Тысяча сказок и одна бесконечная ночь (джен)

Согласен зваться, кем угодно,

Хоть дураком, хоть мудрецом,

Хоть ротозеем, хоть скупцом,

Но не отдам одной свободы:

Жить. Полнокровно. Без опаски.

Чтоб сердце билось все сильней,

А ты, на шелке простыней,

Просила: "Расскажи мне сказку!.."

— ...О чарующая путеводная звезда моего сердца! Преклони слух свой к моим речам, ибо история, которую я тебе поведаю, воистину достойна твоего внимания!

Старики говорят, будто был в пригороде Мос-Эйсли, что в западном полушарии, один мастер, умевший чинить дроидов. Жил он в бедности, и был у него сын по имени Джа-Джа Дин. И был этот сын непутёвый и беспокойный с самого детства. Как только он стал ходить, отец захотел научить его своему ремеслу. Но так как он жил в бедности, то не мог отдать сына в какую-нибудь школу, чтобы там обучили его, и он взял мальчика в свою лавку, желая сам научить его чинить дроидов. Джа-Джа же был безалаберный мальчишка, ему нравилось целый день шляться с уличными ребятами. Были среди них онгри и тви’леки, родианцы и чагриане, и были все они столь беспутными, что да убережёт тебя Великая Сила от малейшей встречи с ними, о светоч моих мыслей. Поэтому Джа-Джа не мог ни часа, ни минутки высидеть в лавке: только и ждал он, когда отец уйдёт к какому-нибудь заказчику, и сейчас же бросал почётное и уважаемое занятие мастера-ремонтника и убегал играть с другими озорниками.

Вот каковы были его привычки, и нельзя было его заставить слушаться отца, и сидеть в лавке, и учиться ремеслу. Отец выбился из сил, наставляя его, но ничего не мог с ним поделать, и от великой печали и огорчения он заболел тяжёлой болезнью и умер. А Джа-Джа продолжал вести себя как шалопай, и убегать из дому, и даже знаться с контрабандистами и прочими разбойниками. Когда мать Джа-Джа Дина увидела, что её муж покинул их и слился с Великой Силой, а сын повесничает и не знает ни ремесла, ни другого какого дела, которым можно было бы добыть пропитание, она продала всё, что было у мужа в лавке. И стала прясть шерсть банты, и кормилась трудами рук своих, и кормила своего сына, непутевого Джа-Джа Дина.

И вот однажды, когда Джа-Джа вместе с другими беспризорниками играл на улице, заставляя глупого джаву по всему кварталу гоняться за привязанной к незаметной леске головой дроида, вдруг остановился неподалёку чужеземец, и стал наблюдать за Джа-Джа Дином, не обращая внимания на его товарищей. А этот незнакомец был из забраков. Был он отъявленным мерзавцем, злодеем и преступником. И совсем немногие разумные знали, что был тот забрак ни кем иным, как самым настоящим ситхом! Много злых поступков совершил он, но не подозревали о том разумные. Были они опутаны паутиной лжи и обмана, и считали его достойным мужем, и уважали, и часто испрашивали его совета по всякому делу.

Вот какой незнакомец заинтересовался Джа-Джа Дином! И когда он бросил взгляд на Джа-Джа Дина и хорошо всмотрелся в него, он сказал про себя: «Поистине, этот мальчишка — тот, кто мне нужен, и ради того я улетел со своей планеты, чтобы его сыскать!»

Он отвёл одного из мальчишек подальше и начал его спрашивать про Джа-Джа Дина — чей он сын, как зовут его отца, и выспросил обо всех его обстоятельствах, а потом подошёл к Джа-Джа Дину, отвёл его в сторону и спросил: «Мальчик, ты такой-то сын такого-то мастера-ремонтника?» — «Да, господин путешественник, — отвечал Джа-Джа Дин, — но мой отец уже давно мёртвый».

И когда забрак услышал это, он тотчас же бросился Джа-Джа Дину на шею, обнял и стал целовать, а сам плакал, а Джа-Джа Дин, увидав, что забрак в таком состоянии, очень удивился: «По какой причине ты плачешь и откуда ты знаешь про моего отца?»

И забрак ответил слабым, печальным голосом: «О дитя моё, как ты можешь мне задавать такой вопрос? Я плачу потому, что ты сказал о смерти твоего отца, а ведь он мне жизнь спас во время битвы за Муунилист, и во время осады Фелучии, и во время Дантолинского кризиса, и стал ближе, чем брат по матери и отцу! Я утомился, путешествуя средь далёких миров, но радовался, надеясь его увидеть и повеселить мои взоры лицезрением его, а ты, молодой человек, говоришь, что он умер! Потому я о нём и плачу, и ещё я плачу о своей злой судьбе — ведь он умер раньше, чем я его повидал. И едва я увидел тебя, дитя моё, от меня не укрылось, клянусь Силой, что ты сын моего названого брата, и я узнал тебя среди мальчиков, с которыми ты играл, а ведь мой названый брат, твой отец, когда мы расстались, ещё не женился. И клянусь Силой, дитя моё, мне лучше бы повидать твоего отца и умереть вместо него, ибо я надеялся после долгих скитаний ещё раз взглянуть на него, но поразила меня разлука. От того, что будет, не убежишь, и нет ухищрения против власти Силы над живущими во Вселенной существами, но ты, сынок, заменишь мне его, поскольку ты его сын, и я буду утешаться тобою, ибо сказано мудрыми: кто оставил подобного тебе, тот не умер».

Потом забрак сунул руку в карман, вынул сотню тойдорианских шуршиков, протянул их Джа-Джа Дину и сказал: «О дитя моё, где вы живёте и где твоя мать, жена моего брата?» И Джа-Джа взял забрака за руку и провёл его к их дому, и забрак сказал ему: «Возьми, сынок, эти деньги, отнеси их матери, передай ей от меня привет и скажи: «Старый друг моего отца вернулся с чужбины». А я, если позволит Великая Сила, завтрашний день приду к вам, чтобы поздороваться с твоей почтенной матерью, и посмотрю на тот дом, где жил мой побратим, и погляжу на его могилу».

На следующий день проклятый обманщик (да поразит его Великая Сила тысячью недугов!) явился в дом Джа-Джа Дина и его матери. И когда вошёл он в комнату, то поздоровался, плача, с матерью мальчика и спросил её, где обычно сидел его названый брат. Она показала забраку место её мужа, и забрак подошёл и начал целовать там землю, восклицая: «Увы, как печальна моя судьба! Как это я лишился тебя, о друг мой, о слезинка моего глаза, о мой любимый!»

И он до тех пор говорил такие слова, плакал и причитал, хлопая себя по щекам, пока мать Джа-Джа Дина не испугалась, что ему станет дурно от столь большого усердия. Она подошла к забраку, взяла его за руку, подняла его и сказала: «Что толку, о благородный господин, от всего этого! Ты только сам себя убиваешь!» Она усадила забрака и принялась его утешать, и когда забрак пришёл в себя, он начал с ней разговаривать и сказал: «О жена моего друга, не удивляйся, что ты меня не знаешь и что при жизни моего друга ты меня ни разу не видела. Это потому, что я покинул наш город и расстался с другом сорок лет назад, и я облетел Мандалор, Датомир и Кашиик и все планеты метрополии, и побывал я на величественном Корусканте, и постигал мудрость галактики на великолепном Альдераане — да пребудут над его господином наилучшие благословения Силы! Оттуда я отправился на планеты Внешних территорий и пробыл там четырнадцать лет, а потом, после этого, о жена моего друга, я стал думать в один из дней о моём друге, моём мире и родной земле, и поднялись во мне тоска и желание увидеть названого брата. И начал я плакать, и непрестанно побуждала меня тоска направиться сюда, в этот город, чтобы взглянуть на твоего мужа, и наконец я сказал себе: «О Джаф, сколько времени ты на чужбине, вдали от родной страны! Есть у тебя один-единственный названый брат и никого больше, пойди же, посмотри на него. Кто знает, каковы удары судьбы и превратности времени? Великая печаль будет, если ты умрёшь, не повидав его. Ведь ты, слава Великой Силе, обладаешь богатствами и обильными благами, и у тебя много денег, а твой названый брат, может быть, живёт стеснённою жизнью. Пойди же и взгляни на него, и если увидишь, что он пребывает в бедности, — помоги ему». И я подумал обо всём этом и, едва красная звезда поднялась над горизонтом и осветила мой дом, собрался в путешествие. Я нанял самый быстрый челнок, и претерпел много трудностей и страшных опасностей, но Сила даровала мне благополучие, и я прибыл в ваш город. И когда я ходил по его улицам, я увидел твоего сына Джа-Джа Дина, который играл с уличными мальчишками, и, клянусь Великой Силой, о жена моего названого брата, с той минуты, как я его увидел, моё сердце раскрылось для него, — кровь ведь стремится к родной крови, — и я узнал его по наружности. И забыл я, когда увидел его, все тяготы и заботы, которые перенёс и испытал, и велика стала моя радость. Но Джа-Джа Дин рассказал мне, что мой покойный друг умер, и, увы, о жена моего друга, когда я услышал это, я опечалился, и, может быть, Джа-Джа Дин тебе говорил, какая великая скорбь и горесть охватили меня. Но я утешаюсь Джа-Джа Дином и надеюсь, что по воле Силы он мне заменит покойного, а кто оставил себе замену, тот не умер».

— Как романтично! Никогда не встречала таких сентиментальных и плаксивых забраков!

— Воистину, от твоего взора не укроется ни единого атома обмана, о мудрейшая и прекраснейшая отрада моей души!

— Спасибо, я в курсе! Что же случилось дальше?

— Забрак посмотрел и увидел, что мать Джа-Джа Дина стала плакать от его слов, и обратился к Джа-Джа Дину, чтобы тот подтвердил, что он действительно друг её мужа, и утешил её, и чтобы удались его хитрость и обман, сказал: «О дитя моё, каким ремеслам ты научился? Скажи мне, научился ли ты ремеслу, на которое ты бы мог жить вместе с матерью?»

Джа-Джа Дин застыдился, смутился, повесил голову и уставился в землю, а мать его сказала: «Откуда у него ремесло?! Нет у него ремесла! Он только и знает, что озорничает целый день и шляется с уличными мальчишками. Ведь отец его — отчего умер, бедняга?.. Оттого он умер, что из-за него заболел, а я, горе мне, день и ночь тружусь и пряду шерсть банты, чтобы заработать на две порции пищевого концентрата, которыми мы живём целый день. Вот он какой, а у меня не осталось силы, чтобы содержать такого взрослого парня, и я едва могу добыть пропитание. Мне самой нужен кто-нибудь, чтобы меня содержать».

— И правильно! Нечего было сидеть на шее у бедной матери!

— И забрак решил так же и обратился к Джа-Джа Дину и сказал ему: «Почему это ты, племянник, всё беспутничаешь? Стыдись, так не годится! Ты стал мужчиной и умным человеком, и к тому же ты сын добрых людей. Стыдно тебе, что твоя мать, женщина, вдова, бьётся, чтобы тебя прокормить, а ты, мужчина, бездельничаешь. Нужно тебе научиться ремеслу, чтобы добывать пропитание себе и матери. Погляди, сынок, у вас в городе много всяких мастеров. Посмотри, какое ремесло тебе нравится, и я определю тебя к мастеру, чтобы ты у него учился и чтобы у тебя, когда вырастешь, было ремесло, на которое можно прожить. Может быть, тебе не любо ремесло твоего отца? Ты выбери ремесло, которое тебе нравится, и скажи мне, а я помогу тебе всем, чем могу».

— И что, мальчик вот так сразу взял и выбрал себе ремесло, и стал примерным и послушным?

— Разумеется, нет, о госпожа моих мыслей! Забрак увидел, что Джа-Джа Дин молчит и не отвечает, и понял, что мальчику это неприятно и что он не желает учиться никакому ремеслу, ибо он так воспитан, что привык бездельничать. «О сын моего названого брата, — сказал забрак, — не печалься из-за меня. Если ты не согласен учиться ремеслу, я куплю для тебя торговый корабль и наполню его самыми дорогими товарами. Ты узнаешь людей и другие разумные расы, и будешь торговать с ними, и станешь перевозчиком и торговцем, известным в галактике». Услышав слова забрака и обещание, что он станет торговцем, Джа-Джа Дин обрадовался, так как был уверен, что торговцы всегда ходят в чистой и нарядной одежде и летают в больших и блестящих кораблях среди звёзд. Он посмотрел на забрака и засмеялся, и закивал головой, показывая, что он согласен, и забрак понял, что мальчику хочется стать торговцем. «О сын моего названого брата, — сказал он, — будь только мужчиной, и я завтра утром возьму тебя с собой на рынок и скрою тебе нарядную одежду, а потом я присмотрю для тебя корабль и наполню его дорогими товарами, и ты будешь летать среди звёзд».

— Ох уж эти мужчины — вечно вы сбегаете бороздить просторы космоса, оставляя любящим женщинам лишь волноваться за вас и переживать!

— А вот мать Джа-Джа Дина была вполне довольна. Когда она услыхала эти слова, — она все ещё была в сомнении насчет забрака, — она твёрдо решила про себя, что забрак и вправду названый брат её мужа, — ведь невозможно, чтобы чужой человек всё это сделал для её сына! — и принялась наставлять и учить мальчика, чтобы он выбросил глупости из головы и всегда слушался забрака, никогда не прекословил ему, — ведь тот ему всё равно что отец. Пора ему наверстать то время, которое прошло в шалостях! Потом мать Джа-Джа Дина, дав сыну такие наставления, поднялась и подала ужин, и все сели за трапезу и ели, пока не насытились, а затем вымыли руки и сидели, беседуя о торговых делах, о купле, продаже и прочем.

И Джа-Джа Дин всю ночь не спал и словно летал от радости, а забрак, увидев, что ночь дошла до половины, встал и ушёл к себе домой, обещая, что к утру придёт и возьмёт Джа-Джа Дина с собой на рынок. Когда наступило утро, забрак постучался в ворота, и мать Джа-Джа Дина встала и открыла ему, но он не захотел войти и потребовал Джа-Джа Дина, чтобы взять его с собой, и Джа-Джа Дин тотчас же, быстрее гипердрайва, оделся и вышел. Он пожелал забраку доброго утра, и забрак взял его за руку и пошёл с ним на рынок. Там он вошёл в лавку одного из больших торговцев и потребовал перемену платья — разноцветного, нарядного, дорогого, и торговец принёс ему то, что он хотел: роскошные, полные перемены платья, уже все сшитые.

— Отчего же он не купил бедному Джа-Джа… хи-хи… сразу корабль?

— Именно об этом, о владычица моих мыслей, юный Джа-Джа и спросил коварного забрака. И такой получил ответ: «О возлюбленный сын моего названого брата! Я помню о своём обещании и не отказываюсь от него. Но побывал я сегодня в доках и остался разочарован, ибо нет сейчас во всём Мос-Эйсли ни одного корабля, что был бы тебя достоин. Однако не спеши огорчаться, о молодой Джа-Джа Дин, будущий знаменитый на всю галактику торговец и путешественник! Ибо ведомо мне место, где спрятан лучший корабль всех миров и эпох — несравненный ар’Ракат! О, воистину это корабль кораблей, и даже могущественные лорды всё отдали бы, чтобы его заполучить! Броня его — чистый бескар. Орудия способны зажечь или погасить солнце, а двигатели…»

— Спасибо, я поняла! Где же находился этот замечательный корабль? И почему забрак решил отдать его Джа-Джа Дину, а не оставить себе?

— Воистину, твоя проницательность не оставляет его лукавым речам ни единого шанса, о та, чьи очи прекраснее лоррдианских самоцветов!

— Ох, Эни, хватит мне льстить! — девушка лукаво усмехнулась, поудобнее устраивая голову на коленях молодого человека. — Ты словно специально испытываешь моё терпение, вместо того, чтобы рассказывать дальше!

— Обожаю твоё любопытство, — улыбнулся Энакин, проводя рукой по распущенным волосам девушки и заправляя тёмную прядь за аккуратное ушко. Затем его голос приобрёл прежнюю напевность и многословность. — Однако сказано мудрыми, что терпение подобно драгоценному велмориту! Позволь же поведать тебе продолжение той диковинной истории. Хитрый забрак смутил юного Джа-Джа Дина своими речами и пробудил в нём великую алчность, и сели они на быстроходный спидер модели X-34, и отправились в пустыню на поиски корабля кораблей, великого ар’Раката. Долог и труден был их путь, многие трудности они испытали, изнывая под палящим солнцем и спасаясь на ночных стоянках от кровожадных тускенов, однако же прибыли наконец в странное и страшное место.

Была та долина меж скал горяча и уныла, и даже вездесущие джавы обходили её за три дня пути, ибо считалась она нехорошим местом. Тогда сошёл на землю хитрый забрак и простёр вперёд руку и воскликнул: «Узри же!..»

— Хи-хи, я не могу, у тебя сейчас такое пафосное и одухотворённое лицо, — от смеха у Падме заслезились глаза. — Тебе бы в Сенате выступать с такими талантами, правда!

— То речи не мои, о госпожа и повелительница моих помыслов, — Энакин склонил голову в притворном почтении, одновременно легонько дёргая девушку за мочку уха, заставляя ойкнуть. — Я лишь в меру своих скромных возможностей передаю слова хитроумного забрака Дарта Джафа и доверчивого юноши Джа-Джа Дина. Однако, увы мне грешному, память подводит меня и играет странные шутки, ибо твои слова затмили всю пафосную речь хитроумного забрака. Боюсь, теперь уже и не вспомню, что именно он сказал, сойдя со спидера в безлюдной долине.

— Всё-всё, поняла, умолкаю, — Падме, как большая кошка, потёрлась щекой о руку любимого. — Продолжай же свою увлекательную историю, молю тебя!

— Твоё желание — закон для меня, а твоё внимание подобно благословенной прохладе оазиса посреди жаркой пустыни, — улыбнулся Скайуокер, осторожно проведя по её щеке тыльной стороной ладони. Правая рука, затянутая в чёрную перчатку, тяжело лежала на спинке дивана. — Итак, сказав Джа-Джа Дину, что хотел, забрак простёр руку и начал колдовать. И вдруг мир потемнел, и загремел гром, и земля затряслась и разверзлась; и Джа-Джа Дин испугался, и устрашился, и хотел убежать. И когда забрак увидел, что мальчик хочет бежать, он пришёл в великую ярость, так как он видел в своём внутреннем зрении Силы, что из его дела без Джа-Джа Дина не будет проку, — ведь он хотел добыть сокровище, которое не откроется иначе как при помощи Джа-Джа Дина. И вот, увидав, что тот намерен бежать, он поднял руку и так ударил Джа-Джа Дина по щеке, что едва не вышиб у него изо рта все зубы, и Джа-Джа Дин упал без сознания и немного пролежал на земле вниз лицом, а потом очнулся и спросил: «Что я тебе сделал и чем заслужил от тебя это?» И забрак принялся его уговаривать и сказал: «О дитя моё, я хочу, чтобы ты стал мужчиной! Не прекословь мне, я ведь тебе дядя, взамен отца, и, если захочет Сила, ты скоро забудешь все эти тяготы, так как увидишь диковинную вещь». А когда земля разверзлась, из-под неё показался дюрасталевый люк с сенсорной панелью, сделанной из настоящего алмаза, и забрак сказал Джа-Джа Дину: «О сын моего названого брата, если ты сделаешь так, как я тебе скажу, ты станешь богаче всех правителей в галактике, и по этой причине я и ударил тебя. В этом месте лежит огромное сокровище, и оно положено на твоё имя и на твои генетические данные, а ты хотел бежать и упустить его. Но теперь одумайся и посмотри, как я заставил землю раздвинуться своей Силой, и послушай слова, которые я скажу. Взгляни на этот люк — под ним то сокровище, о котором я тебе говорил. Возложи руку на сенсорную панель и загляни вглубь её своими глазами, и дюрасталевая аппарель поднимется, открывая проход. Никто, кроме тебя, дитя моё, не может её открыть, и никто, кроме тебя, не может ступить ногой в эту сокровищницу, так как клад охраняется твоим именем. Но ты должен слушаться того, что я говорю, и не отступать от этого ни на одну букву: это всё для твоего блага, так как здесь лежит великое сокровище; все правители галактики не добыли даже части его, и оно твоё и моё».

Услышав эти слова, Джа-Джа Дин забыл про боль, усталость и тяготы, и охватило его удивление от слов забрака: как это он станет богатым до такой степени, что даже правители галактики будут не богаче его?! «О дядя, — сказал он забраку, — скажи мне, чего ты хочешь. Я покорен твоему приказанию и никогда не стану прекословить тебе», — и забрак промолвил: «О дитя моё, Джа-Джа Дин, я хочу для тебя всякого блага, и нет у меня наследников, кроме тебя одного. Ты — мой наследник и преемник».

И он подошёл к Джа-Джа Дину, поцеловал его между глаз и сказал: «Ведь все мои труды — для кого они? Все эти труды — для тебя, чтобы сделать тебя богатым до такой степени. Не перечь же мне в том, что я тебе говорю: подойди к этой панели и положи на неё руку, как я уже говорил никто не может её коснуться, кроме тебя. А когда положишь на неё руку, назови своё имя, имя твоего отца и отца твоего отца, а также имя твоей матери и отца твоей матери».

И тогда Джа-Джа Дин выступил вперёд и сделал так, как научил его забрак. Он положил руку на сенсорную панель и назвал своё имя и имя своего отца…

— Да-да, я поняла, — вновь перебила Амидала, ёрзая в притворно-сильном нетерпении. — Дальше-то что было?!

— Дальше… — улыбнулся Скайуокер, — забрак сказал: «О Джа-Джа Дин, соберись с мыслями, сын моего названого брата, прислушайся к моим словам и сделай всё, что я тебе скажу, ничего не упуская. Спустись со всей осторожностью в эти коридоры, и когда ты достигнешь их конца, то найдёшь там помещение, разделённое на четыре четверти. В каждой четверти ты найдёшь четыре контейнера с ураном, ванадием, кортозисом, бескаром, золотыми слитками и другими драгоценностями, но берегись, о дитя моё, дотронуться до которого-нибудь из них, и не приближайся к ним, и не бери ничего. Иди вперёд, пока не дойдёшь до четвёртой, последней четверти помещения, и проходя мимо каждой четверти, ты увидишь, что она подобна целому дому, и найдёшь в ней, как и в первой четверти, контейнеры с ураном, ванадием, кортозисом, бескаром, золотыми слитками и другими драгоценностями. Но иди мимо всего этого и не давай твоей одежде или подолу коснуться какого-нибудь контейнера или даже стен — иначе ты погибнешь. Берегись и ещё раз берегись, дитя моё, и не давай твоей одежде коснуться чего-нибудь в этом помещении. Входи туда побыстрей и остерегайся останавливаться, чтобы посмотреть; берегись и ещё раз берегись задержаться хоть на одной ступеньке! Если ты сделаешь не так, как я говорю, то будешь сейчас же заколдован и превратишься в кусок чёрного камня».

— Чёрного камня? — Амидала смотрела широко открытыми удивлёнными глазами. — Уран, конечно, вреден для здоровья, но о таком эффекте я не слышала.

— Полагаю, дело в ловушках с карбонитовой начинкой, — пояснил Скайуокер. — В тех, что могут за секунду заморозить всё, что угодно. Не думаешь же ты, что проживший всю жизнь на Татуине мальчишка знает, что такое лёд? Тем временем хитрый забрак продолжал: «А когда ты достигнешь четвёртого помещения, то увидишь там дверь. Положи руку на дверь и назови твоё имя и имя твоего отца, как ты только что назвал их над панелью, — и дверь тотчас же откроется. Из этой двери ты пройдёшь в боевую рубку, — и увидишь, что внутри стоят два кресла с телами давно умерших пилотов корабля. Ничего не бойся, подойди к левому креслу и сними с руки пилота чёрный браслет, а потом положи его в карман и не бойся и не опасайся, что он запачкает тебе платье. А когда будешь возвращаться, не страшись подобрать что-нибудь, что тебе понравится, ибо всё, что есть на корабле, станет твоё, раз браслет-токен в твоих руках».

И тогда Джа-Джа Дин встал и спустился по лестнице в подземелье, и увидел там помещение, разделённое на четыре четверти, и в каждой четверти стояло четыре контейнера, полных драгоценностей, как и говорил ему забрак. Были там и адеганские кристаллы, и понит, и квиксони, и жемчужины крайт-дракона, и многие другие бесценные вещи. И было их столько, сколько нет ни у одного правителя или богача в галактике! Но жутью веяло от этих камней, ибо стоит прикоснуться хоть к одному из них, как тебя ждёт немедленная и мучительная смерть!

Вот какая опасность поджидала Джа-Джа Дина в древнем звездолёте ар’Ракат, куда завёл его этот… E-chu-ta bantha poodoo![1]

— Эни! Как тебе не стыдно так выражаться! — от возмущения Падме даже привстала, опёршись на локти. — Вдруг дети услышат!

— Дети? — Энакин озадаченно огляделся. В комнате никого не было, кроме них двоих. Декоративный камин, так любимый эстетами-набуанцами, бросал тёплые отсветы на ворсистый ковёр, на украшенные затейливой резьбой стены и на небольшой столик с остатками вечерней трапезы. Прохладный ветерок проносил с улицы запах луговых трав и чистой воды. Откуда в уединённом домике посреди Озёрного Края может взяться кто-то, кроме них двоих? Они ведь специально сбежали сюда от лишних взглядов и внимания общества. — Какие ещё дети?

— Наши, разумеется! — рассмеялась Амидала. Поднялась, обошла диван и обняла мужа, запустив тонкие пальцы в его непослушную шевелюру. Руки её были холодны, и Энакин подумал, что нужно перенастроить климат-контроль на температуру повыше. — Я знаю, что никто, кроме тебя, не сможет о них позаботиться. Как жаль, что сегодня я не успею дослушать твою историю до конца. Теперь до самой следующей нашей встречи я буду теряться в догадках, что же случилось с юным Джа-Джа Дином и коварным Дартом Джафом. Прости, любовь моя, но мне пора.

— Куда ты? На дворе давно стемнело! — Скайуокер обернулся и удивлённо смотрел, как девушка открывает дверь и замирает на пороге. Тёплая набуанская ночь была залита лунным светом. Он посеребрил кожу Падме, обрисовал сквозь тонкое платье контуры её совершенной фигуры и проложил глубокие чёрные тени на повёрнутом вполоборота лице. — Постой. Куда бы ты ни шла, я отправляюсь с тобой!

Энакин попытался встать и… не смог. Тело, всегда послушное его воле, будто не услышало команд, отдаваемых тренированным разумом. Внезапное бессилие вызывало в душе неуверенность и страх, но больше всего пугало не оно, а грустная улыбка на губах любимой:

— Нет, пока тебе рано идти со мной. Ведь ты обещал мне позаботиться о детях. Но не волнуйся, любимый, я буду ждать столько, сколько потребуется. И мы не раз ещё встретимся с тобой.

— Я… не понимаю, — прошептал Энакин. — Будешь ждать? Встретимся?

Смех Падме серебряными колокольчиками разнёсся по комнате:

— Конечно встретимся, глупый! Разве я могу не дослушать до конца твою восхитительную сказку!

Скайуокер прикипел взглядом к медленно удаляющемуся силуэту жены и не сразу заметил, как плывут и меняются очертания комнаты. Стены, мебель, предметы интерьера погружались во тьму, а в окнах, наоборот, проступали красочные в своей нереальности картины. В одном — огромное каменное здание посреди бесконечного города. В другом — запруженная народом главная площадь Тида, столицы Набу. В третьем — песчаная буря, заметающая приземистый дом. Энакин ощутил, как могучий ветер подхватывает его, обжигает кожу жёсткой щёткой горячего песка и несёт, несёт в неведомые дали…

Не осталось ничего.

Ни цвета. Ни запахов. Вместо полноты звуков была лишь предоставленная вживлёнными сенсорами хрипящая пародия. Он ощутил на коже ток холодного воздуха и понял, что автоматика шара для медитаций заставила его раскрыться, подобно огромному чёрному металлическому цветку. Привычно запорхал вокруг лица сервис-дроид, обрабатывая снова начавшую воспаляться кожу и дезинфицируя нижнюю часть маски. Шлем опустился на голову плавно и мягко, почти нежно. Щёлкнули застёжки, и мир вновь обрёл подобие красок. Впрочем, после уютной сторожки в Озёрном Краю или до боли знакомой террасы родного дома на Татуине, передаваемое сенсорами изображение казалось блёклым и выцветшим.

Дарт Вейдер поднялся с места для медитаций и развернулся к источнику ужаса, отвращения и какого-то болезненного любопытства, который ощущал за спиной последние три с лишним минуты. Разумеется, это был Пиетт. Иного ситх и не ждал.

— Да, адмирал? — прокатился по помещению гулкий бас.

Пиетт сглотнул горький ком тошноты.

— Обнаружили кореллианский фрахтовик, повелитель, — торопливо заговорил он. — Корабль только что вошёл в астероидное поле. Слишком опасно преследовать его там…

— Астероиды не волнуют меня, адмирал, — перебил его Вейдер. — Мне нужен этот корабль, не извинения. Сколько вам нужно времени?

— Немного, — сказал Пиетт, и ситху почти стало его жаль... почти. — Скоро вы получите его, повелитель.

— Да, адмирал, — медленно согласился Дарт Вейдер, закрывая глаза и вновь и вновь переживая такие красочные и живые видения, — …скоро.

Когда-то давным-давно, в прошлой жизни, Дарт Сидиус хорошо потрудился, воспитывая в Энакине Скайуокере требуемые качества. Лорд Ситхов не использовал ни капли Силы — слишком велик был риск. В ход пошла старая добрая психология. Не спеша, тщательно выверяя каждый шажок, Сидиус закладывал в душу будущего ученика сомнения, страх, честолюбие, алчность… Мгновения триумфа и минуты бессильной скорби, личные беседы и опосредованные воздействия через окружение — ситх использовал любую подвернувшуюся возможность. А если возможностей не было — создавал их.

Дарт Вейдер был старательным учеником. И его извечное стремление к свободе и независимости, заставлявшее бунтовать против замшелых норм Ордена Джедаев, не угасло до конца даже в том обрубке, в который он превратился. Долгих двадцать лет он по капле выдавливал из души мрак и огонь. Приведя его на Тёмную Сторону, Император, сам того не желая, показал и обратную дорогу — для того, чтобы измениться, Сила не нужна, достаточно желания… и терпения. Вейдер не тешил себя пустыми надеждами — ему никогда вновь не стать прежним. Но рано или поздно та клетка из ярости, безысходности и вины, в которую заключил его Сидиус, ослабнет настолько, что станет возможен один, последний рывок.

Задумавшись, Дарт Вейдер глядел на россыпь звёзд на обзорном экране рубки. Вечная ночь бескрайнего космоса давно стала для него обыденностью. Тяжёлой, механически исполняемой и нудной повинностью. Только в своих снах, в глупых романтических видениях он снова ощущал себя по-настоящему живым. Если бы позволяли плотно пригнанные пластины доспехов, ситх бы встряхнулся, отгоняя упаднические настроения. Как бы он не относился к происходящему, слово, данное Падме, нужно держать. Пусть это и было лишь сном — подобные мелочи Вейдера не заботили — значение имели лишь его желания и его воля.

«Кто оставил подобного себе, тот не умер».

И только одно не давало покоя: почему Падме говорила о детях во множественном числе?..

[1] Фраза на языке хаттов. Состоит из неуважительно-пренебрежительного обращения и упоминания продуктов жизнедеятельности животного банта. Произносится с причмокиванием и поплёвыванием.