Заклинание искупления грехов: Новогодняя история (гет)

Колокола, звоните небу без просвета,

Летящим облакам и ледяному свету;

Не станет года этого к рассвету,

Звоните громко, пусть он канет в Лету!

 

"В память". Альфред, Лорд Теннисон (1850)

 

К тому моменту, как он прибыл по назначению, уже стемнело. Он медленно проехал вдоль городской площади и остановился в дальней её части, которая была ближе всего к кладбищу. Мотор его старой машины тарахтел и кашлял. Он выключил зажигание и открыл скрипучую дверь, которая не сразу поддалась. Когда он вылезал из машины, гравий хрустнул у него под каблуком. С трудом выбравшись, он распрямился в полный рост и потянулся. Затёкшая спина отозвалась тупой болью: поездка была долгой.

В долине между холмами было довольно прохладно. Он оглядел унылый пейзаж и поёжился, от морозного ночного воздуха защипало щеки. Однако вместо того, чтобы воспользоваться согревающим заклинанием, он вытащил с заднего сиденья машины тяжелое шерстяное пальто, быстро просунул руки в рукава и застегнулся на все пуговицы. Обмотав шарф вокруг шеи, он в поисках тепла зарылся в него поглубже и, обойдя машину, ключами открыл багажник.

В багажнике, сверху, на чемодане, лежал большой букет белых лилий. Он с грустью посмотрел на цветочные головки, нежно лежавшие на зелёных листьях. В неверном свете уличных фонарей было видно, что лилии несколько пообтрепались, и желтая пыльца просыпалась на белые лепестки, окрасив их в оранжевый цвет. Осторожно, чтобы лилии не пострадали еще больше, он достал их из машины и другой рукой аккуратно закрыл багажник. В ночной тишине замок щёлкнул громче, чем хотелось бы, но, кажется, это никого не побеспокоило.

Он оглядел площадь. По натуре он был подозрительным человеком, а недавние события лишь лишний раз подтвердили его правоту. Он заметил, что через лужайку напротив примостился трактир. В его окнах мигали маленькие лампочки — очередная Рождественская безвкусица. Сквозь шторы ему были видны силуэты смеявшихся и что-то оживленно обсуждавших людей, и если прислушаться, то можно было уловить и музыку. Он недовольно скривился. С обеих сторон трактира находились разные магазинчики, которые сейчас тонули в темноте. Прямо перед ним посреди мощеной площади стоял старый памятник павшим. Монумент возвышался на нескольких ступенях и был огорожен железной цепью. Стоило ему только присмотреться к обелиску, как тот замерцал и преобразился.

Покрепче перехватив букет, он тут же отвернулся: он был не готов к тому, во что мог превратиться памятник. Не ради этого он сюда приехал.

Он повернулся спиной к площади и увидел перед собой церковь. Изнутри та была слабо освещена. Он осмотрел старую каменную кладку, и внезапно колокольня засияла: разноцветные лучи отразились в восточном окне церкви и упали красочными бликами на землю. Направо территория была огорожена видавшим виды деревянным забором. В нем была узкая калитка, от которой протоптанная дорожка, огибая храм, вела вглубь сада. С прямой спиной он направился ко входу.

Подойдя, он протиснулся вовнутрь, приподняв цветы, чтобы не повредить их. Кладбище находилось позади старой церкви, и он мог пройти этот путь с закрытыми глазами, так как за прошедшие годы проделывал его не раз. Идя по тропинке, он задел рукой кусты рододендронов, росших вдоль дорожки. Листья были полны влаги от недавно прошедшего дождя, и он почувствовал, как капли воды стекали по тыльной стороне руки, падая с пальцев. Он переместил букет вперед, опасаясь, как бы колючие кусты не повредили нежные лилии.

Как и прежде, всякий раз, как он отправлялся в это путешествие — а он отказывался называть это паломничеством, — изобилие разных эмоций охватывало его. Лили погибла недалеко отсюда, поэтому посещение ее могилы всегда было для него возможностью очистить свою душу, возможностью сосредоточиться и сконцентрироваться на том, что было важно. Это помогало направить все свои усилия, подавляя все другие чувства, на ту единственную цель, что у него была: искупить грехи. Он приходил сюда раз в год. Ему физически было необходимо оказаться рядом с местом ее гибели, чтобы почувствовать хоть что-нибудь.

Подойдя к кладбищу, на котором она покоилась, он тяжело вздохнул и приготовился вновь испытать все эти эмоции: злость и вина очистят его душу и вернут ему спокойствие. Затем обязательно вернётся ярость, и придёт раскаяние, и все это завершится возможностью снова обрести смысл жизни. Ему это было просто необходимо.

Он так погрузился в свои мысли, что не сразу почувствовал заглушающее заклятие, которое коснулось его, как только он обогнул седьмой ряд могил.

Он тут же остановился, сердцебиение участилось, и он огляделся в поисках западни или врагов. Свободной рукой он взялся за волшебную палочку, которая находилась в кармане пальто. Он тут же почувствовал себя дураком: Волан-де-Морта больше не было, его последователи либо умерли, либо были в тюрьме. Война закончилась.

Ему не пришло в голову, что кто-то другой мог навестить могилу.

Кто-то плакал на могиле Лили. Маленькая, согбенная фигурка стояла на коленях на траве перед надгробием из белого камня.

Он запаниковал и хотел было уйти, однако переборол себя, и ему стало любопытно, кто бы это мог быть.

Что-то в ней определенно было знакомым. Кем бы этот человек ни был, он не заметил вновь прибывшего. Он внимательно изучил фигуру. Судя по размеру и пышным кудряшкам, торчащим во все стороны, он пришел в выводу, что это была женщина.

Несмотря на то, что большая ее часть оставалась в тени, ему удалось разобрать, что на ней не было пальто. Она обхватила себя руками и горько плакала над могилой, раскачиваясь взад и вперёд, и ему было неприятно наблюдать за столь открытым проявлением чувств. Это наводило на мысль о неприятных воспоминаниях, таких, которых было лучше и не помнить. Казалось, эмоции захлестнули ее, и горю не будет конца. Он стоял слишком далеко, чтобы разобрать, кто это был. Ему было неудобно подглядывать за такой неприкрытой скорбью, и все же он не мог отвернуться. "В конце концов, это я должен был навещать могилу", — подумал он в попытке подбодрить себя.

Бросив взгляд на звезды, женщина опять зарыдала в голос, потом, спрятав лицо в ладонях, чуть успокоилась и теперь плакала беззвучно. Ему стало совсем не по себе. Казалось, что он подсматривал за личными переживаниями подобно самому отвратительному вуайеристу.

Нужно было что-то сделать. Что-то сказать. Кто же она?

Не зная, как быть, и переминаясь с ноги на ногу, он случайно переступил границы наложенного ею заклинания. Он поморщился от хруста гравия под ногой, и женщина у могилы резко повернулась на звук, вскрикнув от неожиданности, увидев его фигуру, неясно вырисовывавшуюся в тени.

От резкого движения она потеряла равновесие и упала на спину, угодив прямо в лужу.

Он тут же направился к ней и протянул ей руку. Его волшебная палочка осталась в кармане пальто. Она попыталась привстать и теперь сидела, опираясь на руки.

Она откинула волосы назад и взглянула на него. Свет в церковной колокольне впервые четко озарил ее бледное лицо.

На какое-то мгновение он застыл в изумлении. Она тоже, похоже, узнала его и удивилась, слегка приоткрыв рот.

— Ч... что вы здесь делаете? — спросил он, заикаясь, и тут же мысленно обозвал себя идиотом.

— Вы? — пронзительно воскликнула она чуть охрипшим голосом.

оОо

Она с трудом поднялась на ноги. Ее глаза были красными и распухшими после всех этих рыданий, и отдельные пряди волос прилипли к лицу. Она ничего не ответила, просто серьёзно посмотрела на него и попыталась успокоиться.

Он сделал еще один шаг по направлению к ней, и она отступила назад. Он тут же остановился и опустил протянутую руку. Он представил себе, как выглядел в ее глазах. Ее брови удивленно приподнялись, и он заметил смесь жалости и отвращения на ее лице. Она слегка покраснела.

— Мисс Грейнджер, — Северус вдруг замолчал, не зная, что же такого сказать.

Она осмотрела его с головы до ног, отмечая его неухоженный вид, старое армейское пальто, поношенные джинсы и сбитые ботинки. Это дало ему возможность собраться с мыслями.

Черт побери, он знал, что выглядел не лучшим образом, и понимал, что его не красили ни сломанные зубы, ни запавшие щеки, ни щетина. Он хорошо знал, что старая, плохо сидящая одежда и ободранные ботинки также не добавляли ему шарма, но все же его ужасно злило, что она смотрела на него с таким снисходительным презрением.

Он заметил, что у нее в руках не было волшебной палочки.

Она все еще смотрела на него, как будто ожидала, что он заговорит, что подтвердит ее выводы.

Она еще раз оглядела его, и ее взгляд задержался на букете лилий, зажатом в руке. Он видел, что она внимательно изучала цветы, думая о чем-то. Он точно знал, что она сейчас забросает его вопросами, и, дабы предупредить их, он постарался встать прямее, бросив на нее сердитый взгляд, специально припасенный для нахальных учеников.

— Что вы здесь делаете? — резко спросил он, упрямо не желая отступать. Облик строгого учителя не раз помогал ему и раньше.

Однако, против его ожидания, она не дрогнула и не отступила, а лишь наклонила голову. Его это ужасно разозлило. Она казалась теперь собранной и о чем-то размышлявшей. На лице застыло выражение заботливого беспокойства, которое, по его мнению, всегда характеризовало представителей ее проклятого факультета.

— Слышала, вас выпустили, — тихо сказала она. — Должно быть, это ужасное место.

Снейп фыркнул, упрямо приподняв подбородок, и нахмурился.

— Вас это не касается, мисс Грейнджер, — резко заметил он, пытаясь скрыть нервозность, — я ведь задал вам вопрос. Что вы здесь делаете? Разве вам не следует находиться где-нибудь на званом обеде вместе с вашими приятелями — спасителями всего честнОго мира?

Она опять покраснела и опустила взгляд. Посмотрев на могилу, она уставилась на землю у его ног. Она молчала, и Северусу показалось, что она опять вот-вот расплачется. Через пару мгновений стало ясно, что ей удалось взять себя в руки. Она вздохнула и опять посмотрела на него.

— Да нет, наверно, не следует, — ответила она и добавила, — послушайте, профессор, вы... вы не против, если мы присядем?

Он проследил за ее взглядом и заметил маленькую деревянную скамейку, примостившуюся у подножия кладбищенских тисов.

Он заколебался, не зная, что предпочесть. Огрызнуться и сказать, мол, нет, он не хочет присаживаться с одной из самых надоедливых учениц, которых, к несчастью, ему пришлось учить. Или же все-таки поддаться любопытству и уступить молодой женщине, одетой в плохо сидящий оранжевый свитер с вышитой буквой "Г" спереди, зеленые брюки и тупоносые ботинки?

В последний раз он ее видел семь месяцев назад, когда она выступала свидетелем на его судебном процессе. Тогда она показалась ему просто бледной и худой. Сегодня же... Кроме того, что она выглядела по-дурацки, впрочем, как и все Уизли (она ведь наверняка вышла замуж за одного из них — кажется, он припоминал какие-то слухи о женитьбе младшего брата), она еще выглядела так, будто ее внутренний свет погас. Она была уставшей и сломленной. Также не следовало забывать ее недавнюю истерику на могиле Лили.

В любом случае было не похоже, что она уйдет просто так, а он не привык навещать Лили при свидетелях.

Насмешливо поклонившись, он указал букетом по направлению к скамейке.

Прежде чем сесть, она вытащила палочку и наложила согревающее заклинание. До этого он не замечал, чтобы она дрожала. Однако, осторожно садясь рядом с ней на лавочку, он почувствовал, как она напряжена и как тряслись ее коленки, которые она обхватила руками.

Они помолчали несколько минут. Он оглядел кладбище, отмечая, как люди двигались в высоких окнах, заставляя мерцать свет, струившийся из колокольни. Ему стало любопытно, что же те делали в церкви... может быть, званый ужин? Или церковная служба? Он тут же отбросил эти мысли.

Потом ему пришла в голову идея, и он отвесил себе мысленный подзатыльник. В последний раз, когда он видел церковь с колокольней, он был еще совсем мальчишкой! Ну конечно! Они же звонят в колокола, только из-за заглушающего заклинания, наложенного Гермионой, ни он, ни она не слышали звона. Неожиданно он занервничал — уж не пропустил ли полночь? Он посмотрел на дешевые электронные часы, что купил на одной из заправок по дороге в Вильтшир. Было двадцать три сорок пять. Девчонка рядом с ним все еще молчала, хотя по ее лицу было видно, что ей хотелось что-то сказать. Так почему же она до сих пор не проронила ни слова? Ему казалось, что все подростки были готовы часами говорить о своих чувствах и о подобной чепухе. Даже его факультет был полон детей, готовых ныть без остановки. Слава богу, существовали старосты, призванные выслушивать их.

Терпение Снейпа заканчивалось. Мысли о школе грозили оживить воспоминания о поступках, по сравнению с которыми пренебрежение психологическими нуждами своих учеников могло показаться милой ерундой, а ему совсем не хотелось об этом думать.

Снейп с шумом выдохнул и постучал носком ботинка по траве.

— Ну, мисс Грейнджер? — спросил он. — Вот мы и присели. Так что же вы здесь делаете?

Она ему не ответила.

Она легко взмахнула палочкой, и он почувствовал, как тепло охватило его — должно быть, она усилила согревающее заклинание.

— Я... мне кажется, что я сегодня рассталась с Роном, — сказала она так, словно возвещала о событии необыкновенной важности.

Прежде чем успел спохватиться, Снейп фыркнул то ли от отвращения, то ли от презрения. Она опять промолчала, но он почувствовал, как ее согревающее заклинание ослабло. Он поменял положение и прокашлялся.

— И тем не менее это вовсе не объясняет, зачем же вы пришли сюда сегодня вечером, — резко произнес он. — Сюда, на... — он взмахнул рукой, не в силах произнести это слово, — сюда...

— Я и сама не знаю, зачем пришла на кладбище, — сказала Гермиона. — Сначала я даже не сразу поняла, куда попала, и только увидев надгробную плиту с именами родителей Гарри, догадалась, что это за место.

Он посмотрел на нее с сомнением.

— Вы не представили себе четко место назначения перед трансгрессией? Это было очень глупо с вашей стороны, — закончил он. Он и не знал, что такое вообще можно проделать.

Она покраснела.

— Вообще-то у меня было много возможностей для тренировок. Но я была очень расстроена, — сказала она, упрямо выставив подбородок чуть вперёд. Гермиона повернула голову, и свет с церковной колокольни отразился в ее ясных глазах. — К тому же, мне удалось не расщепиться. Это кладбище не первое, что пришло мне в голову, просто я почему-то подумала именно о нем прямо перед самой трансгрессией.

Похоже, она не собиралась больше ничего объяснять. Девчонка хлюпнула носом и огляделась. Потом она быстро убрала волосы с лица. Северус подумал, что подобный жест был признаком нервозности. Он видел, как дрожали ее руки и решил, что она находилась на грани какого-нибудь жуткого нервного срыва. Он почувствовал, как у него засосало под ложечкой. Северус украдкой взглянул на часы: двадцать три сорок девять. И опять прокашлялся.

оОо

— Вы... расстались с ним? — он попытался подтолкнуть ее к продолжению истории. Когда же она наконец закончит и уйдет, чтобы он смог заняться тем, ради чего сюда приехал?

Он было опять открыл рот, чтобы продолжить свои расспросы, но Гермиона тяжело вздохнула.

— Мне предложили работу, на которую я могу поступить сразу после окончания школы. То есть, я хочу сказать, что пока меня только пригласили на собеседование... — продолжила она таким тоном, будто бы все сразу стало понятно. Они опять помолчали.

— Я не понимаю, какое это имеет отношение...

Она раздраженно фыркнула и посмотрела на него. Он подался чуть назад от ее напряженного взгляда.

— Неужели вам непонятно? — она поднесла левую руку ему под нос, и он увидел, как свет отразился в маленьком бриллиантовом кольце, надетом на безымянный палец.

Он пожал плечами и почувствовал, как его раздражение нарастало.

— Я не слепой и прекрасно вижу ваши пальцы. Что трудно разглядеть, так это смысл в ваших словах.

Девчонка пробормотала себе что-то под нос и опять обхватила руками колени.

— Я так понимаю, что мистер Уизли не хочет, чтобы вы соглашались на эту работу? — в конце концов сказал он и опять посмотрел на часы: двадцать три пятьдесят два.

— Пятьдесят баллов Слизерину, профессор, — угрюмо ответила она и повернулась к нему лицом. — Рон хотел бы сыграть свадьбу как можно скорее и... и сразу же завести детей. Он хороший человек. И я ему обязана, я им всем в общем-то многим обязана... и, наверное, мне не следует... Но на этой работе открываются такие необыкновенные перспективы, и, — она прочистила горло, — мы стали встречаться с Роном сразу после Битвы за Хогвартс и обручились прошлым сентябрём, перед самым моим возвращением в школу...

"Как раз, когда меня посадили в Азкабан, — подумал он с горечью. — Да уж, ваша жизнь просто катится под откос".

— Мы с ним так много пережили вместе, — продолжила она, не замечая его реакции. — Он будет просто убит. И не только он. Если мы с Роном расстанемся, то я потеряю их всех. Всех его родственников и друзей, всю его семью. Молли никогда не примет такого моего решения, а Джинни, моя единственная подруга, и Гарри...

— Ну, так не расставайтесь с ним, и все будут счастливы, — зло ответил он. Сегодня вечером ему совсем не хотелось думать о Поттере. — На свете есть вещи поужасней, чем неудавшаяся карьера. Послушайте, мисс Грейнджер, мне нет дела до вашей личной жизни. И теперь, если вы не против...

Он с усилием поднялся на ноги, держа лилии в опущенной руке. Может быть, если он просто направится в сторону могилы, то она наконец догадается, что мешала ему, и исчезнет.

— Ну как же вы не понимаете, — Гермиона раздраженно махнула рукой. — Конечно, где же вам понять? Вы всегда сторонились людей. Я плакала не только из-за Рона. У меня вообще тогда никого не останется, — вздохнула она и посмотрела на свои крепко сжатые руки, сложенные на коленях. — Я останусь абсолютно одна. Я буду как прокаженная — все люди, которых я знаю и которые мне дороги, будут сторониться меня.

— А как же ваши родители? — он смутно помнил, что она была из семьи магглов.

— У меня больше нет родителей, — прошептала она и вновь посмотрела на него. Он был настолько поражен смесью печали и сожаления, которую увидел в ее взгляде, что невольно опять сел на скамейку.

— У вас больше нет родителей? — удивленно спросил он.

— Я изменила им память и отправила их в Австралию, чтобы Волан-де-Морт не смог до них добраться. После войны мы попытались вернуть им память, но у нас ничего не вышло. Они так и остались жить в Австралии.

"Да-а".

— Я не смогу посвятить всю свою жизнь готовке и вязке свитеров, — пробормотала она. — Я очень хочу пойти на это собеседование и не знаю, что же мне делать. Я совсем запуталась. И я не знаю, с кем еще поговорить, так как все стараются заниматься своей жизнью и мне посоветуют сделать то же самое. Но у меня не выходит разобраться со всем этим, и я не знаю, почему... всё время получается какая-то чертова ерунда!

Она порылась в кармане, вытащила смятый конверт и стала его разглядывать. Северус тоже воззрился на него. Он разглядел печать Отдела тайн между ее пальцами. Откуда это у нее взялось?

— А как ваши дела, профессор?

Он удивился неуместности вопроса. Северус поднял голову и посмотрел ей в глаза.

— Как у меня дела? — спросил он, сбитый с толку неожиданной сменой темы. Никогда ему не понять женщин. — Как у меня дела? — повторил он уже с привычным сарказмом. — Ну что вы, мисс Грейнджер, лучше не бывает, это ведь очевидно, — он указал свободной рукой на свою поношенную одежду. — В конце концов, в наше время Азкабан — это рассадник здоровья. Прежде чем наш мудрый Визенгамот решил, что я, пожалуй, не представляю общественной опасности, я провел в тюрьме три месяца в компании своих приятелей — Пожирателей смерти. Ну, с теми, кто еще жив. Каждый из них был когда-то моим другом, и каждого из них я предал во время первой и второй войн. И эти три месяца, как нетрудно догадаться, были самым приятным и спокойным временем в моей жизни.

Вряд ли он смог бы забыть крики заключенных, плач, страх, унижения и бесконечные муки.

— Ну теперь-то вы свободны, — сказала она с надеждой.

— О да, конечно, — с еще большей горечью ответил он. — Моя свобода — это что-то необыкновенное, мисс Грейнджер. Мне, несомненно, стоит быть благодарным, что у меня больше нет работы и мне не придется учить обычное стадо болванов. Мне так же повезло, что я теперь свободен от прихотей сумасшедшего. Я свободен, как никогда.

— Но все же, не будем забывать, что в моем случае свобода — понятие относительное, — продолжил он, пока она не перебила его еще каким-нибудь снисходительно-положительным замечанием. — Выпустив тюрьмы, на меня наложили следящие чары, будто я малый ребенок, и теперь, стоит мне только воспользоваться магией, как какой-нибудь мелкий министерский хрен точно узнает, где я нахожусь и что я делаю. Шансов найти хоть какую-то работу у меня нет, а денег на черный день я не накопил, и во всех мало-мальски серьезных газетах меня выставили либо влюблённым дураком, либо кровожадным предателем, любящим пытать детей...

Под конец тирады Снейп перешел на злобное шипение, и Гермиона отпрянула от него. Однако когда он закончил, она упрямо повела плечами и опять выставила подбородок вперед.

— На свете есть вещи поужасней, чем неудавшаяся карьера, — сказала она, сверкнув глазами.

Между ними повисло неприятное молчание, но потом Снейп почувствовал, как напряжение лопнуло у него в груди, превратившись в горький смех. Обстановка разрядилась.

— Поздравляю, мисс Грейнджер, один-один, — он отвесил шутливый поклон и криво ухмыльнулся.

Она чуть расслабилась — ей было приятно, что шутка удалась. Против его ожидания, она не выглядела самодовольно, напротив, смотрела на него, как будто обдумывая что-то с едва заметной усмешкой на губах.

— Похоже, нам с вами светлого будущего не видать. Передо мной два пути: либо превратиться в свою будущую свекровь, либо разругаться со всеми друзьями-родственниками. А перед вами... да... в общем... — она замолчала под его пристальным взглядом.

Теперь была его очередь сидеть с унылым выражением лица. Чудно, но ему было даже приятно с ней разговаривать, как будто недавняя словесная перепалка их чем-то сблизила. По ее лицу было видно, как она повзрослела за последний год, как изменила ее война. Она больше не походила на раздражающую всезнайку, какой была на его уроках. Возможно, он неправильно о ней думал.

Снейп переменил положение. Когда в последний раз ему удавалось поговорить с кем-нибудь? Ему вспомнились недавние недели, проведенные в гнетущей тишине родительского дома, ужасы заключения, судебный процесс, а еще до этого — короткое пребывание в Святом Мунго, во время которого ему вылечили рану на горле... Он оборвал свои размышления, так и не сумев припомнить хоть какой-нибудь разговор.

Вместо этого он посмотрел на цветы у себя в руках и подумал об искуплении грехов, об очищении, которых он так жаждал, надеясь, что давнишнее заклинание поможет ему и сейчас. Он мимолетно взглянул на Гермиону.

— Мисс Грейнджер, в этой войне мне была уготована смерть, но вышло иначе, — он старался говорить равнодушно, но рука непроизвольно сжала стебли лилий еще сильнее.

Она кивнула и промолчала.

— Теперь впервые с тех пор, как я был еще мальчишкой, я не знаю, чем себя занять. В последнее время моим единственным развлечением стали попытки скрыть свое местонахождение, чтобы вывести Министерство Идиотов из себя, — он перешел почти на шепот, но был уверен, что она все услышала: благодаря заглушающим чарам вокруг них стояла абсолютная тишина.

Они опять помолчали, но ему показалось, что Гермиона его поняла.

Северус посмотрел на часы — было двадцать три пятьдесят семь. У него оставалась только пара минут. Что, если он пропустит полночь? Что, если волшебства не произойдет? Что, если он потеряет Лили навсегда?

Его охватила паника.

— М... мне нужно кое-что сделать, — выпалил он громче, чем бы ему хотелось. Букет лилий оттягивал ему руку, и он прижал его к груди.

Она оглядела его лицо, застывшее бесстрастной маской, его напряженные плечи.

— О, профессор, — выдохнула она. Казалось, что она наконец поняла, зачем он был здесь. — Я прошу простить, что так бесцеремонно помешала вашему визиту.

— В каком смысле? — он моргнул, не совсем поняв, что она имела в виду.

— Я прошу прощения, — повторила та. — Вы ведь пришли сюда, чтобы навестить маму Гарри, не так ли? Ну конечно, это же очевидно. Я... я оставлю вас в покое.

Снейп нахмурился, чувствуя себя глупо и уязвимо.

— Каждый год тридцать первого декабря с последним ударом колокола в полночь я кладу цветы на ее могилу, — он махнул букетом по направлению к надгробию Лили.

И это было правдой. Он действительно приходил сюда каждый год, с тех пор как наложил чары на ее могилу, и ничто — ни Волан-де-Морт, ни Дамблдор, ни его собственные запутанные чувства вины и стыда — не могли остановить его.

Гермиона застыла под его взглядом.

— Есть такие чары... которые... которые помогают мне помнить... помогают мне правильно расставлять приоритеты... Мне необходимо это волшебство, чтобы хоть что-то чувствовать, — пробормотал он, склонив голову.

— Я понимаю, — ответила она со всей серьезностью, и, к его удивлению, он понял, что так оно и было.

Он кивнул и пошел прочь. В неверном свете, падавшем от церкви, было видно надгробные плиты. Однако было слишком темно, что бы прочитать слова, выбитые на могиле. Но это было не важно — он и так помнил их наизусть: "Лили... 30 января 1960 года — 31 октября 1981 года. Последний же враг истребится — смерть". Он не желал задумываться о смысле этих слов.

Тихо подойдя к надгробию, он остановился, чувствуя, как взгляд молодой женщины прожигал ему спину. Сердце заколотилось в груди, и Снейп приготовился ощутить освобождающий эффект волшебства.

Он ощутил, как магическая волна легонько его коснулась, и вдруг все звуки церковного кладбища ожили вокруг него. Должно быть, Гермиона отменила своё заглушающее заклятие. Перезвон церковных колоколов наполнил воздух, и он отсчитал: шесть... пять... потом четыре... три... два... и один...

Тишина.

Он задержал дыхание.

И потом тенор-колокол густым, низким звоном стал отбивать полночь.

При первом ударе надгробие замерцало. Перед его взором появился букет безупречных хрустальных лилий. Сначала те были прозрачными, но постепенно обрели твердые очертания. Цветы были настолько совершенны, что на них было больно смотреть. Как и ожидалось, Северус почувствовал, как горечь и вина поднялись в глубине его души. Он нащупал в кармане волшебную палочку. Все, что было нужно — это прикоснуться палочкой к букету, и лилии рассыпятся в прах. Новый букет, положенный на их место, должен был возобновить наложенные чары и его чувства. У него опять будет цель в жизни и решимость ей следовать.

Тенор-колокол отбил второй удар, а затем и третий. На краткое мгновение в нем поднялся протест. В министерстве станет известно о том, где он находился и что он делал. Жалкий Нюниус явился на могилу к женщине, которую не смог ни удержать, ни спасти, которую приговорил к смерти своим глупым желанием выслужиться и отличиться. От одной мысли о том, что будет написано в отчете, который ляжет на стол надзиравшему за ним работнику, ему скрутило живот, и щеки запылали. С тех пор, как его выпустили из тюрьмы, он приложил максимум усилий к тому, чтобы не пользоваться магией. Он просто терпеть не мог, когда другие люди лезли в его личную жизнь, и не понимал, какого черта он должен выставлять свою душу на показ. Но потом чувство долга и старая, затаившаяся боль ожили в нем, и он побоялся, что если нарушит чары, то его душа просто разлетится на мелкие кусочки.

В это мгновение он понял, что Гермиона стояла рядом с ним. Он слышал ее тихий вздох, когда волшебные лилии появились на могиле, и ощутил ее присутствие всеми своими обостренными чувствами. Несмотря на то, что с самого начала он был настроен против нее, сейчас, к его удивлению, он не возражал против ее присутствия. Он вытащил свою волшебную палочку и дотронулся до хрустальных лилий, готовый произнести слова заклинания.

Ему ясно представился аврор, просматривающий отчет: "Ну-с мистер Снейп, как там ваша прогулочка на могилу Лили Поттер, удалась ли?"

Ну и черт с этим. Одним унижением больше, одним меньше.

Между тем колокол отбивал шестой удар, потом седьмой.

Неожиданно Гермиона нагнулась вперед, потянулась и накрыла его руку своей. Он вздрогнул, почувствовав теплоту ее кожи.

— Не надо, — прошептала она. — Министерство...

В своей жизни ему нечасто удавалось испытать нежность прикосновений, и ощущения были просто...

— Давайте я вам помогу. Что нужно сказать?

— Semper meminere, — пробормотал он. — До того, как пробьёт двенадцать, но...

Колокол продолжал отсчитывать удары. Одиннадцать...

— Semper meminere, — быстро сказала Гермиона, и, нахмурившись, сосредоточилась на хрустальных лилиях. Он смотрел на нее со смесью благодарности и замешательства. Потом он почувствовал, как её сила коснулась его руки и перетекла в волшебную палочку.

Раздался последний, двенадцатый удар колокола.

Совершенные лилии взорвались хрустальной пылью, обдав их сверкающими брызгами. Снейп услышал ее резкий вздох и почувствовал, как волшебство тяжестью опустилось ему на плечи. Кожа лица и руки горела от соприкосновения с осколками лилий. "Что она обо мне подумает?" — пронеслось в его голове за секунду до того, как его захлестнули эмоции.

Он заколдовал могилу в тот год, когда умерла Лили. Он ужасно боялся, что со временем забудет весь свой стыд и в результате не сможет найти в себе силы ни шпионить за своим Темным господином, ни защищать сына Лили и Джеймса. Тогда, тридцать первого октября тысяча девятьсот восемьдесят первого года, его жизнь закончилась, и всепоглощающее, всеподавляющее чувство горя и ненависти к себе не покидало его с тех пор. И Северусу было необходимо сохранить в себе это чувство, чтобы продолжать жить дальше.

Заклинание заставляло его снова испытать самые темные моменты своей жизни. Оно напоминало ему, почему он ничего из себя не представлял и не стоил и ломаного гроша, почему не заслуживал ничего хорошего и почему Лили разлюбила его и не желала с ним дружить. Однако эти эмоции укрепляли его силу воли и указывали на ту единственную цель, что у него была. Благодаря этому заклинанию он обретал силы существовать дальше и выполнять свой долг.

Он надеялся, что ни смерть Темного Лорда, ни сбывшееся пророчество не помешают магии заклинания.

Однако если он ошибался... то тогда, наверное, у него не осталось ни цели, ни дела в жизни.

Он старался не раздумывать над тем, что это для него означало.

Северус напрягся в ожидании стыда, жалости и страха, которые должны были наполнить его.

Он сжал палочку посильнее и тут только понял, что Гермиона все еще не отпустила его руку. Он неожиданно забеспокоился, что магия могла ей навредить, и попытался вытащить свою руку, оттолкнуть Гермиону, но было уже слишком поздно.

оОо

Она ударилась головой о его подбородок и вскрикнула в том момент, когда хрустальные лилии взорвались и осыпались дождем. Инстинктивно он притянул ее к себе левой рукой и крепко обнял, защищая, подставляя свою спину под осыпающиеся осколки, чувствуя, как магия пронизывала их обоих. Она, как накативший прибой, обдала их с ног до головы, но вместо ожидаемого ужаса и страданий, к которым он был готов, он почувствовал что-то необыкновенное.

Северус тонул в любви. Его захлестнуло восхитительное чувство счастья, доверия и сострадания. Голова его кружилась, и он чувствовал, как волшебство пронзило все его тело.

У него перехватило дыхание, и сердце его воспарило. Он испытывал то же самое, когда впервые полетел на метле: головокружительная смесь силы и опасности, восторг от ветра, перебиравшего волосы, когда ничего не имело значения, кроме восхитительного парящего чувства в груди.

Девчонка поудобней угнездилась в его руках и уткнулась носом ему в шею. Ее горячее дыхание щекотало нежную кожу вокруг шрамов. Он сжал ее еще сильнее и с удивлением отметил, что она тоже обняла его.

Он ощущал, как приятно было гладить кошачий мех и как кошка в ответ нежилась и мурчала. Он испытывал радость от того, что нашлось решение логической задачки. Господи, как же ему нравились нумерология... и трансфигурация... и волшебные зелья! А так же «Улица Коронации» и шоколад!

Ему ужасно захотелось шоколада, и он окончательно запутался. Он терпеть не мог шоколад, а «Улица Коронации» слишком походила на его собственную жизнь, а потому и не могла нравиться. Что же происходило?

Гермиона всхлипнула и прижалась к нему покрепче.

Он зарылся лицом в ее кудряшки, ощущая тепло, исходившее от нее.

Все дальнейшие мысли растворились в новой волне эмоций. Он чувствовал, как Гермиона застонала и потерлась губами о его чувствительную кожу. Его обдало горячей волной, и появилось непреодолимое желание защитить ее. Она была такой маленькой и хрупкой в его руках. Он был готов сразиться с мантикорой, только бы она была в безопасности. Он был готов сделать все, что она пожелает. Его затрясло от охвативших эмоций.

Медленно волна магии ослабела. В этот момент все его привычные эмоции исчезли. Но в этой пустоте он почувствовал ее. У него отлегло от сердца — Лили не оставила его — она, как всегда, была с ним. Всегда. Он ощущал ее острый ум, ее любовь к жизни, тот особый свет, что освещал ее изнутри, ее любовь к друзьям и родителям, ее любовь к нему... Он помотал головой в недоумении. "Разве это ... Лили?" — подумал он, сбитый с толку.

Раньше он всегда чувствовал ее любовь, но к этому примешивалось недовольство его недостатками, неприязнь к его друзьям. Теперь же он видел себя совсем в другом свете: угрюмый, сухопарый, надменный, стоящий перед классом. Он увидел, как осклабился и оглядел ее с отвращением. Он вел себя, как последний ублюдок, но, что удивительно, она относилась к нему с робким уважением и почтением.

С ужасом он понял, что эмоции, которые он испытывал, принадлежат вовсе не Лили, а ведьме, которую он сжимал в объятьях.

Заклинание закончило свое действие, как и ожидалось. И с некоторым замешательством он осознал положение, в котором находился: они все еще крепко обнимали друг друга. Его руки зарылись в ее волосы, а совсем забытый букет лилий валялся где-то на земле позади нее.

Она что-то пробормотала, уткнувшись ему в шею, и потянулась губами к его рту. Он наклонил голову и посмотрел ей в глаза.

Его трясло, и сердце колотилось в груди. Его дыхание было тяжелым, а от пота защипало глаза. Он попытался восстановить дыхание и прийти в себя.

О Господи! Он чуть не поцеловал ее! Краска медленно залила его лицо. Что, черт побери, случилось с заклинанием?

Он должен был чувствовать себя хоть и ужасно, но смиренно, сильнее и решительнее, виноватым, но с ясной целью искупления.

Но ничего этого он не испытывал.

Напротив, ему было... замечательно.

Восхитительно.

Невероятно.

Он с трудом сдержал рвущийся наружу смех.

Окружающий мир снова ожил. Он слышал громкий перезвон церковных колоколов. И если раньше он казался ему похоронным, то теперь звучал радостно и празднично. Колокола перекликались друг с другом, и их счастливая песня уносилась в звёздное небо.

Помимо колокольного звона он слышал людской смех и веселые крики, доносившиеся с деревенской площади, и отдаленные хлопки фейерверка, затеянного в честь Нового Года. Порыв ветра хлестнул их по ногам, и он почувствовал запах пороха, который смешался с запахом смолы и пожухлой травы.

Гермиона повернулась в его руках. Очевидно, она приходила в себя. Северус неловко застыл, не зная, что же делать дальше. Он не имел ни малейшего представления о том, что она почувствовала, когда магия коснулась ее. Единственное, в чем он был уверен, так это в крепости ее объятий. У него до сих пор кружилась голова. Гермиона замерла на секунду и потом медленно стала выпутываться из его рук.

Он видел, как она постепенно овладевала собой, как пригладила волосы и одернула свой дурацкий свитер. Она смотрела куда угодно, но только не на него.

Она медленно успокоилась, замерла и, казалось, пришла к какому-то выводу.

Она подняла голову и посмотрела на него.

Остатки магии все еще наполняли его тело и душу, но к знакомым чувствам примешивалось что-то новое. Он растянул губы в ухмылке.

Он чувствовал абсолютную и полную...

Свободу.

Она посмотрела ему в глаза и тоже неуверенно улыбнулась в ответ.

оОо

Колокола, звоните небу без просвета,

Летящим облакам и ледяному свету;

Не станет года этого к рассвету,

Звоните громко, пусть он канет в Лету!

 

Встречайте новое, и старое гоните,

Над снежной гладью весело трезвоньте:

Уходит год, но вы его не троньте;

Смерть лжи и истины рожденье возвестите.

 

С томящей разум скорбью мы простимся

По тем, кого уж не увидим ныне,

Пусть королей и нищих рознь остынет,

И мы исправимся, и духом возродимся.

 

Пусть смертный час пробьет истокам

Старинных форм людской вражды;

Пусть доблестных пополнятся ряды,

Учтивых, справедливых будет много.

 

Проститесь с бедностью, тревогой и грехом,

Иных времён предательскою стужей;

Поэт сих строк пусть будет уж не нужен,

И явит лик другой — с прекраснее стихом.

 

Гордыни ложной пусть не верят мраку,

И не клевещут, и не брызжут злостью,

Сердца откроют перед главной гостьей,

Чьё имя — к истине Любовь и к благу

 

Проститесь с хворью, что терзает тело,

Да с жаждой золота, что истощает дух;

Отпойте сотню войн и тысячу разрух,

Эпоху мирных лет провозглашайте смело.

 

Возвысьте мужа, чья душа чиста,

Кто доблестен, свободен, благороден;

Отпойте мрак — он свету неугоден,

Приветствуйте рождение Христа.

 

Из поэмы "В память". Альфред, Лорд Теннисон