Wibbly wobbly timey wimey (джен)

“Выборы Министра Магии!” — кричали заголовки Пророка от тридцатого июня. Ниже и чуть мельче, — “Гарри Поттер. Мальчик-который-был-прав. Эксклюзивное интервью”. “Девис и Скримджер — фавориты предвыборной гонки,” — говорил Магический Еженедельник. “Тот-кого-нельзя-называть вернулся,” — в редакции Волшебной Правды очень медленно соображали. Придира же, напротив, весьма своевременно сообщал: “Руфус Скримджер — вампир-полукровка!!”

— Сегодняшний Пророк.

— Три кната, сэр.

Монеты сменили владельца.

— Как думаете, — спросил продавец. — кто победит на выборах? У Девиса и его полных золотом сейфов неплохие шансы.

— Скримджер победит.

— Думаете?

— Да, — ответил ему Салазар Слизерин и зашагал вниз по Косому Переулку. Он знал, что на выборах, которые состоятся через неделю, победит Руфус Скримджер. Также из письма он знал, что надо делать, чтобы беспрепятственно пройти в Министерство и поговорить с Министром Магии.

* * *

Самое ужасное в работе Министра — не Пожиратели Смерти, не запущенные Фаджем дела государственного управления и даже не идиоты-подчиненные. Самое страшное — это репортеры. От них даже голова разболелась, на что Скримджер никогда прежде не жаловался.

А ведь еще не прошло и трех дней с тех пор, как он стал Министром. Знал бы, что всё будет так плохо, десять раз подумал, прежде чем лезть в политику. Впрочем, подумал Руфус, кого он обманывает: всё равно бы ввязался во все это. Министр Магии Руфус Скримджер — звучит гордо, и даже на душе как-то теплее становится.

Министр прошел в свой кабинет, массируя виски. И тут же, даже не успев осознать, что происходит, на одних рефлексах, выхватил палочку, швырнул заклинание и перекатом ушел за одно из кресел. Левое колено нещадно отдалось болью: годы-то уже не те.

Теперь Руфус сообразил, что он увидел. В кабинете был кто-то еще, и этот кто-то явно не должен был здесь находиться.

"Покушение? — промелькнуло в голове у Министра. — Ну уж нет, так просто я не дамся!"

— Охрана! — выкрикнул он, быстрыми движениями палочки сплетая сложные защитные чары. Авроры же не спешили Министру на помощь, что заставляло подозревать худшее. Тем не менее, неведомый враг не спешил атаковать.

— Не стоит так волноваться, Министр, — проговорил неизвестный. — Убивать вас не в моих интересах, особенно после всех тех усилий, которые я приложил, чтобы вы стали тем, кем стали. Меня зовут Сангвин Зар.

И Руфус Скримджер, услышав это имя, вздрогнул.

Он уже встречал это имя раньше. В письме, которое он получил, когда ему было шестнадцать. В особенном письме.

Письмо то он нашел, как могло показаться, совершенно случайно: шел в Больничное Крыло после драки со слизеринцем-семикурсником и закапал кровью, наверно, все коридоры на своем пути. Тогда одна из каменных плит, когда на нее попала кровь, открылась, и в тайнике обнаружилось письмо, адресованное Руфусу Скримджеру.

Письмо Руфус прочитал тем же вечером, убедившись, что в спальне никого нет. В конверте, желтом и старом, было несколько листов пергамента, но все пустые, кроме одного. На нем было послание от некоего Сангвина Зара, где говорилось, что письмо это — шанс для Скримджера добиться величия и славы. Пока Сангвин не скажет, что конкретно надо делать, но предлагает подождать до завтра и проверить правдивость следующих слов: "Гриффиндор-Равенкло: 210-100. Пять травм. Две из них у Беккета".

На следующий день был квиддичный матч Гриффиндор-Равенкло, и все случилось именно так. Скримджер шел в гостиную и, несмотря на теплую погоду, чувствовал, как его спину колют холодные мурашки. Неизвестный знал, как закончится матч. Знал заранее. А что еще из будущего мог знать Сангвин Зар?

Когда Руфус вновь взялся за бесценное письмо (а ведь он чуть не выкинул его, посчитав глупой шуткой, подумать только), он обнаружил, что на бумаге проявились новые строки: "Теперь вы мне верите". Да, Скримджер теперь верил и был готов использовать информацию, что так любезно предоставлял ему Сангвин Зар. Он сделал так и ни разу не пожалел об этом. Письмо позволило выходить победителем из самых ужасных схваток, не только волшебных, но и политических, дало возможность принимать решения настолько безошибочные, что в Аврорате ходили легенды о якобы нечеловеческой интуиции Руфуса Скримджера...

Правда, Сангвин Зар предупредил, что все это, само собой, дается не просто так, и в определенный момент он попросит Руфуса об ответных услугах. Конечно, Скримджер будет волен отказаться, но тогда письмо может быть... аннулировано. Никогда не отправлено, если точнее. Руфус, еще давно, как только понял, что это за письмо, изучил множество сочинений о манипуляциях со временем и с тех пор не сомневался, что Сангвин Зар сможет это сделать.

Станет ли Скримджер тогда Министром Магии? Переживет ли войну с Волдмортом? Сумеет ли увернуться от нежданной Авады из-за угла? Он не знал и проверять как-то не хотел.

— Руфус, поднимайтесь, — вздохнул тот, кто назвался Сангвином Заром, — говорить лучше, когда оба собеседника могут видеть друг друга, не находите?

Скримджер осторожно встал, но щит не убрал. Да и кресло по-прежнему стояло перед ним и незнакомцем, закрывая Руфуса чуть ли не до груди.

— Как я могу знать, что вы тот, за кого себя выдаете?

— Письмо вы получили двадцать первого ноября 1948-ого года, — спокойно отвечал волшебник, совершенно непринужденно усаживаясь в кресло министра, — и никому о нем не рассказывали. Но если и это не убеждает вас, то могу заметить, что я знаю всё, что вы, пользуясь письмом, сделали в ноябре и декабре восемьдесят первого. Особенно шестого декабря.

Руфус кивнул и убрал щит: сомневаться больше не приходилось.

— Что ж, значит, вы в самом деле Сангвин Зар, — произнес Скримджер, пытаясь свыкнуться с тем, что фантом из письма внезапно обрел плоть. Окинул взглядом нежданного гостя: тот был, по мнению шестидесятипятилетнего министра, молод (лет сорок, сорок пять, но не более), и его длинные черные волосы даже не тронула седина. По-гриффиндорски дерзко, будто пытаясь забыть те первые мгновения, когда он был напуган, Руфус заметил. — Я полагал, что вы будете старше.

— Я тоже.

Скримджер сжал зубы. Черт, почему он ведет себя как шестнадцатилетний мальчишка? Он уже давно не тот Руфус, что дрожал от волнения, когда понял, что за возможности скрываются в этом письме? Черт возьми, он Министр Магии!..

Вслух же он так спокойно, как только мог, сказал:

— Так что же вы теперь хотите в обмен?

— Пока немного. Первое — доступ к Арке Смерти в любое время, какое я сочту нужным.

Скримджер кивнул. Это было вполне выполнимо: невыразимцы, которые проворонили проникновение Пожирателей, школьников и Ордена Феникса, сейчас ходили тихие и пристыженные. Шелк — а не невыразимцы.

— Во-вторых, мне нужна преподавательская должность в Хогвартсе. 

Скримджер мысленно выругался. Ну, здравствуйте, Фаджевы грабли!.. 

— Это затруднительно, — Руфус обошел кресло, за которым до этого прятался, и опустился в него. Он надеялся, что все же сумел скрыть свою усталость. 

— Поверьте, мне в последнюю очередь нужен глупый инспекторский титул, — Сангвин переплел пальцы рук, положил на них подбородок и задумчиво посмотрел на министра. — Лишь место учителя и, быть может, право задавать вопросы и вносить некоторые пожелания. Все это, конечно, без огласки и неофициально. 

— Даже если так, в Хогвартсе все равно не любят учителей, назначенных министерством, — "не любят", это мягко говоря.  

—  Это уже мои проблемы. 

Действительно, почему бы и нет? В конце концов, свои-то обязательства Скримджер выполнит. Главное, выполняя их, не ссориться с Дамблдором: это, как показал Фадж, крайне нездоровое занятие.

— Мне нужна, — продолжал Зар, — лишь ваша протекция для получения должности преподавателя Древних Рун. Я знаю, что профессор, преподающий их сейчас, хочет уйти на пенсию, так что вакансия вот-вот освободится, — откуда Сангвин Зар это знает, Руфус спрашивать не стал: глупый был бы вопрос, — не беспокойтесь, никто не обвинит вас, что вы порекомендовали учителя, не обладающего достаточной квалификацией. В Рунах я вполне разбираюсь, — коротко усмехнулся и пояснил, — Мастер. 

Скримджер уважительно кивнул и тут же спохватился:

— Не всё, что знают Мастера, предназначено для школьников и широкой общественности в целом...

— Проблемы нужны мне в той же степени, что и вам.

“Само собой,” — уже после этого с раздражением подумал Руфус. Он никак не мог избавиться от какого-то суеверного страха, заставляющего пальцы рук сжать подлокотники кресла, да, побелев, так и застыть, будто мрамор. Перед Скримджером был тот, кто всегда знал больше, всегда управлял…

Нет. Сангвин Зар — человек. Просто человек. Вот он сидит в кресле, чуть поддавшись вперед. Его плечи и грудь едва заметно поднимаются и опускаются, на шее размеренно бьется синенькая жилка, и взгляд его тоже живой, человеческий.

— Продолжим, — сухо сказал Зар. — В-третьих, вы должны отдать мне письмо, — и добавил, — в нем уже нет ничего для вас полезного. И еще: мне необходима ваша кровь.

Скримджер чуть не закашлялся от такой наглости. А еще, быть может, ему еще ключ от Казначейства?

— Для того, чтобы открылся тайник, — вздохнув, пояснил Сангвин: заметил возмущение министра. — И только для этого: больше ни для чего она мне не понадобится.

Образец крови Министра Магии — да Волдеморт все что угодно бы отдал за такое. Сколько можно с этим сделать: начиная от ядов, подогнанных специально под жертву, и заканчивая темными проклятиями, смущающими разум и подавляющими волю.

— Как я могу вам верить?

— Вы уже поверили мне сорок восемь лет назад. Почему сейчас должно быть иначе? — и Зар еле заметно, одними уголками губ, улыбнулся.

В этот момент Скримджер осознал, что его проблемы куда больше, чем казалось. Он на крючке у этого Сангвина Зара, и для того, чтобы контролировать министра, тому не нужны не проклятия на крови, ни мощное Империо, ни сложнейшие зелья. В самом деле, кровь понадобится только для тайника: для всего остального у Зара есть письмо.

И вновь Руфус подумал об отказе. Быть может, стоило рискнуть? Освободиться, решить свою судьбу самому. Быть может, он сумеет добиться чего-то и без помощи Сангвина Зара? Быть может, сумеет выжить и прожить свою жизнь сам?

Но… Министр Магии Руфус Скримджер. Только мысленно произнесенные, эти слова порождали в груди какое-то приятное, напитанное счастьем тепло.

“Министр Магии Руфус Скримджер прошел инаугурацию…”

“Руфус Скримджер реорганизует Аврорат”

“Что прикажете, Министр?”

Все это было так приятно: сидеть вот этом самом кабинете, где раньше он бывал только как подчиненный, иметь возможность что-то изменить, слышать столь приятное обращение “Министр” и, в конце концов, просто обладать властью… Скримджер, до этого привыкший к строгому аврорскому братству, и не подозревал, что власть может быть сродни хорошему вину. А выпить Руфус был не дурак.

— Сколько надо крови? — спросил Министр Магии Руфус Скримджер.

* * *

— Коллеги! — Дамблдор приветливо развел руки. Все коллеги (за исключением еще не приглашенного Слизнорта и не имевшего возможности прийти Флоренца) завороженно, как бандерлоги на удава Каа, и в чем-то так же обреченно смотрели на директора.

— Альбус, зачем надо было собирать первый педсовет так рано? — пропищал со своей стопки книг Флитвик. — Я загорал на Кубе!

— Из-за печальных новостей, — ответил Дамблдор и тут же драматично пояснил, — коллеги, у меня есть пренеприятное известие — к нам едет ревизор.

— Опять?! — воскликнула МакГонагалл, чувствуя, что июль едва начался, а лето уже безнадежно испорчено.

— Минерва, не волнуйтесь, я уверен, что не пройдет и месяца, как ваш драгоценный Поттер в очередной раз продемонстрирует свою породу и покалечит инспектора. Правда, мне остается только гадать, с какими тварями из Запретного Леса он скооперируется на этот раз...

— Арагог смирный, он эт' никого не тронет, — встрепенулся Хагрид, услышав заветные слова "Запретный Лес".

— Да, конечно, — бодро согласился с ним Дамблдор. — Вот видишь, Северус, инспектору совершенно нечего опасаться, — со стороны Снейпа послышалось что-то, подозрительно похожее на "а жаль". Директор предпочел этого не заметить. — Более того, я уверен, что ученики проявят должное уважение к новому профессору Рун.

Скептицизма во взгляде Снейпа хватило бы на дюжину убежденных атеистов.

— Да-да, — Дамблдор ласково погрозил ему пальцем. — Инспектор он абсолютно неофициальный, должности в Министерстве не имеет, декретов издавать не будет. Он просто старый друг Скримджера, который захотел сменить климат и заодно изучить такое замечательное место как Хогвартс.

Скептицизма во взгляде Снейпа ни на йоту не поубавилось.

— Давайте же лучше подумаем, как нам стоит относиться к нашему гостю, — мягко предложил директор, решив проигнорировать угрюмого зельевара.

— Умножить его на ноль, и дело с концом! — с нездоровым энтузиазмом выпалила Вектор. Ей до сих пор снились кошмары, где она пыталась объяснить Амбридж, что геометрия Лобачевского не является отклонением от официальной линии Министерства.

— Ну эт' в математике я не силен, я больше с животными...

— Хагрид, в ваших талантах мы никогда не сомневались, — но в развернувшемся в это же время обсуждении комментарий Снейпа остался незамеченным.

— Я трансфигурирую труп, — МакГонагалл неожиданно поддержала Вектор.

— Телескопы очень тяжелые, — ляпнула Синистра.

— У меня в теплицах есть множество опасных растений, — тонкий намек от Стеббль.

Дамы могли бы продолжать еще долго, но в из разговор влез Флитвик.

— Подождите, может, он не такой уж и плохой! — оптимистично заявил он. В учительской повисла пауза. Все буравили взглядом низкорослого чародея, пытаясь понять, насколько сильно тот повредился в уме.

— Филиус, вы там случайно не перегрелись на своем кубе? — язвительно спросила Хуч.

— Куба — это страна, — пробурчал Флитвик и тут же убежденно продолжил. — Еще рано судить! Инспектор же может оказаться хорошим! Мы ведь еще не видели его. Мы даже не знаем, как его зовут!

— Мунго уже плачет. Определенно, — прошептала мадам Помфри сидевшей по соседству Синистре.

— Его зовут Сангвин Зар, — объявил Дамблдор. — Он чистокровный волшебник из Норвегии.

— Но он же руновед! Он наверняка любит книги, много читает, он наверняка тихий и спокойный мужчина в возрасте, наверняка приятный в общении...

Тем временем остальные учителя потихоньку начали вступать в тайный сговор с целью немедленного убийства инспектора.

Дамблдор же меланхолично мешал ложечкой чай и задумчиво смотрел на разворачивающееся действо. Наконец, заскучав, он громко объявил:

— Что ж, все ваши мнения я принял к сведению, теперь остается только выяснить, кто прав. И мы выясним это... сейчас.

— Директор, он уже здесь?! — ахнула Вектор.

— Да, вот и познакомитесь, — и Дамблдор обнадеживающе ей улыбнулся.

В этот же момент карета, запряженная фестралами, подъехала к воротам. Дамблдор кивнул в сторону окон, и учителя — за исключением Биннса — чуть ли не переходя на бег, подошли к ним, пытаясь как можно лучше разглядеть происходящее снаружи. Им, конечно, не пристало толпиться и липнуть к стеклам, как их подопечные, но любопытство — врожденное свойство любого волшебника[1]. Дверь кареты открылась, и на камни хогвартского дворика, обтесанные временем, ступил "ревизор". Высокий и худощавый, держался он так, точно в его жилах текла кровь самого Салазара Слизерина.

И в этот же момент что-то будто бы изменилось, задвигалось в замке, но сейчас в нем не было ни одного волшебника, который мог бы это ощутить. Только домовики на кухне навострили уши.

— Сноб, — тем временем прокомментировала МакГонагалл.

— Разумный человек, который понимает, что удобнее поехать, чем идти пешком в такую ужасную погоду, — мягко возразил Флитвик. Погода все это лето действительно была ужасной.

— Ну… вот сейчас мы и познакомимся, — Дамблдор взмахнул палочкой, наколдовывая еще один стул и прибор для инспектора.

— Надеюсь, он люб'т животных. И драконов, и гиппогрифов, и кентавров...

— Хагрид, не беспокойтесь, вас все равно выгонят первым.

— Я вообще-т' на Флоренса намекал. Уж очень-то его Амбридж тогда невзлюбила...

— И где же это животное?! Этот кентавр, который считает, что познал тонкое искусство прорицания, который никогда не смотрел в глубины хрустального шара, который... — Трелони закашлялась и прервалась. Отсутствие самого Флоренца — тот не смог подняться по лестницам — только больше распаляло прорицательниу, однако она быстро начинала хрипнуть.

— Я уверен, что и с Флоренцом, и с тобой, Рубеус, все будет в порядке, — мягким голосом высказался директор, а после сурово добавил. — Северус, прекрати нагнетать обстановку. Сибилла — тоже. Лучше съешьте этих лимонных долек и выпейте чаю.

Все резко замолчали. Дамблдор мягко им улыбнулся.

* * *

Салазар шел по коридорам Хогвартса вслед за ковыляющим завхозом и усиленно изображал, будто он в этом замке в первый раз в жизни. Впрочем, в какой-то степени так и было. Тысяча лет не оставила Хогвартс неизменным: всюду появились движущиеся, говорящие портреты, к которым Слизерин так и не привык. С одной стороны, вроде просто глянешь — и как окно, в котором виден настоящий человек. С другой — приглядишься, и перед тобой тот же призрак, только пришпиленный к холсту.

К одному только Деррику Салазар едва привык. Тот, впрочем, оказался весьма полезным, и когда Слизерин наконец кое-как починил портрет, в добровольно-принудительном порядке провел экскурсию по изменившемуся замку.

Здесь же, скорее всего, придется справляться самому: узнавать, зачем понаставили тут железных лат, тоже время от времени двигающихся и будто бы буравящих спину своими пустыми не-взглядами, пытаться понять, кто и зачем придумал исчезающие ступеньки с прочими глупостями, и многое, многое другое.

А еще Салазар чувствовал, что что-то не так. Что-то было не так с магией, с нитями волшебства, что Хогвартс тянул к нему, одному из четырех Основателей. Будто бы ослабли, обветшали те чары и рунные плетения, защищавшие замок и связывавшие его с одним из мощнейших — если не самым мощным — магическим Источником на Островах.

Слизерин отгораживал свое сознание от магии Хогвартса — стоит ему взять полный контроль, и директор, у которого, конечно же, были кое-какие полномочия, тут же узнает об этом — но его никак не оставляло чувство, что в замке многое разладилось.

Но как это могло получиться? Все же Хогвартс создавался на долгие века и думалось, что следующие поколения будут подправлять чары для большей стойкости…

Салазар мысленно застонал. Кажется, он знал, что случилось.

Конечно, никто ничего не делал.

"И, — мрачно подумал Салазар, — кто будет это все исправлять?"

Он, само собой. Единственный полноправный хозяин замка на данный момент и единственный, знающий, как тут все устроено. Не может же он просто бросить школу, на создание которой было положено столько сил?

Вот только магические манипуляции с Хогвартсом — дело долгое и опасное, особенно, если заниматься этим в одиночку. Да и в замке в этот момент не должно быть никого постороннего: потоки освобожденной магии имеют тенденцию негативно сказываться на людях. Аж до черной корочки.

Поэтому Слизерин аккуратно отгораживал свой разум от тонких нитей волшебства, что Хогвартс тянул к нему. Конечно, Основатель мог бы взять полный контроль над замком, но сейчас это было ни к чему.

Но внимательный наблюдатель все же заметил бы искры магии — изумруд и серебро —, что порой сверкали у высокой фигуры Салазара. Хогвартс приветствовал своего Основателя и был готов подчиняться его слову.

* * *

Дверь в учительскую... на этом месте большинству присутствующих хотелось вставить слово "распахнулась". Сангвин Зар выглядел как тот, кто распахивает двери, а не открывает их. Причем двери эти должны быть обязательно большими, с двойными створками, — для большего эффекта. Однако дверь просто открылась.

— Добрый день, Сангвин, рад вас видеть, — Дамблдор поднялся навстречу новому профессору Рун и лучезарно улыбнулся.

Учителя же, кто как бы невзначай, а кто совершенно откровенно, разглядывали Сагвина Зара. Их, с позволения сказать, новый коллега был высок, худощав и светлокож; его длинные черные волосы были собраны в хвост. Сангвин Зар был гладко выбрит, и ничто не смягчало его суровых, резких черт лица. Лоб был высоким, нос — с горбинкой. Красив новый профессор не был, но обладал той мужской притягательностью, что незаметна в юности, а с возрастом приобретает силу и шарм. Еще привлекали внимание его глаза: синие, с изморозью.

Сангвин вежливо кивнул директору.

— И вам того же.

— Коллеги, — Дамблдор повернулся к учителям, — позвольте же наконец представить вам Сангвина Зара, норвежского Мастера Рун.

— Очень приятно, — бодро сказал Флитвик. Его поддержали, но запоздало и тихо.

Зар сел на свободное место, которое предусмотрительный Дамблдор оставил как раз рядом с Флитвиком. Последний представился:

— Филиус Флитвик, я преподаю Чары. Как добрались, мистер Зар?

Снейп тихо закатил глаза. Неужели непонятно, что министерский ставленник просто не может быть хорошим?

— Да, я знаю, что вы это вы, — голос у Зара был низкий, с хрипотцой, — я, хоть и иностранец, кое-что знаю о Хогвартсе и том, кто в нем работает.

Снейп подумал, что в Министерстве, наверно, подготовили досье на каждого учителя, и тут же недовольно дернул бровью, понимая, что было написано о нем самом.

— Увы, не могу похвастаться обширными знаниями о вашей родине, — честно признался Флитвик, — Я был там всего один раз, два дня, но вот норвежские фьорды запомнил навсегда. Такая красота!..

— Очень... — но ответить Сангвину не дала Трелони.

— Я вижу вокруг вас... — она вдруг ойкнула и резко замолчала: МакГонагалл наступила ей на ногу. Что случилось, сумели догадаться чуть ли не все, так как по лицу быстро отпрянувшей от соседки Трелони можно было читать как в открытой книге.

— Надеюсь, вы скоро вольетесь в наш дружный коллектив! — приветливо сказал Дамблдор.

Члены «дружного коллектива» с удивлением поглядели друг на друга: так их серпентарий еще не называли.

— Не стесняйтесь угощаться, — директор указал на сладости и чай. Зар не пошевелился. — Нет, так нет, — вздохнул Дамблдор. — Тогда давайте перейдем к обсуждению текущих дел. Итак, ввиду возвращения Волдеморта в школе приняты усиленные меры безопасности, — взмах палочкой, — списки перед вами, прошу ознакомиться.

* * *

Когда Салазар наконец вышел из учительской, уже наступил вечер, и в коридорах зажгли факелы. Филча отрядили проводить "Сангвина Зара" в его комнаты, и отказаться было нельзя.

А жаль, потому что затянувшееся собрание вымотало больше, чем иной темный ритуал. Оно было очень долгим: обсуждали меры безопасности (Салазар чуть было не внес пару предложений, но, вспомнив, что по легенде ему не полагается знать таких вещей о Хогвартсе, сдержался), обсуждали расписание, какие-то прения между факультетами (доходившие до абсурда, что крайне не понравилось Слизерину) и квиддич. Последний был предметом нездорового энтузиазма, которого Основатель совершенно не понимал. Он вообще не любил метлы.

Но, Мордред с ним, с этим квиддичем! Куда больше Салазара волновало то, как изменилось образование за эти годы. А оно явно ухудшилось. Срок обучения увеличили с пяти лет до семи, но в основном не за счет накопления нового теоретического материала, а за счет голых заклинаний, фактов, а также новых предметов, иногда бесполезных, но чаще просто преподаваемых из рук вон плохо.

Более того, из Восьмерки Прекрасных Искусств (именно в этих дисциплинах можно было стать Мастером, признанным магией): Превращений, Рун, Боевой Магии, Чар, Целительства, Артефакторики, Зельеварения и Темной Магии — в Хогвартсе в полном виде осталось лишь три. Еще три (Руны, Целительство и Боевая Магия) теперь существовали в крайне урезанном виде. Артефакторика исчезла полностью, что же до Темной Магии...

Нет, конечно, и в родном времени Салазара в Хогвартсе не преподавались Темные Искусства. Давать стаду эмоционально неустойчивых школяров такие опасные знания — затея не из самых лучших. Но, по крайней мере, читался курс лекций, в котором объяснялось, что такое Темные Искусства, на чем они основаны и почему стоит задуматься перед тем, как начать чертить пентаграммы.

"Темные Искусства, — говорил Салазар Слизерин, — радикально отличаются от остальных. Поэтому иногда выделяют Семь Прекрасных Искусств и еще одно. Говоря "Восьмое Искусство", всегда подразумевают Темную Магию, что многим из вас уже известно. Но чем же оно отличается? Оно отличается тем, что сила в нем берется извне, а не из внутренних резервов волшебника. Хоть элементы заимствования встречаются и в Рунах, и в родовой, и в другой магии, только Темные Искусства по своей сути целиком и полностью — сделка. У них всегда есть цена. Часто страшная".

Салазар рассказывал о самых жутких темных магах, потерявших не только контроль над собой, но и себя самих, чтобы твердо вбить в детские головы, что Темная Магия — далеко не игрушка и очень, очень опасна. Большинство после подробных, изобилующих описаниями лекций и думать забывало о Восьмом Искусстве. С теми же, кто, несмотря на все старания, сохранял интерес, Слизерин занимался отдельно, и вот уж тогда он мог поговорить не только об опасностях Темных Искусств, но и том могуществе, о тех знаниях, что они давали.

Основатель считал разумным наставлять потенциальных темных магов, поскольку что они могли натворить без должного контроля — только Мерлину известно.

Один вот уже натворил семь хоркруксов. По правде говоря, Слизерину даже было жаль Тома Риддла: такой талант и в никуда. Почему только Арка привела именно в это время, а не лет, скажем, на шестьдесят раньше? Уж тогда бы Салазар позаботился о том, что бы Том стал тем, кем мог бы стать: достойным Главой Рода, могущественным и мудрым магом, способным наконец вытащить Британию из того болота, в котором она завязла…

Да только говорить о том, что могло бы быть, Салазар не любил и не находил смысла. Все пустое дело. Надо было работать с имеющейся реальностью. А реальность заключалась в том, что Том Риддл больше и не человек по сути своей и в том, что надо найти и уничтожить все его семь хоркруксов, а затем и их создателя отправить в небытие.

Легко сказать.

Несмотря на существование темномагического поискового ритуала, сбор хоркруксов обещал быть задачей нетривиальной. Не только потому, что эта дрянь (Салазар поморщился, вспоминая картины, показанные ему в Омуте Памяти его собственным учителем) наверняка будет сопротивляться, но и потому, что для ритуала требовалось три темных мага. И где их искать в этом светлом будущем?

"Не у Тома же спрашивать," — подумал Салазар и коротко усмехнулся.

Впереди шаркал Филч, у его ног вилась серая облезлая кошка. Завхоз шел небыстро, и Основатель начинал скучать. Он лениво обводил взглядом портреты, которые двигались и шептались, но, тем не менее, не заинтересовали Основателя.

Наконец они вышли в длинную галерею, пол которой был крыт темными досками, а стены были покрыты резными панелями из такого же дерева. Галерея выглядела так, будто ее обставили специально для того, чтобы повесить здесь четыре — именно столько их было — очень важные картины.

Слизерин сжал губы, пряча улыбку: на них были изображены Основатели. Конечно, портреты не двигались, так как художник писал их, руководствуясь лишь собственным воображением. А воображение художника имело мало общего с реальностью.

Годрик Гриффиндор и в самом деле был огромным, рыжим и бородатым, но на картине одет был в алую мантию, больше напоминавшую хламиду монаха. Одеяние это было перепоясано широким кожаным ремнем с золотой вышивкой (Салазар сжал губы еще сильнее, так, что они аж побелели), на котором и висел меч.

Слизерин на миг представил, как было бы забавно обрядить таким образом Годрика, обычно ходившего в простых кожаных штанах и холщовой рубахе и едва наряжавшегося даже по торжественным случаям.

Хельгу, волевую и требовательную к себе Хельгу, которую Годрик по ее же просьбе обучил драться на мечах, изобразили в виде милой и пухлой женщины. Эта особа в желтом платье с пышной юбкой сидела на пне и глупо улыбалась окружающим ее белкам, барсукам и (Мерлин, дай сил не засмеяться) ежикам. А ведь настоящая Хельга, которая осталась за тысячу лет отсюда, могла оседлать любого гиппогрифа и кормила фестралов с рук.

А вот и портрет Ровены. Здесь фантазия художника немного выдохлась, отчего Основательница была изображена молодой темноволосой женщиной, сидящей за столом в библиотеке. Конечно, потретного сходства не было и в помине, но и сильного противоречия тоже. Впрочем, Ровена, в отличие от женщины на портрете, всегда смотрела остро и внимательно, чуть сутулилась, а пальцы ее часто были в чернилах.

Оставался последний портрет, и, хоть всю галерею Салазар морально готовил себя к нему, он все же не выдержал, расхохотался и спрятал смех за кашлем.

Художник, очевидно, снова собрался с силами и решил, что Салазар Слизерин, темный маг и злодей, должен выделяться среди прочих Основателей. Для этого он не нашел средства лучше, чем состарить его лет на сорок. На картине был изображен лысый старик, в жиденькой бороде которого среди седины насмешкой проглядывали черные пряди. Само собой, живописец постарался придать ему самое подлое и коварное выражение лица, а уж об антураже вроде черепов и здоровенной змеи и говорить не стоит. И все же увиденное было не только смешно, но и грустно: очередной пример того, как искажается история. Конечно, не стоило и ожидать чего-то иного, но все же было неприятно.

Филч обернулся и, растянув губы в подобие сочувствующей улыбки, проговорил:

— Пыльно здесь, правда? — пыли не было, но завхох продолжил. — Давно говорил, убираться надо чаще… Ничего, вот вернутся ученики, пойдут отработки… — он сжал худую руку в кулак и многообещающе потряс им в воздухе, — они у меня все до блеска вычистят.

Салазар кивнул, будто бы участвуя в разговоре.

— Вы, — говорил Филч, теперь уже семеня не впереди, а рядом с Основателем, — только с ними построже, как что — назначайте отработки.

— Назначу.

— И… — завхоз замялся, лицо его приобрело просящее, даже подобострастное выражение, — если можно, вы не могли бы их мне отсылать? А то рук все не хватает, не хватает, я давно не молод… Так, вы понимаете, и в замке почище, и мне полегче. Вот так вот, да, мне полегче, в замке чище...

— Отошлю, — остановил его словоизлияния Слизерин. Он и до этого не собирался возиться с провинившимися студентами: своему времени он мог найти применение и получше.

— Благодарю, очень сильно благодарю. А то вот некоторые поблажки дают, не убираться, а строчки сажают писать, эссе, а пользы с этого, вы понимаете, никакой, только пергаменту порча и чернилам расход, — он развел руками и скривился, давая понять, как он ко всему этому относится, — а вот за замком надо следить.

— Да, — согласился Салазар, имея в виду, конечно же, совсем свое.

— А то распустились, — воодушевленно продолжал Филч, — призраки везде летают, Пивз безобразничает…

— Пивз? — переспросил Основатель.

— Это наш полтергейст, давно бы его выгнать взашей. Мешается, только у Барона на него и есть управа… — на этот раз он сам спохватился и объяснил. — Это один из здешних призраков, вроде бы самый важный, потому что, говорят, самый старый. Призрак Слизерина…

Салазар вскинул бровь и, сдерживая изумление, с будто бы небрежным интересом спросил:

— Прямо-таки самого Основателя?

— Нет, конечно, нет, — усмехнулся завхоз, — это Кровавый Барон, просто привидение факультета Слизерин. Талисман, вы понимаете, да и помощник, декану там, учителям… У всех факультетов есть. Но привидения эти, скажу честно, жуть какие вредные, одним учителям помогают, а другим и нет, и хоть ты упросись их, пальцем не пошевелят!.. Корчат из себя аристократов, хоть на деле… Тьфу на них, на мертвятину эту, — он зло осклабился, и Салазару тут же стало ясно, что Филчу-то призраки точно не помогают. — Вы смотрите, они еще пошлют кого-нибудь вроде Барона к вам знакомиться, смотреть, как вы по ихним понятиям подходите… Тьфу, — на самом деле Филч не плевал на пол, а лишь обозначал плевок, как иной обозначает его, когда через дорогу перебегает черная кошка. — В общем, вы с ними поосторожнее, гиблые они.

— Уж с призраками я смогу разобраться.

— Правильно говорите, — согласился завхоз и улыбнулся. Зубы у него были желтые, и пары из них не хватало, — разбираться с ними надо.

Галерея уже давно кончилась, и снова пошли коридоры с живыми портретами, которые перешептывались и указывали пальцами на Слизерина. Конечно, не потому, что кто-то узнал Основателя, а потому, что им был интересен новый учитель.

Вскоре Филч остановился посреди одного из коридоров на пятом этаже — из картин тут были два больших пейзажа и портрет какого-то важного старца — указал на дверь и сказал:

— Вот тут кабинет Рун, он полностью в порядке, все на месте, — по гордому тону сказанного стало ясно, что это все завхоз считает своей заслугой, — справа будет дверь в ваши комнаты, там все тоже в порядке, да. Сейчас дам ключи, — из внутреннего кармана поношенного он, покопавшись, выудил кольцо, на котором висели два больших ключа и еще несколько помельче, — которые маленькие, это от шкафов. Вам все показать?

— Я сам разберусь, благодарю, — Салазар забрал ключи, — Доброй ночи.

Причины быть невежливым с завхозом он не видел: зачем заводить еще больше врагов? Даже маленький человек вроде Филча в определенный момент может оказаться серьезной помехой. Нет смысла говорить ему, что Слизерин думает о нем на самом деле.

Завхоз распрощался и ушел, сопровождаемый своей кошкой, а Салазар попробовал сначала один ключ, затем второй, повернул его в замке и вошел в кабинет Рун. Бегло окинул класс взглядом, с удовольствием отметив тот факт, что картин тут не было, после обернулся (важный старец в коридоре прикидывался, что спал, но то и дело чуть приоткрывал глаза) и закрыл за собой дверь.

Потом он прошел в отведенные ему комнаты: там уже стоял его багаж, который перенесли сюда из кареты. Конечно, все вещи были приобретены в этом времени, благо, золота в родовом замке хватало. Монеты прошлых веков в Лютном Переулке оказалось вполне возможным обменять на современные галеоны, причем старые даже стоили дороже: как выяснилось, в двадцатом веке многие любили собирать древние монеты. Странно, но, в конце концов, у всех бывают свои причуды, и до тех пор, пока наличие этих причуд было ему выгодно, Салазар и не думал возражать.

Слизерин быстро прошелся по комнатам, убедился, что и тут портретов нигде нет, и только затем позволил себе опустится в кресло и выдохнуть. Да, этот этап пройден: он в Хогвартсе. Причем официально, что тоже немаловажно.

Его будущая версия в письме настаивала на том, чтобы он получил должность учителя. Конечно, другой Салазар, блюдя свое обещание не говорить слишком много, не сказал зачем, но кое-что Салазар настоящий мог додумать и сам: возможность беспрепятственно исследовать замок и его обитателей, вступить в контакт со стороной, противостоящей Волдеморту...

Как бы то ни было, он последовал инструкциям в письме: с ними добраться до кабинета Министра Магии было детской забавой. Как же иначе, если он знал не просто маршрут охранников, но то, в какой момент кто из них и куда смотрел? Наложить чары Тишины (чтобы авроры не заявились в самый непоходящий момент) и поговорить с Министром, пользуясь сказанным в письме, тоже было просто.

С инструкциями из письма все вообще было просто и предопределенно, и Слизерин был рад, когда они закончились. Здравствуй, неизвестность!..

Над тем, как в Хогвартсе не вызывать никаких подозрений, Основатель уже думал самостоятельно. Вспомнив кое-что из Трансфигурации (далеко не самого любимого искусства Салазара), он изменил оправу кольца так, чтобы серебро скрыло камень и знак на нем. Теперь никто бы не заподозрил, что на его руке Воскрешающий Камень, принадлежащий роду, вышедшему из второй ветви Певереллов, роду Слизерин.

С вырезанной на палочке рунической вязью, что обозначала мастерство в Восьмом Искусстве, пришлось потруднее: волшебную палочку не трансфигурировать и не зачаровать. В итоге, потратив на это один из летних вечеров, Основатель закрепил иллюзию на железной пластинке, которую прикрепил к торцу палочки, чтобы она не влияла на создаваемые заклинания. Единственный недостаток — чары приходилось обновлять через день, но лучше так, чем быть уличенным во владении Темной Магией.

Касаемо легенды — все обговорено со Скримджером, тут не подкопаться...

"Что ж, — довольно подумал Салазар, — похоже, я все учел. Никто не опознает во мне темного мага и не узнает, что я связан с родом Слизерин. То, что я их преусловутый Салазар Слизерин, уж и тем более никто и помыслить не сможет".

Сзади дунуло холодом, что-то тихо зазвенело.

— Приветствую, — раздался голос, отдававшийся странным эхом, ровно таким, какое можно услышать в склепе, — вас от имени всех призраков этого замка. Меня зовут Кровавый Барон, я привидение факультета Слизерин.

— И я вас приветствую, — призрак появился без предупреждения, но Основатель никак не выказал своего раздражения или удивления, — меня же зовут Сангвин Зар, — говоря это, он поднялся и повернулся к неожиданному гостю, — и...

Салазар Слизерин наконец увидел Кровавого Барона, а Кровавый Барон увидел Салазара Слизерина.

— — — — — —

[1] Мертвые волшебники не в счет. Они-то уже узнали, что любопытство смертельно опасно.