллов горного хрусталя, сначала сужающаяся, а затем вновь расширяющаяся и уплощающаяся. Получалась большая чаша, в которую из дыры в своде грота падал звенящий серебристый водопад. Вода — или жидкий свет — в чаше бурлила и переливалась через края, падала на выступающие из основания чаши кристаллы. Оттуда она стекала вниз, на каменный пол, где утратившие свой свет ручейки бежали к дальней стене и вновь прятались в камень.

Вода и воздух — все будто бы пело от разлитого здесь волшебства. Салазар глубоко вдохнул. В этом заповедном месте, как обычно, было невероятно спокойно, в сердце поднималось умиротворенное счастье, а все, что было прежде, казалось сном. Здесь, у потока, что питал всю магию рода Слизерин, время застывало и осыпалось радужными брызгами. Не было ни прошлого, ни будущего, было только...

Салазар заставил себя сосредоточиться: нельзя было позволять сознанию уплыть по течению. Стоит расслабиться — и не заметишь, как растворишься в потоке волшебства и исчезнешь безвозвратно. Чем сильнее Источник, тем больше подобный риск, а Источник, принадлежащий роду Слизерин, был далеко не из слабых.

Маг подошел к чаше и, положив руки на ее хрустальные края, глянул внутрь. Затем он зачерпнул воды и осторожно отпил из горсти. Миг — и звонкая, чистая магия растеклась по его телу, связывая разум с паутиной бесчисленных нитей родового волшебства. Мир вокруг будто застыл и потускнел, остались только хрусталь да неожиданно разгладившаяся, расширившаяся и охватившая больше, чем было в пещере, водная гладь.

Салазар вгляделся в сияющую глубь.

Когда же он отвел взгляд и убрал ладони с борта чаши, на них остались длинные, зудящие красные полосы. Слизерин несколько раз сжал и разжал кулаки, пытаясь разогнать застоявшуюся кровь и при этом беспрестанно морщась.

“Запомнить — не класть руки на край. Не класть,” — выговорил себе волшебник, кинув взгляд на свои мраморно-белые, заледеневшие руки. Так Салазар думал каждый раз, и каждый раз — безуспешно.

Он сделал несколько шагов по пещере, разминая затекшие ноги. Магическое спокойствие все еще омывало его разум, но теперь, как это всегда бывало после погружения, зов Источника заметно ослаб. Сияние тоже будто бы померкло, но Слизерин знал, что это было всего лишь иллюзией.

А вот то, что он увидел в чаше, иллюзией не было. По крайней мере, по содержанию. Посторонний человек, глянувший в светлую воду, не увидел бы там ничего из того, что видел Салазар, лишь гладь и мерцание струй. Однако Основатель, находясь в этом странном, вневременном состоянии, разглядел там гораздо больше, и все увиденное им было самой настоящей, ничуть не иллюзорной правдой.

Что же искал Салазар Слизерин? О, он пытался узнать, остались ли у него в этом времени еще потомки, помимо Тома Риддла. Однако в этом времени все они были настолько дальними, что рассмотреть что-то становилось весьма непросто. Быть может, одно это и не помешало бы Слизерину разглядеть то, что ему было надо, но расколотый на целых семь частей и связанный с Другой Стороной Волдеморт так затуманивал Источник, что было совершенно невозможно понять, оставались ли еще другие наследники или нет, не говоря уже том, чтобы узнать, кто это.

“Если изгнать Риддла из Рода, — подумал Слизерин, продолжая разминать зудящие руки. — то я смогу снова попробовать найти наследника. Вот только отцепить эту хоркруксную пакость от магии рода будет сложновато”.

Чем сильнее и старше был волшебник, тем труднее было отлучить его от Рода: магии сплетались и сцеплялись воедино. В случае же с Риддлом, который уже давно стал чем-то, чему больше пристало находиться на Другой Стороне, все было еще сложнее: волшебной силы для ритуала потребовалось бы немерено.

“Тут даже осеннего равноденствия не хватит. Столько магии только на Самайн и получится вытащить… — прикинул Салазар. — Или на Йоль, но не ждать же так долго… А значит, пусть будет Самайн. После найду наследника и посмотрю, как его лучше подготовить для полноценного введения в Род, чему его нужно обучить… Рунной магии — однозначно…”

Внезапно он резко остановился и с подозрением поглядел на мягко сияющий Источник. Основателю неожиданно вспомнилось, что еще сегодня днем он хотел просто как можно быстрее вернуться домой (и, быть может, попутно разобраться с непутевым потомком). Но поиски наследника… Нет, такого он не планировал.

С родовой магией — как, впрочем, и с любой другой — всегда надо держаться настороже и тщательно следить, чтобы управляла не она тобой, а ты ею. Слизерин, судя по всему, только что чуть не попался на крючок.

— Нет, — прошептал он и улыбнулся, — нет, меня не перехитришь.

Да, Салазар — Глава Рода и, когда принимал этот титул, клялся охранять Род в самые светлые и самые темные времена, клялся обеспечивать процветание и благоденствие, клялся ставить интересы Рода выше своих собственных… вот только не кажется ли, что срок у этой клятвы вышел столько-то веков тому назад?

Сияние будто бы чуть померкло, а водопад даже зажурчал как-то укоризненно.

Нет, не кажется. Салазар по-прежнему носит родовое кольцо, все также может управлять магией рода, может и испить из Источника, и заглянуть в его глубь — все это дозволено лишь Главе Рода. Права есть — значит, и от обязанностей никуда не деться. Да, Салазар Слизерин все еще Глава Рода и пусть изволит соответствовать.

“Судя по всему, — вздохнул Слизерин, чувствуя, как его разум омывают теплые волны волшебства. — выхода у меня нет”.

Было неприятно, очень неприятно, что его заставляют менять уже, казалось бы, принятые решения, но, с другой стороны, если он сумеет найти наследника и вернуть род Слизеринов, разве не позволит ли ему это вернуться домой с абсолютно спокойным сердцем?

Более того, разве это не шанс изменить мнение если не о себе, то по крайней мере о своем роде? Восстановить хотя бы часть былой славы?

Для самолюбия Салазара это было очень заманчиво. Маг на миг прислушался к себе, проверяя, действительно ли в нем говорит его гордость, а не влияние магии? Да, похоже на то.

Он снова посмотрел на Источник, кажется, зазвеневший как-то радостнее, чем прежде, и покинул сияющий грот. Быстрым шагом вышел из пещер, а затем поднялся из подземелий обратно в коридоры замка. Только оказавшись в холле, Салазар остановился, вновь прислушался к своим чувствам и тщательно все обдумал.

Да, он по-прежнему хотел вернуть былое величие и честь рода Слизеринов и, если получится, хотя бы частично обелить свое имя. Ему и в самом деле было не все равно, что происходит в этом времени.

“А полному равнодушию я так и не научился, — с притворной печалью подытожил Основатель и твердо добавил. — Что ж, тогда с наследником все решится на Самайн”.

Он бросил взгляд наружу, через выбитые витражи и увидел, что уже старела ночь и где-то очень далеко, по самому краю, алело небо. У Источника время летело незаметно.

Впрочем, не следовало надеяться, что Самайн наступит так же быстро. До него оставалось почти полгода, которые надо было потратить с пользой. Пока стоило выучить язык и сделать всё то, что посоветовал сделать будущий Салазар.

До момента, когда следовало привести в действие следующую часть предложенного им плана, оставался один месяц.

“Отлично, — заключил Слизерин, — как раз Оборотное сварится”.

— — — — —

[1] С учетом того, что Салазар находился на расстоянии в тысячу лет от своего родного времени, “давным-давно” становилось действительно очень давним.

“Выборы Министра Магии!” — кричали заголовки Пророка от тридцатого июня. Ниже и чуть мельче, — “Гарри Поттер. Мальчик-который-был-прав. Эксклюзивное интервью”. “Девис и Скримджер — фавориты предвыборной гонки,” — говорил Магический Еженедельник. “Тот-кого-нельзя-называть вернулся,” — в редакции Волшебной Правды очень медленно соображали. Придира же, напротив, весьма своевременно сообщал: “Руфус Скримджер — вампир-полукровка!!”

— Сегодняшний Пророк.

— Три кната, сэр.

Монеты сменили владельца.

— Как думаете, — спросил продавец. — кто победит на выборах? У Девиса и его полных золотом сейфов неплохие шансы.

— Скримджер победит.

— Думаете?

— Да, — ответил ему Салазар Слизерин и зашагал вниз по Косому Переулку. Он знал, что на выборах, которые состоятся через неделю, победит Руфус Скримджер. Также из письма он знал, что надо делать, чтобы беспрепятственно пройти в Министерство и поговорить с Министром Магии.

* * *

Самое ужасное в работе Министра — не Пожиратели Смерти, не запущенные Фаджем дела государственного управления и даже не идиоты-подчиненные. Самое страшное — это репортеры. От них даже голова разболелась, на что Скримджер никогда прежде не жаловался.

А ведь еще не прошло и трех дней с тех пор, как он стал Министром. Знал бы, что всё будет так плохо, десять раз подумал, прежде чем лезть в политику. Впрочем, подумал Руфус, кого он обманывает: всё равно бы ввязался во все это. Министр Магии Руфус Скримджер — звучит гордо, и даже на душе как-то теплее становится.

Министр прошел в свой кабинет, массируя виски. И тут же, даже не успев осознать, что происходит, на одних рефлексах, выхватил палочку, швырнул заклинание и перекатом ушел за одно из кресел. Левое колено нещадно отдалось болью: годы-то уже не те.

Теперь Руфус сообразил, что он увидел. В кабинете был кто-то еще, и этот кто-то явно не должен был здесь находиться.

"Покушение? — промелькнуло в голове у Министра. — Ну уж нет, так просто я не дамся!"

— Охрана! — выкрикнул он, быстрыми движениями палочки сплетая сложные защитные чары. Авроры же не спешили Министру на помощь, что заставляло подозревать худшее. Тем не менее, неведомый враг не спешил атаковать.

— Не стоит так волноваться, Министр, — проговорил неизвестный. — Убивать вас не в моих интересах, особенно после всех тех усилий, которые я приложил, чтобы вы стали тем, кем стали. Меня зовут Сангвин Зар.

И Руфус Скримджер, услышав это имя, вздрогнул.

Он уже встречал это имя раньше. В письме, которое он получил, когда ему было шестнадцать. В особенном письме.

Письмо то он нашел, как могло показаться, совершенно случайно: шел в Больничное Крыло после драки со слизеринцем-семикурсником и закапал кровью, наверно, все коридоры на своем пути. Тогда одна из каменных плит, когда на нее попала кровь, открылась, и в тайнике обнаружилось письмо, адресованное Руфусу Скримджеру.

Письмо Руфус прочитал тем же вечером, убедившись, что в спальне никого нет. В конверте, желтом и старом, было несколько листов пергамента, но все пустые, кроме одного. На нем было послание от некоего Сангвина Зара, где говорилось, что письмо это — шанс для Скримджера добиться величия и славы. Пока Сангвин не скажет, что конкретно надо делать, но предлагает подождать до завтра и проверить правдивость следующих слов: "Гриффиндор-Равенкло: 210-100. Пять травм. Две из них у Беккета".

На следующий день был квиддичный матч Гриффиндор-Равенкло, и все случилось именно так. Скримджер шел в гостиную и, несмотря на теплую погоду, чувствовал, как его спину колют холодные мурашки. Неизвестный знал, как закончится матч. Знал заранее. А что еще из будущего мог знать Сангвин Зар?

Когда Руфус вновь взялся за бесценное письмо (а ведь он чуть не выкинул его, посчитав глупой шуткой, подумать только), он обнаружил, что на бумаге проявились новые строки: "Теперь вы мне верите". Да, Скримджер теперь верил и был готов использовать информацию, что так любезно предоставлял ему Сангвин Зар. Он сделал так и ни разу не пожалел об этом. Письмо позволило выходить победителем из самых ужасных схваток, не только волшебных, но и политических, дало возможность принимать решения настолько безошибочные, что в Аврорате ходили легенды о якобы нечеловеческой интуиции Руфуса Скримджера...

Правда, Сангвин Зар предупредил, что все это, само собой, дается не просто так, и в определенный момент он попросит Руфуса об ответных услугах. Конечно, Скримджер будет волен отказаться, но тогда письмо может быть... аннулировано. Никогда не отправлено, если точнее. Руфус, еще давно, как только понял, что это за письмо, изучил множество сочинений о манипуляциях со временем и с тех пор не сомневался, что Сангвин Зар сможет это сделать.

Станет ли Скримджер тогда Министром Магии? Переживет ли войну с Волдмортом? Сумеет ли увернуться от нежданной Авады из-за угла? Он не знал и проверять как-то не хотел.

— Руфус, поднимайтесь, — вздохнул тот, кто назвался Сангвином Заром, — говорить лучше, когда оба собеседника могут видеть друг друга, не находите?

Скримджер осторожно встал, но щит не убрал. Да и кресло по-прежнему стояло перед ним и незнакомцем, закрывая Руфуса чуть ли не до груди.

— Как я могу знать, что вы тот, за кого себя выдаете?

— Письмо вы получили двадцать первого ноября 1948-ого года, — спокойно отвечал волшебник, совершенно непринужденно усаживаясь в кресло министра, — и никому о нем не рассказывали. Но если и это не убеждает вас, то могу заметить, что я знаю всё, что вы, пользуясь письмом, сделали в ноябре и декабре восемьдесят первого. Особенно шестого декабря.

Руфус кивнул и убрал щит: сомневаться больше не приходилось.

— Что ж, значит, вы в самом деле Сангвин Зар, — произнес Скримджер, пытаясь свыкнуться с тем, что фантом из письма внезапно обрел плоть. Окинул взглядом нежданного гостя: тот был, по мнению шестидесятипятилетнего министра, молод (лет сорок, сорок пять, но не более), и его длинные черные волосы даже не тронула седина. По-гриффиндорски дерзко, будто пытаясь забыть те первые мгновения, когда он был напуган, Руфус заметил. — Я полагал, что вы будете старше.

— Я тоже.

Скримджер сжал зубы. Черт, почему он ведет себя как шестнадцатилетний мальчишка? Он уже давно не тот Руфус, что дрожал от волнения, когда понял, что за возможности скрываются в этом письме? Черт возьми, он Министр Магии!..

Вслух же он так спокойно, как только мог, сказал:

— Так что же вы теперь хотите в обмен?

— Пока немного. Первое — доступ к Арке Смерти в любое время, какое я сочту нужным.

Скримджер кивнул. Это было вполне выполнимо: невыразимцы, которые проворонили проникновение Пожирателей, школьников и Ордена Феникса, сейчас ходили тихие и пристыженные. Шелк — а не невыразимцы.

— Во-вторых, мне нужна преподавательская должность в Хогвартсе. 

Скримджер мысленно выругался. Ну, здравствуйте, Фаджевы грабли!.. 

— Это затруднительно, — Руфус обошел кресло, за которым до этого прятался, и опустился в него. Он надеялся, что все же сумел скрыть свою усталость. 

— Поверьте, мне в последнюю очередь нужен глупый инспекторский титул, — Сангвин переплел пальцы рук, положил на них подбородок и задумчиво посмотрел на министра. — Лишь место учителя и, быть может, право задавать вопросы и вносить некоторые пожелания. Все это, конечно, без огласки и неофициально. 

— Даже если так, в Хогвартсе все равно не любят учителей, назначенных министерством, — "не любят", это мягко говоря.  

—  Это уже мои проблемы. 

Действительно, почему бы и нет? В конце концов, свои-то обязательства Скримджер выполнит. Главное, выполняя их, не ссориться с Дамблдором: это, как показал Фадж, крайне нездоровое занятие.

— Мне нужна, — продолжал Зар, — лишь ваша протекция для получения должности преподавателя Древних Рун. Я знаю, что профессор, преподающий их сейчас, хочет уйти на пенсию, так что вакансия вот-вот освободится, — откуда Сангвин Зар это знает, Руфус спрашивать не стал: глупый был бы вопрос, — не беспокойтесь, никто не обвинит вас, что вы порекомендовали учителя, не обладающего достаточной квалификацией. В Рунах я вполне разбираюсь, — коротко усмехнулся и пояснил, — Мастер. 

Скримджер уважительно кивнул и тут же спохватился:

— Не всё, что знают Мастера, предназначено для школьников и широкой общественности в целом...

— Проблемы нужны мне в той же степени, что и вам.

“Само собой,” — уже после этого с раздражением подумал Руфус. Он никак не мог избавиться от какого-то суеверного страха, заставляющего пальцы рук сжать подлокотники кресла, да, побелев, так и застыть, будто мрамор. Перед Скримджером был тот, кто всегда знал больше, всегда управлял…

Нет. Сангвин Зар — человек. Просто человек. Вот он сидит в кресле, чуть поддавшись вперед. Его плечи и грудь едва заметно поднимаются и опускаются, на шее размеренно бьется синенькая жилка, и взгляд его тоже живой, человеческий.

— Продолжим, — сухо сказал Зар. — В-третьих, вы должны отдать мне письмо, — и добавил, — в нем уже нет ничего для вас полезного. И еще: мне необходима ваша кровь.

Скримджер чуть не закашлялся от такой наглости. А еще, быть может, ему еще ключ от Казначейства?

— Для того, чтобы открылся тайник, — вздохнув, пояснил Сангвин: заметил возмущение министра. — И только для этого: больше ни для чего она мне не понадобится.

Образец крови Министра Магии — да Волдеморт все что угодно бы отдал за такое. Сколько можно с этим сделать: начиная от ядов, подогнанных специально под жертву, и заканчивая темными проклятиями, смущающими разум и подавляющими волю.

— Как я могу вам верить?

— Вы уже поверили мне сорок восемь лет назад. Почему сейчас должно быть иначе? — и Зар еле заметно, одними уголками губ, улыбнулся.

В этот момент Скримджер осознал, что его проблемы куда больше, чем казалось. Он на крючке у этого Сангвина Зара, и для того, чтобы контролировать министра, тому не нужны не проклятия на крови, ни мощное Империо, ни сложнейшие зелья. В самом деле, кровь понадобится только для тайника: для всего остального у Зара есть письмо.

И вновь Руфус подумал об отказе. Быть может, стоило рискнуть? Освободиться, решить свою судьбу самому. Быть может, он сумеет добиться чего-то и без помощи Сангвина Зара? Быть может, сумеет выжить и прожить свою жизнь сам?

Но… Министр Магии Руфус Скримджер. Только мысленно произнесенные, эти слова порождали в груди какое-то приятное, напитанное счастьем тепло.

“Министр Магии Руфус Скримджер прошел инаугурацию…”

“Руфус Скримджер реорганизует Аврорат”

“Что прикажете, Министр?”

Все это было так приятно: сидеть вот этом самом кабинете, где раньше он бывал только как подчиненный, иметь возможность что-то изменить, слышать столь приятное обращение “Министр” и, в конце концов, просто обладать властью… Скримджер, до этого привыкший к строгому аврорскому братству, и не подозревал, что власть может быть сродни хорошему вину. А выпить Руфус был не дурак.

— Сколько надо крови? — спросил Министр Магии Руфус Скримджер.

* * *

— Коллеги! — Дамблдор приветливо развел руки. Все коллеги (за исключением еще не приглашенного Слизнорта и не имевшего возможности прийти Флоренца) завороженно, как бандерлоги на удава Каа, и в чем-то так же обреченно смотрели на директора.

— Альбус, зачем надо было собирать первый педсовет так рано? — пропищал со своей стопки книг Флитвик. — Я загорал на Кубе!

— Из-за печальных новостей, — ответил Дамблдор и тут же драматично пояснил, — коллеги, у меня есть пренеприятное известие — к нам едет ревизор.

— Опять?! — воскликнула МакГонагалл, чувствуя, что июль едва начался, а лето уже безнадежно испорчено.

— Минерва, не волнуйтесь, я уверен, что не пройдет и месяца, как ваш драгоценный Поттер в очередной раз продемонстрирует свою породу и покалечит инспектора. Правда, мне остается только гадать, с какими тварями из Запретного Леса он скооперируется на этот раз...

— Арагог смирный, он эт' никого не тронет, — встрепенулся Хагрид, услышав заветные слова "Запретный Лес".

— Да, конечно, — бодро согласился с ним Дамблдор. — Вот видишь, Северус, инспектору совершенно нечего опасаться, — со стороны Снейпа послышалось что-то, подозрительно похожее на "а жаль". Директор предпочел этого не заметить. — Более того, я уверен, что ученики проявят должное уважение к новому профессору Рун.

Скептицизма во взгляде Снейпа хватило бы на дюжину убежденных атеистов.

— Да-да, — Дамблдор ласково погрозил ему пальцем. — Инспектор он абсолютно неофициальный, должности в Министерстве не имеет, декретов издавать не будет. Он просто старый друг Скримджера, который захотел сменить климат и заодно изучить такое замечательное место как Хогвартс.

Скептицизма во взгляде Снейпа ни на йоту не поубавилось.

— Давайте же лучше подумаем, как нам стоит относиться к нашему гостю, — мягко предложил директор, решив проигнорировать угрюмого зельевара.

— Умножить его на ноль, и дело с концом! — с нездоровым энтузиазмом выпалила Вектор. Ей до сих пор снились кошмары, где она пыталась объяснить Амбридж, что геометрия Лобачевского не является отклонением от официальной линии Министерства.

— Ну эт' в математике я не силен, я больше с животными...

— Хагрид, в ваших талантах мы никогда не сомневались, — но в развернувшемся в это же время обсуждении комментарий Снейпа остался незамеченным.

— Я трансфигурирую труп, — МакГонагалл неожиданно поддержала Вектор.

— Телескопы очень тяжелые, — ляпнула Синистра.

— У меня в теплицах есть множество опасных растений, — тонкий намек от Стеббль.

Дамы могли бы продолжать еще долго, но в из разговор влез Флитвик.

— Подождите, может, он не такой уж и плохой! — оптимистично заявил он. В учительской повисла пауза. Все буравили взглядом низкорослого чародея, пытаясь понять, насколько сильно тот повредился в уме.

— Филиус, вы там случайно не перегрелись на своем кубе? — язвительно спросила Хуч.

— Куба — это страна, — пробурчал Флитвик и тут же убежденно продолжил. — Еще рано судить! Инспектор же может оказаться хорошим! Мы ведь еще не видели его. Мы даже не знаем, как его зовут!

— Мунго уже плачет. Определенно, — прошептала мадам Помфри сидевшей по соседству Синистре.

— Его зовут Сангвин Зар, — объявил Дамблдор. — Он чистокровный волшебник из Норвегии.

— Но он же руновед! Он наверняка любит книги, много читает, он наверняка тихий и спокойный мужчина в возрасте, наверняка приятный в общении...

Тем временем остальные учителя потихоньку начали вступать в тайный сговор с целью немедленного убийства инспектора.

Дамблдор же меланхолично мешал ложечкой чай и задумчиво смотрел на разворачивающееся действо. Наконец, заскучав, он громко объявил:

— Что ж, все ваши мнения я принял к сведению, теперь остается только выяснить, кто прав. И мы выясним это... сейчас.

— Директор, он уже здесь?! — ахнула Вектор.

— Да, вот и познакомитесь, — и Дамблдор обнадеживающе ей улыбнулся.

В этот же момент карета, запряженная фестралами, подъехала к воротам. Дамблдор кивнул в сторону окон, и учителя — за исключением Биннса — чуть ли не переходя на бег, подошли к ним, пытаясь как можно лучше разглядеть происходящее снаружи. Им, конечно, не пристало толпиться и липнуть к стеклам, как их подопечные, но любопытство — врожденное свойство любого волшебника[1]. Дверь кареты открылась, и на камни хогвартского дворика, обтесанные временем, ступил "ревизор". Высокий и худощавый, держался он так, точно в его жилах текла кровь самого Салазара Слизерина.

И в этот же момент что-то будто бы изменилось, задвигалось в замке, но сейчас в нем не было ни одного волшебника, который мог бы это ощутить. Только домовики на кухне навострили уши.

— Сноб, — тем временем прокомментировала МакГонагалл.

— Разумный человек, который понимает, что удобнее поехать, чем идти пешком в такую ужасную погоду, — мягко возразил Флитвик. Погода все это лето действительно была ужасной.

— Ну… вот сейчас мы и познакомимся, — Дамблдор взмахнул палочкой, наколдовывая еще один стул и прибор для инспектора.

— Надеюсь, он люб'т животных. И драконов, и гиппогрифов, и кентавров...

— Хагрид, не беспокойтесь, вас все равно выгонят первым.

— Я вообще-т' на Флоренса намекал. Уж очень-то его Амбридж тогда невзлюбила...

— И где же это животное?! Этот кентавр, который считает, что познал тонкое искусство прорицания, который никогда не смотрел в глубины хрустального шара, который... — Трелони закашлялась и прервалась. Отсутствие самого Флоренца — тот не смог подняться по лестницам — только больше распаляло прорицательниу, однако она быстро начинала хрипнуть.

— Я уверен, что и с Флоренцом, и с тобой, Рубеус, все будет в порядке, — мягким голосом высказался директор, а после сурово добавил. — Северус, прекрати нагнетать обстановку. Сибилла — тоже. Лучше съешьте этих лимонных долек и выпейте чаю.

Все резко замолчали. Дамблдор мягко им улыбнулся.

* * *

Салазар шел по коридорам Хогвартса вслед за ковыляющим завхозом и усиленно изображал, будто он в этом замке в первый раз в жизни. Впрочем, в какой-то степени так и было. Тысяча лет не оставила Хогвартс неизменным: всюду появились движущиеся, говорящие портреты, к которым Слизерин так и не привык. С одной стороны, вроде просто глянешь — и как окно, в котором виден настоящий человек. С другой — приглядишься, и перед тобой тот же призрак, только пришпиленный к холсту.

К одному только Деррику Салазар едва привык. Тот, впрочем, оказался весьма полезным, и когда Слизерин наконец кое-как починил портрет, в добровольно-принудительном порядке провел экскурсию по изменившемуся замку.

Здесь же, скорее всего, придется справляться самому: узнавать, зачем понаставили тут железных лат, тоже время от времени двигающихся и будто бы буравящих спину своими пустыми не-взглядами, пытаться понять, кто и зачем придумал исчезающие ступеньки с прочими глупостями, и многое, многое другое.

А еще Салазар чувствовал, что что-то не так. Что-то было не так с магией, с нитями волшебства, что Хогвартс тянул к нему, одному из четырех Основателей. Будто бы ослабли, обветшали те чары и рунные плетения, защищавшие замок и связывавшие его с одним из мощнейших — если не самым мощным — магическим Источником на Островах.

Слизерин отгораживал свое сознание от магии Хогвартса — стоит ему взять полный контроль, и директор, у которого, конечно же, были кое-какие полномочия, тут же узнает об этом — но его никак не оставляло чувство, что в замке многое разладилось.

Но как это могло получиться? Все же Хогвартс создавался на долгие века и думалось, что следующие поколения будут подправлять чары для большей стойкости…

Салазар мысленно застонал. Кажется, он знал, что случилось.

Конечно, никто ничего не делал.

"И, — мрачно подумал Салазар, — кто будет это все исправлять?"

Он, само собой. Единственный полноправный хозяин замка на данный момент и единственный, знающий, как тут все устроено. Не может же он просто бросить школу, на создание которой было положено столько сил?

Вот только магические манипуляции с Хогвартсом — дело долгое и опасное, особенно, если заниматься этим в одиночку. Да и в замке в этот момент не должно быть никого постороннего: потоки освобожденной магии имеют тенденцию негативно сказываться на людях. Аж до черной корочки.

Поэтому Слизерин аккуратно отгораживал свой разум от тонких нитей волшебства, что Хогвартс тянул к нему. Конечно, Основатель мог бы взять полный контроль над замком, но сейчас это было ни к чему.

Но внимательный наблюдатель все же заметил бы искры магии — изумруд и серебро —, что порой сверкали у высокой фигуры Салазара. Хогвартс приветствовал своего Основателя и был готов подчиняться его слову.

* * *

Дверь в учительскую... на этом месте большинству присутствующих хотелось вставить слово "распахнулась". Сангвин Зар выглядел как тот, кто распахивает двери, а не открывает их. Причем двери эти должны быть обязательно большими, с двойными створками, — для большего эффекта. Однако дверь просто открылась.

— Добрый день, Сангвин, рад вас видеть, — Дамблдор поднялся навстречу новому профессору Рун и лучезарно улыбнулся.

Учителя же, кто как бы невзначай, а кто совершенно откровенно, разглядывали Сагвина Зара. Их, с позволения сказать, новый коллега был высок, худощав и светлокож; его длинные черные волосы были собраны в хвост. Сангвин Зар был гладко выбрит, и ничто не смягчало его суровых, резких черт лица. Лоб был высоким, нос — с горбинкой. Красив новый профессор не был, но обладал той мужской притягательностью, что незаметна в юности, а с возрастом приобретает силу и шарм. Еще привлекали внимание его глаза: синие, с изморозью.

Сангвин вежливо кивнул директору.

— И вам того же.

— Коллеги, — Дамблдор повернулся к учителям, — позвольте же наконец представить вам Сангвина Зара, норвежского Мастера Рун.

— Очень приятно, — бодро сказал Флитвик. Его поддержали, но запоздало и тихо.

Зар сел на свободное место, которое предусмотрительный Дамблдор оставил как раз рядом с Флитвиком. Последний представился:

— Филиус Флитвик, я преподаю Чары. Как добрались, мистер Зар?

Снейп тихо закатил глаза. Неужели непонятно, что министерский ставленник просто не может быть хорошим?

— Да, я знаю, что вы это вы, — голос у Зара был низкий, с хрипотцой, — я, хоть и иностранец, кое-что знаю о Хогвартсе и том, кто в нем работает.

Снейп подумал, что в Министерстве, наверно, подготовили досье на каждого учителя, и тут же недовольно дернул бровью, понимая, что было написано о нем самом.

— Увы, не могу похвастаться обширными знаниями о вашей родине, — честно признался Флитвик, — Я был там всего один раз, два дня, но вот норвежские фьорды запомнил навсегда. Такая красота!..

— Очень... — но ответить Сангвину не дала Трелони.

— Я вижу вокруг вас... — она вдруг ойкнула и резко замолчала: МакГонагалл наступила ей на ногу. Что случилось, сумели догадаться чуть ли не все, так как по лицу быстро отпрянувшей от соседки Трелони можно было читать как в открытой книге.

— Надеюсь, вы скоро вольетесь в наш дружный коллектив! — приветливо сказал Дамблдор.

Члены «дружного коллектива» с удивлением поглядели друг на друга: так их серпентарий еще не называли.

— Не стесняйтесь угощаться, — директор указал на сладости и чай. Зар не пошевелился. — Нет, так нет, — вздохнул Дамблдор. — Тогда давайте перейдем к обсуждению текущих дел. Итак, ввиду возвращения Волдеморта в школе приняты усиленные меры безопасности, — взмах палочкой, — списки перед вами, прошу ознакомиться.

* * *

Когда Салазар наконец вышел из учительской, уже наступил вечер, и в коридорах зажгли факелы. Филча отрядили проводить "Сангвина Зара" в его комнаты, и отказаться было нельзя.

А жаль, потому что затянувшееся собрание вымотало больше, чем иной темный ритуал. Оно было очень долгим: обсуждали меры безопасности (Салазар чуть было не внес пару предложений, но, вспомнив, что по легенде ему не полагается знать таких вещей о Хогвартсе, сдержался), обсуждали расписание, какие-то прения между факультетами (доходившие до абсурда, что крайне не понравилось Слизерину) и квиддич. Последний был предметом нездорового энтузиазма, которого Основатель совершенно не понимал. Он вообще не любил метлы.

Но, Мордред с ним, с этим квиддичем! Куда больше Салазара волновало то, как изменилось образование за эти годы. А оно явно ухудшилось. Срок обучения увеличили с пяти лет до семи, но в основном не за счет накопления нового теоретического материала, а за счет голых заклинаний, фактов, а также новых предметов, иногда бесполезных, но чаще просто преподаваемых из рук вон плохо.

Более того, из Восьмерки Прекрасных Искусств (именно в этих дисциплинах можно было стать Мастером, признанным магией): Превращений, Рун, Боевой Магии, Чар, Целительства, Артефакторики, Зельеварения и Темной Магии — в Хогвартсе в полном виде осталось лишь три. Еще три (Руны, Целительство и Боевая Магия) теперь существовали в крайне урезанном виде. Артефакторика исчезла полностью, что же до Темной Магии...

Нет, конечно, и в родном времени Салазара в Хогвартсе не преподавались Темные Искусства. Давать стаду эмоционально неустойчивых школяров такие опасные знания — затея не из самых лучших. Но, по крайней мере, читался курс лекций, в котором объяснялось, что такое Темные Искусства, на чем они основаны и почему стоит задуматься перед тем, как начать чертить пентаграммы.

"Темные Искусства, — говорил Салазар Слизерин, — радикально отличаются от остальных. Поэтому иногда выделяют Семь Прекрасных Искусств и еще одно. Говоря "Восьмое Искусство", всегда подразумевают Темную Магию, что многим из вас уже известно. Но чем же оно отличается? Оно отличается тем, что сила в нем берется извне, а не из внутренних резервов волшебника. Хоть элементы заимствования встречаются и в Рунах, и в родовой, и в другой магии, только Темные Искусства по своей сути целиком и полностью — сделка. У них всегда есть цена. Часто страшная".

Салазар рассказывал о самых жутких темных магах, потерявших не только контроль над собой, но и себя самих, чтобы твердо вбить в детские головы, что Темная Магия — далеко не игрушка и очень, очень опасна. Большинство после подробных, изобилующих описаниями лекций и думать забывало о Восьмом Искусстве. С теми же, кто, несмотря на все старания, сохранял интерес, Слизерин занимался отдельно, и вот уж тогда он мог поговорить не только об опасностях Темных Искусств, но и том могуществе, о тех знаниях, что они давали.

Основатель считал разумным наставлять потенциальных темных магов, поскольку что они могли натворить без должного контроля — только Мерлину известно.

Один вот уже натворил семь хоркруксов. По правде говоря, Слизерину даже было жаль Тома Риддла: такой талант и в никуда. Почему только Арка привела именно в это время, а не лет, скажем, на шестьдесят раньше? Уж тогда бы Салазар позаботился о том, что бы Том стал тем, кем мог бы стать: достойным Главой Рода, могущественным и мудрым магом, способным наконец вытащить Британию из того болота, в котором она завязла…

Да только говорить о том, что могло бы быть, Салазар не любил и не находил смысла. Все пустое дело. Надо было работать с имеющейся реальностью. А реальность заключалась в том, что Том Риддл больше и не человек по сути своей и в том, что надо найти и уничтожить все его семь хоркруксов, а затем и их создателя отправить в небытие.

Легко сказать.

Несмотря на существование темномагического поискового ритуала, сбор хоркруксов обещал быть задачей нетривиальной. Не только потому, что эта дрянь (Салазар поморщился, вспоминая картины, показанные ему в Омуте Памяти его собственным учителем) наверняка будет сопротивляться, но и потому, что для ритуала требовалось три темных мага. И где их искать в этом светлом будущем?

"Не у Тома же спрашивать," — подумал Салазар и коротко усмехнулся.

Впереди шаркал Филч, у его ног вилась серая облезлая кошка. Завхоз шел небыстро, и Основатель начинал скучать. Он лениво обводил взглядом портреты, которые двигались и шептались, но, тем не менее, не заинтересовали Основателя.

Наконец они вышли в длинную галерею, пол которой был крыт темными досками, а стены были покрыты резными панелями из такого же дерева. Галерея выглядела так, будто ее обставили специально для того, чтобы повесить здесь четыре — именно столько их было — очень важные картины.

Слизерин сжал губы, пряча улыбку: на них были изображены Основатели. Конечно, портреты не двигались, так как художник писал их, руководствуясь лишь собственным воображением. А воображение художника имело мало общего с реальностью.

Годрик Гриффиндор и в самом деле был огромным, рыжим и бородатым, но на картине одет был в алую мантию, больше напоминавшую хламиду монаха. Одеяние это было перепоясано широким кожаным ремнем с золотой вышивкой (Салазар сжал губы еще сильнее, так, что они аж побелели), на котором и висел меч.

Слизерин на миг представил, как было бы забавно обрядить таким образом Годрика, обычно ходившего в простых кожаных штанах и холщовой рубахе и едва наряжавшегося даже по торжественным случаям.

Хельгу, волевую и требовательную к себе Хельгу, которую Годрик по ее же просьбе обучил драться на мечах, изобразили в виде милой и пухлой женщины. Эта особа в желтом платье с пышной юбкой сидела на пне и глупо улыбалась окружающим ее белкам, барсукам и (Мерлин, дай сил не засмеяться) ежикам. А ведь настоящая Хельга, которая осталась за тысячу лет отсюда, могла оседлать любого гиппогрифа и кормила фестралов с рук.

А вот и портрет Ровены. Здесь фантазия художника немного выдохлась, отчего Основательница была изображена молодой темноволосой женщиной, сидящей за столом в библиотеке. Конечно, потретного сходства не было и в помине, но и сильного противоречия тоже. Впрочем, Ровена, в отличие от женщины на портрете, всегда смотрела остро и внимательно, чуть сутулилась, а пальцы ее часто были в чернилах.

Оставался последний портрет, и, хоть всю галерею Салазар морально готовил себя к нему, он все же не выдержал, расхохотался и спрятал смех за кашлем.

Художник, очевидно, снова собрался с силами и решил, что Салазар Слизерин, темный маг и злодей, должен выделяться среди прочих Основателей. Для этого он не нашел средства лучше, чем состарить его лет на сорок. На картине был изображен лысый старик, в жиденькой бороде которого среди седины насмешкой проглядывали черные пряди. Само собой, живописец постарался придать ему самое подлое и коварное выражение лица, а уж об антураже вроде черепов и здоровенной змеи и говорить не стоит. И все же увиденное было не только смешно, но и грустно: очередной пример того, как искажается история. Конечно, не стоило и ожидать чего-то иного, но все же было неприятно.

Филч обернулся и, растянув губы в подобие сочувствующей улыбки, проговорил:

— Пыльно здесь, правда? — пыли не было, но завхох продолжил. — Давно говорил, убираться надо чаще… Ничего, вот вернутся ученики, пойдут отработки… — он сжал худую руку в кулак и многообещающе потряс им в воздухе, — они у меня все до блеска вычистят.

Салазар кивнул, будто бы участвуя в разговоре.

— Вы, — говорил Филч, теперь уже семеня не впереди, а рядом с Основателем, — только с ними построже, как что — назначайте отработки.

— Назначу.

— И… — завхоз замялся, лицо его приобрело просящее, даже подобострастное выражение, — если можно, вы не могли бы их мне отсылать? А то рук все не хватает, не хватает, я давно не молод… Так, вы понимаете, и в замке почище, и мне полегче. Вот так вот, да, мне полегче, в замке чище...

— Отошлю, — остановил его словоизлияния Слизерин. Он и до этого не собирался возиться с провинившимися студентами: своему времени он мог найти применение и получше.

— Благодарю, очень сильно благодарю. А то вот некоторые поблажки дают, не убираться, а строчки сажают писать, эссе, а пользы с этого, вы понимаете, никакой, только пергаменту порча и чернилам расход, — он развел руками и скривился, давая понять, как он ко всему этому относится, — а вот за замком надо следить.

— Да, — согласился Салазар, имея в виду, конечно же, совсем свое.

— А то распустились, — воодушевленно продолжал Филч, — призраки везде летают, Пивз безобразничает…

— Пивз? — переспросил Основатель.

— Это наш полтергейст, давно бы его выгнать взашей. Мешается, только у Барона на него и есть управа… — на этот раз он сам спохватился и объяснил. — Это один из здешних призраков, вроде бы самый важный, потому что, говорят, самый старый. Призрак Слизерина…

Салазар вскинул бровь и, сдерживая изумление, с будто бы небрежным интересом спросил:

— Прямо-таки самого Основателя?

— Нет, конечно, нет, — усмехнулся завхоз, — это Кровавый Барон, просто привидение факультета Слизерин. Талисман, вы понимаете, да и помощник, декану там, учителям… У всех факультетов есть. Но привидения эти, скажу честно, жуть какие вредные, одним учителям помогают, а другим и нет, и хоть ты упросись их, пальцем не пошевелят!.. Корчат из себя аристократов, хоть на деле… Тьфу на них, на мертвятину эту, — он зло осклабился, и Салазару тут же стало ясно, что Филчу-то призраки точно не помогают. — Вы смотрите, они еще пошлют кого-нибудь вроде Барона к вам знакомиться, смотреть, как вы по ихним понятиям подходите… Тьфу, — на самом деле Филч не плевал на пол, а лишь обозначал плевок, как иной обозначает его, когда через дорогу перебегает черная кошка. — В общем, вы с ними поосторожнее, гиблые они.

— Уж с призраками я смогу разобраться.

— Правильно говорите, — согласился завхоз и улыбнулся. Зубы у него были желтые, и пары из них не хватало, — разбираться с ними надо.

Галерея уже давно кончилась, и снова пошли коридоры с живыми портретами, которые перешептывались и указывали пальцами на Слизерина. Конечно, не потому, что кто-то узнал Основателя, а потому, что им был интересен новый учитель.

Вскоре Филч остановился посреди одного из коридоров на пятом этаже — из картин тут были два больших пейзажа и портрет какого-то важного старца — указал на дверь и сказал:

— Вот тут кабинет Рун, он полностью в порядке, все на месте, — по гордому тону сказанного стало ясно, что это все завхоз считает своей заслугой, — справа будет дверь в ваши комнаты, там все тоже в порядке, да. Сейчас дам ключи, — из внутреннего кармана поношенного он, покопавшись, выудил кольцо, на котором висели два больших ключа и еще несколько помельче, — которые маленькие, это от шкафов. Вам все показать?

— Я сам разберусь, благодарю, — Салазар забрал ключи, — Доброй ночи.

Причины быть невежливым с завхозом он не видел: зачем заводить еще больше врагов? Даже маленький человек вроде Филча в определенный момент может оказаться серьезной помехой. Нет смысла говорить ему, что Слизерин думает о нем на самом деле.

Завхоз распрощался и ушел, сопровождаемый своей кошкой, а Салазар попробовал сначала один ключ, затем второй, повернул его в замке и вошел в кабинет Рун. Бегло окинул класс взглядом, с удовольствием отметив тот факт, что картин тут не было, после обернулся (важный старец в коридоре прикидывался, что спал, но то и дело чуть приоткрывал глаза) и закрыл за собой дверь.

Потом он прошел в отведенные ему комнаты: там уже стоял его багаж, который перенесли сюда из кареты. Конечно, все вещи были приобретены в этом времени, благо, золота в родовом замке хватало. Монеты прошлых веков в Лютном Переулке оказалось вполне возможным обменять на современные галеоны, причем старые даже стоили дороже: как выяснилось, в двадцатом веке многие любили собирать древние монеты. Странно, но, в конце концов, у всех бывают свои причуды, и до тех пор, пока наличие этих причуд было ему выгодно, Салазар и не думал возражать.

Слизерин быстро прошелся по комнатам, убедился, что и тут портретов нигде нет, и только затем позволил себе опустится в кресло и выдохнуть. Да, этот этап пройден: он в Хогвартсе. Причем официально, что тоже немаловажно.

Его будущая версия в письме настаивала на том, чтобы он получил должность учителя. Конечно, другой Салазар, блюдя свое обещание не говорить слишком много, не сказал зачем, но кое-что Салазар настоящий мог додумать и сам: возможность беспрепятственно исследовать замок и его обитателей, вступить в контакт со стороной, противостоящей Волдеморту...

Как бы то ни было, он последовал инструкциям в письме: с ними добраться до кабинета Министра Магии было детской забавой. Как же иначе, если он знал не просто маршрут охранников, но то, в какой момент кто из них и куда смотрел? Наложить чары Тишины (чтобы авроры не заявились в самый непоходящий момент) и поговорить с Министром, пользуясь сказанным в письме, тоже было просто.

С инструкциями из письма все вообще было просто и предопределенно, и Слизерин был рад, когда они закончились. Здравствуй, неизвестность!..

Над тем, как в Хогвартсе не вызывать никаких подозрений, Основатель уже думал самостоятельно. Вспомнив кое-что из Трансфигурации (далеко не самого любимого искусства Салазара), он изменил оправу кольца так, чтобы серебро скрыло камень и знак на нем. Теперь никто бы не заподозрил, что на его руке Воскрешающий Камень, принадлежащий роду, вышедшему из второй ветви Певереллов, роду Слизерин.

С вырезанной на палочке рунической вязью, что обозначала мастерство в Восьмом Искусстве, пришлось потруднее: волшебную палочку не трансфигурировать и не зачаровать. В итоге, потратив на это один из летних вечеров, Основатель закрепил иллюзию на железной пластинке, которую прикрепил к торцу палочки, чтобы она не влияла на создаваемые заклинания. Единственный недостаток — чары приходилось обновлять через день, но лучше так, чем быть уличенным во владении Темной Магией.

Касаемо легенды — все обговорено со Скримджером, тут не подкопаться...

"Что ж, — довольно подумал Салазар, — похоже, я все учел. Никто не опознает во мне темного мага и не узнает, что я связан с родом Слизерин. То, что я их преусловутый Салазар Слизерин, уж и тем более никто и помыслить не сможет".

Сзади дунуло холодом, что-то тихо зазвенело.

— Приветствую, — раздался голос, отдававшийся странным эхом, ровно таким, какое можно услышать в склепе, — вас от имени всех призраков этого замка. Меня зовут Кровавый Барон, я привидение факультета Слизерин.

— И я вас приветствую, — призрак появился без предупреждения, но Основатель никак не выказал своего раздражения или удивления, — меня же зовут Сангвин Зар, — говоря это, он поднялся и повернулся к неожиданному гостю, — и...

Салазар Слизерин наконец увидел Кровавого Барона, а Кровавый Барон увидел Салазара Слизерина.

— — — — — —

[1] Мертвые волшебники не в счет. Они-то уже узнали, что любопытство смертельно опасно.

Чем дольше Салазар смотрел на изможденное лицо призрака, тем больше видел в нем знакомых черт. Он знал того, кого звали Кровавым Бароном.

"Как. Это. Может. Быть?!"

Он закрыл глаза, будто надеясь, что когда откроет их, привидение исчезнет. Не исчезло. Все также перед ним был самый одаренный из его учеников, Влатос Бенн, которому, когда Слизерин видел его в последний раз, было восемнадцать.

Призраку же на вид — немного больше тридцати. Тем не менее, все еще молод.

"Был молод", — отметила та часть Слизерина, которая оставалась спокойной даже во время боя.

Cтучало в висках. Надо было сделать, сказать хоть что-то...

— Влатос, — произнес Салазар. В горле пересохло, отчего голос звучал на удивление резко.

Призрак, до этого застывший как камень, подался вперед. Лицо его исказилось.

— Влатос, — повторил еще раз. В глаза Салазару сейчас было лучше не смотреть.

Призрак и не смотрел, а, опустив голову, нервно кусал нижнюю губу. Слизерин знал эту его привычку, и видеть такое знакомое движение у мертвеца было невыносимо.

— Вы... вы назвали мое имя... — с трудом проговорил Кровавый Барон. Он наконец сумел поднять взгляд и теперь снова смотрел на Основателя, не веря, что ему не снится, его не обманывает случайное внешнее сходство.

— Назвал. Назовешь мое? — Салазар зло скривил губы.

Барон помедлил.

— Салазар Слизерин, — наконец отчеканил он и тихо добавил, — учитель.

Губы его заметно дрожали, и куда деть руки, он тоже не знал, отчего то прятал их за спину, то мял жемчужно-серую ткань мантии. Еще один до боли знакомый жест.

Чтобы не смотреть, Салазар несколько раз прошелся взад-вперед по комнате. Подошел к окну, с силой распахнул его, и лицо — слабое облегчение — тут же обдало холодным вечерним воздухом. Внизу темное озеро отражало замок: черную громаду с расплывшимися золотыми пятнами окон. Подуло сильнее, и по воде побежала рябь, смазывая и разламывая Хогвартс.

Салазар, не оборачиваясь, отрывисто спросил:

— Как ты умер?

Молчание. Где-то воздух разрезала, прощально крикнув, ласточка.

— Я... — пауза, и звон призрачных цепей.

"Снова не знает, куда деть руки," — понял Слизерин. Сам он положил руки на подоконник, и, похоже, нажал слишком сильно, потому что бугристый камень врезался в кожу. Но что сейчас до этого?..

— Я... — снова начал он, запнулся и с усилием произнес, — я сам убил себя.

Только спустя пару секунд Салазар осознал, что сказал ему его ученик. Еще через пару — что он с такой силой ударил левой рукой по камню, что до крови содрал кожу.

Он, не доставая палочки, залечил ранку, а мысли, как одуревшие от жары мухи, все беспорядочно метались в голове. Салазар не мог понять, принять то, что было сказано.

— Повтори... — наконец сумел выговорить он.

— Я сам убил себя.

Тишина. В комнате будто бы потемнело, и воздух потяжелел и сгустился. Громко и надрывно затрещал, заискрил огонь в камине, и по стенам, по потолку и по напряженной фигуре Слизерина поползли непонятно откуда взявшиеся ломаные тени.

Все замерло. Салазар глубоко выдохнул.

Снова задул ветер, и вокруг полегчало и посветлело. Тени стали совершенно обыкновенными, и огонь тоже утих. Чуть успокоившись, Слизерин спросил:

— Почему?

— Елена умерла, — голос Барона звучал ровно и безжизненно.

Салазар, вдыхая холодный вечерний воздух, устремил взгляд на стремительно темнеющее небо, где серебристыми капельками блестели звезды. Их вид вызывал какую-то смутную тоску: даже ночное небо изменилось и стало чужим, созвездия на нем всходили не там, где надо, и в небе правила Киносура, окончательно вытеснившая Кохаб. [1]

Слизерин медленно перевязал кожаный ремешок, стягивавший его волосы. Так он пытался хоть как-то отложить продолжение разговора: услышанного было слишком много. Оно было слишком кошмарно. Холодно.

Усилием воли он заставил себя сосредоточиться и попытаться понять, как смерть Елены могла довести Влатоса до самоубийства. О чувствах своего ученика Основатель знал, но самоубийство из-за кончины дочери Ровены казалось чересчур странным...

Слизерин сумел обернуться и посмотреть на своего ученика. Призрак, закованный в цепи. Его грудь была в серебряных пятнах: кровь от нескольких колотых ран. Зачем причинять себе такую боль?..

— Расскажи мне подробнее, что случилось, — сказал Салазар, на этот раз скрывший свои чувства. Вот только, забывшись, он от волнения перешел на англо-саксонский и даже не замечал этого.

Он прошел вглубь комнаты, развернул кресло так, чтобы видеть призрака Влатоса, и сел. Кровь остывала, и сознание очищалось и становилось кристально ясным. Каждая деталь приобрела необыкновенную четкость, как это всегда бывало в бою.

Барон, собравшись с силами, заложил руки за спину и начал рассказ:

— Елена поссорилась с матерью и сбежала, прихватив с собой диадему...

— Диадему?

— Диадему леди Ровены.

Салазар непонимающе вскинул брови: он не помнил за Ровеной страсти к побрякушкам...

— Зачарованную, — сказал Барон так, будто это все объясняло. Слизерин запоздало вспомнил, что Влатос успел прожить еще с дюжину лет, и за эти годы многое могло случиться.

— Я понял, — солгал он и добавил. — Да, можешь поберечь время и в своем рассказе пропустить части со мной.

Он не должен был знать о своем будущем.

"И, — Салазар позволил себе тихий вздох облегчения, — хорошо, что я вспомнил об этом до того, как узнал что-либо".

— Леди Ровена говорила, что Елена просто уехала во Францию... в смысле, в Герцогство Нормандское, но вскоре я узнал правду, — он с едва уловимой гордостью произнес, — при помощи Восьмого Искусства.

Салазар подался вперед, пристально глядя на Барона. Очень хотелось узнать, что его ученик отдал за это знание, но о таких вещах принято было не спрашивать.

— Я отправился за Еленой в погоню, и сумел выследить ее... — Барон снова принялся мять ткань мантии. Голос его зазвенел, — она была в Албании, в лесах, и, когда я нашел ее, она... — он поднял взгляд, повторил, — когда я нашел ее, она... — убрал руки за спину и сказал, глядя Слизерину прямо в глаза, — она уже была мертва.

Основатель внимательно смотрел на Барона. Глаза у призрака были темные и практически незнакомые, но все же где-то на самом их дне был восемнадцатилетний Влатос, которого Салазар знал как облупленного.

— Я... я обезумел от горя и покончил с собой, — ровно закончил Барон.

Салазар вдруг ощутил, как громко бьется его сердце. Что-то было не так. Он чувствовал, что-то не так, и эта неправильность выводила его из себя.

И тут он понял. Влатос соврал. Дрянь!

Как он посмел?.. Решил, что может запросто солгать своему учителю?! Что сможет обмануть? Его?

Салазар мысленно сделал глубокий вдох-выдох и, чтобы успокоиться, представил, что это все происходит не с ним, что он просто слушает рассказ… Отпустило. Но Влатос… соврал-таки. Ну-ну.

Но, в самом деле, что он хотел скрыть? И зачем? Стыдился содеянного или преследовал какие-то свои цели?

Как бы то ни было, Салазар знал, если он прямо скажет Влатосу о том, что обман вскрылся, тот будет упорно все отрицать и ни за что на свете не скажет правды. Тут надо действовать хитрее. Но как бы устроить все так, чтобы Барон сам признался...

— Учитель, — призрак воспользовался паузой, — а как вы сюда попали?

— Как я сюда попал? — он усмехнулся, как будто в вопросе было что-то забавное.

Затем Салазар все же рассказал своему ученику, как он здесь оказался. Рассказал, но далеко не все. Неудачный эксперимент он представил как вполне продуманное путешествие, правда, прерванное тем, что он обнаружил в этом времени. О письме же от самого себя и Министре Магии он ничего не сказал. Не сказал он и про боль и ярость, когда он увидел пустую комнату сына, не сказал про тоску, которую испытывал по родному времени.

Восемнадцатилетнему Влатосу всего этого знать не стоило, а с тридцатилетним Слизерин был едва знаком.

— Что же вы теперь собираетесь делать, учитель? — взволнованно спросил Барон.

— Так, ерунда, — Салазар быстро усмехнулся, — Для начала избавлюсь от этого идиота Волдеморта...

Призрак слабо улыбнулся:

— Впервые слышу, чтобы его называли идиотом.

— Между прочим, это чистая правда, — заметил Салазар, зажигая магией свечи, — Ты ведь не знаешь, да?

— Чего?..

— Он сделал хоркруксы.

Барон скривился и принялся наматывать цепь на правую руку, невольно выдавая свое волнение. Слизерин, внимательно глядя на него, продолжил:

— Семь хоркруксов.

Призрак широко распахнул глаза и замер в удивлении. Полностью замер: даже цепью бряцать перестал. На пару мгновений перед Салазаром не осталось никакого движения, кроме боязливой дрожи огоньков свеч.

— Но я же видел Тома, когда тот был тут… в смысле, учился... — шокированно пробормотал Барон. Он снова принялся нервно кусать нижнюю губу, — мальчик был так талантлив... Но семь хоркруксов... Мерзость! — его передернуло, — Вы собираетесь их уничтожить?

— Придется. Других-то вариантов, — Салазар коротко и горько усмехнулся, — у меня и нет.

Он поспешно, будто тревожась о том, что эмоция могла быть замечена, вернул себе внешнее спокойствие, но все же чудилась не то в его лице, не то в позе какая-то печаль. Барон немного помедлил, вглядываясь в лицо своего учителя, а затем решительно проговорил:

— Учитель, как я могу вам помочь?

Салазар, только что сыгравший на чувстве вины, которое, само собой, испытывал его ученик, притворился, что предложение призрака было для него совершенной неожиданностью.

— Ты... — протянул Слизерин, — так ты уже давно мертв… Что с тебя-то взять?

— Учитель, я все равно могу вам помочь! — воскликнул оскорбленный Барон, — Я могу рассказать вам о тех, кто в этом замке, об их прошлом, о том, что они делают, я...

Сейчас он говорил в точности как восемнадцатилетний: столь же страстно и столь же наивно.

— Хорошо, — наконец словно нехотя согласился Салазар, — И... спасибо. Твоя помощь очень кстати, — произнес он и едва заметно улыбнулся Барону. Слизерин понимал, что сейчас его похвала для Влатоса дороже, чем все, что есть в подлунном мире. — Для начала расскажи мне о Волдеморте. Потом — о директоре, учителях и, быть может, выделяющихся учениках.

Информация — вот что дорого стоит, а не пара слов благодарности. Ложной, к тому же.

* * *

Часы давно пробили полночь и свечи сгорели наполовину, когда Салазар наконец отпустил Барона. Призрак прошел сквозь стену — и как будто его и не было.

Слизерин собрал в стопку плотно покрытые заметками листы пергамента. Ему пришлось записывать: точно запомнить все, что рассказал Барон, было невозможно. Но Салазар хотел бы, чтоб листов было куда больше: рассказанного не хватало, Влатос знал далеко не обо всем происходящем в Хогвартсе. Многого призрак не видел, многое ему было просто неинтересно, многое он счел неважным и упустил, отчего тут и там в полученных сведениях зияли огромные лакуны. Вот бы Влатос знал...

"Слишком много хочешь," — усмехнулся сам себе Салазар. Он открыл ящик стола, положил туда бумаги и только затем сообразил, что свои заметки — даже такие — нельзя оставлять на виду.

Слизерин устало помассировал виски, затем пальцы его соскользнули к переносице, и он на секунду застыл, размышляя. Промелькнула мысль спрятать бумаги тут, в кабинете, зачаровав так, чтобы те сгорели, если их коснется посторонний, но искать надежное место сейчас совершенно не хотелось.

Салазар прошептал пароль, и родовое кольцо перенесло его обратно в замок: защитные чары Хогвартса не были помехой для их создателя. Холл — все в таком же запустении, как и в первый день — за лето стал привычным и уже не так сильно поражал своим отличием от того, что было дома. Слизерин бросил стопку на один из подоконников, в воздух взвилось маленькое пыльное облачко, но не успело оно осесть, как маг создал портал обратно в Хогвартс и исчез.

В комнатах все было по-прежнему: горел огонь в камине, чуть подрагивали огоньки свечей на рабочем столе и там же у чернильницы рядом лежали перья… Стоп. Салазар остановился и шагнул к столу: он помнил, что перья были разбросаны. Да, и чернильницу заправили…

Черт, он совершенно забыл про домовых эльфов! Только бы те не видели, как он перемещался…

Удача редко была на стороне Слизерина. Домовик все еще был здесь: cзади раздался тонкий кашель, что-то застучало о камни.

Он быстро — но все же не так быстро, как мог бы в начале дня — развернулся, без палочки выпуская Ступефай. Попал. Домовик осел на пол.

Салазар несколько раз сжал и разжал зудящую от сотворенного заклятия левую руку и посмотрел на оглушенного эльфа. И что теперь с ним делать? Лезть нелюдю в голову и что-то там менять — занятие для прирожденного легилимента, да и из тех не каждый рискнет. Салазар же таковым не был и знал абсолютно точно, что у него ничего не получится. Знал он, что и простое Секо перерубит тоненькую шейку домового эльфа. У этого домовика она была совсем тоненькая, пергаментного цвета с выступающими прутиками сухожилий. По правде говоря, эльф выглядел совсем отощавшим — какое Секо, тут дунешь, а он и отдаст концы. То ли домовик намеренно голодал, то ли ему и в самом деле не хватало еды: слабых остатков чар, обрывков плетений, — всей той магии, которой питались домовики.

Последнее было ненормально. Так не должно было быть: Хогвартс, стоявший на одном из крупнейших Источников на Островах, Хогвартс, в котором ежедневно творилось неисчислимое количество чар, мог поддержать и сотню эльфов. Если волшебство иссякает, если в магии замка что-то сильно разладилось, надо в этом разобраться и исправить. Только как бы узнать?..

Взгляд Слизерина упал на домовика: похоже, придется разбудить.

— Энервейт, — и только эльф открыл глаза, Салазар тут же приказал, — оставайся здесь и отвечай на мои вопросы, — знал, что его приказу домовик не сможет противиться: даже полномочий простого учителя для этого хватало. Правда, не взяв контроль над магией замка, заставить эльфа молчать о случившемся он был не в силах: домовику, который не хочет подчиняться, очень просто найти лазейку в приказе не-хозяина.

— Что… — фальцетом начал домовик и тут же умолк. Сообразительный.

— Скажи мне, все ваши отощали, как ты?

Домовик спешно зачастил:

— Да, сэр, да, так и есть, очень много, — его уши часто и боязливо дрожали.

— И от чего же?

— Нас очень много, больше, чем может тут жить. Нас очень много, две сотни и дюжина, — быстро сообщил домовой эльф, подчиняясь властному тону Слизерина.

Салазар мысленно выдохнул. Значит, с замком все не так плохо, просто эльфов тут слишком много. А с последним уж ничего не поделать: сотню эльфов из замка не увести, и податься им будет некуда. Кто-то может, и сумеет найти себе местечко, остальные… Сильные выживут, остальные — нет. Что поделать, но это их, нелюдские, дела.

— Господин! — и домовик, до этого было поднявшийся с пола, упал на колени, — вы ведь, да, меня убить хотите? — стукнулся головой об пол, выпалил, — Тинни плохой эльф, Тинни использовал слово-не-для-слуг! — и снова, — вы ведь убить Тинни собираетесь?

— Да, — только подтвердил очевидное. Спокойно подтвердил.

Домовик только и сумел что охнуть, и, не вставая с коленей, потерянно обхватил себя руками и вдруг решительно выпалил:

— Господин, кем бы вы ни были, что бы вы ни делали, что бы ни… поклянусь… Тинни поклянется служить вам, служить и выполнять все ваши приказы по их духу. Тинни не попросит угла в вашем доме, Тинни сможет и так, Тинни сильный, молодой… Все исполнит.

Салазар коротко расхохотался: такая просьба от домовика — неслыханная дерзость. Эльфы не выбирают себе хозяев. Кому расскажи, что такое услышал, сочтет за отличную шутку. Впрочем, этому домовику и терять нечего.

— А если, — сказал Слизерин, вспоминая нежилой родовой замок, — возьму в услужение? Своему Роду.

Тинни пискнул от восторга и ужаса и тут же опустил глаза.

— И не одного тебя. Замок пуст, и девятеро, считая тебя, смогут там легко прожить, — проговорил лорд Слизерин. Домовик перед ним был близок к обмороку. Что же они все такие нервные?.. И чем моложе, тем хуже. — Вот только Род у меня старый. Из тех, что невежды называют темными, и те, кто не предан и будeт исполнять приказы по букве, а не по духу, мне не нужны.

Уши Тинни яростно затрепетали: у домовиков предположить, что честный эльф предаст Род, у которого состоит на службе, страшное оскорбление.

— Никогда, господин! — и он, боясь упустить шанс, быстро затараторил, — Тинни домовой эльф клянется тем, что когда-то было, и тем, что может быть, своей жизнью и надеждой, что будет верой и правдой служить вам и вашему Роду, до тех пор, пока не исчезнут домовые эльфы, пока не умрет Тинни домовой эльф, или же пока господин не отпустит Тинни.

Клятва, которую приносили эльфы, была очень старой, старой настолько, что, наверно, и сами они забыли ее подлинное значение. Но, тем не менее, она работала, и этого было достаточно. И Салазар ответил, как полагалось:

— Я, Салазар Слизерин, — тут домовик невнятно пискнул, — принимаю клятву этого домового эльфа. Отныне он служит мне и моему Роду, и жизнь его связана с ним.

Резкий порыв ветра загасил пару свечей, и все снова успокоилось.

Тинни, все еще мелко дрожа, поцеловал перстень на руке Слизерина. Затем домовик поднялся с колен, одернул полотенце, пряча глаза, нахмурился…

— Господин… — проговорил он, — разрешите ли вы Тинни задать вопрос?..

— Нет, я не на стороне Волдеморта, — вопрос был весьма предсказуем. — Тот, кого вы зовете Волдемортом, позор моего Рода и враг.

Больше вопросов Тинни не задавал. Только сказал, что приведет тех эльфов, которые будут верно служить роду Слизерин и, с разрешения своего хозяина, исчез.

“Конечно же, — думал Салазар после всего, — даже узнав мое имя, никто не сможет подумать, что я — тот самый Салазар Слизерин. Да, глава Рода, что считается темным, да, тезка Основателя, но не сам он”.

Салазар, честно говоря, не мог и представить обстоятельств, которые смогут натолкнуть кого-либо на верную догадку. Более того, даже если он сам расскажет всю правду, то ему все равно никто не поверит.

“Оно и к лучшему,” — решил Слизерин.

Он не знал, что есть на свете люди, которые верят в абсолютно невозможное.

[1] Из-за прецессии земная ось описывает круг относительно звездного неба, и от этого меняется время восхода и заката звезд, а также возможность увидеть то или иное созвездие в различных полушариях. Говоря же о правлении в небе, Салазар имеет в виду, какая звезда находится ближе всего к "неподвижной точке" на небосводе. В его время Кохаб (бета Малой Медведицы) была ближе всего к полюсу, но уже тогда намечался подъем Киносуры (греческое название альфы Малой Медведицы, современной Полярной Звезды).

В ту ночь он так и не лег. Сначала принимал клятвы у тех домовиков, что привел Тинни, потом, уже в своем замке, раздавал им указания. После снова вернулся в Хогвартс, выпил кубок подогретого вина с пряностями (целый кувшин между делом принес кто-то из домовиков) и обнаружил, что спать-то больше и не хочется.

Тогда он взялся за то, что смог вспомнить Барон о Томе Риддле: сирота, вырос вроде бы где-то у магглов, но ни в чем не уступал своим однокурсникам и пользовался их огромным уважением. Поймал какого-то якобы Наследника Слизерина, открывшего какую-то там Тайную Комнату. Позже, добавил Барон, выяснилось, что Риддл просто подставил невинного ученика.

Что за Тайная Комната? Хогвартс — старый замок, и стоял он задолго до того, как в головы Основателей пришла мысль о создании школы. Однако, приспосабливая его для своих нужд, зачаровывая и обживая, они исследовали, наверно, каждый его дюйм. Не одну луну они потратили, чтобы окончательно убедиться, что в замке не осталось никого из его прошлых хозяев. Но зато сейчас Салазар мог с полной уверенностью утверждать, что никаких Тайных Комнат в замке нет.

Эту загадку Слизерин решил оставить на потом и снова вернулся к Тому Риддлу. Увы, из рассказанного Бароном нельзя было извлечь ничего насчет хоркруксов. Стоило поискать тех, кто знал Риддла в школе, но пока… Пока оставался только ритуал поиска, требовавший трех темных магов, тех, кто касался Другой Стороны. Нет, не только. Еще было само Восьмое Искусство.

О, с ним всегда можно получить ответ. На Другой Стороне знают всё, но вот только знание оттуда дорого стоит. Цена за знание — не пара пинт драконьей крови, не жизнь единорога или пары магглов. Даже жизни волшебника будет маловато. За знание Другая Сторона требует платить собой.

А этого Салазару очень не хотелось. Он весьма дорожил оставшимися у него чувствами.

По сравнению с такой альтернативой, перспектива поиска двух других темных магов казалась весьма и весьма заманчивой. Даже несмотря на то, что в этом времени из всех темных магов Слизерин знал только Волдеморта.

Стоило, быть может, заявиться к Скримджеру еще разок и взять у него материалы Аврората касательно темных магов. Стоило бы, но полученным сведениям нельзя было бы полностью доверять. Пока Скримджер ничего не предпринимал против Салазара: письмо напугало его, и, оказав услугу, он наверняка постарался забыть об случившемся, как о плохом сне. Но на второй раз, третий — в любой момент Скримджер опомнится и начнет действовать. Нет, это надо приберечь до тех пор, пока не останется никаких других вариантов.

Слизерин потер переносицу, затем переплел пальцы и, положив на них подбородок, уставился в пустоту. Какое-то время он сидел неподвижно, потом налил себе еще вина, выпил немного и снова принял прежнее положение.

Возможно, думал он, сначала стоило узнать хотя бы об общеизвестных темных магах. Что эти сведения можно найти в хогвартской библиотеке, Слизерин сообразил быстро: уже привык, что книги теперь — совсем не редкость.

Он поднялся, подошел к окну и выглянул наружу. Еще не начало светать: на востоке небо было черным, как и везде, и Андромеда только поднялась над лесом. Салазар прикинул, что сейчас около трех ночи. Прикинул — и только отвернувшись от окна, понял, что на каминной полке стоят механические часы. К ним он совершенно не привык.

Салазар налил себе еще вина, отпил — то уже совершенно остыло —, поставил кубок обратно на стол и печально резюмировал, что спать все еще не хочется. Ложиться, заставлять себя заснуть, а через четыре часа вставать снова — бессмыслица. Но и идти в библиотеку в такое время — полнейшая глупость.

Он накинул мантию и вышел из отведенных ему комнат, решив просто пройтись по знакомому-незнакомому Хогвартсу.

В замке не было тихо. Сопели спящие портреты, еле слышно трещали редкие факелы, где-то похлопывало приоткрытое окно и насвистывал сквозняк. Люмоса Салазар не зажигал: дорогу в Хогвартсе он смог бы найти, наверно, и в кромешной тьме, что уж говорить о простой ночи.

Он гулял по замку, размышляя о своем (на ходу отчего-то думалось лучше), больше часа, когда увидел феникса.

Он знал, что у Дамблдора есть феникс. Или — тут нельзя было быть уверенным до конца — у феникса есть Дамблдор. Впрочем, все, что Салазар знал о фениксах, он почерпнул из книг, сам же он никогда не встречал ни одного из них.

Вот и…

В первые несколько секунд, когда феникс, весь в красном и в серебре, чуть наклонив голову, смотрел на Салазара, мир стал похож на гравюру. Все в нем было черным и белым, только феникс оставался живым и невероятно настоящим и…

Слизерин моргнул и отвлеченно подумал, что можно было бы получить за феникса у Другой Стороны. Не то что он бы и в самом деле собирался заключать подобную сделку, просто было чуточку интересно. Может, даже не чуточку. Но, тем не менее, убивать феникса он не хотел.

А тот отвернулся и стремительной вспышкой сиганул в окно.

Салазар медленно приблизился и выглянул наружу. Вроде бы где-то над озером мелькнуло что-то алое, но потом всё, сплошная ночь, вода и звезды.

Вдруг за его спиной зажглись факелы. Первая реакция была рефлекторной — разворачиваясь, шагнуть в сторону, левая рука — вытащить палочку, правая — уже почти готово заклинание… Отбой! Салазар распрямил пальцы, стряхивая так и не сплетенные чары, удержал палочку в ножнах на поясе.

Это всего лишь Снейп.

— Я вас напугал? — глумливо — стараясь это скрыть, но все же глумливо — спросил он.

— Ничуть, — отрезал Салазар и добавил, кивая на факелы. — А вас напугала темнота?

Портреты на стенах, проснувшиеся от света, продрали глаза и начали с интересом прислушиваться. Снейп только поморщился:

— И что вы тут делаете в такой поздний час?

— Скорее уж ранний, — поправил его Слизерин и, вспомнив о своей легенде, добавил, — в Норвегии, должно быть, уже рассвело.

— Может быть, — и протянул, — вы что-то... искали?

Помимо хоркруксов Волдеморта, двух других темных магов и способа вернуться домой — ничего особенного. Вслух Салазар сказал, приподняв бровь:

— Это допрос?

Портреты перевели взгляд на скривившегося Снейпа, ожидая его реплики. И он не подвел:

— Ни в коем случае: у меня есть способы потратить время куда интереснее, чем я мог бы, разговаривая с вами. Я лишь интересовался, не искали ли вы путь обратно в ваши комнаты.

Кто-то из портретов тихонько похлопал.

А Слизерин запоздало вспомнил, что он изображает человека, который в первый раз в Хогвартсе и который не может ориентироваться в хитросплетении коридоров. Черт. Тут даже хорошей памятью не отговориться.

— Не искал, — кратко ответил он, вырывая себе еще пару секунд на размышления.

— Знаете, есть такая забавная, — на этом слове Салазара посетили серьезные сомнения насчет того, что Снейп считает забавным, — легенда, что в шестнадцатом веке один преподаватель пошел прогуляться после обеда, да так и не вернулся. Его тело нашли только через пару месяцев. Это всего лишь шутка, страшилка для детей, но, — Снейп неприятно улыбнулся, — в каждой шутке есть доля истины.

“Угроза? Отлично, — мрачно подумал Слизерин, — Просто отлично. В последний месяц мне ведь так не хватало угроз”.

Он устало — возможно, чуточку наигранно устало — вздохнул:

— Хорошо, можете сказать мне дорогу и идти дальше, — и повернулся обратно к окну, спиной к Снейпу. Тоже своего рода оскорбление: ты настолько слаб, что я даже могу повернуться к тебе спиной.

Слизерин знал, что на самом деле поворачиваться спиной не стоит вообще ни к кому. Но еще он знал, что здесь на стенах чуть ли не с десяток портретов и если Снейп попробует что-то сделать, то половина Британии узнает об этом раньше, чем затихнет эхо от заклинаний.

“А еще, — подумал Салазар, понимая, что подозревать каждого человека этого времени в самом худшем, чуточку ненормально, — у него может просто не быть мотива. Ведь для него я не более, чем новый профессор и ставленник Министерства. Сангвин Зар вызывает раздражение, но не более того”.

— Вижу, вы решили, что знаете лучше всех, — наконец ядовито выговорил Снейп.

Салазар промолчал и вместо ответа повернулся и направился дальше по коридору, по пути легко кивнув зельевару. Тот нахмурился:

— Что ж, если вы желаете потеряться как первокурсник, я не буду вам мешать.

— И не мешайте, — великодушно согласился он.

— Идите вы к Слизерину, — тихо пожелал ему в спину Снейп, но Салазар все же расслышал его.

— А я к себе и иду, — одними губами произнес он.

* * *

Министерский инспектор категорически не нравился Снейпу. Почему — он и сам не мог до конца понять. Конечно, было неприятно, что рядом будет отираться какой-то шпик. Было неприятно, что на самом деле к нему очень сложно придраться: о, это далеко не Амбридж, один ходячий недостаток, большая такая мишень для мысленного сарказма. [1]

Но еще было одно неприятное ощущение. Что-то вроде предчувствия. Нет, пророком — не думать о пророчествах — Снейп не был, но какое-то шестое чувство, оценивающее… вероятную продолжительность собственной жизни, что ли, у него было.

И поэтому, как только он видел Сангвина Зара, так и чесалась рука схватить палочку. Понять, почему так, он не мог: Зар, хоть и не был, как верил Флитвик, добряком, угрозой тоже не казался. Новый профессор спокойно улыбался, парировал саркастичные выпады, да и только. А еще он очень внимательно слушал. Очень внимательно.

Что естественно для шпика. Сангвин Зар, как убеждал себя Снейп, руновед, кабинетная крыса из Норвегии, приставленная, чтобы слушать и передавать. Но все же… все же рука так и тянулась к палочке. И было какое-то неприятное предчувствие. И то, как Зар отреагировал, когда…

Но эту мысль Снейпу додумать не дали. Перед ним в огне появился Фоукс, тут же приземлился на плечо, взмахнул крыльями и перенес Снейпа в кабинет директора.

И было страшно.

* * *

После, когда Дамблдор очнулся, когда Снейп, вымотанный и вспотевший, сумел понять, что его потряхивает, всё случившееся уже смазалось в памяти как ночной кошмар. Ясно вспоминался только дикий ужас от того, что Дамблдор, надежный и вечный Дамблдор, может умереть. Нет, не только это. Еще виделось изогнутое, безвольное тело-кукла и слышался горячечный старческий шепот. Кого тогда звал Дамблдор? Кого умолял? Все смешалось.

“Если бы не я, он бы умер”, — безо всякой гордости подумал Снейп.

Фоукс сидел на столе, прижавшись к груди Дамблдора. Директор тяжело дышал.

— Как вы могли?.. — проговорил Снейп в пространство, сам не зная, что он имел в виду.

— Мог что? Отправиться туда один? Не надевать, — тут Дамблдор устало прикрыл глаза и лишь спустя секунду договорил, — кольца? Или же ты хотел сказать, как я мог ошибиться?

— Я принесу вам зелий.

— Последнее, значит.

Снейп поднялся.

— Я не всемогущ, Северус. Я не всемогущ. И я, как и все люди, слаб и смертен.

— Я принесу вам зелий, — скрежещуще повторил Снейп и отвел глаза.

— Это трудно принять.

— Чтобы хватило надолго.

— Ты не сможешь вечно притворяться, что ты меня не слышишь.

Снейп не ответил. Но он слышал и повторял про себя: “...слаб и смертен”. Он знал это, но до сегодня не понимал. Он думал, что в его жизни был хоть кто-то, в ком можно было быть полностью уверенным, на кого можно было… положиться. И безумно хотелось поговорить с Дамблдором, спросить что-то вроде: “Вы ведь никуда не денетесь, верно?” Хотелось.

Снейп сжал губы и, отвернувшись, направился к выходу. На миг ему показалось, что горгулья не откроет прохода, но та послушно отошла в сторону. Он быстро зашагал вниз по лестнице.

Дамблдор тихонько прошептал в пустоту:

— Мне очень жаль.

* * *

Под Хогвартсом были пещеры, целый лабиринт. Часть из них промыла вода, когда-то стоявшая намного выше, другую же очень давно прорыли предыдущие хозяева замка. В этих же пещерах очень глубоко бил хогвартский Источник. Конечно, они были намного старше, чем замок над ними, и уж явно куда старше, чем лаборатория, которую Салазар Слизерин разместил в них, когда Основатели только обживали замок.

Для нее он выбрал несколько соединенных между собой пещер повыше и посуше, в стенах которых практически не было мягких песчаника и известняка, только твердый камень с гранитными зернами. Затем он выбил на стенах руны, чтобы скрыть и защитить от посторонних свою лабораторию. Рун было много, и в процессе Салазар так надышался каменной пылью, что даже начал опасаться, что вот-вот сляжет с какой-нибудь рудничной болезнью. Обошлось, впрочем.

Когда же он закончил и активировал все рунные цепочки (едва не поздоровавшись за ручку с магическим истощением), у него появилась защищенная, отлично спрятанная лаборатория, где он мог спокойно нарушать свое обещание не заниматься Восьмым Искусством в Хогвартсе.

“Формально, — думал Салазар, — я его и не нарушаю, поскольку пещеры — уже не Хогвартс.”

Но, конечно, такой аргумент никого не убедил бы, отчего и возникла нужда во всех этих предосторожностях. Конечно, остальные думали, что пещеры закрыты ото всех посторонних, а если туда и войдет кто-то из самих Основателей, то чары оповестят об этом, но... Но, как считал Салазар, предосторожностей никогда не бывает много.

Сейчас, в эту бессонную ночь, ему пришло в голову, что стоит зайти в свою лабораторию и посмотреть, что пережило прошедшее тысячелетие.

Он спустился в подземелье: там вход в пещеры не должен был находиться по наблюдением портретов, развешанных по всему замку.

Осторожно пройдя по коридорам, он остановился у стены, с виду ничем не отличавшейся ото всех прочих. Конечно, до тех пор, пока не скажешь пароль. Что Салазар и сделал и вошел в пещеры под Хогвартсом. Закрыл за собой потайную дверь и, привычно отсчитывая коридоры, при одном свете Люмоса, принялся спускаться вглубь.

Знакомая череда действий — пропустить один левый, затем повернуть, пропустить два правых — успокаивала. Внезапно Слизерин осознал, что впервые за все эти месяцы он чувствует себя умиротворенно. В сырых и холодных туннелях он расслабился. Забавно, правда?

Он знал, почему здесь ему спокойно. Потому что здесь все осталось по-прежнему. Та же темнота, в ней круг света, очерченный Люмосом, и можно было представить, что за пределами этого круга, за пределами подземелий — все по-прежнему. Вернулось родное время, и есть всё: есть Род, то, чего он добился, и все живы…

“Они и не умирали, — резко оборвал себя Салазар, — они все еще там, и я вернусь”.

Главное — убедить себя, что это не время, а место, и дом все еще существует. Далеко, но существует. Ведь так оно и было, да?

Кончиками пальцев Салазар коснулся каменной плиты. За тысячу лет капающая вода сгладила стену и нарастила на ней известковые выпуклости. Он прошипел пароль, — и ничего не случилось.

Черт. Наверно, наросло слишком много известняка. У самого нижнего входа всегда было слишком сыро. Что ж, придется зайти в другом месте.

Снова туннели, но на этот раз убедить себя в том, что здесь все, как было, оказалось сложнее. Нет. Так нельзя дальше. Он — здесь и сейчас. Здесь и сейчас в тысяча девятьсот девяносто шестом году. Печальный факт. Но его надо принять.

Салазар коснулся стены перед собой: сухая. Он прошипел пароль, и с тяжелым, громким скрипом дверь открылась. Затем она дернулась и застряла на полпути, но, впрочем, этого было вполне достаточно, чтобы попасть внутрь.

Но — что за черт — оттуда тут же пахнуло застоявшейся гнилью и разложением. Салазар отшатнулся, прижимая рукав мантии к лицу: нельзя было дышать трупным смрадом. Он отступил на пару шагов и наколдовал слабенькую струйку воды, которой намочил рукав. Затем Слизерин снова прижал ткань к лицу: вот, все же лучше, чем ничего.

Но, тем не менее, запах все равно пробивался. Однако кто же там так сдох? Как будто с дюжину трупов побросали.

Вскоре выяснилось, что этот кто-то сдох в нижнем зале и этот кто-то — здоровенный василиск. Вообще, василиски известны за то, что могут достигать совершенно невероятных размеров, но этот был большим даже на фоне своих собратьев.

Прижимая мокрую ткань к лицу, Cалазар прошел вдоль длинного змеиного тела от хвоста к голове, считая шаги. Сорок с лишним шагов. Большой. Чертовски большой.

Только вопрос: откуда в его лаборатории взялся здоровенный василиск?

Зелено-серая чешуя, отслаивающаяся от оседающей под своим весом туши, поблескивала в приглушенном свете Люмоса. Из-под нее виднелось посеревшее мясо, сейчас больше похожее на слизь, чем на плоть. Как хорошо, что тут только один такой василиск, и тот, по счастью, уже мертв.

Вообще, они были довольно редкими тварями. Химерами, выведенными при помощи темной магии. Выведенными очень особым образом. На самом деле сказочка о курином яйце и жабе была полной чушью. Будь бы это и в самом деле так просто, как гласила молва, Британия уже давно бы кишмя кишела василисками.

По-настоящему, для создания любой химеры — не просто магического зверя, а существа искаженного и немного нереального — требовалась темная магия. Сделка. Что-то в обмен на силу слить воедино и вдохнуть жизнь. Плата: кровь, услуга, чужая жизнь — бывала разной, но сделка эта не выходила за рамки нормального . Однако одной ей не ограничивался процесс создания василиска. Он был чем-то большим, чем химера.

Тот маг, который впервые создал василиска, принес оттуда, с Другой Стороны, что-то. Тень. Какую-то тень того, что обитало там, или даже тень тени, и вживил в существо в этом мире.

На самом деле принести предмет с Другой Стороны было не так сложно. Главное — заплатить. Кто-то выносил несколько капель эликсира омоложения, кто-то — артефакт. И Салазару приходилось доставать из-за грани кое-что, и он подозревал, что Воскрешающий Камень в его кольце Кадмус Певерелл тоже когда-то добыл на Другой Стороне.

Тем не менее, обычно приносили предметы. Не тени. Салазар никогда не совершал подобного, но, темный маг по рождению, он все же интуитивно понимал, как это можно сделать. И именно поэтому он знал, что никогда не принесет сюда тени и не создаст василиска.

Ведь иногда Салазару казалось, что он понимает, что представляет собой тень.

Слепая голова василиска таращилась прямо на него, раскрыв пасть. Одного клыка в ней не хватало. Сколько ему было лет? Явно больше пятисот, потому что пятисотлетнего Салазар видел, и по сравнению с этим он был небольшим.

Что ж, маг, вызвавший к жизни эту химеру, тоже уже мертв. И упокоен он был, вероятнее всего, прямо внутри нее: почему-то все василиски стремились съесть своих создателей после их смерти.

Слизерин отнял ткань от лица, дотронулся рукой до змеиной головы, схватился за отслоившийся лоскут кожи и дернул: та легко отошла. Он помял ее в руках и порвал. Ну вот. Отсырела и прогнила. А ведь неплохо гасит заклинания…

Салазар бросил кусок кожи на пол и вытер руку об штаны. Василиска осталось только сжечь. Всё, что можно было бы хоть как-то использовать, уже давно сгнило.

Он отступил от змеиного тела на десяток шагов и указал на него палочкой. Замысловатый росчерк — и из ее кончика вырвалась огненная струя. Не было никаких искр и громкого гула: просто от волшебного огня мертвый василиск вспыхнул как сухая бумага. С живым, конечно, такой номер бы не прошел, но это все равно смотрелось чуточку впечатляюще. А может, и не чуточку.

Салазар на пару секунд даже пожалел, что он тут один. Затем поймал себя на этом и коротко усмехнулся.

Василиск догорел, не оставив после себя ни дыма, ни плоти, только закопченный костяк, обрушившийся на пол. Слизерин опустил палочку, и последние язычки пламени тут же погасли.

Так немного лучше. А теперь надо посмотреть, что тут сохранилось, и, самое главное, как этот идиот, выведший василиска, вообще сюда попал?

* * *

Сколько он провозился в лаборатории, Салазар не считал. Где его защиту сломали, он нашел довольно быстро: укрепленную рунами стену просто проломили, вбухав при этом нерационально огромное количество магии. Идиоты. Потом впаяли туда железную кованую дверь, украшенную коваными змеями и зачарованную на “откройся” на парселтанге, что заставляло подумать, что вскрывший лабораторию — еще один непутевый салазаров потомок. Желудок василиска ему пухом.

Слизерин не слишком хотел баловаться с причинно-следственными связями, но искренне надеялся, что с ними ничего не станется от того, что в своем времени он повесит тут какое-нибудь не смертельное, но очень неприятное проклятие. В назидание потомкам.

Только когда он еще дома будет…

Все вещи в лаборатории, конечно, растащили, а что не унесли — истлело и поломалось. Но самое главное — унесли и книги. Да как они?..

Салазар наращивал в себе холодную ярость с полминуты, пока не вспомнил, что в этом времени все эти книги находятся в его же замке. Тогда он, резко дернув побелевшими пальцами, стряхнул с них излишек магии, и та впилась в стену огненным шаром. Коротко и зло усмехнулся. Держать в себя в руках Слизерин умел, но не всегда находил нужным.

Потом он вернулся в зал с василиском и одним взмахом руки — ненужная трата силы, но, черт возьми, как он устал от этого времени — зажег все светильники. Он думал, что после этого успокоится. Думал. Потому что, когда вспыхнуло пламя, он увидел зал во всем его великолепии. Включая статую, которую, очевидно, установил пролезший сюда идиот.

Кого она изображала, Салазар так и не разобрался: то ли его самого, то ли непутевого потомка. Но, конечно, посмеялся. Нехорошо так, в общем-то, посмеялся. Многообещающе.

Когда он вернется домой, он первым делом подготовит проклятье… В конце концов, кто сказал, что мертвым мстить нельзя?

Закончив осматривать лабораторию, он ушел оттуда и через пещеры поднялся в замок. В Хогвартсе было по-утреннему спокойно, уже рассвело, и доносившиеся снаружи птичьи переклички набирали громкость. Все и всё спало, а Салазар, всю ночь проведший на ногах, чувствовал, как замедлились, растянулись мысли в голове, и думал, что, наверно, идея не спать всю ночь была не так уж и хороша.

В отведенные ему комнаты он прошел, так никого и не встретив. Там он принял душ, чтобы смыть пропитавший его запах мертвечины. Вода немного взбодрила Салазара, но потом снова всё начало как-то замедляться. Не спать остаток дня и бродить, путаясь в собственных мыслях, было определенно плохой идеей, и вероятно стоило по…

“...спать”,— подумал Слизерин, проснувшись ближе к полудню.

Но, тем не менее, ему стало куда лучше. Салазар встал и начал одеваться, когда в окно постучали. На карнизе сидела упитанная желтоглазая сипуха и терпеливо ждала, пока ей откроют. Слизерин, не сильно, впрочем, торопясь, впустил сову и забрал у нее свернутый в тугую трубочку пергамент.

“Мне было бы весьма приятно, если бы сегодня к пяти вы бы заглянули ко мне на чашечку чая, чтобы обсудить пару важных вопросов, — тонким косым почерком было написано в письме. Подпись гласила, — Альбус Дамблдор.

PS. Я очень люблю сахарные перья”.

-

Было неприятно, что на самом деле к нему очень сложно придраться: о, это далеко не Амбридж, один ходячий недостаток, большая такая мишень для мысленного сарказма. [1]

[1] Очень большая. И розовая.

В кабинете Дамблдора было уютно. Своеобразно, но уютно. Кабинет был старым и обжитым, с сотнями безделушек и сувениров, которые неизбежно накапливаются с годами. Серебристые приборчики вращались, тихонечко — так, намечая звук, но не раздражая слуха — позвякивали, но в то же время вся картина была на удивление статичной. Спокойной.

Салазар подумал, что студенты, тоскующие по дому, здесь чувствовали уют. Расслаблялись. И, с сожалением признал Слизерин, это — несильно, но всё же — сработало и на нем, потому что больше двух месяцев он провел в заброшенном родовом замке, где из собеседников был только глупый нарисованный мальчишка.

Феникс на жердочке что-то ласково напевал про себя.

— А, это Фоукс, — благосклонно заметил Дамблдор, поймав взгляд Салазара, — удивительное существо, не правда ли?

— Действительно.

— Присаживайтесь, Сангвин, не стойте на пороге, — он указал рукой на кресло у стола. От движения рукав мантии приподнялся и открыл черную обгорелую руку.

Дамблдор одернул рукав и небрежно пояснил:

— Неудачный опыт.

Конечно, соврал. Салазар знал это. Не потому, что Дамблдор поспешил с объяснением, не потому, что оно чем-то напоминало оправдание, а потому, что Слизерин узнал это проклятье. Поцелуй Ехидны.

Салазар сел, положив руки на подлокотники. Дамблдор откинулся на спинку кресла напротив, здоровую руку тоже положив на подлокотник, а обгорелую — бережно пристроив на коленях.

Поцелуй Ехидны — темное, сложное, но очень действенное проклятие. Его вплетают в другие чары так, чтобы оно было незаметно до самого касания. А касание — считай, что смерть. При помощи Семи Прекрасных Искусств действие проклятия можно замедлить, но не отменить. Темный маг, конечно, мог бы попробовать снять Поцелуй. Если бы захотел. И если бы цену уплатили за него. А сколько стоит жизнь? И сколько из этого человек может заплатить?

Дамблдор взмахом палочки перенес на стол чайник с чаем, чашки и вазочку с печеньем. Печенье было в форме человечков с глазами и пуговками из разноцветных драже.

— Восхитительно милы, не правда ли? — улыбнулся директор. — Мне всегда было интересно, кто же впервые додумался до такой забавной штуки: печь человечков, чтобы потом их съесть. Очень, очень неординарный разум… — он задумчиво покачал головой и будто бы вспомнил, что не один в этой комнате. — Ах да. Чаю, Сангвин?

Нельзя было не признать, что для человека, который недавно узнал о своей скорой смерти, держался он очень хорошо.

Салазар легко кивнул. Он не сильно беспокоился, что в еду и напитки могло быть что-то добавлено: даже если гость более не считался неприкосновенным, Дамблдор не стал бы так делать: риск попасться велик, да и человека из союзной коалиции Скримджера без последствий не допросишь.

Директор разлил чай, и Слизерин возобновил разговор.

— Альбус, — ему было привычнее называть людей их собственными именами, нежели чем родовыми, и данной возможностью он с радостью воспользовался, — вы так и не сказали, зачем меня позвали.

— О, всего лишь для пары сущих пустяков и старческих заморочек. Разговор о том, о сем, да и отдать вам материалы, оставленные вашим предшественником, не мешало бы.

На предшественнике Салазар на миг застопорился, но потом осознал, что имеется в виду тот, кто занимал эту должность до него.

Дамблдор же негромким, странно сочетающимся с уютной тишиной кабинета голосом продолжал:

— В силу особенностей вашего назначения, я так и не провел с вами традиционного собеседования. Я, — глаза у него были очень голубые и очень честные, — конечно, доверяю Руфусу, но…

“...слежу за каждым его шагом”, — мысленно закончил Слизерин.

— ...мне хотелось бы не отступать от традиции. О, привычки, привычки, — Дамблдор мечтательно улыбнулся. — В старости они приобретают особенную прелесть. Вы еще поймете, Сангвин.

Технически Салазар был старше Дамблдора на девять веков. Но, больше к счастью, чем к сожалению, только технически.

— Ваша школа — ваше право, — учтиво ответил он вслух, — вы можете спрашивать.

Сказал — и понял, что, несмотря на все попытки вести себя вежливо, все же дал позволение. Как привык в качестве лорда Слизерина.

Синие глаза встретились с голубыми.

— Хорошо, — медленно произнес Дамблдор, — знаете, спрашивать — это редкое искусство и еще куда более редкое право.

— Но не более редкое, чем искусство своевременно задавать вопросы и так же своевременно получать ответы, — в тон ему ответил Салазар и, тонко улыбнувшись, продолжил, — позвольте же мне отдать дань обоим из искусств, и попросить вас после рассказать какую-нибудь маленькую британскую историю. Меня, как иностранца, очень интересуют люди этой страны.

— О, — весело отозвался директор, внимательно смотря собеседнику в глаза, — с удовольствием поведаю вам парочку. Только смотрите, Сангвин, чтобы я не замучил вас своими старческими воспоминаниями.

Салазар только усмехнулся. Любопытно, что ему расскажут? И сколько в этом будет правды?

Дамблдор отпил чаю. Сразу взять чашку у него не получилось: сначала он попытался ухватить её покалеченной рукой, затем, осознав бесполезность, взял здоровой.

Он спросил:

— Так как вы стали Мастером Рун, Сангвин?

Слизерин с удовольствием рассказал, как детстве был отдан в обучение, после него сдал все министерские экзамены, путешествовал, совершенствовался, прошел испытание… как это бывает у всех, наверно.

Самое забавное, что в этой части легенды лжи было не так уж и много. Все в какой-то степени так и было на самом деле. Разве что министерских экзаменов в его время не было и свое обучение у Мастера Рун — Мерлин, как же звали этого, с плешью, уже и не упомнить — он закончил самовольно, сбежав к другому учителю. Который тоже был Мастером, но уже не Рун.

— Так вы не учились ни в одной из магических школ? — уточнил Дамблдор и обратил на собеседника твердый пронзительный взгляд. — Отчего же так?

— Родители, — коротко пояснил Слизерин, тоном голоса давая понять Дамблдору, что Сангвину Зару не нравится говорить о своей семье. Пусть думает, что у него непростые отношения с ними или что-то в этом роде. Затем после паузы Салазар добавил, — решили все сделать по традициям.

— И вы думаете, что знаете, что должен делать хороший учитель?

— Я, — Салазар усмехнулся, — знаю, что не должен делать хороший учитель.

— Знаете, если бы вы ответили иначе, я бы задумался о том, чтобы попросить Руфуса прислать кого-нибудь другого, — Дамблдор ярко улыбался, и Слизерин так и не смог понять, шутил он или нет.

— Меня не совсем прислали. Скорее, Руфусу просто пришлось кстати мое желание. Я сам выбрал для себя Хогвартс: всегда хотел посмотреть на такую магическую школу. А дома…

Он, будто бы спохватившись, оборвал себя. Взял печенье и спокойно договорил:

— В Норвегии, в общем, мне делать нечего.

Для Сангвина Зара Слизерин придумал хорошую биографию. Реалистичную, со своими скелетами в шкафах (у кого же их нет), со своими взлетами и падениями.

Дамблдор понимающе улыбнулся. Взгляд его снова стал мягким и чуточку рассеянным.

— Но мне крайне интересно, почему всё же вы выбрали именно Британию? У нас тут, — директор на долю секунды замялся, подбирая слово, — неспокойно.

— Я об этом и не думал. Знал язык, хотел год-другой провести, не мотаясь по миру, и тут так вовремя освободилась вакансия. А политика — всегда предпочитал держаться от нее в стороне.

Ложь была настолько огромна, что мир должен был хоть как-то выразить свое возмущение. Так он и сделал: спустя пару секунд за окном слабо громыхнула собиравшаяся гроза.

— Впрочем, — продолжил Салазар, — вы обещали мне историю. Если мне можно выбрать, то мне хотелось бы, чтобы эта история хотя бы немного касалась того, что происходит в Британии сегодня.

— Всё, что когда-либо происходило, связано с тем, что происходит сейчас, — философски заметил директор. Мысленно Слизерин, помня о временной петле, согласился с ним, — Что же, я не могу отказать себе в удовольствии рассказать байку-другую, раз нашелся благодарный слушатель. И прошу вас, Сангвин, не обижайтесь на старика, если тот уплывет слишком далеко по реке воспоминаний.

* * *

Дамблдор, конечно, скромничал, когда говорил, что его истории заставят скучать. Рассказывал он на самом деле хорошо и складно, с юмором. Конечно, кое-где директор не мог не приврать — но, в конце концов, не всё в этой жизни можно получить сразу.

Потом, конечно, он отдал Салазару материалы предыдущего профессора Рун и порекомендовал внести желаемые изменения в список литературы до пятницы. Пятница наступала уже послезавтра, что было не очень хорошо, но, с другой стороны, Салазар все равно собирался окопаться в хогвартской библиотеке и поискать информацию о темных магах…

До ночи он сидел над книгами, пока не почувствовал, что сознание заволакивает сонная дымка. Тогда он оставил работу в библиотеке и перед сном заглянул в свой замок: проверить, как работают эльфы.

— Здравствуйте, лорд Слизерин, — произнес Деррик с картины. Вот уже как месяц пытается подмазаться, паршивец.

Его портрет Салазар еще в июне сумел снова зачаровать так, чтобы Деррик наконец смог выбраться оттуда. Не потому, что в замке было одиноко — нет, нет, нет, конечно, нет — а лишь потому, что ему было интересно разобраться в этих заклинаниях.

— А куда... — начал мальчишка и исправился, — а можно мне задать вопрос, лорд Слизерин?

— Спрашивай, — отозвался Салазар, перебирая стопку заметок на рабочем столе.

Говорить с Дерриком приходилось на парселтанге: тот не знал ни англосаксонского, ни английского этого времени, а латынь этот лодырь при жизни не выучил.

— А что вы делаете за пределами замка? Куда вы пропадаете?

Деррик, проведший пару веков в одиночестве, был любопытным, как пятимесячный щенок. Все лето он испытывал терпение Салазара своими нескончаемыми вопросами. Салазар же, понимая, что если он расскажет, кто он самом деле, то вызовет на свою голову еще больший поток вопросов, молчал и совершенствовал свою выдержку. Конечно, всегда можно было заново запереть Деррика в потрете или вовсе сжечь его, но так было… неинтересно, что ли.

— В Хогвартсе, — ответил лорд Слизерин, как бросая подачку, — буду учить Рунам. Вот таких вот как ты.

Сказал и понял, что если ученики и вправду будут похожи на Деррика, то он может и не выдержать. Мерлин, только бы…

— А почему не темной магии? — с ехидцей ввернул портрет. Увы, полностью отучить Деррика дерзить так и не удалось.

— Потому что Хогвартс простоял целую тысячу лет, и мне хотелось бы, чтобы он постоял хотя бы еще чуть-чуть.

— А зачем вам надо там кого-то учить?

— Это уже куда больше одного вопроса, — отрезал Слизерин, не желая больше распространяться о своих планах.

— Но ведь уже все равно ответили на… — Деррик осекся. Кое-как определять момент, когда стоит остановиться, он все же умел.

Салазар продолжил разбирать свои заметки. Темных магов в этом веке было достаточно: да вот только большинство из них померло в сороковых годах: тогда, кажется, была большая война или что-то в этом духе. Впрочем, в той войне им не повезло, и большую часть либо казнили, либо они сами, не дожидаясь финала, скрылись. Еще стольких-то посажали в тюрьмы, но до этих дней дожил только причина всех бед Геллерт Гриндевальд. Которого, кстати, победил Альбус Дамблдор.

Но Мерлин с ними обоими. А вот скрывшихся или, скорее, их учеников можно было попробовать поискать.

Конечно, темных магов во все времена было очень сложно найти. Но тут у Салазара было преимущество: он по себе прекрасно знал, что, как и зачем они делают.

— А вы ищете в Хогвартсе других темных магов? — снова не сдержался Деррик.

Салазар усмехнулся такой глупости.

Он тогда еще не знал, что темный маг среди учеников Хогвартса действительно был.

* * *

Вуаль дрожала от несуществующего ветра.

— Я полагал, — проронил Руфус Скримджер, — что Арка Смерти будет более впечатляющей.

Невыразимец хмыкнул.

Руфус заранее прочел краткий отчет по Арке. В Министерство её привезли в 1701-ом году, после того, как маггловские дети случайно обнаружили — при печальных обстоятельствах обнаружили — её в подвале лондонского дома. Дом век назад принадлежал волшебной семье, но ни одного её представителя на тот момент уже не осталось. Единственным известным свойством Арки было то, что любой прошедший через неё объект не возвращался. Одно время шаг в арку был альтернативой для осужденных на смерть, но потом эту традицию упразднили.

— А вы туда мусор сбрасывать не пробовали? — хохотнул Руфус, чтобы как-то разрядить атмосферу.

— Мы приняли решение не использовать Арку, пока нам не будут известны все её свойства и их природа, — как по бумажке ответил невыразимец, — стандартная процедура. Исследования, проводившиеся с тридцатого по шестьдесят пятый год, остановлены как бесперспективные.

Он, что, зазубрил всё это? Руфус с недовольством вгляделся в маску на лице невыразимца: ничего не разобрать, даже куда тот смотрит.

— ...после двадцать седьмого мая этого года поднят вопрос о повторном исследовании.

— Почему? — резко спросил он. — Этого не было в бумагах.

— Сработали охранные заклинания на Арке. Зал, однако, был опечатан и проникновения в него не было зафиксировано.

— Вы и в июне не зафиксировали проникновения, — указал Руфус, — и сражения с десятком гребаных Пожирателей тоже.

Невыразимец, несмотря на маску, казался смущенным. Наконец он развел руками и сослался на начальство, дескать там лучше знают, как и что.

— А Арка — надо учитывать все возможные сценарии. Итак, двадцать седьмого мая был зафиксирован всплеск типа эпсилон по МакЭвану-Грегорсону или три-а по Керигову, характеристика…

Руфус оборвал его и твердо сказал:

— В итоге, либо кто-то забрался в Отдел и сделал что-то с Аркой, либо что-то вышло из Арки, откуда никто раньше не возвращался.

— Либо это был просто всплеск магической активности. Такое иногда случается с артефактами выше класса джей.

— Как оценивают это ваши аналитики?

— Они рекомендовали возобновление исследований и усиленный контроль, и...

— Министр Магии одобряет и готов выделить финансирование, — оборвал его Руфус, — сегодня же всю документацию по Арке ко мне на стол. О результатах всех исследований тоже будете отчитываться.

Он отвернулся от Арки и трепещущей вуали. На миг почудился какой-то шорох, но тут же всё пропало. Осталась только объемная тишина зала.

“Я узнаю, зачем Сангвину Зару нужна Арка, — сжав зубы, подумал Скримджер, — наизнанку вывернусь, но узнаю всё о нем”.

Руфус Скримджер не привык сдаваться.

* * *

Про темных магов ходит много разных баек. Чуть больше половины из них придумывают сами темные маги. Делают они это, конечно же, чтобы скрыть истину о том, как творится их волшебство. Конечно, всем известно, что любая темная магия — это сделка, но вот как её заключить…

Рассказывают о всякой ерунде вроде двух зеркал и свечи, о крови и клочках шерсти, о ночи на перекрестке, и это просто замечательно. Это такая успокаивающая, приятная ложь. Но ложь от первого до последнего слова. Потому что правда заключается в том, что темным магам надо только позвать…

Первое, чему учится темный маг — это не звать без надобности.

Салазар размышлял, насколько это нужно ему сейчас. Звать он хотел не для возвращения домой: такая мысль, конечно, была, но её он почти сразу отбросил. Сказались письмо от самого себя, понимание того, что цена будет немалой и что получит он наверняка не то, что хочет. Нет, он думал, насколько нужна ему помощь оттуда, чтобы найти других темных магов.

Дело в том, что найти кого-либо из них здесь оказалось куда сложнее, чем дома. В его времени мир был, что ли, меньше, да и слухи жили дольше. Здесь же были бумаги, но те так легко поддавались изменению и так же легко горели. Записей не было — а те, что были, вели в никуда. Слизерин искал сам, потом, изменив внешность, обратился к специалистам Лютного по розыску людей, но и спустя три недели — всё пусто. То ли так хорошо прятались, то ли… то ли вовсе вымерли.

Жарко горел камин. Вот забавно: за тысячу лет изменилось всё, но камин в покоях главы Рода так же жарит как южное солнце в разгар лета.

Салазар отпил из кубка и провел пальцем по влажному ободку. Перед тем как позвать, он… нет, не медлил, но обдумывал всё еще раз. А затем — еще раз.

Он не собирался брать много: много берешь — еще больше платишь. Но небольшую подсказку… С ней, конечно, следовало быть осторожным. Впрочем, с чем не следует?

Салазар допил воду и отставил кубок на деревянный столик. Затем он опустился на ковер перед камином и сел, поджав ноги под себя. Неспешно снял кожаный шнурок с длинных волос, а потом снова собрал их в тугой хвост.

Огонь трещал и обдавал жаром.

Салазар вытянул руки перед собой, еще ближе к пламени, что билось и выбрасывало рыжие искры. Он держал руки так, пока не почувствовал, что ему стало жарко.

Тогда он положил их на колени и, смотря в огонь, направил свои мысли туда.

На самом деле огонь был совсем не важен. Важна была воля. Разум. Умение пробудить в себе кусочек Другой Стороны, некое сродство с ней, что позволяло звать.

Это не занимало у Салазара много времени.

Он знал, что были волшебники, которые могли позвать сразу же, не настраиваясь и не готовясь, просто захотев. Но еще он знал, что далеко не этим определяется сила темного мага.

Огонь был не нужен. Тем не менее, он любил, когда рядом горел огонь. Потому что иначе было слишком холодно.

Жар камина будто бы исчез, и руки совсем озябли. Внутри всё тоже заледенело. Показалось, что навсегда и что так и всегда было. Затем начала чувствоваться пустота.

И тогда, не отводя взгляда от огня, Салазар позвал.

* * *

Слизерин грелся в пятне рыже-розового света заходящего солнца: после использования Восьмого Искусства он любил выходить на свежий воздух. Особенной красоты в природе он никогда не находил, но всё же в такие моменты просто видеть небо становилось по-особенному приятно.

И тепло. Солнечное тепло было лучше любого другого.

В заброшенном, сто раз успевшем зарасти парке около замка водились змеи. Когда он только попал в это время, и в первый раз вышел из замка, ему повезло чуть ли не сразу же наткнуться на целое змеиное кубло. Кубло злобно зашипело, вытягивась, чтобы укусить, Салазар тоже зашипел, и кубло рассыпалось и уползло, донельзя смущенное и виноватое.

Змеи до сих пор ползали где-то в парке и, завидев Основателя, каждый раз ретировались с крайней неловкостью.

Салазар же, стараясь не отвлекаться на легкое ощущение пустоты внутри (он отдал немного, это быстро пройдет), снова вызвал в памяти тот образ, что ему дали взамен.

Горы вроде наконечников копий, сверху покрытые снегом, небо и крепость на плато. Пятибашенная, из темного камня с крепкими стенами, плотная и низкая. Что это за место, Слизерин, к сожалению, не знал, но сомневался, что там привечают незваных гостей.

Надо было бы только сначала узнать, что это за замок. Посмотреть описания, рисунки в книгах — что-то могло и найтись. Тем более, замок уже казался смутно знакомым, будто Слизерин уже видел картинку в одной из просмотренных в этом времени книг...

Но пока Салазар просто сидел и отогревался, пытался залечить пустоту в солнечном свете, тепло которого он считал лучшим из существующих.

Потом, конечно, всё стало как обычно.

Через два дня Слизерин узнал, что та крепость называется Нурменгард.