Вопрос веры (джен)

В медном ореоле раскаленных углей её седые кудри кажутся рыжими, в медном ореоле раскаленных углей её лицо изрезано тенями вместо морщин, в медном ореоле раскаленных углей её старый шрам исчезает. Дешанна, Хранительница клана, сидит, поджав ноги под себя. Она похожа на каменный наконечник копья.

— Матушка... они уходят, — Арикил, её Первый, спрыгивает в трюм аравеллы.

Дешанна молча закрывает дверцу стальной печурки. Из света остаются только девять алых прорезей в металле да и звезды в люке.

— Матушка?..

— Жаль, что я не догадалась раньше. Жаль, что... — она прерывает речь. Поднявшись, говорит заново: — Я рассказала тебе всё, что знаю. У клана будет хороший Хранитель, — Дешанна гладит его по щеке. — Береги их.

— Вы всё-таки собираетесь попробовать... — немея, выговаривает Арикил.

Дешанна легко подхватывает дубовый посох и горько усмехается:

— А что мне еще остается?

Поляна окольцована лиственным лесом. Над ней безлунное небо и звезды; иногда зимой бывают холодные южные огни — так сияют теневые шторма, когда слабеет завеса — но до зимы еще далеко.

Дешанна ждет; в стороне, в тенях, закончив очерчивать кругом поляну, стоит Арикил.

Наконец шаги, силуэты между деревьями, пляшут тени, качаются сине-зеленые, как болотные, огни: некоторые Лавеллан несут колдовские факелы.

— Солас! — возвысив голос, зовет Дешанна и, опираясь на посох, выступает вперед. Она вглядывается в холодное марево, но то скрывает все лица без разбору. Тени останавливаются; одна, высокая и уверенная, отделяется от мглы и выходит навстречу. Это Солас, окруженный звездным мерцанием. В руках у него посох из легкого серебристого металла, заиндевелый на верхушке.

— Хранительница Дешанна, — Солас сопровождает свои слова вежливым кивком, — мне не стоит надеяться, что ты одумалась?

Дешанна дергает углом губ, и её шрам на миг становится похож на вторую улыбку.

— Сновидец, — она копирует его тон, — мне не стоит надеяться, что ты вернешь мне мою семью?

— Я не вор. Твои люди сами решили следовать за мной, и я благодарен им за это.

— Не сами. Ты заморочил их через сны. Я видела тебя в своих снах: ведь ты и со мной пытался это провернуть, и с Арикилом, однако эльфийские маги еще не разучились блюсти границы.

— Иногда сны — это просто сны, — он качает головой. По его губам скользит насмешливая улыбка, слегка печальная, но все его улыбки слегка печальны. — Признайся, что тебя тревожит не колдовство, а то, что они все последовали за мной, отринув твой совет.

— Это всё морок.

— Не морок. Мечта. Смотри, Дешанна, — он взмахивает рукой и подвешивает над поляной мириады звезд. Голубое, зеленое, белое сияние занавешивает небеса и постепенно вычерчивает контур прекрасного белого города. — Это Арлатан, — говорит Солас, — город бессмертных. Эпохи назад, когда мир был юн и волшебен, до завесы, мы жили там, увенчанные величием, знанием... не блаженством, нет, но тогда мы не сгорали за жалкую сотню зим, тогда мы не ютились как крысы в людских городах.

— А что же боги, сновидец? — шепчет она. — Ты говорил, что эльфы были их рабами.

— Тогда я не знал настоящего рабства. Смотри, Дешанна, Арлатан, свободный от смертной тени. Хочешь в город бессмертных, хочешь увидеть нашу возрожденную славу? Хочешь его счастья?

Она смотрит на сверкающий город, и, со всех сторон залитая его сиянием, с глазами, полными отражениями бесчисленных звезд, она молода. Белая Дешанна, белый Солас, белый город — всё светится и замирает в вечноюном видении.

Затем она усмехается и ударяет посохом об землю.

Колдовские огни падают, оставляя хвосты, и истлевают.

— Жаль, — вздыхает Солас, — было красиво.

— И только. Бессмертие — бессмертие и несвобода, добавлю — для кучки эльфов не стоят жизней всего Тедаса.

Солас морщится.

— Ты повторяешься; как я вижу, мы уже всё сказали друг другу в предыдущие дни, и спорить дальше бессмысленно. Я не заставляю тебя следовать за мной, Хранительница. Ты вольна идти куда пожелаешь; я никого не удерживаю в своих рядах насильно.

Холодное, пронизанное эльфийскими силуэтами марево за его спиной шепчет слова согласия.

— Я прошу в последний раз, — это не мольба, угроза, — отпусти мой клан.

— Я. Никого. Не. Удерживаю. Силой.

— Лжец, — отрезает она. Её рука дергается; Дешанна с трудом удерживается от пощечины. Затем она усмехается (шрам складывается во вторую усмешку) и долго выдыхает. — Хорошо. Хо-ро-шо. Ты не оставил мне выбора. Я вынуждена сказать правду.

— Правду? — эхом откликается Солас. — О какой же правде ты говоришь?

Двойную улыбку Дешанны можно назвать триумфальной:

— Эльфийских богов не существует.

— В самом деле не существует? — Солас хохочет и, раскинув руки, шагает ей навстречу. — Ну что же, посмотри на меня хорошенько, Дешанна, посмотри! Дотронься, если хочешь. Что, скажешь, меня тоже не существует? Меня, Ужасного Волка? Не твоей ли рукой вырезаны волчьи обереги, что вы ставите вокруг лагерей?

Дождавшись, пока он отсмеется, Дешанна почти ласково повторяет:

— И всё же эльфийских богов никогда не существовало, — она дает словам упасть в тишину, в холодное марево за пределами поляны. — Их выдумали Валлин, Техамари, Лориде, Ашалла, Киллиан, Литар, Тианна — первые Хранители, чтобы сохранить наш народ. Великий Арлатан действительно существовал, и он действительно был разрушен в катаклизме, погубившем и большую часть нашей магии. Что это за катаклизм — нынешним Хранителям неизвестно; однако после него на опустошенные земли пришел Тевинтер. Эльфов, напуганных, потерявших бессмертие, не умеющих воссоздать магию и технологии Арлатана, ибо почти все знающие погибли вместе с городом, обратили в рабство. У них не осталось ничего. Совсем ничего.

— Да, так он и пал, — кивок Соласа нетерпелив. Усмехается: — И что же, по-твоему, дальше?

— А у Тевинтера было самое страшное изобретение человечества: боги, — с горечью усмехается Дешанна и почти сразу же продолжает: — Они дали потерянный смысл, надежду — и так наш народ, молясь, обращался в людскую веру. Смогли ли бы мы хоть когда-то стать по-настоящему свободными, если б разделили веру с нашими поработителями? — Дешанна не отрывает взгляда от Соласа. — Тогда даже самый малый шанс вернуть былое величие был бы потерян. Поэтому те, кто еще хранил остатки мудрости Арлатана, пошли на отчаянный шаг: они решили противостоять тервинтерской вере, создав эльфийскую. По подобию тервинтерских богов они придумали семь эльфийских божеств; позже додумали еще двух, Митал и Фен'Харела, чтобы объяснить случившееся с Арлатаном. Эта вера должна была объединить нас до тех пор, пока мы не освободимся и вновь не построим свою страну; когда же это случится, преемники первых Хранителей должны были постепенно отучить эльфов от веры, более не нужной.

— Любопытная история, — Солас с равнодушием щурится. — А что ты скажешь о развалинах храмов, надписях на стенах, старых книгах?

— Мы думаем о них как о храмах лишь потому, что ищем сходство с тем, что нам знакомо. Что же до древнеэльфийских записей — кто передавал знание языка? Мы. Кто мог безнаказанно заходить в развалины и втайне менять написанное? Мы. Кто истончал там завесу, чтобы истекающая магия исказила их? Мы. Мы хорошо постарались скрыть наш обман, — Дешанна жестом останавливает Соласа и продолжает. — Я знаю, что ты сейчас укажешь на себя, Фен'Харела. Но ты не бог. Ты безумец.

Солас, у ног окутанный сизым туманом, стоит неподвижно. Его посох окружен колдовским мерцанием навроде болотной гнилушки. Со льдом в голосе Солас отвечает:

— Не отрицай меня. Я понимаю несогласие. Я понимаю бунт. Я понимаю восстания, упрямство, недомолвки, уклончивость и даже хитрость. Но ты оказалась не способна доказать, что я не прав, и не способна признать, что сама не права. Чтобы поддержать свою уверенность, ты начала отрицать истину. Что ты начнешь отрицать дальше? Что солнце светит? Что зима приходит вслед за осенью?

— Истина в том, что богов нет. Ты безумец. Одержимый духом безумец. Как это получилось? Ты знаешь, просто не хочешь об этом вспоминать. Но, — в её двойной улыбке читается жалость, — до этого так просто догадаться. Ты был эльфом, как и все мы. Я сказала бы простым эльфом, но тебе достался редкий дар сновидца. Ты любил древности, и провел многие дни и ночи, погружаясь в сон там, где некогда отгремели битвы, стояли великие города... Жаждая новых знаний, ты с каждым разом заходил в Тень всё глубже и глубже. Пока не встретил духа. Духи Тени могут воплощать вещи, эмоции, страсти, давно ушедших людей, героев книг, мифов, легенд... и даже богов. Тебе, Солас, встретился дух, считающий себя Фен'Харелом...

— Я Фен'Харел.

— Это лишь то, в то что ты веришь.

Солас буравит её взглядом, а затем внезапно начинает хохотать.

— О, — выдыхает он, — я понял, чего ты добиваешься! Ты вбила себе в голову, что я заморочил их через сны. Сонный морок можно сбить сильным потрясением — и вот ты здесь, своей выдумкой пытаешься расколдовать тех, кто на самом деле не заколдован. Пойми же уже наконец, что они просто верят в мою мечту.

— Лжец.

— Не тебе меня обвинять, после этой чудесной истории. Ведь получается, что либо ты лжешь сейчас, либо всю жизнь лгала своему клану. Как они могут тебе доверять?

— А ты либо безумец, либо великий трикстер, обманувший всех богов. Как они могут доверять тебе?

Солас кивает с одобрением фехтовальщика, признающего удачный выпад оппонента. Его улыбка больше обычного холодна и печальна.

— Нет, мне нельзя доверять. Но я и не прошу никого: ни тебя, ни моих соратников — верить мне. Я прошу верить в мою мечту.

Взмахом руки он зажигает несколько огоньков-звезд, и те начинают медленно вращаться вокруг него по бессмысленным орбитам. Окруженный белым мерцанием, он выглядит совсем не от мира сего.

— Твоя мечта, одержимый, — парирует Дешанна, — недостижима. Ты просто втянешь мою семью и мой народ в свою бесплодную и самоубийственную войну со всем Тедасом. Обещанного же возрождения былой славы не будет и не может быть, поскольку ты не знаешь магии Арлатана.

— Твоя наглость, Дешанна, не имеет границ. Если бы она не была нацелена на меня, я бы счел её обаятельной. Неужели тебе недостаточно того, что я уже показал? Действующие элувианы, ловушки для духов, исцеляющие...

— Ты показал лишь то, что умеешь использовать то, что осталось после Арлатана, — сварливо перебивает она. — Такое может даже человек, если ему хватит мозгов разобраться в старых записях. Немудрено, что ты, имея возможность смотреть воспоминания тех дней, более чем преуспел. Но знаешь ли ты, как это работает? Сможешь ли ты сделать, например, новый элувиан?

Ответ Соласа мгновенен и небрежен:

— Смогу.

— И почему я должна тебе верить? — хмыкает Дешанна, не переставая следить за тенями эльфов за его спиной. — Более того, даже если ты не лжешь, действительно ли ты можешь или ты, одержимый безумным духом, просто веришь, что можешь?

— Так приди ко мне и смотри.

— Пустые обещания? Нет, сперва докажи свои слова.

— Зачем? — он пожимает плечами. — Я не собираюсь ничего доказывать. Я есть, и этого достаточно.

— Вот! — восклицает она. — Если бы у меня были какие-то сомнения насчет того, что ты заморочил мой клан, то сейчас бы они отпали. Как иначе они могут следовать за тобой, не имея доказательств того, что ты чего-то стоишь? Долийцы судят по действиям, не по словам.

— Между тем и ты не спешишь предоставлять доказательства своих слов. Где твои действия, Дешанна Лавеллан? — ласково спрашивает он. — Здесь только твои слова против моих. Вопрос веры, Дешанна, это только вопрос веры. Прими наконец, что Лавеллан верят не тебе.

— Где мои действия? — у неё вырывается хриплый смешок. — Я заботилась об этом клане многие десятилетия. Защищала. Направляла. Встречала новорожденных и провожала умирающих. Я лечила их раны. Я сидела у их кроватей во время болезней. Я давала им совет в трудную минуту. Это моя семья, и я не дам ей погибнуть. Ради них я пойду на всё.

В смеси звездного и колдовского света она точно высечена из камня.

— И всё же ты так привыкла к послушанию, что когда они приняли решение, отличное от твоего, ты скорее готова поверить, что они заколдованы, нежели чем, что они могут действовать самостоятельно. Ты даже говоришь только со мной, не с ними, — холодно отмечает Солас.

Дешанна вздрагивает, её рука, до сих пор цепко державшая посох, чуть его не выпускает. Она отводит взгляд от Соласа и смотрит за его спину, в голубо-зеленое марево, где среди теней сейчас можно с трудом разглядеть лица. Ночной лес тих. Наконец Дешанна говорит:

— Пожалуйста, — её голос надтреснут мольбой, — если вы действительно... если... вернитесь, прошу вас. Вы идете на гибель, на бессмысленную гибель. Солас безумен; если вам повезет, он потерпит поражение, если не повезет, он действительно уничтожит завесу, и тогда... тогда вам никто не поможет, — она слышит перешептывания, но не может разобрать слов. В полный голос никто не говорит. — Если моё мнение хоть когда-то было важно для вас, подумайте еще раз.

Чудится тихий оживленный спор, но с ней по-прежнему никто не заговаривает. Холодное марево постепенно замолкает, и одновременно с этим каменеет Дешанна. Она обращает разъяренный взгляд на Соласа, но тот успевает первым:

— Я сказал им не мешать нашему разговору. Они не мешают точно так же, как они не мешали, если прежде об этом просила ты. Я мог бы сейчас им сказать заговорить с тобой, и они сказали бы, что всё в порядке, — он приподнимает уголки губ: — Однако ты тогда скажешь, что они говорят так, потому что я заколдовал их и отдал приказ. Ты ведь не веришь, что можешь быть не права.

— Я знаю свою семью, — цедит Дешанна в ответ, — я знаю, когда они молчат и когда говорят. Тебе меня не обмануть. Ты украл их, Солас. Но я это исправлю.

Она перебрасывает посох из руки в руку, и смотрит только на Соласа, не на холодное марево и, конечно, ни в коем случае не на Арикила, который скрывается в тенях.

Солас раздраженно вздыхает:

— Ты упряма. Если бы это упрямство не было направлено против меня... Дешанна... мрак, я больше не вижу смысла говорить! Ты можешь последовать за нами и убедиться в том, что я не лгу, или остаться здесь. Я не помешаю тебе, что бы ты ни выбрала.

Дешанна устало смотрит на него. Её внезапная усталость — усталость перед неизбежным, усталость камня, горы.

— Я выбрала.

С вежливым вопросом Солас приподнимает брови. Она же чеканит:

— Я выбрала то, в то что я верю.

Он утомленно спрашивает:

— И во что ты веришь?

Вместо ответа она отводит в сторону свободную руку, щелкает, пальцами высекая рыжие магические искры, и по этому сигналу поляну окольцовывает золотая полоса удерживающего заклинания. Оно не протянет долго, но Дешанне хватит.

— Во что я верю? — улыбаясь двойной улыбкой, после откликается она.

Дешанна говорит, и на лице Соласа проступает ужас, когда он наконец понимает её второй план. Но ужас тут же сменяется жалостью.

— Одумайся! — восклицает он звенящим от волнения голосом. — Они не заколдованы, это будет напрасная смерть!

Дешанна, улыбаясь, смотрит ему — безумцу, богу ли — в лицо.

— Знаешь, во что я верю, Солас? Я верю в себя. В эльфов. Я верю, что никогда в Тедасе не было богов. Я верю, что они не должны и не могут управлять миром. Я верю, что однажды настанет день, когда нам больше не понадобятся боги. Ты думаешь, что ты бог? Я верю, что богов не существует, — возвысив голос, она перебивает Соласа, прежде, чем он вновь начинает говорить. — Ты веришь иначе?

Дешанна крепче сжимает посох, на котором вспыхивает медная звезда:

— Тогда иди сюда, волчонок, и докажи.