Холодный разум (джен)

Снежная Королева принялась за дело на следующую же ночь. Если бы Ханс знал, что она не побрезгует его собственной идеей, он держал бы язык за зубами, но сказанного не воротишь, особенно если оно пришлось по вкусу целеустремленной юной леди. Что же делать, если он с детства выдавал злодейские планы походя и особенно не задумываясь?

Так как преследовать его днем было опасно, Эльза сосредоточила свои усилия на темном времени суток, чем буквально лишила его сна. В первый день, приняв ванну и предвкушая долгожданный отдых, регент Эрендела обнаружил, что его постель промерзла настолько, что шелковые одеяла даже не согнулись, когда он попытался откинуть их в сторону. Раздраженно фыркнув, он позвонил в колокольчик, и служанки, ахая от удивления, быстро сменили постель и затопили камин.

Камин, естественно, горел ровно до того момента, как за последней из девушек закрылась дверь. Ханс забрался под несколько одеял, но от пробирающего до костей холода его это не спасло. Кое-как промучившись в эту ночь, на следующее утро он приказал охране обследовать каждый миллиметр королевской опочивальни на предмет тайных ходов, не в меру глазастых портретов или фальшпанелей, за которыми можно было бы укрыться, но поиски не дали результатов.

Несколько раз он менял место для сна, оставаясь в гостевых комнатах или кабинетах, но холод каждый раз находил его там. Спасением становились непродолжительные поездки за пределы замка, но регент не мог отсутствовать слишком долго или отлучаться слишком часто. Впрочем, как и спать всего раз в неделю.

Он пробовал выставлять охрану или приказывать слугам оставаться подле него на ночь, но уже через час бедняги молили о том, чтобы их выпустили погреться за пределы этой странной комнаты. Многочисленные грелки остывали, едва их вносили в королевские покои.

Проведя несколько ночей без сна, Ханс сделал ход конем и очаровал хорошенькую служанку по имени Лизетт, уговорив её согреть ему постель. Каково же было удивление девушки, когда она обнаружила, что от неё действительно не требуется ничего, кроме поддержания постоянной температуры ложа одним своим присутствием. Бесспорно, Ханс предпочел бы несколько продуктивнее использовать эту девушку, как и любую другую более или менее симпатичную. Но, во-первых, трое суток без сна сделали из него весьма посредственного любовника, и, во-вторых, он не мог ручаться за то, что из какой-нибудь щели за ним не наблюдает пара неестественно светлых глаз, а принц привык к тому, чтобы его личная жизнь оставалась личной.

— Здесь действительно ужасно холодно! — тихонько прошептала Лизетт, пряча босые ноги под одеяло. В ту же секунду где-то за стеной раздался оглушительный грохот.

— Я бы не стал просить вас об одолжении без крайней на то необходимости, — сонно промурлыкал Ханс и тут же отключился. Впрочем, всю оставшуюся ночь температура в спальне была нормальной.

Проснувшись на следующее утро свежим и отдохнувшим, принц-регент возликовал. Он горячо поблагодарил девушку и вытолкал её прочь, взяв с неё слово вернуться на следующую ночь. Та скромно улыбнулась и, пожав тонкими плечиками, согласилась.

Но не пришла.

— Лизетт повредила ногу, ваше высочество, — вздохнув, проговорила старая экономка, когда он поинтересовался у неё здоровьем её подопечной. — Поскользнулась на льду. И где она его только нашла в это время года?

— Пошлите ей три золотых от моего имени, — внутренне полыхая гневом, проговорил он. — Пусть поправляется.

При желании он мог бы организовать череду молоденьких девушек на каждую ночь в году, но рано или поздно это стало бы слишком заметно и вступило в противоречие с его легендой о лебединой верности принцессе Анне. Судя по всему, Эльза тоже это понимала. Также можно было дождаться выздоровления несчастной Лизетт, но рано или поздно даже она установит логическую связь между своими ночевками в королевских покоях и повышенным риском травматизма после них.

Когда слуги окончили подготовку ко сну и покинули спальню, принц остался сидеть в глубоком кресле у маленького газетного столика. Он поставил локти на колени, сцепил руки в замок под подбородком и глубоко задумался.

Он перепробовал уже всё, кроме одной-единственной, самой сложной вещи. Он ещё не пробовал сдаться. Не собрать вещи и сбежать на побережье Южных островов, а просто расслабиться и, перестав бороться, посмотреть, насколько далеко она готова зайти. Будь на месте Эльзы кто угодно другой, это решение грозило бы ему смертью, но законная королева Эрендела отчего-то не хотела пачкать свои холодные руки.

Приняв решение, он выпрямился и откинулся на спинку кресла. Эта ночь обещала быть длиннее остальных.

Холод ударил внезапно, что только подтверждало его сверхъестественное происхождение. В зимнем лесу мороз овладевает телом постепенно, поднимаясь от рук и ног к туловищу, этот же бил прямо в сердце, не растрачивая время на конечности. Ханс тяжело дышал, обжигая легкие, но оставался на месте, хотя вся его человеческая сущность вопила о том, что следует немедленно встать и покинуть это ужасное место. Принц вцепился побелевшими пальцами в подлокотники кресла, и тут же перестал их чувствовать. С ужасом он наблюдал, как иней ползет по фалангам его пальцев и понимал, что бежать уже слишком поздно — подняться больше нет сил, как нет и сил позвать на помощь.

В дальнем углу комнаты, у самой постели, вдруг закружился невесть откуда взявшийся снег, образуя тонкую женскую фигуру. Королева Эльза пересекла комнату и встала перед своим пленником, разглядывая его сверху вниз. Принц задыхался, его время определенно подходило к концу. Из зеленых глаз струились слезы, но они не были свидетельством каких бы то ни было чувств — холод иногда заставляет людей плакать. Жаль, что слёзы не могут никого согреть.

Ледяное одеяние чуть слышно зашуршало, когда Эльза наклонилась и накрыла и без того холодные руки принца своими, ледяными.

— Покайся перед всеми, — тихо, но веско проговорила она. — Расскажи, как ты заполучил власть. Верни мне доброе имя, Ханс.

Принц с трудом разлепил посиневшие губы, чтобы прохрипеть в ответ:

— Для тебя — принц Вестергорд… — язык едва проворачивался в замёрзшем рту, но он договорил: — правитель… Эрендела.

— Болван!

Унизительной пощечины Ханс уже не почувствовал, он потерял сознание. Сквозь болезненную дрёму он едва различил звон колокольчика и громкие причитания слуг. Кажется, его куда-то тащили, растирали, погружали в ванну, которая теоретически должна была быть теплой, но он не чувствовал ничего, кроме холода, непроницаемой стеной вставшего между ним и всеми остальными ощущениями реального мира.