Правильное решение (джен)

* * *

Толпа, собравшаяся под стенами Храма, выглядела угрожающе даже с высоты башни Совета. Еще вчера демонстрантов набиралось едва ли больше пары сотен — сейчас же толпа почти заполнила площадь и грозилась вскоре выплеснуться на близлежащие улицы. Выставленный на подступах к Храму полицейский кордон выглядел до жалкого хлипкой и ненадежной преградой для этого беснующегося людского моря. Расходиться демонстранты, судя по все разрастающемуся палаточному городку, в ближайшее время не собирались — более того, их число постоянно увеличивалось, и этому потоку энтузиастов конца и края не было видно. Представители власти предпринимать какие-либо меры не спешили и вряд ли вообще намеревались: в ответ на резонный вопрос, сколько еще это безобразие продлится, они с равнодушным видом пожимали плечами и ссылались на положение о санкционированных митингах и демонстрациях.

— Галактика сошла с ума, — мрачно констатировал Оби-Ван. Вид у него был усталый и немного нездоровый, совсем не подходящий военачальнику, вернувшемуся с победой. — Только посмотри на них... у меня такое ощущение, будто я с фронта не возвращался.

Энакин только кивнул. Демонстрация именовалась "мирной", но все пацифистские лозунги организаторы, видимо, оставили в кабинете чиновника, санкционировавшего ее. Эти люди сюда не просить пришли, и не "цивилизованно выражать свою точку зрения". Они пришли требовать и обвинять. Что и делали. Почему-то Энакин сомневался, что "выражать свою точку зрения" они намерены исключительно криками и грозным потрясанием плакатами.

— Нет, я не понимаю. Я ни черта не понимаю, Энакин! Мы защищаем Республику, как можем. Мы гибнем сотнями на этой клятой войне, чтобы они, — он ткнул пальцем в окно, — могли жить спокойно, слыша о сепаратистах только по ГолоСети! И они готовы растерзать нас за то, что мы наконец-то арестовали мразь, развязавшую войну!

Оби-Ван в сердцах ударил кулаком по стене. Несколько секунд простоял неподвижно, тяжело дыша и бездумно разглядывая сбитые в кровь костяшки пальцев. На лице его играли желваки.

Энакин молча перевел взгляд на окно. Он не собирался ни успокаивать бывшего учителя, ни тем более осуждать его: Оби-Ван был вполне способен взять себя в руки без посторонней помощи — к тому же обуздывать эмоции ему всегда удавалось куда лучше, чем самому Энакину. Что до осуждения... попробовал бы ему кто указать на "неподобающие джедаю эмоции" в такой момент. Нарвался бы на грубость. По меньшей мере.

Они все держались на пределе сил. Энакин своими глазами видел, как после особенно тяжелого сражения магистр-джедай сидел на полу палатки, сминая в кулаке кусок бронепластины боевого дроида — легко, словно та была не крепче алюминиевой банки. Не обращая внимая на кровь, тонким ручейком стекающую на белоснежную робу. Глядя перед собой мертвым, остекленевшим взглядом. Видел молодую целительницу, трясущуюся в беззвучной истерике над трупом солдата, которого не сумела спасти. Слышал о рыцаре, потерявшем в бою весь свой батальон — и бесследно пропавшем из лагеря на следующий день.

Даже клонам, выращенным специально для войны, приходилось нелегко. Но любому джедаю было хуже стократ. Неодаренному не понять, что для адепта Света значит находиться на арене боевых действий, каких усилий стоит отгородиться от чужой боли, агонии и ярости. Не понять, что испытывают те, кто отгородиться не сумел.

По крайней мере, так говорили Энакину другие. Сам он ничего подобного не чувствовал... скорее уж напротив. То, что выжимало из его товарищей последние силы и сводило с ума, на него действовало, как мощнейший стимулятор. В бою энергия переполняла его, несясь по жилам бурным потоком, для которого любая вспышка эмоций, любая боль и смерть, рвущая полотно Силы в клочья — как новая порция горючего в пламя.

Странно сказать, но сейчас, когда у порога Храма бушевала разъяренная толпа, Энакин чувствовал себя гораздо лучше, чем когда-либо прежде в этих стенах — обычно хранящих покой и умиротворение. Протестующие выплескивали в Силу такое бешеное количество энергии, что плазменный реактор в сравнении с этим выглядел бы жалким костерком. Только потянись, и она послушно прильнет к рукам, давая столько сил, что кажется — движения пальца хватит, чтобы разнести на куски флот сепаратистов.

Энакин благоразумно держал подобные мысли при себе: очень уж его ощущения подходили под описания той самой Темной Стороны, которой любой джедай должен сторониться как огня.

Очередное подтверждение тому, что в Ордене ему не место.

— Тебя не было на Корусканте, когда СМИ в один голос завели истерику о "государственном перевороте", — презрительно хмыкнул он. — Слышал бы ты их — сейчас бы не удивлялся.

— Был слишком занят генералом Гривусом, чтобы следить за новостями, — Оби-Ван по-прежнему не отрывал взгляда от толпы, но о его недавней вспышке гнева теперь напоминали лишь кровоточащие ссадины на костяшках пальцев. — Мне кажется, или вон тот скиммер летит сюда?

— Журналисты, — присмотревшись к стремительно приближающемуся транспортнику, Энакин заметил эмблему "Республиканских новостей", начертанную на его борту. — Жди новых разоблачений к вечеру.

Оби-Ван тяжело вздохнул:

— Вот же стервятники... и чего им на этот раз нужно? Чувствую, добром это не кончится.

— Хоть бы раз ты в этом ошибся... не кончится, конечно. Когда такие толпы собирались на Татуине, рабам потом приходилось убирать трупы с улиц.

— Здесь не Татуин, Энакин, — судя по тону, Оби-Ван и сам не был уверен, что столичная толпа отличается от татуинской в лучшую сторону.

— Ты им это скажи. Неужели их эмоции не улавливаешь? Это не митинг, а пороховая бочка. Хватит одного выстрела, чтобы она рванула. Бойня у стен Храма джедаев — вот подарок журналистам будет. Особенно если стражам придется вмешаться. Зря власти, что ли, так мало полицейских согнали?

Оби-Ван помрачнел еще сильнее — хотя казалось, что дальше уже некуда. Нахмурившись, пропустил сквозь пальцы заметно отросшую за время кампании на Утапау бороду.

— Улетал из столицы Республики, вернулся в очередную горячую точку, — проговорил он с горечью. — Если честно, Энакин, я не знаю, что случится, если Сенат прикажет нам немедленно отпустить Палпатина. Никто в Совете не знает. Некоторые всерьез полагают, что... а впрочем, не важно, — опомнившись, оборвал магистр мысль. — Надеемся на лучшее, но готовимся к худшему, как всегда.

Энакин подумал было расспросить друга поподробнее, что именно полагают "некоторые", но тут же отказался от этой идеи: после того, как для него закрылись двери Зала Совета, Оби-Ван остался единственным, кто мог хоть что-то рассказать о планах магистров. Не стоило нервировать его излишней настойчивостью. К тому же Энакин и без того предполагал, о чем шла речь.

— И именно поэтому отзываете джедаев с фронтов именно тогда, когда следовало бы со всей силы ударить по сепаратистам, — понимающе хмыкнул он, не скрывая презрения.

Оби-Ван беспокойно осмотрелся вокруг, проверяя, не прислушивается ли кто к разговору. К счастью, коридор был совершенно пуст: магистры Совета покинули этот этаж сразу же после совещания, а рядовые джедаи редко сюда заходили.

— Энакин, ты должен понимать... — Оби-Ван замялся, мучительно подбирая слова — почти как в тот день, когда передавал бывшему ученику распоряжение шпионить за канцлером. — Угроза сепаратистов — ничто по сравнению с той, которую несет власть ситха. Если позволить ему вернуться в канцлерское кресло, Орден будет обречен. Теперь, когда Сидиус знает, что его разоблачили, он обернет всю Республику против нас, и никто не посмеет ему перечить. Мы должны быть готовы защищать себя, если придется.

"Когда придется, ты хочешь сказать. Мы оба знаем, какие силы стоят за Палпатином. И Совет знает. И мы все хорошо понимаем, что так просто они не сдадутся".

В памяти один за другим всплывали лица тех, с кем ему доводилось работать в ходе военных кампаний. Армейские генералы — из того подавляющего большинства, что не относилось к Ордену, адмиралы, моффы, разведчики... все те, чье положение в годы войны стало выше и крепче, чем когда-либо прежде. И сколькие из них пойдут поперек воли законного правителя, отказавшись повернуть оружие против джедаев? Повезет, если десяток из сотен наберется.

— Я понимаю... просто надеялся, что остановлю войну, выдав ситха Совету, а не начну новую, — Энакин скривился: во рту от этих слов будто появился привкус желчи. — Жаль, что ошибся.

Жаль, что поступил так поспешно. Так опрометчиво. Не взвесив, не рассчитав... и не подумав остановить Винду от глупости, которая теперь поставила под угрозу весь Орден. Пусть он собирался покинуть джедаев, пусть ему с ними не по пути... но сбежать в такое время? Энакин не был предателем. Кем угодно, но только не им.

"Неужели? Ты ведь уже предал однажды. Совсем недавно, помнишь? Из благих побуждений. Разве можно ручаться, что такого не произойдет снова?"

Энакин ощутил, как его грудь сдавливает удушающий, иррациональный страх. По телу пополз холодок. Снова это ощущение — будто мысль одновременно и принадлежит ему, и является абсолютно чуждой, вложенной кем-то другим.

С губ невольно сорвалось крепкое ругательство. Почувствовав внезапную слабость, Энакин оперся о стену обеими руками; его дыхание сделалось хриплым и тяжелым.

— Энакин? — как сквозь толщу воды донесся голос Оби-Вана. — Энакин, ты в порядке?

Он только и смог, что неопределенно помотать головой. Перед глазами один за другим проплывали образы — то смутные, словно окутанные туманом, то настолько яркие и четкие, что казались реальнее мегаполиса за окном. Фигура в алых одеяниях, патетично вздымающая руки к бесконечным рядам сенатских лож, едва ли не сотрясающихся от грома аплодисментов. Торжествующий огонь, пылающий в желтых глазах старика, хищная улыбка на его тонких губах. Боевые корабли Республики... в космосе, над Корускантом, над другими мирами... армады, озаряемые вспышками орудий; отдельные корабли, буквально разрываемые в клочья мощными залпами — со всех сторон, с судов, окрашенных в точно такие же цвета Республики, что и у их беспомощных жертв. Корускант. Опустевшие улицы; тяжелая, слаженная поступь патрулей в сине-белой броне Улицы, усеянные телами. Черные клубы дыма над Храмом...

Падме. Ее искаженное ужасом лицо, расширившиеся в страхе глаза...

— Сенатор Амидала, именем Галактической Империи вы арестованы по обвинению в государственной измене.

Холодный, бесстрастный голос. Рука в черной перчатке, перехватывающая тонкое запястье...

— Нет! Нет, не смейте! Энакин! Энакин, помоги мне!

Отчаянный крик едва не разрывает барабанные перепонки, отдается в висках звонким эхом...

— Энакин!

Судорожно выдохнув, Энакин распахнул глаза. Блуждающим, полубезумным взглядом осмотрелся вокруг, с запозданием узнавая белоснежные стены и украшенный замысловатыми узорами мраморный пол Башни Совета. Благодарно кивнул Оби-Вану, поддерживающему его за плечо:

— Да. Да, все в порядке. Мне просто нужно побыть одному. Поговорим позже.

Стряхнув ладонь друга — возможно, слишком резко, но ему сейчас было не до вежливости, — Энакин поспешил к лестнице, ведущей на нижние этажи. Он едва сдерживался, чтобы не перейти на бег, хотя слабость, накатившая вместе в видением, еще не до конца отпустила его.

По мере того, как в голове прояснялось, на смену ужасу приходила ярость — яркая настолько, что ее, наверное, мог уловить едва наделенный Силой мальчишка из сельхозкорпуса. Энакин сжимал и разжимал кулаки, чувствуя, как скапливается в его руках мощь, требующая выхода.

Не сбавляя шага, он шел к подземельям Храма. И упаси Сила охрану не пропустить его.

Упаси Сила проклятого ситха не ответить, что только что произошло.

* * *

Тишина тюремных помещений Храма с непривычки давила на уши. Все, что Энакин слышал — звуки собственных шагов и дыхания, почти неестественно громкие в этих каменных стенах. Вокруг не было ни души: охрану от повелителя ситхов надежно отделяли бронированная дверь, энергетический щит и длинный коридор со множеством ответвлений. Свет, льющийся с тусклых ламп под потолком, почти не доставал до пустующих камер, и те тонули в зловещем полумраке. Насколько Энакин знал из разговора со старшим техником Храма, тюрьма снабжалась энергией из автономного источника, и его — древнего, бездействовавшего столетиями, — едва хватало, чтобы поддерживать в рабочем состоянии систему защиты. На мелочах вроде освещения приходилось экономить.

"Наскоро запущенный генератор, сотни лет простоявший без дела и техобслуживания? Не самая надежная защита".

Энакин готов был поклясться, что слышал негромкий старческий смешок. Стиснув зубы, он мысленно послал ситха ко всем чертям — ощущая скорее злость и досаду, чем смятение. Вернее, старательно гоня это чувство прочь: раздумывая, то ли Палпатин настолько силен, что способен лезть в его мысли, то ли у него самого не все ладно с головой, недолго и свихнуться.

— Не ожидал увидеть тебя здесь так скоро, Энакин.

Энакину потребовалось все его самообладание, чтобы не вздрогнуть, услышав этот тихий голос прямо у себя за спиной. Юноша развернулся на месте, готовый в любой момент выхватить световой меч... и едва зубами от досады не скрипнул: как оказалось, он чуть не прошел мимо нужной камеры, даже не посмотрев в ее сторону. Что, в принципе, немудрено: эта клетушка была так же скудно освещена, как и все остальные, и не привлекала к себе внимания ровным счетом ничем — разве что тускло горел красным индикатор на дверной решетке. Фигура старика, неподвижно сидевшего на койке, в этом полумраке легко могла сойти за неясную тень.

Настораживало другое. Сейчас Энакин чувствовал Палпатина в Силе настолько отчетливо, что без труда отыскал бы его камеру закрытыми глазами... но каких-то несколько секунд назад Сидиус, казалось, находился везде и нигде конкретно: его незримое присутствие в равной степени ощущалось и в помещениях охраны, и в этом коридоре.

Нет, это даже не "настораживало": более доходчиво сообщить об угрозе могла разве что надрывающаяся сирена.

— Значит, все-таки ожидали, лорд Сидиус? — процедил Энакин, непроизвольно сжимая пальцы на рукояти меча. — И наверняка заготовили для меня красивую речь? Вопросы, подталкивающие меня к верным выводам? Ранкорью дозу отеческого сочувствия? Поберегите время.

Энакин и сам не ожидал, что эти слова прозвучат с такой злобой, выдающей горечь, скрывающуюся за ней. Мерзко это было — сознавать, что человек, которому он верил, которым восхищался... да хатт побери, относился чуть ли не как к отцу! — все это время видел его лишь полезным инструментом. Оружием, которое в нужный момент можно будет повернуть против своих врагов.

Может, Сидиус и преувеличивал тогда, говоря, что ситхи и джедаи во многом схожи между собой, но некоторое сходство определенно присутствовало.

— Зачем же? — бывший канцлер рассмеялся — сухим, кашляющим смехом, совершенно не похожим на его привычный. — Времени у меня пока в избытке... я бы даже сказал, что его слишком много.

Не было похоже, что заключение сильно волновало Сидиуса. В его голосе сквозила легкая досада, как если бы перспектива собственной казни или пожизненного заключения казалась ему каким-то мелким неудобством.

— Но вы его даром не теряли, как я погляжу, — проговорил Энакин, едва не переходя на рык. Сделал шаг вперед, почти вплотную приблизившись к решетке. — Неужели вы думали, что я ничего не пойму? Что снова приму ваши мороки за чистую монету? Не сыграла ваша ставка на меня, милорд. Пора бы вам это понять.

Сидиус наконец соизволил обернуться. В тусклом, размытом свете черты его лица виделись нечетко и смазанно, но взгляд — изучающий, пристальный — Энакин кожей чувствовал на себе. И ощущение это было не из приятных.

— Ты о видениях, надо полагать? — осведомился ситх холодно. В его голосе, вопреки обыкновению, не было ни намека на участливость и теплоту — и за это Энакин был почти благодарен: фальшь ему до тошноты надоела. — Ты думал, они прекратятся с моим арестом? Глупо, Энакин. Хотя я и могу понять твое желание списать их на мой обман: дар предвидения часто показывает нам картины, которых мы совсем не хотели бы видеть.

— И все же вам о них известно. Если это не ваших рук дело, как вы можете знать, что я видел?

Сидиус чуть подался вперед, и игра светотени жутковато исказила его черты: саркастическая усмешка на секунду стала безумным оскалом, едва не заставившим Энакина отпрянуть от отвращения.

— Энакин, твое высокое мнение о моих способностях мне льстит. Но влиять на чужие видения... если я когда-нибудь сумею овладеть подобной техникой, то буду считать это своим личным достижением.

Ложь. Энакин не сомневался в этом. Он был уверен, что Сидиус скажет нечто подобное. Уверен...

— Не считайте меня за идиота. Вы знали о Падме. Знали, что в своих видения я вижу ее гибель. Я никогда не рассказывал вам об этом, и все же вы знали!

Последнюю фразу он почти выкрикнул, и эхо еще пару секунд носилось по коридорам тюрьмы. Палпатин спокойно дожидался конца тирады, не шелохнувшись и ни на мгновение не отводя взгляда. Когда Энакин тяжело выдохнул, переводя дух и мысленно кляня себя за то, что позволил себе такие эмоции в присутствии ситха, тот невозмутимо осведомился:

— Высказался? Хорошо. А теперь послушай меня.

Нечто такое было в его голосе, что заставило Энакина безропотно прикусить язык. Ему самому стало не по себе от той поспешности, от этой полудетской готовности стыдливо подчиниться старшему...

"Будь он проклят. Что со мной происходит?"

Палпатин тем временем продолжал говорить, и каждое его слово, каким бы спокойным ни казался голос, отзывалось металлическим лязгом.

— Во-первых, о Падме ты мне ничего не рассказывал, это верно. Но неужели ты думаешь, что о ваших отношениях никому неизвестно? Еще немного, и по коридорам Сената начнут ходить непристойные анекдоты, настолько хорошо вы скрываете свою связь! Во-вторых, — Палпатин сделал короткую паузу, наверняка отметив, как шумно выдохнул Энакин и дернулось его лицо, — ты зря считаешь свой дар предвидения уникальным. Многие одаренные способны видеть будущее, не имея даже элементарного обучения — в чем ты, к слову, немногим отличаешься от уличного мальчишки, которому посчастливилось родиться чувствительным к Силе. Мне неизвестно, что ты видел — того, что видел я, вполне достаточно. Смерть Падме Амидалы встречается во множестве вариаций будущего, и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: то, что для меня является незначительной деталью, тебя будет мучить неотступно, днями и ночами. Не стоит приписывать мне способности, которыми я — к величайшему своему огорчению — не обладаю.

Энакин молчал — безумно желая поспорить и не находясь с ответом. Склизкий, холодный комочек сомнения, все это время сидевший в груди, стремительно разрастался, мешая дышать. Юноша был готов к мягким увещеваниям, красивым и витиеватым фразам — но в словах Палпатина звучала хлесткая искренность. То, что Энакин меньше всего ожидал услышать... то, что он услышать безумно боялся.

— Во множестве вариаций будущего? — вопрос сорвался с языка прежде чем Энакин успел толком понять, что собирается сказать. — Падме... — он мысленно выругался на хаттезе, с трудом подавив желание со всей силы заехать себе по лбу. — Выходит, вы способны видеть несколько событий одновременно? Как такое возможно?

— Тренировки, мальчик мой, долгие годы тренировок. Джедаи в своем фатализме не видят преимуществ, что дает способность не безвольно плыть по течению Силы, а анализировать его... они, насколько мне известно, предпочитают констатировать факт, что будущее находится в вечном движении, — он презрительно фыркнул, демонстрируя свое отношение к такому подходу. — Не будь ты так парализован страхом перед грядущей трагедией, так зациклен на ней, то смог бы увидеть и другие вероятности... впрочем, вряд ли ты нашел бы большинство из них привлекательными.

За бешеным стуком крови в ушах слова ситха звучали приглушенно, но оттого не менее отвратительно. Хотелось, просунув руку сквозь прутья решетки, схватить его за горло и сдавливать до тех пор, пока он не сознается что все это — ложь... и что, хатт возьми, он хотел сказать своей последней фразой.

— Вы знаете, что должно случиться, — прохрипел он так сипло, будто его самого кто-то душил. — Иначе не стали бы говорить все это. Чего вы добиваетесь?

Палпатин равнодушно пожал плечами и отвернулся, устало прикрыв глаза. Сейчас он вновь стал напоминать того человека, которого Энакин знал большую часть жизни — а не того, кто все чаще мелькал за этой маской в последние годы.

— Я уже добился почти всего, чего хотел, Энакин. Кроме твоего спасения.

— Моего спасения? — Энакин хрипло хохотнул, хотя веселье было последним, что он сейчас испытывал. — По-моему, это вы сейчас за решеткой, а не я.

— Верно. И за это я тебе даже благодарен — как за спасение моей жизни, так и за твою... честность и верность долгу, — слова прозвучали без тени насмешки, но в таком контексте, что впору принять их за оскорбление. — Магистр Винду оказал мне огромную услугу, так любезно пойдя против всех мыслимых и немыслимых законов Республики.

— Вы выдаете желаемое за действительное. Вашу судьбу решит Сенат, и с чего вы взяли...

— С того, мальчик мой, что я занимаюсь политикой дольше, чем ты живешь на свете, — Сидиус снисходительно улыбнулся. — Ты ведь понимаешь, о чем я говорю. Не стоит повторять восторженные глупости за Падме... она хорошая девочка, но наивна, как ребенок.

Энакин понимал. Военные гарнизоны на каждой мало-мальски значимой планете, флоты, размещенные с тем самым блестящим расчетом, что так восхищал Энакина раньше, злобные шепотки, как шелест сухой листвы проносящиеся по рядам клонов при виде джедаев... да даже если Сенат вдруг объявит Палпатина воплощением вселенского зла, его сил хватит, чтобы вновь захватить власть в Республике за считанные дни!

А ведь он видел это. Видел, как все произойдет. Война. Черный дым над Храмом. Арест Падме.

Энакин так крепко сжал челюсть, что зубы начало сводить от напряжения. Стиснув кулаки, почувствовал, что перчатка на его настоящей руке насквозь промокла от пота.

— Умно, — прошипел он с ненавистью. — Вы все прекрасно спланировали, лорд Сидиус. Просто превосходно. А если вы умрете здесь? Что тогда?

Палпатин искоса взглянул на него. Не было похоже, что угроза ситха впечатлила.

— Тогда джедаи совершат еще одну чудовищную ошибку, которая сделает их уничтожение неминуемым. Не самый благоприятный вариант для меня, но для Ордена — не лучше прочих.

Он помолчал, давая Энакину возможность обдумать сказанное. А тот все старался заглушить подленький голосок, твердящий, что все это — горькая, но правда. Галактика уже катилась ко всем чертям, и теперь вопрос лишь в том, как глубоко она скатится.

— Энакин, — голос Палпатина донесся, как издалека. — Я не стану сейчас произносить красивых речей о том, как все, что я сделал, было необходимо для блага галактики. Не стану говорить, что превратить Республику в государство, способное не на словах, а на деле обеспечить большинству своих граждан мир и процветание, можно лишь перековав ее в горниле войны. Ты поймешь это много позже — когда твои дети будут расти в галактике, на знающей войн и внутренних распрей, когда твоя милая жена увидит, как просто на самом деле защитить мирную планету от посягательств алчных корпораций... но пока мне нечем подкрепить свои обещания, увы. Пойми одно: перемены уже не остановить — а они обычно безжалостны к тем, кто не способен адаптироваться к новым условиям. У тебя есть шанс спасти и себя, и свою семью. Надеюсь, ты им воспользуешься, пока не поздно.

Знает Сила, Энакин был готов услышать нечто подобное. Даже формулировки примерно себе представлял. Но, хатт побери, почему так трудно возразить? Почему эти слова кажутся такими... логичными?

— Снова играете в доброго дядюшку? — бросил он с горечью. — Неправдоподобно, лорд Сидиус. Что до ваших угроз, то пока в камере находитесь вы, а не члены Совета. Не слишком-то вяжется с образом побеждающей стороны.

Развернувшись, он широко и твердо зашагал к выходу из тюремного блока. Костеря себя последними словами за то, вообще приходил. А перед глазами все сменяли друг друга проклятые картины: сражения в космосе и на земле, черные клубы дыма над Храмом, арест Падме...

"Еще не поздно предотвратить это. Главное — найти способ".