Луна над Азкабаном (джен)

Под землёй нам гнить пока

(Песня умертвий. Перевод http://lotrings.ru/forum/26-460-1)

Закат, 24 июня 1995 г.

«Когда он придёт, я должна быть готова».

Окно её камеры выходило на море, и, как всегда, она сидела возле него, глядя вдаль. На горизонте никогда не появлялись корабли. Птицы не летали, даже чаек не было видно. И никогда не плескалась рыба. Единственное, на что можно было смотреть — это на приносимые волнами деревяшки, и она жадно вглядывалась в каждую веточку, словно это была её линия жизни. Если же и мусора не было, она смотрела на волны, на то, как они вздымались и опадали, запоминала их форму и сравнивала, пытаясь найти похожие.

Глядя на волны, она расчёсывала волосы.

Она сама сделала этот гребешок из рёбер крысы, которая однажды попыталась украсть еду у неё из камеры. В Азкабане не было гребней, и этот — связка костей — был преградой между ней и безумием. Она постоянно пользовалась им, и он — как волны и приносимый ими мусор — помогал ей спасти разум от дементоров. Она не мыла волосы тринадцать лет, но они по-прежнему сияли, тёмные, густые, блестящие, обрамляя худое измождённое лицо, на котором горячечно блестели глаза.

С ранних лет отец приучал её к самодисциплине. «Научись властвовать собой, Беллатриса, — говорил он ей, — и тогда ты сможешь властвовать над миром. Для тебя не будет ничего невозможного, и никакое заклинание не будет для тебя слишком трудным». Он был хорошим учителем. Она выучила его уроки, и он оказался прав. Знал ли он, что ей суждено будет попасть в Азкабан?

«Азкабан. Они бросили нас в Азкабан». При одной мысли об этом ее охватывали чувства ужаса и омерзения. Не было места кошмарнее или холоднее. Тьма скрывала её мужа, Рудольфа Лестрейнджа. Иногда она слышала, как он стонет ночами, и хотела быть рядом с ним. Она трясла решётку в тщетной надежде вырваться и подбежать к нему, пока его стоны не стихали или не приходили Дементоры, и тогда она лежала на полу камеры, теряясь во мраке своих кошмаров, а они стояли над ней, питаясь её душой.

«Нет. Не думай об этом. Море. Смотри на море». Она выглянула из зарешёченного окна и слушала дыхание моря, пытаясь раствориться в звуках волн, разбивавшихся о скалы, и понять, идёт прилив или отлив и когда ждать высокой воды. Когда это не помогало, она снова начинала расчёсывать волосы, концентрируясь на каждом движении гребешка, на прикосновении его зубьев к коже головы, на каждой спутанной пряди. Это не сработало.

«Так долго. Я буду здесь до самой своей смерти… Придёт ли он за нами?» Гребешок вывалился из руки, упал в темноту под окном. «Наш господин забыл нас».

Она заставила себя выбросить эту мысль из головы и выпрямилась. Её суставы хрустнули, словно она была старухой, но она заставила себя стоять прямо и горделиво, как учили. Ещё один урок отца: «Никогда не сутулься, дочь моя. Голову вверх — вот так — и иди, словно тебе принадлежит весь мир, даже если ты умираешь. Покажи миру, что тебя надо уважать и бояться, и к тебе будут так относиться».

Голову вверх, спину выпрямить — и она вновь меряет шагами свою камеру. Она это делала изо дня в день, по много часов. «Я не позволю себе стать слабой». Шесть шагов по диагонали. Поворот, и ещё шесть шагов в обратном направлении. «Когда Тёмный Лорд вернётся, он не должен увидеть меня слабой и бесполезной. Я должна быть готова». Шесть шагов. Развернуться. Ещё шесть шагов. Снова развернуться. «Я буду готова, когда он придёт. Я буду готова». Ещё один проход. Неровный пол песчано хрустит под босыми ногами. В воздухе запах пыли, гнили и человеческого страха. Разворот. Шесть шагов. «Никогда не смотри вниз при ходьбе, Беллатриса, иди с поднятой головой, — говорил ей отец. — Только слуги смотрят вниз, а моя дочь не будет служанкой». Шесть шагов. «Темнеет. Холодно». Шесть шагов, разворот и ещё шесть шагов. «Здесь всегда холодно». Она остановилась и плотнее завернулась в изодранную серую мантию.

Над морем всходила луна. Тонкая полоска едва появилась над водой, но Беллатриса видела: грядёт полнолуние. Нужно снова сосредоточиться. Она подошла к зарешёченному окну и опустилась на колени, подобрала гребешок из крысиных костей и рассеянно провела им по волосам.

Уже видна половинка луны, и она кроваво-красная. Дементор проскользнул мимо камеры, и женщина невольно вздрогнула. «Как холодно! А Темный Лорд не приходит. Мы умрём здесь и не закончим его дело. Мы служили ему, но он забудет нас. А может, он нас уже забыл, нас, кто трудился ради него?» Дементор был едва ли в шести футах от неё. «Приди за нами, господин! Ты ведь не забудешь тех, кто был тебе верен?» Дементор уплыл, и она сжалась в комок на полу, взывая к своему господину и не в силах найти на чем сосредоточиться, чтобы вернуть контроль над собственным разумом.

Постепенно ужас и отчаяние отступили — она по-прежнему была жива и по-прежнему в Азкабане. Она осознала, что луна светит ей прямо в глаза, и подтянулась к решётке окна, выглянула, всем телом прижимаясь к холодным прутьям. «Луна. Смотри на луну, — сказала она себе. — Не думай ни о чём другом. Сосредоточься».

Луна низко висела над горизонтом, почти круглая — ещё не полнолуние. Женщина смотрела на неё, выуживая из памяти полузабытые уроки астрономии, вспоминая названия кратеров и океанов. «Море Тихо, Море Коперника, Океан Бурь, Море Кризисов, Море Спокойствия». Остальные названия уже забылись, но она напрягала память, чтобы вспомнить, высунув руку через решётку и обводя контуры каждой формации костлявым пальцем.

И затем на какое-то мгновение лик луны изменился, и она увидела — подумала, что увидела — бледно-зелёные очертания черепа и змею, выползающую из его рта. Подобное притягивает подобное, и впервые за тринадцать лет боль пронзила левое предплечье, раскрывшись подобно розовому бутону.

«Его знак! Наконец-то его знак. ВОЛДЕМОРТ».

Почти надежда, сразу же исчезнувшая, так как Дементоры столпились у дверей камеры, чтобы впитать её радость. Одолеваемая сомнениями, отчаянием и безысходностью, она закричала, она хотела вышвырнуть из себя эти слова, пока дементоры не добрались до нее и не высосали из нее это ощущение.

«Тёмный Лорд поднимется! Он поднимется и придёт за нами, протянет руку и примет нас снова! Мы снова будем ему служить, он поднимется, и его уже никто не остановит. Он придёт…»

Они слетались к её камере, толпились у зарешёченной двери, и их объединённая мощь лавиной обрушилась на неё, вытягивая последние капли надежды. Она задохнулась на середине фразы, растеряв слова. Она вцепилась в оконную решётку, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, и проклиная себя за слабость. Её отец никогда не одобрял слабость. «Не поддавайся им, Беллатриса, — говорила она себе. — Будь сильной. Контролируй себя».

Она почувствовала, как они уплывают прочь, и вскоре услышала, как шум волной захлёстывает крепость. Она слышала, как кричит Рудольф, повторяя её слова, как ещё голоса присоединяются к нему: кто-то кричал, кто-то стонал, другие орали; внезапный шум, завывание в мире безмолвия, гам неповиновения.

И это было самое прекрасное из того, что она когда-либо слышала.

Слабость отступила, и она разжала руки, отпуская прутья решётки и позволяя себе опуститься на пол. Она увидела, что большинство дементоров ушли, а оставшиеся безмолвно скользят по крепости, и наконец почувствовала, что осталась одна у окна своей камеры. «Похоже, отправились кормиться ещё куда-нибудь», — равнодушно подумала она.

Вскоре опять воцарилось молчание. Она слышала, как кто-то хнычет рядом, но не обратила внимания; она собирала волю в кулак, чтобы выполнить предстоящее задание.

«Когда он придёт, я должна быть готова».

Она подобрала оброненный гребень и с большой осторожностью начала расчесывать волосы еще раз, сосредотачиваясь на каждой спутанной пряди, как будто это был вопрос жизни и смерти.