Русалка, вернувшаяся с холода (джен)

Маленькая изящная подвеска на тяжелом дубовом столе выглядела нелепо и чужеродно. Однако в эту ночь именно к ней то и дело обращались взгляды хозяина Лестрейндж-холла и двух его гостей, расположившихся в глубоких креслах со стаканами огневиски в руках. На трезвую голову последние новости восприниматься отказывались напрочь.

Барти Крауч-младший, благодаря которому подвеска и оказалась на этом столе, виновато горбился, прятал глаза и пил один стакан за другим. Братья Лестрейнджи вымотали ему душу не хуже авроров, дотошно выспрашивая все подробности оглушительно проваленной операции, и сейчас он чувствовал себя лягушкой, которой выпотрошили не только внутренности, но и мозги, гнусно при этом над ними надругавшись. Если бы он знал, что произойдет, и сам бы не пошел в этот проклятый дом, и Беллатрикс не пустил бы. Но он даже предположить не мог, что Темный Лорд...

Барти судорожно вздохнул и, в два глотка осушив стакан, снова потянулся за бутылкой. На глаза попалась злополучная подвеска, и Барти с трудом удержался от того, чтобы не смахнуть ее рукавом на пол и не раздавить каблуком.

Вещица действительно была не из дешевых — тут Барти не ошибся. Изящная русалка из белого золота с волосами, усыпанными мелкими бриллиантами, удобно устроилась на крупном лазурите. Теперь Барти знал, кто купил эту русалку в ювелирной лавке, когда купил и, самое главное, кому и за что ее подарил. Узнай Барти подоплеку всей этой истории раньше — наверняка действовал бы по-другому. И, вполне возможно, Беллатрикс сейчас бы не металась по кровати, пытаясь разорвать стягивающие ее веревки, а деловито покрикивала на Северуса, запугивала маггловских медиков или, в самом удачном варианте, держала отчет перед вернувшимся в мир живых Повелителем.

Как Барти удалось обезоружить Беллу и притащить в Лестрейндж-холл, он не мог уложить в голове до сих пор. Белла и в обычном-то расположении духа отбивалась от него, как говорится, с первого Ступефая, а уж в плохом настроении могла отделать так, что при взгляде на результат одобрительно хмыкал даже вечно угрюмый Родольфус.

Барти украдкой взглянул на Родольфуса. Тот молчал, но его тяжелый немигающий взгляд бил по совести Барти больнее, чем самые хлесткие или оскорбительные выражения.

«Как ты мог? — говорил этот взгляд. — Мордред с ними — с Поттерами, с ребенком, даже с Темным Лордом... Но как ты мог допустить, чтобы пострадала моя жена?»

Барти и сам не мог этого объяснить. Ведь начиналась операция по устранению Поттеров гладко, как по-написанному...

Тихая захолустная деревушка с гордым историческим названием Годрикова Впадина произвела на Барти вполне традиционное для столичного жителя впечатление. Может быть, летним солнечным днем родное поселение Годрика Гриффиндора и выглядело бы не столь удручающим, но в осеннюю дождливую ночь оно было откровенно унылым и тоскливым.

И угораздило же этих Поттеров поселиться в таком захолустье: фонари тусклые, улочки пустые... Даже бумажные пауки в витринах лавок выглядят пыльно и затрапезно, а кутающиеся в теплые плащи дети с корзинками в руках вообще представляют собой настолько жалкое зрелище, что даже палочку на них поднимать желания не возникает.

Барти поежился, обновил водоооталкивающие чары и посмотрел на бодро вышагивающую рядом Беллатрикс. Вот кому погода нипочем: радуется предстоящей операции, как дитя малое, чуть ли не подпрыгивает в предвкушении развлечений. Взрослая замужняя женщина, а ведет себя иногда, как девчонка.

Беллатрикс, словно уловив его мысли, повернулась к Барти и показала ему язык. Барти невольно улыбнулся. А ведь, действительно, что это он разворчался, как старый маразматик? Да, Годрикова Впадина — это, конечно, не Лондон, где и кровь кипит веселее, и магглы кричат вдохновеннее, но зато здесь есть Темный Лорд, неугомонная Беллатрикс и целая семейка фениксовцев, которые даже не подозревают, что через несколько минут в их доме появятся незваные гости.

Появления доблестных стражей порядка на месте операции можно было не опасаться. Маггловские средства связи в смешанных поселениях работали из рук вон плохо, следовательно в полицию сообщить было некому. А что касается авроров... Беспокоить аврорат по поводу и без повода обывателей магической Британии отучили еще в начале семидесятых. В любой из акций первого поколения Упивающихся Смертью принимали участие две группы: первая — основная, выполняющая приказ и зачищающая следы, и вторая — из неоперившейся молодежи, рвущейся в бой, но еще не обладающей необходимыми выдержкой и умениями. Ее задачей было затаиться неподалеку и зорко следить, не вспорхнет ли с чьей-нибудь крыши почтовая сова или не мелькнет ли где светлый дымок Патронуса. Послания в аврорат, естественно, перехватывались, а особо сознательные граждане тут же удостаивались посещения группы номер два и проникновенной беседы по душам. Иногда разгоряченные юнцы слишком увлекались, и тогда аврорам приходилось осматривать уже не одно, а два места происшествия. Темный Лорд такие выходки, конечно же, не приветствовал, однако карал за них не очень строго: надо же было молодым пожирателям где-то оттачивать свое мастерство? Да и эффектом такие посещения обладали поистине чудотворным: уже через дюжину визитов магическое общество четко уяснило, что доносительство — грех, что молчание — золото, а избирательная слепота и глухота во сто крат лучше, чем закрытый гроб и семейная надгробная плита.

Поэтому сейчас, в восемьдесят первом, чуть ли не на любую акцию можно было отправляться без особых предосторожностей: добровольцев лезть на рожон и накликать на свою голову неприятности среди жителей магической Британии практически не наблюдалось. Одно имя «Того-Кого-Нельзя-Называть» повергало их в страх, трепет и благоговение. И это было невыразимо прекрасно...

Однако совсем расслабляться не стоило: члены Ордена Феникса тоже были не лыком шиты и могли если не жить здесь, так наведаться в гости в кому-нибудь из живущих по соседству. Потому и шли сейчас за своим Повелителем Барти и Беллатрикс с палочками наготове — не сильно напрягаясь, если честно, но и не теряя бдительности: все-таки, как известно, любая неожиданность неожиданна тем, что приходит неожиданно.

Темный Лорд, конечно же, ни в коем случае не считал их новичками или недоучками — просто зачем в праздничный вечер выдергивать людей из семейных гнезд, если под рукой имеются неоднократно проверенные в деле добровольцы?

В добровольцы Барти Крауч попал сегодня совершенно случайно. Планы на вечер у него были просты и незамысловаты: приятный ужин в Лестрейндж-холле, традиционный отчет Темному Лорду об услышанных от отца новостях, а после десерта — небольшая вылазка в расслабившийся по случаю праздника Лондон.

Явившись к назначенному часу, Барти отметил, что в семействе Лестрейнджей Хэллоуин не жаловали. На крыльце не горел свет, на ступенях гости не спотыкались о сломанные метлы и вырезанные тыквы, не было ни паутины на окнах, ни летучих мышей по углам, ни традиционных яблочно-ореховых блюд на щедро накрытом столе. Не хватало только надписи на дверях «Ни шалостей, ни гадостей, пожалуйста!». У Барти мелькнула было шальная мысль аппарировать в Лондон и, своровав такую табличку с какого-нибудь маггловского домишки, прицепить ее на парадную дверь Лестрейндж-холла для завершения антуража, но он тут же ее прогнал: не тот человек Родольфус Лестрейндж, чтобы поощрять подобное самоуправство гостей. Если всерьез разозлится, то и присутствия Повелителя не постесняется, отделает Барти так, что мать родная не узнает, не то что отец.

Но за столом Барти все же не удержался и заикнулся о старинных традициях. Да и как было не заикнуться, когда отец еще вчера притащил домой полный мешок орехов и сладостей, а мать вместе с Винки с самого утра не присели, колдуя над воздушными пирогами и запекая яблоки в меду для соседской детворы. Однако Родольфус немедленно одарил его строгим взглядом, и Барти понял, что, если он не хочет, чтобы ему отказали от дома, тему разговора придется сменить. Но Беллатрикс, как и положено хорошей хозяйке, выручила гостя, заявив что-то вроде «Если в доме есть ведьма — Хэллоуин всегда с тобой». Все рассмеялись, и даже Родольфус соизволил изобразить вежливую улыбку.

Темный Лорд невозмутимо взял из вазы яблоко, жестом фокусника подвесил его на веревочку и предложил Барти поймать его зубами, раз уж ему так хочется почтить старинные традиции. Беллатрикс расхохоталась, а Родольфус одарил Барти своим коронным скептически-презрительным взглядом. Таким его предки, по всей видимости, одаривали заезжих фигляров, пытавшихся удивить профессиональных магов любительскими фокусами. Под этим взглядом Барти сначала немного стушевался, но затем, вспомнив свои прошлые достижения, взял себя в руки, сосредоточился и с первой же попытки вцепился в румяный яблочный бочок, как терьер в резиновый мяч.

Белла громко зааплодировала и предложила Барти погадать с помощью этого яблока на любовь, раз уж подвернулась такая возможность. Повелитель заинтересовался — он, оказывается, никогда не слышал о продолжении подобного развлечения, — и Барти пришлось снова напрячь все усилия, чтобы очистить яблоко, стараясь срезать шкурку одной длинной полосой, затем трижды обернуть ее вокруг головы, словно наматывая бинт, и бросить через плечо на ковер. Как объяснила Повелителю Беллатрикс, если все сделать правильно, кожица сложится в форме буквы, с которой будет начинаться имя суженой гадающего.

Кожица сложилась в какой-то готически-замысловатый узор, и Беллатрикс, критически осмотрев его, изрекла:

— Если это не D или О, значит, S или Q. А, возможно, даже и Э. — И, нехорошо улыбнувшись, поинтересовалась: — Ты там, случайно, не собираешься отбить у Рабастана его художницу?

Барти, естественно, запротестовал. Отбивать невесту у Рабастана Лестрейнджа ему бы и в голову никогда не пришло. Во-первых — это некрасиво, во вторых — неблагородно, а в-третьих, потенциально самоубийственно, учитывая боевой опыт Рабастана и готовность Родольфуса всегда встать на сторону младшего брата. Хотя, насколько он сумел заметить при мимолетном знакомстве, Эмма Фоули была той девушкой, ради которой очень даже стоило рискнуть своей шкурой.

Во-первых, она была до неприличия очаровательна. Во вторых — не совсем юна, кто-то даже говорил, что она — ровесница Нарциссы Малфой. Для Барти это вовсе не было минусом, совсем наоборот: это значило, что типичные для наивных барышень закидоны Эмма уже переросла, и в процессе тесного общения ему можно было не опасаться ни приступов излишнего девичьего целомудрия, ни выскакивающих из-за кустов разгневанных родителей. Но третье — и это самое главное — Эмма произвела на Барти впечатление нежного и трепетного существа, типичной творческой личности из тех, что живут в своем собственном мире и не совсем приспособлены к нормальной жизни. Он, помнится, еще подумал, что Рабастану невероятно повезло: такая жена не будет чрезмерно вникать в дела супруга, а уж о тотальном контроле и речи не может быть.

Темный Лорд, похоже, тоже одобрял выбор своего соратника, потому что, не медля, осведомился у Родольфуса:

— Кстати, почему я не вижу за столом Рабастана с его очаровательной невестой? Насколько я помню, сегодня они собирались вернуться из Лондона пораньше и поужинать вместе с нами?

И не успел Барти порадоваться, что наконец-то сможет рассмотреть Эмму поближе, как Родольфус его разочаровал:

— Они немного задерживаются, Повелитель, — ответил он, почтительно склонив голову. — Эмма никогда не видела украшенный к празднику Лондон и пришла от него в полный восторг. Как сообщил Рабастан, ей хочется «пропитаться этой праздничной атмосферой, чтобы затем перенести ее на полотно». Чрезмерно экзальтированная девица, я бы сказал, — добавил он с явным неодобрением.

— Ничего, ничего, — благосклонно ответил Темный Лорд, — пусть развлекаются. Такую очаровательную девушку грех держать взаперти. Думаю, мы не раз еще успеем с ней увидеться и поговорить.

Барти услышал, как Беллатрикс, склонившись над своей тарелкой, отчетливо скрипнула зубами. Наверное, тоже не одобряла легкомысленного поведения Эммы и Рабастана. Да и сам Барти на этот раз был целиком и полностью на стороне Родольфуса: он тоже никогда и ни за что не пропустил бы ужин в обществе Повелителя. Хотя, ночной праздничный Лондон — это, действительно, невероятно красивое зрелище, и после десерта Барти тоже собирался почтить его своим присутствием.

Однако, когда Темный Лорд, немного передохнув после ужина, заявил, что отправляется навестить Поттеров, ночной Лондон был немедленно забыт. Кто такие Поттеры — объяснять никому не требовалось: всех членов Ордена Феникса последователи Темного Лорда знали наперечет, и поэтому известие о том, что убежище наконец-то раскрыто, вызвало за столом необычайное оживление. Естественно, Беллатрикс первой вызвалась сопровождать своего Повелителя, Родольфус и Рабастан отстали со своими предложениями буквально на долю секунды, а Барти... он просто посмотрел в глаза Темного Лорда, и тот, чуть помедлив, согласно кивнул.

За ворота поместья Барти не вышел, а буквально вылетел, радуясь предстоящему развлечению и замечательной компании. Нет, он ничего не имел против братьев Лестрейндж, но их манера смотреть на Барти свысока, как на желторотого мальчишку, неимоверно его бесила и провоцировала на всяческие дурацкие порывы, о которых впоследствии приходилось жалеть. Зато Беллатрикс, хоть и изводила его частенько своими шуточками, но в бою доверяла, делилась всякими хитростями и высокомерием на психику не давила. Общаться с ней Барти было намного проще, чем с остальными, и Повелитель, заметив это, частенько ставил их в пару, чем выигрывал, по мнению Барти, вдвойне. Ведь искренняя преданность обоих, умноженная на неистовость, авантюризм и склонность к театральным эффектам превращали любую акцию по устрашению, проведенную тандемом «Барти-Белл», в истинное произведение искусства, которое кровью и каленым железом впечатывалось как в анналы истории Магической Британии, так и в память ее напуганных до смерти обывателей.

Правда «тупым рубакам», как мысленно называл Барти старших товарищей, было чуждо понимание великолепия медленно наступающей агонии беспомощной жертвы, а вот Темный Лорд всегда смотрел на дело рук Барти и Беллатрикс с истинным наслаждением, что несказанно вдохновляло их и побуждало к новым подвигам в честь своего Повелителя.

Однако сегодня Темный Лорд желал провести акцию без особого шума, а это значило, что его сопровождающим придется ограничиться «малым набором Пожирателя». Антиаппарационный барьер, конфундус на редких прохожих и, если повезет, отстрел выскочивших в окно или через заднюю дверь обитателей дома — вот и вся развлекательная программа. Не густо, конечно, однако Барти особо не расстроился: добрать впечатлений и потом можно будет. Ночь-то длинная...

Можно будет, например, вот этот домик навестить: очень уж на окне тыква отвратная, так и просит, чтобы ее разбили о чью-нибудь голову. А вот пахнет возле домика довольно неплохо — яблочным пирогом и жареными орехами. Не иначе, как в доме юная девица имеется: сидит сейчас, наверное, у камина и орехи на решетке раскладывает, загадывая, кто из воздыхателей первым в дом явится. Навестить, что ли, и правда, девицу на обратном пути — посмотреть, что у нее сегодня на ужин? Да только вряд ли в этом захолустье умеют готовить так, как в Лестрейндж-холле...

— Белла! — тихонько позвал Барти. — У меня к тебе есть предложение. Очень и очень неприличное.

— Да-а? — заинтересованно отозвалась Беллатрикс. — Ну-ка, озвучивай скорее, пока Руди не слышит. Давненько мне не делали неприличных предложений.

— Подари мне свою повариху! — нагло заявил Барти. — Или продай. За любые деньги.

— Барти! — возмущенно ахнула Беллатрикс. — Ты хоть понимаешь, о чем говоришь? Это не просто неприлично — это оскорбительно! Да Руди меня убьет, если я соглашусь. Нет, он тебя убьет. Да я сама тебя убью! Я-то грешным делом подумала, что ты ко мне на ужины из романтических чувств напрашиваешься, а ты, оказывается, на мою эльфийку глаз положил!

— И вовсе не на эльфийку! — в свою очередь возмутился Барти. — Она у вас страшна, как престарелая баньши. Я на ее фазана с шампиньонами глаз положил. И на куропатку в горшочке. И на блинчики с горящим ромом. И на форель с миндальными орехами...

— Все-все, я поняла, — рассмеялась Беллатрикс. — А я-то не могу понять, почему ты ни с того, ни с сего нос повесил — а ты, оказывается, всего-навсего не наелся.

— Не наелся? — возмутился Барти. — Да мне даже ложку в руки взять не удалось — Повелитель натуральный допрос устроил по поводу папашиных нововведений. И ты, тоже мне, гостеприимная хозяйка... Когда Повелитель встал из-за стола, ты что сделала? Предложила мне кусочек пулярки? Нет, ты забросала меня новыми вопросами. У вас в доме что, совсем о древних традициях гостеприимства позабыли? Накормите гостя сначала, а потом уже и расспрашивайте, чтобы он во время разговора животом на всю гостиную не урчал и слюной не захлебывался. Опозорили меня перед Повелителем по всем статьям...

— Дома ужинать надо, а не по чужим домам побираться! — отрезала Беллатрикс. — Кстати, с какой это стати тебе понадобилась моя эльфийка? Ваша разучилась готовить, или ты решил испытать на ней непростительные, и отец за это отлучил тебя от стола? Так я тебя давно предупреждала, что на эльфов непростительные не действуют, их только чистое серебро берет. Мне тетка Вальбурга в детстве на эту тему все уши прожужжала, и у меня нет оснований не доверять ее словам.

— Почти угадала, — сокрушенно вздохнул Барти. — Нет, на Винки я, конечно же, ничего не испытывал — не такой же я дурак, чтобы бросаться непростительными в собственном доме, но от стола папаша меня таки отлучил.

— За что? — Беллатрикс приподняла брови в притворном сочувствии. — Ты все-таки не смог удержаться и во всеуслышание высказал несогласие с его идеями?

— Нет, — мрачно ответил Барти. — Я по поводу его идей молчу, как рыба, хоть это и стоит мне героических усилий. Просто мой папаша, соплохвоста ему в подштанники, считает, что питаться «в это тяжелое для страны время» надо скромно и экономно. А мне нужно мясо и, желательно, побольше, иначе я сам становлюсь пресным и скучным, как цветная капуста с пореем. Мать к нему уже и с одной стороны подбиралась, и с другой, и о необходимости здорового питания в уши пела, и о престиже семьи, а он уперся, как громмамонт, и стоит на своем: никакого мяса, сплошные рыба, овощи и зелень. Даже пирог с почками у него под запретом, представляешь? Мать в шоке, Винки в отчаянии, я похудел на целых полтора фунта, а ему хоть бы хны — жует свою рыбу и разглагольствует о благе государства.

— Дорогой Барти, рыба — это очень полезно! — менторским тоном произнесла Беллатрикс, явно подражая Бартемиусу Краучу-старшему. — Северус говорит, что в ней много фосфора. Это такое светящееся вещество, и потому у того, кто ест много рыбы, всегда светлая голова. Как у твоего отца, например. Жаль, что он упорно не желает сменить сторону — его мозги очень бы нам пригодились...

Барти только вздохнул: о том, что отец когда-нибудь изменит своим убеждениям, не приходилось и мечтать.

— Бедняжка... — хихикнула Беллатрикс, явно приняв его вздох за сожаление о несъеденном ужине. — Ну ничего, вот разберемся с Поттерами, и я прикажу Филли хорошенько тебя накормить. Свиная отбивная тебя устроит?

— Ловлю на слове! — Барти отбросил мечты о несбыточном и вернулся к реалиям жизни. — Только не забудь сказать своей эльфийке, что к отбивной я предпочитаю апельсиновое желе, а не ананасовое.

— Да ты наглец! — возмутилась Беллатрикс. — Может, тебе еще и силлабаб коньяком полить? У меня даже Руди не позволяет себе так привередничать.

— Твой Руди — консерватор до мозга костей, как и мой папаша, — отмахнулся Барти. — А я — личность творческая, натура тонкая, мне грубая однообразная пища категорически противопоказана, пусть она даже и способствует просветлению ума.

Беллатрикс вдруг шикнула и предостерегающе подняла руку. Барти напрягся, однако тут же расслабился, увидев семенящих навстречу праздничных побирушек с качающимися тыквами на головах и корзинками в руках. В двух шагах от Темного Лорда дети притормозили, и тишину разрезало звонкое:

— Красивый у вас костюм, мистер!

Барти, не помня себя, рванулся вперед, но Беллатрикс тут же поймала его за локоть.

— Тихо, — прошипела она. — Еще не время. Сегодня наша цель — Поттеры.

Барти нехотя кивнул и высвободил руку. Ничего-ничего, он еще вернется в эту деревушку...

Мальчишка попытался еще что-то сказать Темному Лорду, но тут же отпрянул и с испуганным воплем бросился наутек. Барти торжествующе усмехнулся: когда надо было, Повелитель умел внушать окружающим не только симпатию, но и ужас.

Мальчишки вихрем пронеслись мимо Барти и Беллатрикс, словно им на пятки наступали бешеные соплохвосты.

— Вампир, чистый вампир, — задыхаясь, выкрикивал тот, что заговаривал с Темным Лордом. — Лицо бледное, глаза красные, клыки — во!

Барти дернулся, чтобы теперь уж наверняка свернуть наглецу его цыплячью шейку, но Беллатрикс снова его удержала, на этот раз крепко взяв под руку.

— А еще у него крыса в кармане! — донеслось до ушей Барти сквозь удаляющийся топот. — Огромная, серая, чуть на меня не набросилась...

Беллатрикс фыркнула.

— Чего только эти дети не навоображают, — со смешком заявила она. — Помнится, я когда-то наплела подружке Нарциссы, что под бабушкиным шкафом прячется смеркут. И ровно в полночь он выползает из-под шкафа, садится спящему человеку на грудь и душит его, закрывая своими крыльями рот и нос.

— И после этого бедняжка, естественно, никак не могла уснуть, — понимающе кивнул Барти, понемногу успокаиваясь и приноравливаясь к шагу Беллатрикс.

— Вот именно. А затем Эмма еще долго ловила всех за полы мантий и жаловалась, что этот смеркут ее преследует. Кроме того, по словам Эммы, это именно он разбил дорогущую бонбоньерку и сожрал все хранящиеся в ней конфеты, а она просто оказалась не в то время и не в том месте. Естественно, ей потом влетело и за вранье, и за конфеты, и за разбитую вазу.

— А ты, конечно же, была там абсолютно ни при чем, — заметил Барти.

Беллатрикс тихо захихикала.

— Я была чиста, как невинный младенец. А у Нарси всегда хорошо получалось быстро нырять под стол, зловеще шипеть и имитировать хлопанье крыльев. Моя школа! — с гордостью произнесла она, и Барти в очередной раз пожалел, что у него нет ни братьев, ни сестер: уж вместе-то они обязательно устроили бы папаше веселую жизнь.

Темный Лорд свернул в темную улочку и Барти с Беллатрикс направились следом. Судя по всему, цель уже близка. Сейчас Повелитель остановится у нужного дома, войдет внутрь, покарает безумцев, посмевших отвергнуть его предложение, затем милосердно избавит их отпрыска от несчастной сиротской доли, а под занавес позволит и Барти с Беллатрикс немного развлечься...

— Кстати, — вспомнил вдруг Барти. — У тебя дома, похоже, тоже завелся смеркут или что-то подобное. Пищит и возится, словно большая крыса. Или это Нарцисса по старой памяти развлекается? Так сегодня Малфои у вас не обедали.

— Шутник, — фыркнула Беллатрикс. — Чтоб ты знал, Руди исправно обновляет защитные заклинания вокруг дома. Да я даже забыла, когда муху в гостиной видела, не то что смеркута или, тем более, крысу.

— Белла, я не шучу, — сказал Барти. — Я уже не раз слышал в вашем доме странные звуки.

— Где? — коротко спросила Беллатрикс, вмиг посерьезнев.

— В гостиной за панелями, — принялся перечислять Барти, — в кабинете под книжным шкафом, и даже в комнате, куда поселили Повелителя — я, когда ночевал у вас в начале лета, четко слышал шорох и писк.

— Странно... — задумчиво произнесла Беллатрикс, — я никогда ничего подобного не слышала. Может, тебе попросту померещилось?

— Ничего подобного, — категорически отверг ее предположение Барти. — Кстати, и Повелитель сегодня тоже его слышал. Это было незадолго до того, как он закончил ужинать и удалился в кабинет немного отдохнуть. Можешь сама у него спросить, думаю, он не откажется подтвердить мои слова.

— Не беспокойся, спрошу! — твердо сказала Беллатрикс. — Но если окажется, что это была одна из твоих дурацких шуточек... — она повернулась к Барти, и глаза ее в прорезях маски зловеще блеснули, — не обессудь, никакой Костерост тебе тогда не поможет.

— Хочешь, я тебе магическую клятву дам? — предложил Барти, и не покривил при этом душой ни на кнат. Он был уверен, что Повелитель тоже слышал эти звуки. Барти даже заметил, что они по какой-то причине привели Повелителя в превосходное расположение духа. Он отвесил Беллатрикс какой-то комплимент, отчего она расцвела, как майская роза, быстро доел все, что оставалось на тарелке, и удалился в кабинет с твердым наказом «Не беспокоить». Наверняка, сам же и притащил этого смеркута, или что там еще может так противно пищать. А теперь только посмеивается, ожидая, когда хозяева обнаружат появление незваного гостя и сломают головы, пытаясь сообразить, как тот преодолел все заслоны.

Чего было не отнять у Темного Лорда, так это того, что он не только умел ценить хорошие шутки, но и сам был не прочь иногда подшутить над ближними.

Сам Барти не часто удостаивался подобной привилегии — ведь всем известно, что над тем, кто умеет первым посмеяться над собой, шутить не интересно. А вот пафосно-кружевной Люциус частенько становился жертвой безобидных розыгрышей.

В этот момент Темный Лорд поднял руку, подзывая к себе, и Барти тут же выбросил из головы посторонние мысли: время шуток прошло, наступало время действий.

Повелитель остановился у сплошной полосы живой изгороди и провел ладонью по мокрым кустам, словно собирая с их верхушек капли дождя. Барти теоретически знал, как снимается Фиделиус, но присутствовал при этом впервые, поэтому не смог удержаться и тихонько присвистнул, увидев, как из темноты торжественно возникает широкий двухэтажный коттедж с ярко освещенными окнами.

Хозяева не озаботились тем, чтобы задернуть шторы в гостиной, и с улицы было прекрасно видно, как Джеймс Поттер, сидящий на диване с ребенком на коленях, развлекается, выпуская из своей палочки струи разноцветного дыма. Ребенок заливался смехом и подпрыгивал, пытаясь поймать тающие облачка.

— А вот и мы, — нараспев произнесла Беллатрикс. — Принимайте гостей, дамы и господа!

Темный Лорд беспрепятственно открыл высокую деревянную калитку и вошел во двор. Барти с Беллатрикс последовали за ним. Взметнулись палочки, привычно выстраивая вокруг дома барьер из антиаппарационных и заглушающих чар, под ногами зашуршал гравий, однако Поттер, поглощенный игрой с ребенком, даже головы не повернул.

Барти хмыкнул. Ну вы, господа орденцы, даете... У вас под дверью в буквальном смысле стоит вселенское зло, с которым вы призваны бороться денно и нощно, а вы и ухом не ведете. Где звон сигнальных заклинаний, где вопли домового эльфа, ответственного за охрану вверенной ему территории? Неужели вы действительно настолько поверили во всемогущество Фиделиуса, что не удосужились озаботиться самыми элементарными мерами безопасности?

Темный Лорд коротким кивком отправил Беллатрикс в обход дома, а сам направился к парадному входу. Барти же остался стоять у калитки. "На случай непредвиденных осложнений", — как сказал бы Родольфус. Хотя, какие тут могут быть осложнения при такой-то безалаберности? Эх, Родольфуса бы сюда — тот бы им порассказал, почем уидосорос у Шайверетча...(1) Интересно, эти умники догадались хотя бы дверь на замок запереть или оставили открытой, чтобы Темному Лорду не пришлось утруждаться?

Барти перевел взгляд на окно гостиной. Надо же, какая замечательная декорация... Впечатление такое, словно сидишь в театре, в министерской ложе, не хватает только театрального бинокля и звуков увертюры. Но ничего: оркестр уже готов, главные герои на месте, сейчас прозвучит третий звонок и начнется увлекательное действие.

В гостиную вошла Лили Поттер. Ребенок тут же протянул к ней руки и что-то радостно залепетал. Джеймс Поттер бросил палочку на диван, передал сына жене, сладко потянулся, зевая во весь рот... И тут Темный Лорд распахнул входную дверь.

С Поттера мигом слетела вся беспечность. Он вскочил с дивана и бросился вон из гостиной. Жена с ребенком на руках метнулась вслед за ним.

Но Темный Лорд уже переступил порог и вошел в ярко освещенную прихожую. Сквозь застекленную дверь Барти хорошо было виден его четко обрисованный силуэт.

— Лили, возьми Гарри и уходите! — Поттер заорал так, что слышно было даже сквозь закрытые окна. — Это он! Быстрее! Бегом! Я его задержу!

Барти не смог удержаться от улыбки: неужели этот болван и впрямь решил, что сможет противостоять Темному Лорду? Нет, конечно же, будь у Джеймса Поттера в руках палочка — быть может, Повелитель и оказал бы ему честь, приняв вызов, и даже позволил бы сделать пару-тройку удачных выпадов, прежде чем размазать его по коврику в прихожей, словно овсянку по тарелке. Но Поттер крупно сглупил, выскочив из гостиной с пустыми руками. Даже распоследний маггл, услышав, что кто-то пытается проникнуть в его дом, схватится за ружье, кочергу или что-нибудь мало-мальски способное задержать непрошеных гостей, пока жена с ребенком не спрячется в надежном укрытии или выскочит из дома через заднюю дверь. А Поттер даже палочку с дивана прихватить не додумался. Потому и сдохнет, как червяк, не удостоившись от Темного Лорда ни приветственного кивка, ни традиционного вызова на дуэль.

Короткая зеленая вспышка — и Поттер медленно, прямо-таки картинно упал к ногам Повелителя.

Барти восхищенно вздохнул. До такого мастерства ему, Барти Краучу-младшему, еще расти и расти. Ни одного лишнего движения, ни одного суетливого жеста... Что пытать, что убивать Темному Лорду удается плавно, размеренно, с неповторимой грацией и непоколебимой уверенностью. Он словно наперед знает, что в следующий миг скажет или сделает его противник. Барти вот так пока что не умеет. Беллатрикс, кстати, тоже не умеет, но очень любит проехаться насчет того, что Барти, видите ли, не держит паузу и все время дергается, как марионетка на ниточках. На себя бы посмотрела: через неделю тридцатник исполнится, а она до сих пор скачет по столам и стульям, как горная коза. А Барти, между прочим, еще и двадцати нет, поэтому эмоции и нетерпение в нем бушуют более чем на законных основаниях. Успеет еще остепениться.

— Интересно, куда подевалась эта курица? — поинтересовалась Беллатрикс, выныривая из темноты.

Барти вздрогнул от неожиданности. Разворачивающийся перед глазами спектакль настолько поглотил его, что он совсем забыл о своих обязанностях. Барти поспешно оглянулся и, надеясь, что Белла не заметила его оплошности, коротко отчитался:

— Выскочила из гостиной. Наверное, спряталась в кухне или еще где-нибудь.

— Если выскочила из гостиной, значит, через камин уйти не сможет, — деловито рассудила Беллатрикс. — Заднюю дверь и окна я надежно заперла. Аппарировать у нее тоже не получится — купол мы с тобой отменный соорудили. Впрочем, она и пытаться не станет.

— Почему не станет? — удивился Барти. — Я бы на ее месте первым делом об аппарации подумал. Ребенка в охапку — и бежать...

— Ребенка в охапку... — передразнила его Беллатрикс. — Много ты понимаешь. Именно из-за ребенка и не станет. Я тут недавно хотела с племянником по Лондону погулять, так меня Нарцисса чуть на месте не прикончила — оказывается, с маленькими детьми аппарировать нельзя. До первого выброса магии это категорически... — Белла вдруг умолкла и торжествующе произнесла:

— Вот ты и попалась, птичка!

На втором этаже коттеджа зажегся свет. В желтом прямоугольнике окна заметалась тонкая женская фигурка, сначала с ребенком в руках, затем со стулом и какими-то ящиками — похоже, вытащенными из комода. Очевидно, глупая девчонка, понадеявшись на Фиделиус, тоже где-то оставила свою палочку и теперь, лишенная возможности сбежать, пыталась забаррикадировать дверь.

И это хваленый авангард ордена огненной птицы...

Барти разочарованно цокнул языком, и тут ему пришла в голову гениальная мысль.

— Белла! — позвал он вполголоса.

— Чего тебе? — отозвалась та с нескрываемым раздражением.

Но Барти не обидело ее недовольство. "Эта эстетка", как называл ее старый сморчок Розье, папаша Эвана, предпочитала созерцать деяния своего Повелителя в благоговейном молчании, впитывая каждый вздох и каждое рваное движение отчаявшейся жертвы. Первый акт спектакля она пропустила и теперь собиралась компенсировать пропущенное за счет второго.

Барти Крауч прекрасно ее понимал — он тоже всегда любовался подобными зрелищами с истинным наслаждением. Однако он уже получил от сегодняшнего вечера свою порцию удовольствия и теперь собирался использовать на всю катушку снизошедшее на него хулиганское настроение. Эгоистично с его стороны? Ну и пусть. Белла тоже не особо считается с его интересами, так что переживет как-нибудь.

Он приблизился к Беллатрисе вплотную и зловеще провыл ей на ухо:

— Сладости или гадости! Отвечай немедленно!

И тут же отскочил от нее подальше: локтями Белла владела не менее виртуозно, чем палочкой.

— С ума сошел? — прошипела Беллатрикс. — Или в детство впал после встречи с этими ходячими тыквами? Если тебе не интересно, следи за окрестностями, а мне не мешай.

— Белл, сегодня же Хэллоуин! — укоризненно проговорил Барти. — «Кнат или галлеон» сегодня прозвучат просто не к месту.

— А-а, ты об этом... — смягчилась Беллатрикс, догадавшись, о чем идет речь. — Тогда кнат.

Барти довольно улыбнулся. Он не знал, кто притащил в компанию Пожирателей эту детскую игру-угадайку, но играл в нее, как и все остальные, с огромным удовольствием, особенно, когда под руку попадалась симпатичная магглянка. Господа Пожиратели на отсутствие фантазии никогда не жаловались, так что игра обычно проходила живо, и варианты использования магглянки предлагались один другого заманчивее. Мнением самой магглянки на этот счет, разумеется, никто не интересовался.

— Ну, и что ты задумал? — поинтересовалась Беллатрикс. — Говори быстрее, пока Повелитель поднимается по лестнице.

— Ты выбрала кнат — значит, мы выпускаем Метку в тот самый момент, когда Повелитель убьет ребенка, — огласил свое решение Барти.

— Совсем с ума сошел? — Беллатрикс возмущенно повернулась к нему. — Нельзя выпускать Метку, пока Повелитель не выйдет из дома.

— Это кто тебе такое сказал? — поднял брови Барти. — Что-то я ни разу не слышал, чтобы Повелитель заострял внимание на этом моменте.

— Это элементарная логика! — сердито прошипела Беллатрикс. — Метка — это своеобразная подпись, понимаешь? Как в письме. Написал письмо — поставил подпись, но никак не наоборот.

— Белла, ну какая тебе разница! Сама подумай, что может случиться за те полминуты, что Повелитель будет спускаться по лестнице и выходить из дома? Ни-че-го, я тебя уверяю!

— Барти, не дури! — предостерегающе произнесла Беллатрикс. — Пока дело не закончено, Метку выпускать нельзя. Не дай Мерлин, принесет кого-нибудь раньше времени!

— Да кого сюда может принести? — лихорадочно зашептал Барти.— Сама посмотри: скоро полночь, улицы пустые, погода собачья, даже эти мелкие тыквенные вымогатели по домам попрятались.

Беллатрикс промолчала — ей явно не хотелось нарываться на недовольство Темного Лорда. Однако было похоже, что идея ее заинтересовала, иначе возражения были бы более короткими и категоричными.

Почувствовав, что соратница колеблется, Барти попытался надавить на точки, считающиеся слабыми у каждой нормальной женщины:

— Ты просто боишься нарушить существующий порядок, выйти за установленные рамки... Ты следуешь букве закона, но не духу, Белл, а это уже признак консерватизма. Да ты просто стареешь!

— Что-о-о? — Беллатрикс медленно повернулась к нему, и Барти тут же осекся, увидев, как полыхнули ее глаза в прорезях маски. — Ну-ка повтори, что ты сказал, щенок недоразвитый!

— Простите, мадам Лестрейндж, — тут же пошел на попятный Барти. — Я неосмотрительно позволил себе забыться. Покорнейше прошу меня простить. Это больше не повторится.

Он скороговоркой выпалил полагающиеся по этикету фразы и опустил голову, изображая полнейшее и чистосердечнейшее раскаяние. М-да, что-то он, действительно, перестарался... Женщина-то она женщина, но вот реакцию на непозволительную дерзость может выдать такую, что любой мужчина обзавидуется. Потому и пришлось Барти, принося извинения, держать палочку наизготовку и искоса следить за руками соратницы. Ибо сюрпризов Беллатрикс была полна как истинная женщина, и даже больше.

Беллатрикс хмыкнула и отвернулась. Барти окинул ее внимательным взглядом: простила или нет?

Беллатрикс не шевелилась, и Барти слегка расслабился. Почему эта идея так втемяшилась ему в голову, объяснить он не мог, да и не желал. Загорелось — и все. Другой бы уже давно смирился и отступил, но Барти Крауч-младший не привык отказываться от выполнения своих желаний, даже самых безумных. За то и ценим был и Темным Лордом, и самой Беллатрикс. Пусть она сейчас немного и обиделась на него, но зато потом, увидев и оценив результат...

— Белла, ты только представь, как это будет выглядеть в «Пророке», — вдохновенно зашептал он. — «Как рассказал нам один из жителей деревни, по понятным причинам не желающий раскрывать свое имя, несчастный малютка испустил дух именно в тот момент, когда над его головой взвилась беспощадная Метка Смерти. Под хладное сияние созвездия Черепа и Змеи навсегда ушел в небытие один из старинных родов магической Британии...» Метка вспыхивает — род угасает. Красиво и символично, читатели обрыдаются.

— Ты что, до сих пор подвизаешься в этой паршивой газетенке? — брезгливо поинтересовалась Беллатрикс, не сводя глаз с освещенного окна. Все-таки обиделась... — Неужели папаша снова урезал тебе содержание?

Дверь детской открылась, разбрасывая нагроможденные стулья и ящики по всей комнате.

— Урезал, — со вздохом признался Барти. — Еще и матери запретил давать мне деньги. А в этой газетенке, между прочим, очень даже неплохо платят. Особенно таким, как я — кто пишет ярко, образно и особо не искажает факты.

В прямоугольнике окна, как в картинной раме, появилась величественная фигура Темного Лорда.

Барти тут же умолк, мигом позабыв и об отце, и о деньгах. Наступал кульминационный момент сегодняшнего вечера, и оба они — и Барти, и Беллатрикс — затаили дыхание, предвкушая большую порцию излюбленного лакомства. «Смерть, — любил повторять Темный Лорд в минуты хорошего настроения, — это особенное блюдо, изысканное, пикантное. На него нельзя набрасываться, как на банальный сэндвич с ветчиной, его следует смаковать, как хорошее вино — не спеша, растягивая удовольствие, восхищаясь богатством и разнообразием вкусовых оттенков».

Барти как ценителю хорошей кухни подобная философия была близка вдвойне. Тем более, что смерть, в отличие от пулярки или старого бургундского, услаждала не только плоть, но и дух. Он действительно упивался ею, впитывая густые тяжелые эманации, повисшие в воздухе, каждой клеточкой своего тела... Вот и сейчас он наблюдал за происходящим в детской, чувствуя, как его с каждой секундой все больше переполняет бушующая сила, как она бурлит в нем, требуя выплеснуться в ликующем крике и, выхватив палочку, сеять смерть и разрушение,

Тем временем Лили Поттер бросилась навстречу Темному Лорду, раскинув руки так, словно пытаясь его обнять, и что-то закричала — очевидно, умоляя о пощаде.

— Эх, колдокамеру бы сюда... — не удержавшись, прошептал Барти. Лили Поттер в своем отчаянном порыве была невероятно хороша и прямо-таки просилась украсить передовицу «Еженедельного пророка» своим предсмертным портретом.

Но Темный Лорд, конечно же, не собирался бросаться в ее объятия. Два коротких слова, изящный взмах — и Лили Поттер, как и ее муж, тут же упала, сраженная смертельным заклинанием.

У Барти сладко екнуло под ложечкой. По телу пробежала дрожь, отозвавшись в кончиках пальцев неслышным звоном, и Барти невольно облизал губы. Вот ради таких упоительно прекрасных мгновений и стоит жить в этом загаженном мире...

Темный Лорд опустил палочку, на мгновение задержал взгляд на упавшем теле Лили Поттер и повернулся к ребенку.

Барти разочарованно вздохнул. С того места, где они с Беллатрикс стояли, детская кроватка не была видна, а значит, третий акт «Трагедии в Годриковой Лощине» пройдет за закрытым занавесом.

В голове сами собой начали складываться строчки будущего репортажа. Барти живо представил, как Бертрам Брайтвэйт — главный редактор «Ежедневного Пророка» — довольно урчит в бороду, просматривая присланный ему на рассвете текст, и тут же приправляет его душещипательными оборотами вроде «залитого слезами нежного лица», «умоляющих очаровательных глаз» и «срывающегося в рыдания женского голоса». Барти даже пожалел, что в этот раз не сможет явиться вслед за совой в редакцию и, прячась под дезиллюминационным, понаблюдать за Брайтвейтом: в последнем своем репортаже, касающемся истребления семейки Боунсов, он неосторожно допустил несколько лишних подробностей, и кое-кто в редакции высказал предположение, что «Даффи Хэйс» (2) — под таким псевдонимом писал Барти — имеет отношение к Пожирателям Смерти. Поэтому в этот раз с «показаниями очевидца», пожалуй, придется слегка повременить. Но полностью отказаться от написания репортажа Барти был не в силах.

— Кто выпускает Метку — ты или я? — вдруг поинтересовалась Беллатрикс и постучала каблучком, стряхивая с обуви налипшую листву.

Барти возликовал — все-таки его неожиданная идея нашла отклик в сердце любимой соратницы — однако от проявления бурного восторга удержался: Темный Лорд уже поднимал палочку, готовясь нанести смертельный удар.

— Кнат или галлеон? — коротко спросил он.

— Галлеон.

— Я! — довольно выдохнул Барти. Беллатрикс насмешливо фыркнула, но Барти не обиделся: ближе к тридцати годам, возможно, и он будет смотреть на восторженных новичков с отеческой снисходительностью, но сейчас... сейчас просто отойдите в сторону, милая леди, и дайте Барти Краучу-младшему от души насладиться волшебным моментом.

Он наскоро окинул взглядом улицу — не появились ли на горизонте случайные свидетели — и, дождавшись взмаха руки Повелителя, резко выбросил палочку вверх:

— Морсмодре!

Заклинание пронеслось над верхушками деревьев и взлетело в небо. Краем глаза Барти взглянул на дом — и вдруг замер, пораженный вспышкой в окне детской. Вспышкой, слишком яркой для обычной авады.

Барти нахмурился, пытаясь сообразить, что бы это могло значить, но тут в его уши ворвался оглушительный грохот. Барти ударило в грудь чем-то тяжелым, оторвало от распахнувшейся калитки и впечатало прямо в колючую изгородь дома напротив. С трудом поднявшись на ноги и проверив первым делом, не сломалась ли палочка, он поднял голову и увидел, как в нескольких ярдах от него с земли поднимается такая же ошеломленная неожиданным взрывом Белла.

— Что... что это было? — хрипло выговорил Барти, чувствуя, как мерзко поскрипывает на зубах песок. Обычно он не задавал таких глупых вопросов, но в этот момент просто не мог поверить собственным глазам: на месте новенького двухэтажного коттеджа Поттеров колыхалось густое темное облако.

Остро запахло гарью. Где-то надрывно заплакал ребенок.

Барти поспешно протер запорошенные глаза и, не надеясь что-либо рассмотреть в тусклом свете фонарей и распустившейся над домом Темной Метки, взмахнул палочкой:

— Люмос!

— Cliario Airos! (3) — в тот же миг воскликнула Беллатрикс.

Порыв холодного воздуха разогнал грязно-серый туман, яркий луч света пронзил темноту, и Барти, не удержавшись, крепко выругался.

В доме больше не было детской. Как не было больше ни острой черепичной крыши, ни закопченной дымовой трубы, ни широкого трехстворчатого окна. Правое крыло второго этажа — там, где еще минуту назад в окне виднелся до боли знакомый силуэт Темного Лорда, — снесло начисто, словно в доме прозвучала не Авада, а, как минимум, Бомбарда Максима.

— Ты что наделал, придурок! — в ужасе простонала Беллатрикс и метнулась к дому. Чудом не зацепившись полами мантии за распахнутую взрывом калитку, она птицей пронеслась по мощеной дорожке и скрылась внутри. Жалобно заскрипела повисшая на одной петле входная дверь.

Барти бросился следом. Перепрыгнув через лежащий посреди холла труп Джеймса Поттера, он в несколько скачков одолел скрипящую деревянную лестницу, ведущую на второй этаж, и застыл, глядя на открывшуюся его глазам картину.

Нет, его не впечатлили ни снесенные напрочь стены, ни полузасыпанный камнями женский труп, ни перевернутая кроватка, ни вопящий где-то в углу ребенок, — это зрелище было привычным, даже, можно сказать, обыденным. Его поразила застывшая посреди разрушенной комнаты Беллатрикс: всегда невероятно оживляющаяся от подобного антуража, сейчас она стояла неподвижно, прижав руки к груди, и полным ужаса взглядом смотрела на что-то, укрытое от глаз Барти покосившейся коробкой комода. Барти подошел поближе, посветил Люмосом и судорожно сглотнул: из-под груды тряпья и битой черепицы торчали сапоги. Невероятно знакомые сапоги, из дорогущей кожи гиппокампа, подбитые квадратными коваными гвоздиками... В Британии такие сапоги носили только два знакомых Барти Краучу человека: Люциус Малфой, откопавший где-то в Италии чудо-мастера, умеющего шить безмозольную обувь, и...

— Повелитель... — выдохнула Белла, опускаясь на колени у безжизненного тела Темного Лорда.

Барти не мог поверить своим глазам. Темный Лорд — всесильный и всемогущий волшебник. Величайший волшебник. Непобедимый! Он просто не может закончить свою жизнь вот так — в развалинах чужого дома, рядом с хнычущим ребенком, посреди разбросанных игрушек и детских вещей...

Очевидно, и Беллатрикс было трудно в это поверить. Одним движением развеяв кучу мусора, скрывающего упавшее навзничь тело, она осторожно потрясла Темного Лорда за плечо, затем скользнула пальцами под ворот мантии, проверяя, бьется ли пульс, взялась за запястье... Ее движения становились все быстрее и лихорадочнее. Не получив желанного результата, она рывком разорвала застежку мантии и приникла ухом к груди Повелителя.

Барти наконец-то удалось сбросить с себя оцепенение, и он, отбросив останки комода куда-то в темноту, поторопился присесть рядом с Беллой.

— Ну что? — неуверенным голосом спросил он.

— Я не слышу... — прошептала Беллатрикс, подняв на него отчаянные глаза. — Я не слышу, бьется ли у него сердце, у меня в висках стучит. Попробуй ты!

Барти встал на колени и тоже приложил ухо к батистовой манишке. Затаил дыхание, прислушался. Тишина.

Он поднял голову, посмотрел на Беллатрикс, снова прислушался.

— Ну? — коротко выдохнула Белла.

Барти молча качнул головой.

— Не-е-ет, — простонала Беллатрикс, — не может быть. Этого просто не может быть...

Она оттолкнула Барти и, подсвечивая Люмосом, принялась осматривать тело Темного Лорда в поисках повреждений.

— Он не мог умереть, просто не мог, — бормотала она, лихорадочно ощупывая его с головы до ног. Зажатая в руке Повелителя палочка мешала, и Белла, осторожно вытащив ее из коченеющих пальцев, отложила в сторону. — Его не могли убить. Его просто некому было убить. В доме больше никого не было, Повелитель бы заметил — он всегда был внимателен и осторожен. Не мог же его убить вот этот ребенок?

Она кивнула в сторону заходящегося в крике мальчика.

— А почему бы и нет? — Барти окинул ребенка изучающим взглядом. — Стихийный выброс на фоне стресса...

— О чем ты говоришь, Барти! — Беллатрикс глянула так, что остальные версии Барти предпочел не озвучивать. — Какой выброс! Ему всего лишь год с небольшим! Он такой же, как Драко, то есть умеет только орать и пускать слюни, больше ничего. У него еще даже магия толком не проснулась. И я не понимаю, почему он вообще до сих пор жив — ведь я собственными глазами видела выпущенный Повелителем луч Авады!

— Ты хочешь, чтобы я его прикончил? — деловито поинтересовался Барти, поднимая палочку.

Беллатрикс на миг оторвалась от ощупывания тела Темного Лорда и, подняв голову, посмотрела на Барти с искренним недоумением:

— С ума сошел? Это же единственный свидетель!

— Свидетель? — Барти нервно хохотнул. — Да какой из него свидетель! Ты же сама только что сказала, что он только и умеет, что орать и слюни пускать.

— Барти Крауч, ты неисправимый идиот! — зло констатировала Беллатрикс, и Барти от души порадовался, что руки у нее заняты: пребывая в расстроенных чувствах, боевая соратница особо не разбирала, где свой, где чужой, и в ответ на неудачную реплику могла не только повертеть пальцем у виска, но и заклинанием приложить.

— Лучше заткнись и посвети мне! — скомандовала она.

Барти послушно зажег Люмос, и Беллатрикс осторожно перевернула тело Темного Лорда на живот.

— Этот ребенок видел все происходящее собственными глазами! — пояснила она сквозь зубы, разрезая мантию на спине Темного Лорда. — И то, что он не умеет говорить и соображать — совершено неважно. Я сумею вытащить из его разбитой головенки все воспоминания до единого и, кстати, очень надеюсь, что тот осколок камня, что оставил у него на лбу такой изысканный зигзаг, не вышиб заодно и его крошечные мозги.

— Ты что, хочешь забрать его с собой? — удивился Барти. — Но ты же говорила, что с маленькими детьми нельзя аппарировать, это опасно.

— Ничего, рискнем! — коротко ответила Белла. — Бери ребенка, а я заберу Повелителя.

— Я? Ребенка? — Барти от неожиданности даже чуть растерялся. Вот только ребенка в руках ему сейчас и не хватало... Да еще такого, который может окочуриться в любой момент.

— Повелителя я тебе не доверю, даже и не мечтай, — словно угадав его мысли, мрачно отозвалась Беллатрикс. — Хватай мальчишку — и аппарируем в Лестрейндж-холл.

Ну, если так...

Обреченно вздохнув, Барти шагнул к кроватке, наклонился к ребенку и тут же брезгливо отпрянул:

— Фу-у-у... От него же несет, как от бродяги из Лютного переулка. Наверное, обгадился с перепугу.

И нахально потребовал:

— Сделай с ним что-нибудь, ты же женщина!

К его большому удивлению, Беллатрикс не стала спорить или возражать. Она молча поднялась на ноги и взмахнула палочкой:

— Акцио ребенок!

Почувствовав, как неведомая сила поднимает его в воздух, ребенок оглушительно завопил.

— Да что же он так орет-то... — не выдержав, скривился Барти. — Будь это девчонка, а не мальчишка, я бы сказал, что мы нарвались на малолетнюю баньши. Силенцио!

Беллатрикс ловко поймала заткнувшегося ребенка за ногу и принялась энергично приводить его в порядок. Наверное, тоже представила, как обрадуется муж, когда она притащит в супружеское гнездо столь ароматный подарочек.

— Диффиндо! — рявкнула Беллатрикс, и Барти едва успел увернуться от пролетевшей мимо его носа дурно пахнущей тряпки.

— Экскуро! Агуаменти!

Поливая висящего вниз головой мальчишку водой, Беллатрикс вертела его во все стороны, как придирчивая хозяйка куриную тушку. Барти невольно улыбнулся: если она и с племянником своим так обращается, то не удивительно, что Нарцисса очень редко доверяет ей своего ребенка.

— Белл, давай поскорее! — нетерпеливо скомандовал он, снимая антиаппарационный барьер.

Беллатрикс призвала из ящика полотенце и принялась упаковывать в него ребенка, словно маринованную грудинку в тонкий лист теста.

— А разве не следует надеть на него подгузник, или как там это у них называется? — подозрительно поинтересовался Барти, наблюдая за ее действиями. — Он же через пять минут снова обгадится.

— Не успеет, — буркнула Беллатрикс. — Инкарцеро!

Она сунула Барти в руки тугой сверток и пояснила:

— Я хороший легиллимент, и для того, чтобы выпотрошить мальчишке мозги, пяти минут мне вполне хватит. А там уже гадить будет просто некому.

Барти недоверчиво хмыкнул, но спорить не стал: все-таки опыта как в легиллименции, так и в общении с детьми у Беллы было побольше, чем у него.

Беллатрикс тем временем снова опустилась на колени у тела Темного Лорда.

— Нет, это не смерть, — сказала она, крепко обхватывая его за плечи и приподнимая с пола. — Это может быть все, что угодно: заклятие, аналогичное напитку Живой смерти, какая-то маггловская кома, но только не смерть. Но даже если и так — Северус говорил, что магглы каким-то хитрым образом научились возвращать людей с того света. Тогда ты сейчас отдаешь ребенка Басти и сразу отправляешься за Северусом. Возможно, придется подключить Макнейра и остальных: кто знает, сколько магглов нам понадобится — десять, двадцать, тридцать? Пусть даже сотня, две сотни, три сотни — это неважно. Мы выцедим из них всю кровь, до последней капли, но вернем вас, мой Повелитель, я обещаю....

Последние слова она прошептала, почти прикоснувшись губами к уху Темного Лорда.

— Белл, ты невнимательно слушала Северуса, — досадливо буркнул Барти, пытаясь удержать в руках извивающийся сверток.— Для оживления мертвых магглы используют не кровь, а какие-то механические приборы. Возможно, придется наведаться в госпиталь Святого Варфоломея, он как раз недалеко от вашего дома. А захватить госпиталь такого масштаба — это тебе не маггловскую хибару навестить. Понадобится много людей.

— Так я же об этом и говорю... — Беллатрикс не изменила поворота головы, поэтому у Барти сложилось впечатление, что Беллатрикс отвечает не ему. — Подключим Макнейра, соберем остальных, захватим госпиталь, отберем тех, кто умеет обращаться с этими механизмами. А остальные поделятся с Повелителем своей кровью.

Барти кивнул. Идея, выдвинутая Беллатрикс, была, конечно, рискованной — в таких крупных масштабах они еще не работали, но ради возвращения Повелителя к жизни он, Барти, был готов рискнуть чем угодно.

Белла выпрямилась, не выпуская из рук тело Темного Лорда, и скомандовала Барти:

— В Лестрейндж-холл!

_________________________________________________

1. Уидосорос — ядовитое зелье темно-красного цвета, одно из препятствий на пути к философскому камню. "Яды и отравы Шайверетча" — лавка напротив магазина «Горбин и Бэркс».

2. Составляя свой псевдоним, Барти использовал "говорящие" ирландские имена: Даффи (Duffy) — «темный», «черный», Хэйс (Hayes) — «пожар» или «огонь».

3. Cliario Airos — очищает воздух от дыма и тумана

С улицы вдруг послышался хлопок аппарации, и сразу за ним раздался отчаянный вскрик. Барти выругался. Очевидно, кто-то из магов по случаю Хэллоуина решил навестить друзей, живущих на этой улице, увидел свеженькие развалины и не смог не поделиться впечатлениями.

— Ну вот, — сквозь зубы процедила Беллатрикс, — принесла-таки кого-то нелегкая. И не сидится же вам дома в сей радостный праздник...

— Ты готова? — спросил Барти и взял ребенка под мышку. — Уходим!

— Готова, — кивнула Белла, но тут снова раздался хлопок, и посреди комнаты взвихрилось облако пыли.

— Акцио Гарри! — воскликнул высокий женский голос, и Барти едва успел поймать выскользнувшего из-под руки ребенка.

— Держи его! — взревела Белла и, выпустив из рук тело Темного Лорда, атаковала непрошеную гостью:

— Эверте статум! Обезъяз! Инкарцеро! (1)

Незнакомку перевернуло в воздухе и унесло через остатки выбитой стены в бывшую спальню Поттеров. Волшебница была укрыта заклинанием невидимости, но поднявшаяся при падении пыль выдала ее местонахождение с потрохами. Однако ударить по ней вслед за Беллатрикс Барти не смог: ребенок неодолимо рвался из рук, и Барти, чтобы не выпустить его, пришлось рухнуть на пол, больно ударившись при этом локтями. Внутри ребенка, придавленного к полу полутора сотнями фунтов, что-то квакнуло, но Барти даже не подумал приподняться или ослабить хватку: если Белла обнаружит, что ребенок исчез, квакать придется внутренностям уже самого Барти.

Упал Барти, на первый взгляд, удачно — под ним не оказалось ни острых гвоздей, торчащих из обломков дерева, ни крупных камней, о которые можно было бы сильно расшибиться. А мелкие камушки да битые кирпичи — это так, мелочи. Правда, через миг Барти был вынужден изменить свое мнение. Как оказалось, заклинанию «Акцио» было все равно, что надето на ребенке — пижамка, полотенце или целый Пожиратель Смерти. Оно тянуло к своему хозяину все оптом, и даже, уцепись Барти за диван или комод, заклинание бы это не остановило.

В одной из детских сказок злые магглы, поймав волшебника, казнили его, привязав за ноги к хвосту лошади и выпустив лошадь в степь. Барти тогда пытался воспроизвести услышанное, поймав крысу и привязав ее к хвосту домашнего книззла. Однако опыт не удался: подопытная «лошадь» вместо того, чтобы с громким ржанием ускакать в степь, сожрала «волшебника» на месте и только после этого гордо удалилась. Сейчас же Барти мог на собственном опыте прочувствовать все прелести маггловской казни.

Манящие чары протащили Барти ногами вперед несколько футов по каменной крошке и прочему мусору. Слабые попытки затормозить локтями, коленями и носками сапог, как и ожидалось, не увенчались успехом. Барти представил, как нелепо он сейчас выглядит — мантия задралась, брюки на коленях собрались гармошкой — и чуть не взвыл: если Беллатрикс это увидит — ему конец, осмеёт перед людьми так, что хоть из Британии беги. Еще и ребенок этот никак угомониться не может, даже под «Инкарцеро» вертится, как угорь, того и гляди, выскользнет из-за пазухи.

Барти прислушался. Ребенок у него в руках дрожал, как в лихорадке, и судорожно выгибался: то ли его заклинанием корежило, то ли собирался испустить дух.

«Не повезло сегодня пацану... — мысленно констатировал Барти, чувствуя, как подаются под его пальцами хрупкие детские косточки. — Повелитель не добил, заклинанием не разорвало, так я сейчас придушу, как куренка, не рассчитав усилий».

Белла тем временем поспешила на выручку.

— Финита Инкантатем! — рявкнула она, и Барти с огромным облегчением почувствовал, как маленькое тельце под ним обмякло и перестало вырываться из рук. Однако не успел он перевести дух, как ребенок, освободившись заодно и от заклинания немоты, заорал так, что зазвенело в ушах.

— Мордред бы тебя побрал, баньшин сын! — выругался Барти и тут же замер, почувствовав, как расплывается под животом горячая лужица. — О, нет... Нет, парень, только не сейчас... Мерлин, ну за что мне это?

— Аппарируй! — скомандовала Белла. — Я сама здесь справлюсь!

И бросилась через всю комнату к упавшей волшебнице.

Однако там уже никого не было: невидимая ведьма то ли аппарировала, то ли перебралась на другое место. Причем перебралась, явно не касаясь ногами пола — ни одна дощечка при ее перемещении не скрипнула, ни один камешек не сдвинулся с места.

Барти послушно приподнялся на локте, вытащил из-под живота правую руку с зажатой в ней волшебной палочкой, брезгливо встряхнул намокшим рукавом... и чуть не взвыл во весь голос. Его палочка, его бесценная палочка, убившая и запытавшая полсотни магглов и добрый десяток магов, оказалась безжалостно сломана пополам. Перо оккамия, составлявшее ее сердцевину, тоже сломалось и повисло на одном волоске, и Барти ничего не оставалось, как только оторвать этот волосок и сунуть отломившийся кусок палочки в карман мантии.

Проклятый Олливандер! Не мог подобрать для него палочку покрепче...

«Лимонное дерево — редкий гость в наших краях, — всплыл в памяти голос старого мастера. — Берегите свою палочку, молодой человек, — другой такой вы больше не найдете».

И Барти берег ее. Берег, как зеницу ока. Почти десять лет берег, и если бы не этот маленький засранец...

Барти вдруг испытал непреодолимое желание воткнуть оставшийся обломок мальчишке в сердце и провернуть его, словно кинжал. Похоже, не зря Темный Лорд собирался истребить под корень все семейство: этот сопляк был словно создан для того, чтобы доставлять окружающим сплошные неприятности. Скажи Барти кто-нибудь еще час назад, что вокруг годовалого пацаненка может завариться такая каша — рассмеялся бы в лицо. Или хорошенько приложил круциатусом — чтобы врал да не завирался.

— Аппарируй, я сказала! — повторила Белла, возвращая Барти в реальность, и очертила перед собой широкий полукруг. — Гоменум Ревелио!

В нескольких шагах от Барти мелькнула неясная тень.

— Ах, вот ты где! — торжествующе выкрикнула Беллатрикс. — Авада Кедавра!

Зеленый луч блеснул у Барти прямо перед глазами, и он поспешно рухнул носом в пыль.

— Ты почему еще здесь, придурок? — рявкнула Беллатрикс, обнаружив, что чуть не угробила собственного напарника.

— У меня палочка сломана! — в отчаянии крикнул Барти. Теперь вся надежда была только на Беллатрикс. Если она сумеет отбиться и вытащить их обоих отсюда — он больше никогда не станет смеяться над ее нелепой привязанностью к сестре и племяннику. Слово Упивающегося...

Беллатрикс выкрикнула что-то нечленораздельное, но явно нелестное для Барти, и запустила поверх его головы петрификусом в связке с инкарцеро.

И снова промахнулась. Впрочем, по невидимому противнику и днем-то попасть не всегда удается, а уж ночью, при неясном свете луны и уличных фонарей, сделать это практически не реально.

«Хитра, гадина! — подумал Барти, озираясь во все стороны, чтобы не пропустить появление невидимки. — Держится над полом, чтобы не спотыкаться о камни и не оставлять следов. Только как это у нее получается? Мобиликорпус? Парящие чары? Что-то совершенно новое, позволяющее при этом сконцентрироваться на противнике, а не на поддержании в воздухе собственного тела? Тогда эта ведьма точно не из авроров. У тех что знает один — то знают все, и, овладей стражи порядка подобными чарами, не удержались бы от проверки их в действии. То есть, кто-нибудь из наших уже попался бы на такой фокус, доложил бы Повелителю, а тот обязательно предупредил бы остальных.

Может, это какая-нибудь идейная фанатичка из Ордена Феникса? Тоже не факт: орденцы — народ щедрый, и точно так же не преминули бы поделиться новинкой с товарищами. Может, у них появился кто-то новенький? А может, это просто соседка Поттеров? Какая-нибудь клуша, которая вышла на улицу поискать загулявшего тыквоголового ребенка и увидела рядом со своим домом свеженькие развалины..."

На этом месте Барти пришлось прервать свои размышления. Невидимая волшебница, по всей видимости, умела не только левитировать над землей, но и использовать невербальную магию. Вспышка — и из-за полуобвалившейся стены спальни в Беллу полетел белый луч, за ним последовали синий и бледно-зеленый.

Почему невидимка не атакует самого Барти, было понятно: без палочки и с ребенком на руках он никуда не денется, серьезного сопротивления тоже не окажет, а отвлекаться от боя с Беллатрикс на то, чтобы связать и оглушить Барти, было бы первостатейной глупостью.

«Ступефай, Иммобулюс, Петрификус, — не без удивления расшифровал увиденное Барти. — Странно... Это явно не соседская клуша, клуши не двигаются с таким проворством и не бросаются заклинаниями с такой уверенностью. Да и на доблестных авроров что-то не похоже: после разрешения использовать непростительные они противнику даже «Здрасьте» не говорят, а сразу бьют на поражение. Спасибо дорогому папочке за его нововведения... Тогда кто же это может быть? Новенькая, что ли? Рассчитывает захватить нас живьем и с помпой доставить в аврорат, чтобы скорее продвинуться по службе? Неужели она настолько сильна? Или просто чрезмерно самонадеянна? А может, она рассчитывает на быстрое подкрепление? Тогда надо убираться отсюда, как можно скорее».

Барти с надеждой посмотрел на Беллатрикс. Та тем временем успешно отразила атаку незнакомки и метнула в нее "Инсендио Максима".

Барти смотрел во все глаза. После огненного удара такой силы жертва должна была заорать дурниной и непременно обнаружить свое присутствие, но невидимой волшебнице и на этот раз удалось увернуться, и вместо нее вспыхнул чудом уцелевший в спальне Поттеров платяной шкаф.

Беллатрикс испустила вопль разочарования. И тут в нее полетело такое, что Барти замер, отказываясь верить своим ушам. Рвотное? Жалящее? Тыквоголовое?..

Эта ведьма что, с ума сошла? Вместо того, чтобы уничтожить Беллу на месте или обездвижить, раз уж так приспичило обзавестись пленными, эта гадюка пытается ее унизить и изуродовать? Она что, не понимает, с кем связалась? И вообще это ни в какие рамки не лезет — ни в дуэльные, ни в боевые. Все бывшие выпускники Хогвартса прекрасно владеют подобными заклинаниями, но никто из них никогда не позволит себе опуститься до подобной низости, даже в самых жестоких стычках. Да каждому жителю Магической Британии известно, что применять такие заклинания в бою неспортивно и бесчестно. Неужели сегодня они столкнулись с иностранкой? Или какой-нибудь чокнутой магглокровкой, для которой вековые традиции — пустой звук?

Беллатрикс, похоже, тоже была оскорблена до глубины души. С гневным рыком она отбила подлую атаку невидимки и с воодушевлением пошла вразнос. Разноцветные вспышки в глазах у Барти слились в единый поток, но неуловимая ведьма легко, словно насмехаясь, ускользала от ударов и наносила свои, нимало не заботясь о том, что «Калворио», «Фурункулюс» и "Пуллюс" вперемежку с оглушающими и связывающими заклинаниями превращают схватку двух сильных и умелых волшебниц в низкопробный ярмарочный фарс.

Однако Беллу никогда не прельщала карьера балаганной актрисы. Окутав себя облаком тумана, она послала в незнакомку ослепляющее и тут же резко взмахнула левой рукой. Барти едва успел заметить мелькнувший перед глазами сверкающий проблеск, как раздался полный боли вскрик.

«Кинжал!» — сообразил Барти. Как всякая женщина, воспитанная в приличной семье, Белла носила при себе узкий, остро заточенный клинок и сейчас без тени сомнения умело им воспользовалась. К сожалению, Барти не мог определить, насколько тяжелым было ранение невидимки, поэтому, воспользовавшись секундной передышкой, поднялся на ноги и, придерживая ребенка, бросился к телу Темного Лорда. В несколько прыжков достигнув цели, он упал на колени и принялся шарить по полу возле правой руки Повелителя. Где-то здесь Беллатрикс положила его волшебную палочку...

Но палочки нигде не было.

Не в силах поверить в очевидное, Барти положил голосящего мальчишку возле себя и снова принялся за поиски. Палочке просто некуда было деться — насколько он успел заметить, ни Белла, ни ее соперница не приближались к телу Темного Лорда, а значит, палочка точно должна была лежать где-то рядом.

— Экспеллиармус! Акцио кинжал! — скомандовала Белла и, ловко перехватив подлетевшее оружие за рукоять, снова метнула его в невидимку. Давно зная Беллатрикс, Барти даже не задавался вопросом, как она смогла определить в темноте правильное направление. Почуяла — и все тут. А за первые промахи осуждать Беллу было бы просто глупо. Она, как и Барти, и остальные их соратники, всегда считала Повелителя чуть ли не бессмертным, поэтому вид его бездыханного тела поверг ее в небывалый ужас. И, конечно же, это зрелище не могло не отразиться на ее боевых качествах. Когда душа рыдает кровавыми слезами, а взгляд то и дело обращается в угол возле комода в надежде, что Повелитель вот-вот вздохнет, поднимется и заговорит, вряд ли стоит ожидать от человека особой меткости. Особенно от женщины. Да что уж там скрывать — от любящей женщины. Белла и так сумела овладеть собой с необычайной скоростью. А невидимая ведьма, сама того не понимая, своими оскорбительными проклятиями окончательно переключила внимание Беллатрикс с Повелителя на свою собственную персону. За что тут же и поплатилась.

А Повелитель... Маггловские врачи, возможно, и научились творить чудеса, но кто знает, как они подействуют на умершего от неизвестной причины волшебника? Удастся ли выудить из ребенка нужные воспоминания? Удастся ли вообще вернуть Повелителя к жизни? И как дальше жить, если попытка возвращения окажется неудачной?

Барти тряхнул головой, отгоняя пораженческие мысли и, услышав еще один вскрик невидимки, с наслаждением потянул носом воздух, предвкушая появление самого чудного, самого будоражащего аромата в мире — аромата свежепролитой крови.

Белла тем временем издала ликующий вопль и бросилась вперед.

Барти обернулся и не поверил своим глазам: изящная, утонченная миссис Лестрейндж черной молнией пролетела несколько ярдов, отделяющих ее от невидимой ведьмы, вцепилась в нее голыми руками и, свалив на пол у разломанной двуспальной кровати, принялась трепать, как голодный африканский нунду раскормленного вождя, не успевшего унести ноги с неудавшейся охоты.

Но ведьма, хоть и была дважды ранена, явно не собиралась оставаться в долгу. В ярком свете пылающего шкафа прекрасно было видно, как Беллатрикс то зависает в нелепом положении над пустотой, то перекатывается на спину, силясь оторвать невидимые руки уже от своего горла.

— Ах ты, шваль подзаборная... — сдавленно прошипела ведьма и вцепилась Беллатрикс в волосы. По полу зазвенели шпильки и гребни, пышная кудрявая грива — гордость Беллатрикс с незапамятных времен — вырвалась на свободу и окутала дерущихся женщин черным облаком.

— Ах ты, баньши крашеная, — не осталась в долгу Беллатрикс. — Штырехвоста тебе в...

Услышать, куда именно, Барти не довелось — оказавшаяся в этот момент снизу Беллатрикс изо всех сил оттолкнула ведьму, та попятилась и, запнувшись о большого плюшевого громмамонта, рухнула на пол.

Рядом с Барти звякнуло что-то блестящее — то ли медальон, то ли брошь, то ли еще какая побрякушка. Очевидно, Беллатрикс начала разбирать свою жертву на составные, разбрасывая вокруг все, что считала лишним. Барти осторожно прихватил блестяшку первым попавшимся под руку носком и поднял повыше, к свету. Это оказалась изящная фибула в виде русалки, обвивающей хвостом крупный синий камень.

— Интересно вейлы пляшут... — пробормотал Барти и, подбросив фибулу на ладони, спрятал ее в карман. Побрякушка была явно не дешевой, такую не побрезговала бы надеть и сама Беллатрикс. К тому же, когда во время дуэли противник бросает в тебя заклинание облысения, а затем пытается превратить в курицу вместо того, чтобы просто убить, это определенно наводит на некоторые мысли. А если принять во внимание еще и слова, вырвавшиеся у обеих дам в пылу сражения, то можно прийти к однозначному выводу: Белла сейчас развлекается не просто с ведьмой, а с очень хорошо знакомой ей ведьмой. Жаль, что Беллатрикс так решительно настроена. Они могли бы взять с собой и ее подружку, заодно и расспросили бы, откуда та здесь взялась такая смелая и умелая, и где научилась таким интересным фокусам. Может, сказать Белле, пусть не торопится, а сначала познакомит девушку с Барти? Ну и что, что девушка невидима, этот вопрос решается одной меткой финитой. А то, что барышня при знакомстве окажется слегка помятой и измазанной в крови, Барти будет даже приятнее. Вот только сначала ему надо раздобыть палочку, а то как-то неудобно получается, не по этикету. С женщиной ведь знакомиться собирается, а не с садовым гномом.

Неохотно отведя глаза от задравшегося выше колен подола мантии Беллатрикс, Барти вернулся к поискам палочки Повелителя. Но тут же за спиной раздался торжествующий вопль.

Барти обернулся. Беллатрикс стояла у разрушенной стены между комнатами и направляла палочку на кучу битых кирпичей.

— Попалась, сучка! — с нескрываемым удовлетворением заявила она. — Финита Инкантатем!

Барти вытянул шею, пытаясь рассмотреть потерявшую невидимость волшебницу, однако не увидел ничего, кроме испачканной зеленоватой мантии и копны рассыпавшихся светлых волос.

«Прямо живая иллюстрация к «Похождениям Мерлина», — подумал он, глядя на горящую предвкушением возмездия Беллатрикс. — Моргана, оскорбленная тем, что Джиневра раскрыла Артуру ее отношения с Гиомаром, стоит у ложа спящей королевы и зловеще изрекает: «Кто с мечом живет, от меча и умрет».

«Моргана» откинула голову назад и разразилась громким торжествующим хохотом.

— Вот теперь мы с тобой поиграем! — с наслаждением произнесла она и топнула ногой. Раздался ни с чем не сравнимый хруст ломающихся костей и сдавленный женский вскрик.

Под ложечкой у Барти сладко екнуло, пальцы дрогнули, а губы моментально пересохли. Барти машинально облизал их и уже шагнул вперед, чтобы тоже принять участие в развлечении, но тут же сообразил, что палочки у него нет, да и Белла наверняка не слишком обрадуется его вмешательству. Похоже, у нее к этой псевдо-Джиневре бо-ольшой личный счет, и сейчас он, Барти, присутствует при его оплате.

— Ой, я, кажется, оступилась... — тоненьким голоском произнесла Белла и совершенно по-детски захихикала.

Точно угадал: личные счеты. А в личные, да еще женские счеты мужчинам влезать не стоит. Как говорит Мальсибер, это и для репутации безопаснее, и для здоровья. Барти оставалось только стоять в стороне и наблюдать. Ну что ж, полсухаря, как говорится, тоже хлеб.

— Калворио! — рявкнула Беллатрикс и волосы лежащей на куче кирпичей волшебницы с шелестом осыпались вниз.

«Ну вылитая Моргана, — с неожиданным весельем подумал Барти. — И эта ее Джиневра... С каким мечом она к нам заявилась, от такого и облысеет».

— Ох, прости, пожалуйста! — Белл в притворном ужасе закрыла рот ладошкой. — Я хотела сказать совершенно другое. Сейчас я все исправлю!

Она снова направила палочку в лицо лежащей женщине и отчетливо произнесла:

— Фурункулюс Максима!

Барти ухмыльнулся. Месть — это такое блюдо, которым можно наслаждаться бесконечно. От своего любимого тройного "круциатуса" Беллатрикс все равно никуда не денется, так почему бы и не разнообразить забаву, если очень хочется?

А Беллатрикс, по всей видимости, хотелось очень сильно. Она наклонилась к лежащей волшебнице и прошипела ей в лицо:

— Это именно тот облик, которого ты заслуживаешь, мерзкая тварь! И это еще не все! У нас с тобой впереди длинный разговор.

Волшебница вдруг ухватила здоровой рукой лежащий рядом обломок камня и попыталась ударить Беллатрикс по голове, одновременно стараясь пнуть ее ногой. Однако Беллатрикс легко отпрыгнула и расхохоталась.

Барти усмехнулся: Беллатрикс Лестрейндж хоть и увлекающаяся натура, но конечности противника никогда из виду не упускает. Как говорит дядюшка Аластор: "Лучше перебдеть, чем недобдеть и получить удар когтями в любимую печень".

Однако, как говорит тот же Аластор: "Вперед думай о деле, а потом уж о квиддиче".

Барти подхватил с пола плачущего ребенка и поинтересовался:

— Белла, ты скоро? Я понимаю, что у тебя там серьезный женский разговор, но нам пора возвращаться. И я никак не найду палочку Темного Лорда, посвети мне! Шкаф уже погас, я ничего не вижу.

Ребенок, похоже, снова описался, и Барти брезгливо намотал на него еще одну тряпку.

— Иду! — откликнулась Беллатрикс, не сводя глаз с пытающейся подняться волшебницы. — Прости, дорогая, но мне придется уйти. Хорошо выглядишь, кстати. Я обязательно поделюсь с Повелителем своими воспоминаниями. Думаю, ему понравится твой новый облик.

— Белла! — нетерпеливо позвал Барти. — Нам пора уходить! Повелителю нужна помощь, ты не забыла?

Беллатрикс неохотно сделала несколько шагов к Барти и вдруг резко развернулась:

— Круцио!

Пыточное заклинание ударило в не ожидающую новой атаки волшебницу, и та зашлась в истошном вопле.

— Белла! — Барти подавил пробежавшую по позвоночнику сладкую дрожь и снова попытался воззвать к разуму соратницы. — Если нас здесь захапают авроры — я скажу Повелителю, что это произошло исключительно по твоей вине. И он тебя за это по голове не погладит.

Но Беллатрикс, казалось, его не слышала.

— Круцио! Круцио! Круцио! — она с наслаждением взмахивала палочкой, посылая в изуродованное тело новые и новые порции боли. — Круцио!

Барти застыл, не в силах отвести глаз от корчащейся на камнях тонкой женской фигурки. Каждый ее стон, каждое движение наполняли его тело сладостной негой. Он забыл обо всем — о потерянной палочке, о Повелителе, о неумолимо бегущем времени... Сейчас для него весь мир сосредоточился только в резком голосе Беллатрикс и судорожных рывках бьющейся в агонии жертвы.

— Ну вот и все, — наконец констатировала Беллатрикс и брезгливо пнула кончиком туфельки обмякшее тело. — Жаль, конечно, что Повелитель сейчас тебя не видит. Он бы в тебе бесконечно разочаровался.

Барти с трудом вынырнул из упоительного дурмана и с удивлением осознал, что в его руках что-то орет и извивается. Точно, ребенок. Ребенок, которого надо срочно доставить в Лестрейндж-холл. Чтобы спасти Повелителя. А сам Барти этого сделать никак не сможет. Потому что у него нет палочки...

— Белла! — позвал Барти. Голос чуть осип, словно это не волшебница, а он только что орал на всю округу, срывая голосовые связки. — Немедленно иди сюда! Палочка Повелителя пропала!

Беллатрикс с сожалением оставила в покое свою жертву и, скомандовав «Люмос!», направилась к Барти.

— Силенцио! — первым делом рявкнула она, и Барти чуть не прослезился от облегчения — до того его достал детский плач.

— Ты что, совсем слепой? — раздраженно спросила Беллатрикс, взмахом палочки расчищая себе путь среди обломков. — Возле правой руки Повелителя — плетеная корзина для игрушек, я туда его палочку специально положила, чтобы не потерять.

— Нет здесь никакой палочки! — отозвался Барти. Он положил ребенка на груду тряпья и продемонстрировал Беллатрикс пустую корзину.

— Значит, ты ее перевернул, когда рылся здесь в темноте, — ворчливо отозвалась Белла. Лучик света нервно заплясал вокруг тела Темного Лорда. — Ищи получше!

— Да я здесь каждый дюйм обшарил! — возмутился Барти. — Нет ее нигде! В кармане у себя лучше поищи — есть у тебя такая милая привычка все в свои карманы прятать.

— Кто бы говорил! — не осталась в долгу Беллатрикс. — А может, это ты, пока я там, — она мотнула головой в сторону лежащей без движения ведьмы, — разбиралась, припрятал палочку Повелителя, а теперь изображаешь из себя флоббер-червя? А ну-ка, подними руки! — скомандовала она. — Акцио палочка Темного Лорда!

Барти медленно поднял руки, демонстрируя раскрытые ладони. Беллатрикс выжидательно уставилась на него, однако палочка из карманов мантии Барти так и не появилась.

— Акцио палочка Темного Лорда! — повторила Беллатрикс, нервно оглядываясь по сторонам.

— Я же говорю тебе: ее здесь нет! — прошипел Барти. — Мордред знает, куда она могла подеваться — может эта твоя... — теперь он кивнул в сторону лежащей ведьмы, — ее сломала и распылила!

— Ты еще скажи, что палочку крыса утащила! — ядовито произнесла Беллатрикс. — Та самая, что в кармане у Повелителя сидела.

Барти хотел ответить ей не менее ядовито, но не успел: Беллатрикс вдруг сменила тон и деловито заявила:

— Ладно, с палочкой потом разберемся. Всех сразу я аппарировать не смогу, сам понимаешь. Поэтому сначала я доставлю тело Повелителя домой — пусть Руди с Рабастаном вызывают Снейпа и начинают работать, а затем вернусь за тобой и ребенком.

Барти скептически скривился. Зная увлекающуюся натуру Беллы, вполне можно было предположить, что дожидаться ему придется до следующего Хэллоуина.

— У меня есть идея получше! — возразил он. — Я позаимствую палочку у твоей подружки, и аппарируем все вместе.

— Согласна.

Беллатрикс повернулась к поверженной волшебнице, чтобы приманить ее палочку, но вдруг...

— Экспеллиармус! — хриплый надломленный голос ударил по нервам, словно башенный колокол. Палочка Беллатрикс взвилась в воздух и исчезла в темноте.

— Акцио Гарри! — прозвучало в унисон с негодующим воплем Беллатрикс. Барти, уже привычно сгруппировавшись, рухнул на землю, прикрывая ребенка своим телом, и только зашипел, чувствуя, как неодолимая сила снова тащит его коленями и локтями по острым обломкам.

Нет, все-таки расслабились они с Беллатрикс, привыкли к легким победам над магглами и запуганными обывателями, вот и расплачиваются теперь за свою беспечность и самонадеянность. Но кто же мог знать, что полумертвая волшебница за те пару минут, что Барти с Беллатрикс пререкались, сумеет не только оклематься, но и найти свою палочку, причем совершенно бесшумно — Барти готов был поклясться, что не слышал со стороны бывшей спальни Поттеров ни малейшего шороха.

Беллатрикс тоже была поражена. Она на секунду застыла, размышляя, что делать в первую очередь — искать свою палочку или бросаться с голыми руками на ожившую волшебницу, а та тем временем, пошатываясь, словно пьяная, поднялась во весь рост и, держа палочку в неповрежденной левой руке, скомандовала:

— Акцио тело Волдеморта!

От такой наглости у Барти даже дыхание перехватило. Беллатрикс мигом определилась с приоритетами, но было поздно: никем не удерживаемое тело Темного Лорда поднялось в воздух и полетело в сторону искалеченной магички. Беллатрикс, метнувшаяся следом за ним, только и успела, что схватиться за подол мантии и резко дернуть к себе. Однако она никак не рассчитывала, что широкая мантия Повелителя, и так почти стянутая во время осмотра, с легким шелестом окончательно сползет с его безжизненно болтающихся рук.

— Furorem sempera!(2) — выкрикнула волшебница. Темноту пронзил мутно-багровый луч. Не успевшую уклониться Беллатрикс хлестнуло по лицу так, что она пошатнулась и с болезненным вскриком упала на колени. Хлопок аппарации — и посреди разгромленной детской остались лишь лежащий на боку Барти, вцепившийся в ребенка мертвой хваткой, и пораженная заклинанием Беллатрикс с остатками мантии Темного Лорда в руках.

Барти похолодел. Забыв о ребенке, он поспешно вскочил на ноги и, вооружившись жалким огрызком своей палочки, заметался по комнате. «Furorem sempera!» — заклинание старое, малоизвестное, однако невероятно паскудное. Если человека, в которого оно попало, немедленно не показать целителю, рассудок его будет необратимо поврежден, и близким придется навсегда изолировать его в комнате с мягкой обивкой. Каждое их появление, каждое слово, каждый звук даже в самом спокойном и мягкосердечном человеке будет вызывать страшные видения и пробуждать глубоко скрытую агрессию. Жертвы заклинания обычно не доживали до преклонных лет — горящее в крови исступление сжигало их через год, максимум, через два. Стремление уничтожить источник раздражения не щадило даже самих пораженных проклятием магов: не найдя врага перед собой, они находили его в себе самом. Перегрызенные вены, вырванные глаза, разодранное ногтями горло... Иллюстрации в старинной рукописи были выцветшими, побледневшими, но на десятилетнего Барти, часто прятавшемуся от назойливой материнской опеки в кабинете отца, они произвели незабываемое впечатление. Зачастую родственники, чтобы прекратить мучения близкого человека, подливали ему яд или убивали любым иным способом. Но Барти не мог прямо сейчас убить Беллатрикс: во первых, это было право Руди, и только его, а во-вторых, у нее еще был шанс на спасение. Мизерный, конечно, но был.

Барти огляделся вокруг и схватил первый попавшийся под руку камень. Сейчас Беллатрикс опомнится и обратит свою ярость на первое попавшееся на глаза существо — то есть, на самого Барти. Лежащего на полу ребенка в счет можно было не брать: разгорающееся безумие в сознании и без того взбешенной Беллатрикс столь мелкой жертвы могло и не заметить.

«Может, бросить ей этого ребенка, словно квоффл? — прикинул Барти, — отвлечь хотя бы на секунду, а затем хорошенько приложить камнем по голове?»

Идея, кстати, была неплоха. Даже если Барти перестарается и Беллатрикс умрет, то впоследствии он обязательно извинится перед Руди и даже без возражений примет его вызов на дуэль. Но допустить, чтобы Беллатрикс здесь и сейчас порвала его на клочки, Бартемиус Крауч-младший никак не мог, у него на ближайшие сто лет имелись совсем иные планы...

Эти мысли молнией пронеслись в голове Барти за сотые доли мгновения. Он крепко сжал в ладони подобранный камень, но, когда Беллатрикс повернулась к нему, вдруг взмахнул обломком своей палочки и выкрикнул:

— Акцио палочка Беллатрикс!

Что послужило причиной такого возгласа — Барти сказать не мог — то ли сработал условный рефлекс, то ли рыбный фосфор, активно накапливающийся в организме в последнее время, наконец-то начал оказывать свое благотворное действие. Но, как бы то ни было, фокус сработал, и, даже сломанная пополам, волшебная палочка Барти сумела приманить палочку Беллатрикс. Барти не поверил своему счастью, когда из темноты вылетел тонкий узловатый прут и больно хлестнул его по пальцам левой руки, заставив выпустить из них камень.

Беллатрикс взвыла, словно баньши, и ринулась к Барти в неукротимом стремлении рвать, убивать, уничтожать. Повинуясь вмиг обострившимся инстинктам, тот сунул обломок в карман и перебросил палочку Беллатрикс в правую руку. Левой Барти тоже владел неплохо, но очень сомневался, что в случае неудачи Беллатрикс предоставит ему второй шанс.

— Ступефай! — заорал он. — Инкарцеро! Депульсо!

Палочка Беллатрикс была неудобной и непривычной — слишком тонкой, слишком длинной и вдобавок кривой, словно турецкая сабля. К тому же, оказавшись в руках у чужака, она решила проявить норов и напрочь отказалась оглушать свою прежнюю хозяйку. Веревки, правда, из нее вылетели, но Беллатрикс ловко перехватила их еще на подлете и, зловеще расхохотавшись, взмахнула ими, словно пастух длинным кожаным хлыстом.

«Только бы не по глазам», — взмолился Барти, уклоняясь от свистнувшей в воздухе веревки. Ему повезло — удар пришелся чуть ниже. Щеку и шею обожгло огнем, а от уха, судя по ощущениям, осталась только мочка, да и та едва ли наполовину.

Барти шарахнулся в сторону и снова выкрикнул:

— Ступефай!

Беллатрикс ловко отпрыгнула, но красная вспышка, ударившая в то место, где она только что стояла, несказанно порадовала Барти. Мало-помалу чужая палочка начинала его слушаться, и это вселило в Барти безумную надежду на благополучный исход.

— Ступефай! — в третий раз проорал он, ухватившись за палочку двумя руками, словно рыбак за удилище.

«Рыбка», которую сейчас пытался выудить Барти, была не только крупной, но и очень хищной. Рассыпавшиеся по плечам кудри, оскаленные зубы, горящие в прорезях маски глаза... В другой ситуации подобное зрелище доставило бы Барти истинно эстетическое удовольствие — несмотря на свой далеко не юный возраст, Беллатрикс в гневе была несказанно хороша, но сейчас весь ее облик заставлял колени Барти позорно подкашиваться, а вырывающееся из ее горла клокочущее рычание отзывалось в его теле мелкой противной дрожью.

Такой Беллатрикс Барти Крауч-младший еще никогда не видел.

Как и следовало ожидать, он снова промахнулся. В ответ на его "Сомниус" Беллатрикс глухо рыкнула и взмахнула веревкой. Уходя из-под удара, Барти наступил на что-то мягкое, похожее на маленькую, туго набитую подушку, и под ногами раздался дикий заполошный визг.

Барти подпрыгнул, словно вспугнутая куропатка, и только потом сообразил, что произошло.

«Мордред бы побрал эти говорящие игрушки...» — подумал он, от души пиная захлебывающегося идиотской песенкой плюшевого плимпа.

И в этот миг торжествующая Беллатрикс захлестнула на его шее тугую удавку.

«Вот и все...» — обреченно промелькнуло в голове у Барти. В глазах потемнело, в ушах послышался комариный писк. Последним отчаянным рывком Барти бросился к Беллатрикс, схватил ее в охапку и, представив гостиную Лестрейндж-холла, на остатках воздуха в сжавшихся легких прохрипел:

— Аппарейт!

Мир завертелся, в уши ударил чей-то отчаянный вопль, и через мгновение Барти Крауч-младший погрузился в милосердное небытие.

___________________________________________________

1. Эверте Статум (англ. Everte Statum) — заклятие, которое отталкивает противника так, что он при этом летит кувырком в воздухе. Обезъяз — заклинание, вызывающее приклеивание языка к нёбу. Не действует на невербалов.

2. Furorem sempera! — производное от furorem (лат) — неистовство, semper — всегда.

«Как это они еще не спросили, почему я не притащил с собой ребенка..." — глядя на застывших в неподвижном молчании Родольфуса и Рабастана, неприязненно подумал Барти. Сразу же после их живописного прибытия братья отволокли Беллу в спальню и вызвали к ней домашнего целителя, а самого Барти наскоро привели в чувство, влили ему в глотку несколько порций огневиски, крепко допросили, а теперь вот застыли, как два удава, обдумывая, что делать дальше.

Хотя, что тут спрашивать? Дураку понятно, что аппарировать с помощью чужой палочки, держа в охапке одновременно впавшую в буйство Беллатрикс и извивающегося ребенка, — это верный путь к расщеплению всех троих. Так что пусть Руди вообще спасибо скажет, что жену его доставили домой целую и невредимую. А то, что она в неадеквате, — не беда, целители поправят.

— И что теперь делать будем? — нарушил тягостное молчание Родольфус. — Если эта ведьма действительно Эмма... — он бросил короткий взгляд на брата, — и если ей повезло не расщепиться где-нибудь по пути и не потерять тело Повелителя, то с минуты на минуту здесь будут авроры. С Беллатрикс они сейчас много не возьмут, а вот ты... — его холодный взгляд остановился на Барти, и того бросило в холодный пот. — Эмма не знала, с кем именно Повелитель ушел к Поттерам. Я просто не успел упомянуть об этом. Так что хорошенько подумай, сильно ли ты там наследил и сможет ли аврорат тебя вычислить.

Барти наморщил лоб и напряг мозги. После изрядной дозы огневиски соображалось откровенно плохо. Тем более не укладывалось в голове, что напавшая на них с Беллатрикс фурия и очаровательная невеста Рабастана — одно и то же лицо. Мерлин, да он еще совсем недавно думал, что, не будь Рабастан его товарищем по оружию, обязательно постарался бы ее у него отбить.

Оказывается, очень правильно сделал, что не отбил.

— Лица моего она точно не видела, — собравшись наконец с мыслями, выдавил Барти. — Я был в плаще и маске. Голос... Не думаю, что она его опознает — мы виделись с ней всего-то раз или два, и то мельком. Я как раз собирался во время ужина поближе с ней познакомиться.

— Белла называла тебя по имени? — подключился к разговору молчавший до того Рабастан.

— Вроде бы нет... — неуверенно проговорил Барти. — По фамилии — точно не называла, а по имени — не помню. А вот я ее, кажется, называл... — он виновато наклонил голову.

— Если это на самом деле была Эмма, — Родольфус кивнул на фибулу, — то Беллатрикс не удалось бы скрыться ни за какой маской, слишком уж давно они с Эммой знакомы.

Барти слегка приободрился и поднял голову.

— Только одного не могу понять, — нахмурился Родольфус. — С какого драккла Эмма вдруг так себя повела? Помчалась к Поттерам, попыталась украсть ребенка, напала на вас, унесла тело Повелителя... Где логика?

Барти хотел было сказать, что, по его мнению, логика и женщина — вещи абсолютно несовместимые, особенно если в женщине имеется творческая жилка, но благоразумно промолчал.

— У нее должны были быть очень сильные мотивы для такого поступка, — продолжил Родольфус. — Эмма выскочила из-за стола, едва я упомянул о Поттерах. Не могла же она отправиться в Годрикову Впадину просто из сентиментальных побуждений, чтобы спасти, к примеру, подругу, бывшего любовника или ребенка? И насколько я понял, все ее внимание было сосредоточено на ребенке. Только когда ей стало ясно, что ребенка она не получит, Эмма схватилась за тело Повелителя. Зачем? Версия у меня только одна: для того, чтобы сдать его аврорам.

Барти снова промолчал. Возразить было нечего — иные версии, внезапно посетившие его затуманенную алкоголем голову, выглядели если не извращенно, то в крайней степени фантастично.

— Давай мы над мотивами Эммы подумаем позже, — сказал Рабастан. Барти сочувственно взглянул на него: бедняге ведь тоже сейчас нелегко приходится. Как ни крути, а это именно он ввел Эмму в ближний круг и познакомил ее с Повелителем. — Сейчас нам надо подумать, что делать с ним.

Он кивнул в сторону Барти, и у того моментально испарилось все сочувствие к обманутому жениху. Его холодный тон не оставлял сомнений: Барти от него сочувствия и поддержки придется дожидаться до мерлинового возрождения, если не дольше. Хотя, если подумать, то сам Рабастан больше всех и виноват: привел в дом неизвестно кого, обеспечил доступ к секретной информации, а на закуску выпустил предательницу из рук. А в том, что Эмма предательница, Барти теперь не сомневался. Так отчаянно сражаться, как сражалась она, можно только с идейным врагом.

Это что же тогда получается, что к Рабастану ее кто-то подослал? Чтобы выведать планы Повелителя? Если это так, то следует признать, что Эмма справилась со своим заданием на высший балл. Как невесте одного из Лестрейнджей, ей доверяли, тем более, что Повелитель отнесся к ней необычайно благосклонно. И хоть действительно серьезных вещей при женах и невестах Пожиратели Смерти традиционно не обсуждали, внимательный глаз художницы и музыкальный слух могли принести господам аврорам очень много интересного и полезного. Но что заставило Эмму сломя голову помчаться к Поттерам, порушив далеко идущие планы и подставившись по полной программе? Полная ерунда получается. Неужели для нее жизнь каких-то Поттеров была дороже ценнейшей информации?

Или он, Барти, просто чего-то не знает? Как, например, того, почему Повелителю не удалось сразу раскусить эту лазутчицу. Или удалось, но он решил сыграть с ее кукловодами в собственную игру?

В размышления Барти вдруг вмешался голос Родольфуса.

— С ним все решается как раз очень просто, — Родольфус выбрался из кресла и, обогнув стол, подошел к Барти. — Палочка твоя где?

— Вот! — Барти вытащил из кармана обе половинки. — Как ты думаешь, может, ее еще удастся...

Его слова прервал резкий хруст. Барти умолк и неверящим взглядом посмотрел на обломки в руках Родольфуса.

— Но... зачем? — едва смог выговорить он.

Родольфус наклонился, за ворот выдернул Барти из кресла и сунул обломки ему в карман.

— Если ты смог колдовать половинкой палочки, то и авроры смогут определить последние выпущенные ею заклинания. А с обломков спрос никакой. Понял?

Барти вспомнил выпущенное в небо "Морсмодре!" и мысленно проклял себя последними словами.

— Мордред, что же теперь делать? — пробормотал он. — Ведь, если авроры придут за мной, они первым делом спросят, где и как я сломал свою палочку.

— А ты скажи, что не помнишь, — ответил Родольфус, выпуская из рук воротник.

— Но я же все помню! — возразил Барти, снова падая в кресло. — Три капли сыворотки — и я выложу все до последней подробности, вплоть до... — он чуть не сказал "до узора на чулках Беллатрикс", но вовремя прикусил язык. — Может, у Северуса какого-нибудь зелья попросить?

— Думаю, не стоит беспокоить Северуса из-за такой ерунды, — скупо улыбнулся Родольфус. — Мы поступим намного проще.

Барти напрягся, предчувствуя недоброе, и рванулся с кресла. Однако Родольфус его опередил:

— Обливиэйт!

* * *

В тот благословенный ранний час, когда ночные пациенты уже закончились, а утренние еще не начали поступать, привет-ведьма клиники Святого Мунго заглянула на чашку чая в приемный покой первого этажа.

К чаю традиционно подавались мед, плюшки и свежие сплетни. Но первой, по традиции, слово предоставили гостье, и привет-ведьма, отпив крепчайшего чая и положив себе на тарелку самую поджаристую плюшку, вдохновенно принялась расплачиваться за угощение.

Около полуночи на дом к молодым Лонгботтомам вызвали сразу двух целителей — мистера Беннета с первого этажа и мистера Паркера с пятого. Сказали, что у Алисы родственница сильно покалечилась, прямо до нетранспортабельности. Враки, наверное. Скорее всего, Августа снова явилась к невестке, чтобы научить ее жизни, а та в сердцах приложила любимую свекровь чем-нибудь из секретного аврорского арсенала. Но Августа ведь тоже не подарок, если надо, то и целому отряду авроров расскажет, почем нынче в Лютном мандрагоры, а то и за сковороду возьмется. Может, поэтому им потребовался специалист не только по заклятиям, но и по травмам от рукотворных предметов?

Медиведьмы деликатно спрятали улыбки за чашками, и привет-ведьма продолжила делиться новостями.

Целитель Паркер, кстати, до сих пор у Лонгботтомов — наверное, заклятия у Алисы оказались не из простых. А вот целитель Беннет вернулся почти сразу. Злющий — словно его шмелехвост ужалил. Появившись в отделении, он отказался от горячего чая, чем очень огорчил старшую сестру Роуз, и потребовал огневиски. Представляете — огневиски во время дежурства! Это же уму непостижимо! А опрокинув стакан, он высказался в том духе, что женщины — это порождение тьмы и исчадия ада, чем огорчил сестру Роуз еще больше. Вероятнее всего, он имел в виду Августу Лонгботтом, которая кого угодно может в три минуты довести до белого каления, но сестра Роуз все равно расстроилась. Говорят, что она питала на это совместное дежурство некоторые романтические надежды, а теперь они пошли псу под хвост.

Но она, привет-ведьма, только рада, что у сестры Роуз ничего не получилось. Потому что как профессионал целитель Беннет, может, и хорош, но в жизни он отпетый грубиян, да еще и не хозяин собственному слову. Уж сколько раз она просила его сообщать о своих отлучках из больницы, так он каждый раз обещает и каждый раз забывает о своем обещании, а ей потом приходится объясняться с недовольными пациентами.

Вот и сейчас: в больницу привезли ребенка с приклеившейся к руке отцовской палочкой, она заверила, что целитель Беннет сейчас его примет, а через минуту оказалось, что целителя Беннета на месте нет. Мать ребенка подняла крик, даже в Министерство магии грозилась заявить. Лучше бы она за своим ребенком с таким энтузиазмом смотрела. Пришлось посылать Патронуса домой целителю Тики — он всегда готов приехать в клинику даже в выходной, если случай серьезный или пострадавший — ребенок. Но Тики в этот раз приехать не смог — его как раз вызвали в аврорат к какому-то подозреваемому, и с ребенком пришлось разбираться целителю Эшби с четвертого этажа. Он в два счета справился с проблемой, но мать все равно осталась недовольна, и теперь неизвестно, чем все это закончится.

И даже то, что Беннет все это время был у Лонгботтомов, не избавит его от неприятностей. Ведь такое сообщение — это не прихоть медиведьмы, а обязанность каждого целителя, прописанная в правилах клиники. Тем более, что дел там всего лишь на один несчастный Патронус, а расписаться в журнале можно и потом. Вот целитель Паркер никогда не забывает предупредить, где находится, а ведь он лучший в Британии специалист по проклятиям, не чета всяким костоправам...

Медиведьмы из приемного покоя сочувственно покивали и налили привет-ведьме еще чаю. Затем они поведали, что в два часа ночи в приемный покой привезли красавчика Барти — да-да, именно того самого красавчика Барти, по которому еще со школы безнадежно вздыхает сестра Уильямс с третьего этажа. Его подобрали где-то в Лютном, пьяного вдрызг и избитого до полусмерти. Еще и палочку сломали, изверги.

Теперь проявлять сочувствие пришлось уже привет-ведьме. Покончив с этой процедурой, она взяла с тарелки еще одну плюшку и принялась слушать дальше. О том, что отец у красавчика Барти — бездушный сухарь, потому как, явившись по вызову целителя, на забинтованного сына взглянул только мельком и даже отказался забирать его домой, несмотря на все просьбы рыдающей жены. Хотя, с одной стороны, он прав — вывихнутая челюсть, три сломанных ребра, сотрясение мозга и потеря памяти — это не шутки, и лечить их следует под профессиональным присмотром. Но вот так, в открытую, объявить, что сын сам виноват, а расследования не будет, потому что у аврората хватает дел поважнее — это уже ни в какие рамки не лезет. Это же его единственный сын, а не чужой человек! Пусть Барти и разгильдяй, так ему и двадцати лет не стукнуло — успеет еще ума набраться. Можно подумать, он в Лондоне один такой. Вот посидел бы мистер Крауч-старший хоть пару суток в приемном покое, посмотрел на поступающих во время Хэллоуина или Валентинова дня пациентов — глядишь, и к сыну бы начал относиться с большим снисхождением, потому как нынешняя молодежь...

Но тему о нынешней молодежи собравшимся медиведьмам развить не удалось. В коридоре послышался громкий топот, и в сестринскую влетел возбужденный стажер с третьего этажа. Сверкая глазами и размахивая руками, он сообщил, что ночью напали на Поттеров — тех самых Поттеров, у малыша которых недавно была грибковая золотуха. И до сих пор не известно, выжил ли из них хоть кто-нибудь. "Информация проверенная, — заявил он, — от Берты Дженкинс из больничной лавки, а той сказала буфетчица, у которой парень в аврорате уборщиком работает. Так что, возможно, скоро в больницу привезут новых пациентов".

Медиведьмы заохали, засуетились, принялись убирать со стола, и красавчик Барти со своими травмами и потерей памяти был моментально забыт.

* * *

— Что Дамблдор делает там так долго? — прошептала заплаканная Мирабель Фоули, сгорбившись на диване. — Почему он не выходит?

— Наверное, Эмме есть, что ему рассказать, — ответила Августа Лонгботтом, застывшая у окна в напряженной позе.

— Если он через три минуты не уйдет, я сама его выставлю, — решительно сказала Мирабель. — У Эммы слабое сердце, и ей надо лечиться, а не разговаривать. Он ее уже битых полчаса там расспрашивает.

— Дорогая, целители уверили меня, что с нашей девочкой все будет в порядке. — Эдвард Фоули успокаивающе погладил жену по плечу. — Костеростом ее напоили, обезболивающее зелье дали, даже по поводу внешности можно не беспокоиться — целитель Беннет сделает все, чтобы к Эмме вернулась ее былая красота.

— А круциатусы? — возмущенно произнесла Мирабель. — Последствия множественных круциатусов одним обезболивающим зельем не лечатся, это знает любой старшекурсник. Сейчас ей нужны, как минимум, укрепляющие зелья и здоровый сон.

— Эмма получит все, что нужно, — твердо сказала Августа. — И будет спать, сколько потребуется. Но сначала она должна рассказать, что и как с ней произошло. А судя по тому, что Дамблдор до сих пор не выходит из ее комнаты, дела обстоят чрезвычайно серьезно. И если то тело, что Эмма принесла с собой, действительно принадлежит Ты-сама-знаешь-кому, то ты даже представить себе не можешь, какой подвиг совершила твоя девочка.

— Моя девочка не должна совершать никакие подвиги! — взвилась Мирабель. — Она художница, а не аврор! Она должна писать картины и любоваться природой, а не сражаться с преступниками. Я была твердо уверена, что под вашим присмотром Эмма в безопасности. А она вместо этого чуть ли не сутки где-то пропадает, а потом является едва живая и притаскивает с собой какой-то разваливающийся на глазах труп. Ну вот где она была, кто-нибудь мне может объяснить?

— Алиса говорила, что Эмма собиралась с друзьями в Лондон, — напомнил мистер Фоули. — Возможно, она случайно наткнулась на этого... которого нельзя называть, он на нее напал, и девочке пришлось защищаться?

— Вот и я говорю, что это полный беспредел! — воскликнула Мирабель. — По вашим улицам даже в праздничный вечер опасно ходить. Куда только смотрят ваши авроры?

Она взглянула на часы и резко поднялась с дивана.

— Все, мое терпение лопнуло. Сколько можно измываться над больным ребенком? Я немедленно иду к Эмме!

— Мирабель, погоди! — остановила ее Августа и щелкнула пальцами.

— Что там? — коротко спросила она у появившейся эльфийки в белоснежном передничке.

— Мистер директор Дамблдор две минуты назад удалился, — отчиталась та. — Просил передать молодой хозяйке, что то, что осталось от тела, которое принесла мисс Эмма, он забирает с собой. Также старшей хозяйке и гостям молодой хозяйки он просил передать свои извинения за то, что не попрощался с ними лично. Информация, сообщенная мисс Эммой, имеет государственное значение, и ему следует поторопиться, чтобы спасти невинную жизнь. Мистер целитель сказал, что побудет возле мисс Эммы, пока молодая хозяйка не освободится. Он дал мисс Эмме зелье сна-без-сновидений, и она уснула.

— Наконец-то, — с облегчением выдохнула миссис Фоули. — Бедная девочка...

— Спасибо, Хэтти, — кивнула Августа. — Собери вещи мастера Невилла и отправляйся домой, мы с ним скоро будем. Приготовь ему ванну с ромашкой и горячее молоко.

Эльфийка исчезла.

— Дамблдору надо спасти невинную жизнь... — с горечью повторила миссис Фоули. — А нашу Эмму, получается, спасать не надо?

— Целитель Паркер — лучший в Англии специалист по заклятиям, — уверенно заявила Августа и ободряющим тоном добавила: — Не стоит так волноваться, Мирабель. Он все сделал, как полагается, я уверена.

Мирабель Фоули упрямо покачала головой.

— Все равно я не понимаю, почему нельзя было сначала дать Эмме немного отдохнуть, а потом уже приниматься за расспросы.

— Эмма сама не захотела принимать зелье сна-без-сновидений, пока не поговорит с Дамблдором, — напомнила Августа. — Мирабель, ты все эти годы прожила далеко от Британии и просто представить не можешь, что у нас здесь творится. И если Эмма попросила вызвать Дамблдора, значит, ситуация предельно серьезна.

— Да наплевать мне на ситуацию! — Мирабель вскочила и гневно воззрилась на Августу. — Наша семья никогда не вмешивалась в политику. Я прекрасно знаю, что у вас здесь творится, потому и увезла девочку учиться во Францию, подальше от всего этого. Я думала, что с возрастом ты стала мудрее, Августа, а ты, мало того, что сама никак не угомонишься, так еще и мою дочь втравила в ваши с Дамблдором политические игрища!

— Дорогая, что ты такое говоришь, присядь... — муж попытался обнять жену, но та резким жестом высвободилась и снова обратилась к Августе:

— Эмма никогда нам не врала, даже в детстве! И никогда ничего от нас не скрывала. А сейчас я ее совсем не узнаю — постоянные тайны, секреты, недомолвки. Даже о том, что она обручена, мы узнали совершенно случайно, от абсолютно посторонних людей. Родная дочь не пригласила нас на помолвку, Августа! Это же нонсенс!

Голос Мирабель сорвался на визг.

Августа поморщилась, и Мирабель заговорила чуть более низким тоном:

— Я отпустила Эмму в Британию с твердой уверенностью, что она будет сидеть в твоем поместье и писать этюды. И пребывала в этой уверенности до последнего дня. Теперь оказывается, что Эмма нам все это время лгала, а ты поддерживала эту ее ложь. Ты обманула мое доверие, Августа! И если моя дочь умрет или останется калекой, я никогда тебе этого не прощу, так и знай!

— Твоя дочь — настоящий боец! — не выдержав, гневно произнесла Августа. — А ты всю жизнь пытаешься удержать ее возле своей юбки. Будь у меня такая дочь, я бы ею гордилась!

— У тебя есть сын, вот им и гордись! — выпалила Мирабель. — Только сначала объясни мне, почему он, доблестный аврор, сидел дома и ел пироги в то время, когда моя дочь сражалась с тем, чье имя ты даже боишься произнести? Что молчишь? Сказать нечего?

— Мирабель! — предостерегающе произнес мистер Фоули, но жена только отмахнулась.

— Ты так спокойна только потому, что твой сын жив и здоров, — звенящим голосом произнесла она. — Его никто не пытал Круциатусом, не ломал ему кости и не унижал, уродуя лицо и тело. Если по справедливости, то это он сейчас должен лежать в постели под присмотром целителей. Он, а не наша Эмма.

Такого Августа уже стерпеть не могла. Но не успела она вытащить палочку, как Мирабель умолкла и пошатнулась. Муж ловко подхватил ее и уложил на диван.

— Сомнус, не так ли? — холодно поинтересовалась Августа, резким жестом пряча палочку обратно в карман. — И часто ты так с ней?

— Прости, Августа, — неловко улыбнулся мистер Фоули. — Иногда Мирабель переходит все границы. Но ее можно понять — Эмма наша единственная дочь, и Мирабель в ней души не чает.

Августа кивнула.

— Я знаю, Эдвард, знаю. Жаль только, что...

Она не договорила. Дверь распахнулась, и в комнату вошла молодая женщина с ребенком на руках.

— А вот и мы, — проговорила она нарочито бодрым голосом, обращаясь, скорее, к ребенку, чем к присутствующим. — Ну-ка, иди к бабушке, Невилл!

Малыш у нее на руках скуксился и тихонько заныл.

— Это ненадолго, радость моя! — Алиса Лонгботтом поцеловала малыша в щечку. — Поживешь у бабушки, пока тетя Эмма немного поправится. А когда ты вернешься, мы откроем пакет взрывающихся жвачек, надуем огромные синие пузыри и пустим их летать по комнате. Вот такие, смотри! — она показала малышу яркую конфетную обертку. Тот мигом ухватил ее, сунул себе в рот и заулыбался.

Августа неодобрительно взглянула на невестку, но ничего не сказала. Взяв внука на руки, она молча отобрала у него бумажку и сунула ее в карман.

Ребенок заревел в голос.

— Нам пора! — величественно объявила Августа и, промаршировав к камину, исчезла в зеленом пламени.

— Нам тоже, — спохватился мистер Фоули, шагнул к дивану, но затем повернулся к Алисе:

— Скажите, миссис Лонгботтом, вы точно не будете против, если Эмма немного побудет у вас? — спросил он. — Мы бы предпочли забрать ее домой, но целитель сказал, что это исключено. У девочки слабое сердце...

Алиса подошла к нему и сочувственно прикоснулась к его предплечью.

— Не беспокойтесь, мистер Фоули, — сказала она с непритворной теплотой в голосе, — я позабочусь об Эмме. Можете спокойно отправляться домой: целитель сказал, что до утра она будет спать, как младенец.

Мистер Фоули благодарно склонил голову.

— Вы так добры, миссис Лонгботтом. Еще раз прошу простить нашу семью за доставленные вам неудобства.

Алиса протестующе взмахнула руками:

— Не желаю ничего слушать! — сказала она. — У вас замечательная дочь — смелая, умная, отважная. К сожалению, сейчас я не могу вам всего рассказать, мистер Фоули, но уверяю вас, Эмма — настоящая героиня. Я уверена, что о ней напишут в газетах, может быть, даже вручат орден Мерлина, а я... — тут Алиса скромно потупилась, — я планирую написать книгу обо всем, что происходило в Британии все это время. Вы не смотрите, что я всего лишь аврор, а не писатель, — горячо заговорила она, — мистер Брайтвэйт — главный редактор «Ежедневного Пророка» — говорит, что у меня легкое перо и хороший слог. А Альбус Дамблдор и Августа могут подтвердить, что в своей книге я напишу правду и только правду — такая уж у меня натура, так что даже не сомневайтесь. И Эмме в этой книге будет посвящена большая глава. Я уже даже и название к ней придумала: «Русалка, вернувшаяся с холода».

Мистер Фоули с удивлением посмотрел на нее.

— Довольно неожиданное название, — заметил он. — Почему вы назвали Эмму русалкой, я еще могу предположить: у нее своеобразная внешность, длинные волосы, она замечательно плавает... Но почему, позвольте вас спросить, «вернувшаяся с холода»? Эмма писала, что недавно отдыхала на море, но это было на юге Италии, а не где-нибудь на берегах Балтики. При чем здесь холод?

— Это образное выражение, мистер Фоули, — терпеливо пояснила Алиса. — Оно означает...

— Да-да, я вспомнил, — не дал ей договорить мистер Фоули. — Выражение «прийти с холода» означает оказаться в новом для себя обществе или положении. И этим названием вы, наверное, хотели бы сказать, что наша дочь, вернувшись в Англию после длительно отсутствия, проявила себя с самой лучшей стороны?

— Не совсем так, — мотнула головой Алиса. — В современной Британии это выражение приобрело несколько иное значение.

— И что же оно означает? — встревожился мистер Фоули. — Миссис Лонгботтом, если наша Эмма оказалась замешана в чем-то неблаговидном...

— Нет-нет, — запротестовала Алиса. — Ни в коем случае! Вы же знаете, мистер Фоули, что наша семья всегда стояла на страже интересов магической Британии, и Эмма тоже действовала исключительно в ее интересах! Выражение «прийти с холода» в данном случае означает, что Эмма вернулась, выполнив очень опасное и ответственное задание.*

Мистер Фоули нахмурился.

— То есть, вы хотите сказать, что моя дочь лгала родителям и рисковала собой ради того, чтобы выследить и убить этого вашего самозванного Лорда? А затем в качестве доказательства притащить к вам домой его тело? Уж простите меня, миссис Лонгботтом, но похоже, мне придется согласиться с Мирабель: делами безопасности государства и его граждан должны заниматься профессионалы, а не любители. Авроры, а не художники или музыканты. Моя дочь — живейший пример того, чем заканчивается подобная самодеятельность, — мистер Фоули резко кивнул в сторону двери. — И как только состояние Эммы немного улучшится, я немедленно увезу ее домой, во Францию. Надеюсь, пережитое станет ей хорошим уроком.

Алиса собралась было снова возразить, но Эдвард Фоули не дал ей этого сделать.

— Проводите меня к дочери, будьте так любезны, — заявил он тоном, исключающим даже намек на продолжение дискуссии. — Я хочу еще раз поговорить с целителем. Пусть приложит все усилия, использует самые сильные зелья, но Эмма должна вернуться домой как можно скорее. Ей здесь не место.

Алиса сжала губы и метнула на гостя острый взгляд.

— Пойдемте, мистер Фоули, — чопорно проговорила она, резко отворачиваясь и направляясь к выходу. — Я больше не задержу вас ни на минуту.

Дверь за ними закрылась и в гостиной воцарилась тишина, нарушаемая лишь тихим дыханием спящей на диване миссис Фоули.

А в поместье Лонгботтомов маленький Невилл все еще всхлипывал из-за отобранной обертки. И никому даже в голову не могло прийти, что через несколько дней он лишится несоизмеримо большего...

_____________________________________________________________

В разговоре с мистером Фоули Алиса использует выражение, ставшее популярным в 60-х годах прошлого века после выхода в свет романа английского писателя Джона Ле Карре «Шпион, пришедший с холода». Как поясняет olga chernyshenko, «В среде разведчиков "вернуться с холода" — это устойчивое выражение, характеризующее шпионов, которые во времена холодной войны работали на территории противника». Алиса не может прямо сказать мистеру Фоули, что его дочь была агентом Дамблдора в стане Волдеморта, но планирует раскрыть всю правду об Эмме в своей будущей книге.

Нарцисса Малфой, старательно расправляя плечи, приближалась к супружеской спальне.

Десять минут... Целых десять минут ей придется держаться на солидном расстоянии от мужа, вести себя предельно естественно и ждать, пока рябиновое зелье окончательно не уничтожит все следы нападения. Дрожь в голосе можно будет объяснить беспокойством за сестру, а бледный вид — усталостью и головной болью. Только бы Люциус не вздумал проявить нетерпение — тогда он точно заметит протянувшийся через полключицы любимой супруги свежий порез. Впрочем, Люциус всегда уважительно относился к потребностям жены и никогда не навязывал ей своего внимания, прежде чем Нарцисса не подавала знак, что готова его принять. Но сегодня, похоже, Люциусу предстоит долгое ожидание. К тому же, у Нарциссы есть для Люциуса сообщение, которое наверняка отвлечет его внимание от ее персоны...

Перед дверью Нарцисса остановилась и перебросила на грудь несколько локонов. Кружево кружевом, но лучше, если кроме широкого воротника пеньюара ее ключицу прикроют и пышные светлые волосы — забота и гордость Нарциссы с детских лет.

— Девочки мои, если хотите, чтобы ваши волосы всегда вызывали восхищенные вздохи мужчин, никогда не забывайте о правиле двухсот взмахов! — ораторствовала когда-то перед племянницами тетка Вальбурга, размахивая щеткой, словно Мерлин своим знаменитым посохом. — Первые пятьдесят движений щеткой вы должны сделать против роста волос, от затылка ко лбу, вот так! — и тетка, согнувшись пополам, продемонстрировала племянницам описанное движение.

Племянницы послушно повторили.

— Но тетя... — пискнула тогда пятилетняя Нарцисса, с ужасом ощутив, как к лицу приливает кровь и нежная фарфоровая белизна, которой она так гордилась, сменяется грубой кирпичной краснотой. — А если в это время в комнату войдет мой муж? Он же испытает отвращение от подобного зрелища и больше никогда не испустит ни одного восхищенного вздоха!

— А может, в облике румяной растрепы ты понравишься ему еще больше! — хихикнула Беллатрикс. — Мужчины вообще странные существа, никогда не угадаешь, что в тебе может их заинтересовать.

— Глупости! — отрезала тетка, выпрямляясь. — Просто первые пятьдесят взмахов ты проделываешь в ванной, после того, как приведешь себя в порядок перед сном. Порядочные мужья в женские ванные носы не суют, так что времени у тебя будет достаточно и для того, чтобы волосы пригладить, и для того, чтобы лишняя краска с лица сошла. А вот остальные сто пятьдесят взмахов можно и даже нужно делать в спальне. Видели, как русалки на картинках в книжках волосы расчесывают? Вот и вам следует делать примерно так же: изящно и неторопливо, легкими плавными движениями. Пятьдесят движений щеткой — от левого уха к правому, еще пятьдесят — от правого к левому, и последние пятьдесят — ото лба к затылку.

— А вдруг Нарси попадется непорядочный муж? — серьезно поинтересовалась Андромеда. — Если он наплюет на правила и все-таки сунет нос в ее ванную, что ей надо будет сделать?

— Дать ему по носу щеткой для волос и громко завизжать, — тут же предложила Беллатрикс. — Или бросить в него лягушкой. Он испугается и убежит, и больше никогда не полезет за ней подсматривать.

Вспомнив наставления тетки Вальбурги, Нарцисса грустно усмехнулась. Знала бы тетка, что сегодня «правило двухсот взмахов» не только укрепит волосы ее младшей племянницы, но и скроет следы от удара старшей.

Нарцисса глубоко вздохнула, собираясь с духом, и открыла дверь спальни.

Люциус безмятежно лежал на широкой кровати и в ожидании жены читал невесть как попавшее в библиотеку Малфой-мэнора подарочное издание «Монологов вампира». Амарильо Лестат, конечно же, не принадлежал к его любимым писателям, но на что-нибудь более серьезное вроде «Обзоров магического образования в Европе» у Люциуса в последнее время просто не было душевных сил, по крайней мере так он объяснял Нарциссе внезапно возникшую тягу к беллетристике.

Услышав скрип открывающейся двери, Люциус опустил книгу и вопросительно посмотрел на жену. Уже четвертый день, с тех пор, как Беллатрикс ухитрилась поймать тяжелейшее проклятие вечного неистовства, каждая встреча супругов начиналась не с традиционного «Как там дела у Драко?», а с настороженного «Как себя чувствует Беллатрикс?»

— Как там дела у Беллатрикс? — осведомился Люциус. — Как она себя чувствует?

— Руди забрал ее домой, — ответила Нарцисса, старательно обошла кровать по широкой дуге и присела на пуф перед туалетным столиком. — Он только что приходил. Их с Рабастаном буквально час назад выпустили под залог.

— Как приходил? — Люциус подскочил на кровати. — Когда? А почему меня не позвали?

Прозвучало это не столько возмущенно, сколько обиженно, и Нарцисса терпеливо объяснила:

— Он зашел всего на минутку, чтобы забрать Беллатрикс, поэтому не стал тебя беспокоить, особенно учитывая то, что в нашем доме околачивается представитель аврората. Кто знает, насколько хороши его зрение и слух?

Люциус неохотно кивнул, признавая правоту жены, однако хмуриться не перестал. Нарцисса склонила голову к плечу и, несколько раз проведя щеткой по волосам, сказала:

— Его, как и тебя, ограничили в передвижении, но права общения и переписки не лишили. Однако он опасается связываться с тобой через камин, поэтому просил, чтобы ты надевал шляпу. Ветер северный. А еще он сказал, что...

Договорить ей не удалось: услышав о шляпе, Люциус издал невразумительный вопль, отбросил книгу и бросился прочь из комнаты.

— ...чтобы ты ему обо всем подробно написал, — договорила Нарцисса, глядя на захлопнувшуюся дверь. Она отложила щетку и, глядя на свое отражение в зеркале, тихо сказала:

— А Беллатрикс этим вечером была очень подавлена.

Фраза была приготовлена еще по дороге в спальню и должна была служить универсальным ответом на любой вопрос Люциуса о состоянии Беллатрикс. Однако Люциус убежал, совершенно забыв о своих вопросах и не проявив к состоянию свояченицы ни приличествующего случаю сочувствия, ни даже кажущегося сострадания.

Нарцисса не винила его: когда невесть куда пропадает Повелитель, авроры переворачивают поместье вверх тормашками, а тебе лично запрещают покидать собственный дом — приятного мало. Но когда тебе на голову сваливается еще и одержимая яростью свояченица, а в придачу к аврорам по дому начинают расхаживать целители, тут уж не до проявления сочувствия, впору самому запроситься в Мунго.

Нарцисса была искренне благодарна мужу за то, что он разрешил на время лечения перевезти больную сестру в Малфой-мэнор, и последнее, чего ей бы хотелось, это огорчить или расстроить Люциуса еще больше. Поэтому она приоткрыла окно, чтобы легкий запах рябинового зелья окончательно улетучился, и снова взялась за щетку. Как там говорила тетка Вальбурга: «Пусть на земле творится что угодно — дождь, град, война или землетрясение — но девушка из семьи Блэк должна выглядеть безукоризненно всегда».

Войны не было, не было и землетрясения, но Нарцисса все равно чувствовала себя так, словно земля под ногами шатается и опасно подрагивает, а потолок над головой вот-вот обрушится.

Она отогнула кружевной воротник пеньюара и взглянула на свое отражение. Красная полоса на ключице слегка побледнела, но все еще четко просматривалась.

«Беллатрикс была очень подавлена», — мысленно повторила Нарцисса и вздрогнула от пробежавшего по спине холодка. Нет, все-таки хорошо, что Люциус этого не услышал. Всего одно слово, но как же много в нем нагромождено откровенной лжи. Этим вечером Беллатрикс была какой угодно, но только не подавленной...

Сначала она ухитрилась обзавестись оружием и притвориться спящей, в надежде выследить и уничтожить воображаемую соперницу. Затем обнаружила, что добыча от нее ускользнула, и впала в неописуемое бешенство. Потом, осознав, что в темноте приняла за русалку и чуть не заколола родную сестру, принялась ругать уже саму Нарциссу — за то, что та бродит по ночам, как привидение, и своим внешним видом вводит порядочных людей в заблуждение.

Целитель Шаплен, глядя на дежурного аврора, который задумчиво вертел в руках отобранный у Беллатрикс нож, был в отчаянии. Еще бы: это ведь был уже третий острый предмет, который его подопечная ухитрилась припрятать.

Первым был кусок разбитого зеркала.

После того, как семейный целитель на время осмотра снял с Беллатрикс магические путы, спальня четы Лестрейндж подверглась недолгому, но впечатляющему разгрому. Целитель, конечно же, сразу принял меры, обездвижив пациентку, но та уже успела сунуть в карман мантии подходящий осколок и только по счастливой случайности никого не успела искалечить. Спасибо домовым эльфам — те кропотливо собрали все, что хозяйка разбила и сломала, добросовестно попытались восстановить хозяйское имущество и, обнаружив недостачу, сразу же доложили хозяину. А уж Родольфус не погнушался обыскать родную жену и изъять у нее, как выразились бы авроры, «режуще-колющий предмет бытового происхождения».

Столовый нож Белла попыталась стащить уже здесь, в Малфой-мэноре. Однако она не учла того, что обед ей принесет не бестолковый Добби, вечно витающий в облаках, а старая Нэнни, доставшаяся Нарциссе от тетки Вальбурги и прекрасно знающая все повадки бывших девиц Блэк. Нэнни, конечно же, сразу заметила отсутствие на подносе ножа, но, в отличие от эльфов Родольфуса, не стала беспокоить хозяев, а самолично вытащила из рукава мантии «непослушной мисс Белл» незаметно скользнувшее туда оружие.

А сегодня в руках Беллатрикс оказался нож для конвертов...

Нарцисса вздрогнула и поежилась, вспомнив перламутровый блеск летящего в горло лезвия. Спасибо Нэнни, принесшей целителю Шаплену его любимый шоколадный мусс, — она вовремя бросилась на защиту своей хозяйки, не дала свершиться сестроубийству... А вот самой хозяйке гордиться нечем: знала ведь, что у Беллы навязчивая идея, но все равно на ночь глядя явилась в ее комнату в мягких тапочках, светло-бирюзовом пеньюаре и с распущенными волосами. Вылитая русалка, ни дать, ни взять. Да еще и постучать не соизволила — побоялась разбудить. Аврор, стоящий под дверью, сказал, что Беллатрикс уснула уже давно, и посоветовал Нарциссе зайти утром, но она его, конечно же, не послушала. Бесшумно вошла, кивнула встрепенувшемуся в кресле целителю Шаплену, чтобы не вставал, и наклонилась над кроватью. Просто хотела посмотреть, спокоен ли сон Беллатрикс.

Посмотрела, называется... Ну вот какой Мордред дернул Люциуса принести Белле свежий выпуск «Вестника землевладельца», да еще забыть в нем нож для конвертов? «Душеполезное чтение», — так он, кажется, выразился, возлагая журнал на прикроватный столик. Раз уж такой заботливый, мог бы и разрезать страницы самостоятельно. Или, может, он надеялся, что «любимая» свояченица во время очередного приступа, не обнаружив в пределах досягаемости ненавистной русалки, перережет горло самой себе?

«Да нет, глупости, — одернула сама себя Нарцисса. — Люциус, хоть и не был в бурном восторге от пребывания Беллатрикс под крышей Малфой-мэнора, но все-таки смерти ей никогда не желал. И даже, по словам целителя, «проявлял истинно братскую заботу о больной родственнице, ежедневно справляясь о ее состоянии и нанося личные визиты».

Впрочем, увидеть в посещениях Люциуса трогательную братскую заботу мог только месье Шаплен — человек, хоть и опытный в излечении тяжелых магических недугов, но в остальном наивный, как ребенок. Нарцисса же твердо знала, что мужа заносило в комнату Беллатрикс исключительно желание лично убедиться в том, что аврор на месте, доктор не спит, а свояченица не представляет опасности для самого Люциуса и его домочадцев.

Где именно Беллатрикс ухитрилась заполучить такое страшное проклятие, Нарциссе так до сих пор узнать и не удалось.

Три дня, вернее, уже три ночи назад ее разбудила Нэнни.

— С хозяйкой желает поговорить мистер Родольфус, — сказала она, неодобрительно поджав губы. — Он очень встревожен. Похоже, что с мисс Белл что-то случилось.

Нарцисса тут же вскочила с постели и, на ходу набрасывая халат, поспешила в гостиную.

— Что случилось? — спросила она, опускаясь на колени перед камином. — Что с Беллой? Она жива?

— Жива, — сумрачно ответил Родольфус, — но угодила под очень сильное проклятие. «Furorem sempera», если тебе это о чем-нибудь говорит. Я вызвал Грэхема, но он ничего не может сделать: не тот профиль, сама понимаешь. Нужен хороший специалист по проклятиям. В Мунго я обращаться не хочу — ты же знаешь, их колдомедики вовсю сотрудничают с авроратом, а Белле сейчас только пристального внимания аврората и не хватало.

У Нарциссы все внутри словно оборвалось. Значит, Белла таки доигралась... Права была Нэнни со своим: «Сколь бы долгой ни была ночь, а все-таки рассвет ее перебьет», ох, как права... Но что ж теперь плакать по разлитому молоку, надо спасать хотя бы то, что еще можно спасти.

— А целитель Грэхем не может посоветовать кого-нибудь из своих коллег? — спросила она, лихорадочно перебирая в голове имена знакомых колдомедиков. Целитель Грэхем — семейный колдомедик чуть ли не всех чистокровных семей Британии, и Малфоев с Лестрейнджами в том числе, — действительно был хорошим специалистом, но неснимаемое проклятие — это совсем иное, чем соплежуйная горячка или послеродовой насморк.

— Грэхем сказал, что сейчас в Лондоне проходит какая-то международная целительская конференция, и на ней должно присутствовать некое светило колдомедицины — целитель Франсуа Шаплен, если я не ошибаюсь. Ты когда-то упоминала, что среди поклонников твоей бабушки значился некий доктор Шаплен. Это случайно, не он?

— Это тот самый Шаплен, что целует ручки всем проходящим мимо него дамам? — вопросительно прозвучало у Нарциссы за спиной. Она оглянулась и увидела, как в кресло у камина усаживается растрепанный со сна Люциус.

— Похоже, что именно он, — ответила Нарцисса сразу обоим. — В «Ежедневном Пророке» публиковался список приглашенных на конференцию целителей. Не думаю, что во Франции найдется сразу два специалиста по проклятиям с таким именем.

— Знаем мы этих французских целителей, — брюзгливо буркнул Люциус, расправляя полы халата. — Мой дед никогда им не доверял. Он говорил: «Сначала они лечат нервное расстройство у вашей дочери, а затем у вас на руках оказывается внук, распевающий «Il court, il court le furet» (1) без малейшего акцента».

— Люциус, у тебя замечательное произношение! — сухо произнес Родольфус, и Нарцисса невольно скосила глаза в сторону мужа.

Она прекрасно помнила целителя Шаплена. Тот, действительно, отличался нежной любовью к прекрасному полу, со старомодной галантностью целовал своим пациенткам ручки и осыпал их цветистыми комплиментами. Но чтобы вот так... Она еще раз взглянула на Люциуса, как раз повернувшегося к жене в профиль. Да ну, ерунда все это, глупость человеческая и людской навет. Совершенно ничего общего...

— Грэхем говорит, — Родольфус вернулся к прерванной теме, — что несколько лет назад старик Шаплен выступал с докладом по нескольким проклятиям, ранее считавшимся неизлечимыми, и по «Furorem sempera» в том числе. В Британии оно считается очень редким и практически неизученным, а вот во Франции, говорят, очень популярно. Правда, методика у этого целителя спорная...

— Ну вот, я же говорил! — вмешался Люциус. — Спорная методика, сомнительный целитель...

Нарцисса возмущенно повернулась к мужу.

— Люциус, ты несправедлив! — воскликнула она. — Месье Шаплен — известнейший целитель! Был бы он шарлатаном, никто бы его сюда не приглашал. Родольфус! — обратилась она к зятю. — Ты знаешь, где он остановился?

— Грэхем говорит, что всех приглашенных на конференцию поселили в Майлстоуне. (2) Я бы сам к нему обратился, но думаю, что будет лучше, если это сделаешь ты.

Нарцисса решительно поднялась на ноги.

— Я немедленно напишу месье Шаплену. Будет уместнее, если он сначала прибудет в Малфой-мэнор: я объясню ему сложившуюся ситуацию, а затем мы переместимся к вам.

Родольфус не возражал. Нарцисса наспех попрощалась с ним и поспешила в библиотеку.

Нельзя было терять ни минуты.

______________________________

1. «Il court, il court le furet» — французская народная детская песенка «Бежал хорек».

2. Отель Майлстоун — один из самых старых отелей Лондона. Из его окон открывается панорамный вид на Кенсингтонский дворец и окружающий его сад.

Целитель Шаплен на письмо откликнулся сразу и в Малфой-мэнор прибыл незамедлительно, Нарцисса едва успела переодеться и подобрать волосы. Конечно же Люциус не согласился оставить жену без поддержки в столь тяжелый момент, поэтому в Лестрейндж-холл Нарцисса отправилась в сопровождении сразу двух кавалеров.

Однако не успели они выйти из камина, как во входную дверь громко постучали, и Филли доложила Родольфусу, что «господа авроры требуют хозяйку».

Через несколько минут в гостиной Лестрейндж-холла разыгралась безобразная сцена. Авроры требовали немедленно предъявить им Беллатрикс, дабы они могли арестовать ее и препроводить в аврорат. Родольфус пытался объяснить, что его жена серьезно больна и ее ни в коем случае нельзя беспокоить. Целитель Грэхем авторитетно ему поддакивал, Рабастан громко скрипел зубами, Люциус у камина изображал меловую статую, а месье Шаплен воздевал к небу руки и драматическим тенором призывал авроров к милосердию.

Нарцисса разволновалась так, что чуть не расплакалась. Она только сейчас сообразила, что Руди, рассказывая о состоянии Беллатрикс, ни разу не упомянул о Темном Лорде. И это выглядело не просто странно, а пугающе странно. Почему Руди, зная, каким страшным проклятием поразили его жену, обратился за помощью к семейному целителю, ведь более крупного специалиста по проклятиям, чем Темный Лорд, трудно было себе и представить? Неужели с ним тоже что-то случилось? А если его, как и Беллу, поразили какой-нибудь гадостью, и он, связанный по рукам и ногам, лежит где-нибудь в гостевой спальне или в одном из подвалов Лестрейндж-холла?

А если он сумеет освободиться? Зная Повелителя, можно даже не сомневаться, что он в несколько минут может избавиться от любых чар и пут. Что если он уже освободился и сейчас направляется сюда, в гостиную, преисполненный гнева, ярости и ненависти к пленившим его соратникам?

Нарцисса почувствовала, как у нее темнеет в глазах, а в груди разрастается ледяной ком. Заметив состояние жены, Люциус подхватил ее под локоть и усадил в кресло. Расторопная Филли тут же подала на подносе стакан воды, но Нарцисса покачала головой: она боялась, что не справится с дрожащими руками и прольет воду себе на колени. Отсутствие Темного Лорда почему-то испугало ее больше, чем обычно пугало его присутствие. В воображении вспыхивали и гасли самые ужасные догадки и предположения: Беллатрикс вместе с Темным Лордом пытались захватить Министерство, но потерпели неудачу; Беллатрикс хотела убить министра магии, а вместо этого убила Темного Лорда; Беллатрикс забросала непростительными заклинаниями маггловского премьер-министра, и теперь магический мир стоит на грани раскрытия...

Нарцисса была готова услышать от авроров все, что угодно, но известие о том, что Темный Лорд был убит при попытке уничтожить семейство Поттеров, оказалось для нее абсолютно неожиданным.

Нарцисса посмотрела на мужа. Тот ответил ей таким же потрясенным взглядом: он тоже не мог в это поверить. Да и кто бы мог? Слишком велика была разница: Темный Лорд, величайший волшебник столетия, гениальный ум, великолепные боевые навыки... И парочка вчерашних школяров, у которых еще чернила на дипломе не обсохли. Уму непостижимо...

А Белле каким-то чудом удалось выжить в этой схватке, и теперь ее ждет Визенгамот...

Глаза Нарциссы снова заволокло слезами. Теперь ее сестру закуют в цепи и усадят в это ужасное кресло посреди зала, а газетчики будут тыкать в нее колдокамерами и жадно ловить каждое слово... А что ее ждет потом? Азкабан? Дементоры?

Нарцисса тихонько всхлипнула.

Какой ужас... Какой позор... Хорошо, что отца уже нет в живых. Он бы не пережил...

Тем временем свара посреди гостиной перешла на новый уровень. Высокому аврору в строгой форменной мантии удалось оттеснить Родольфуса в угол, и он принялся чеканным голосом перечислять пункты предъявляемого Беллатрикс обвинения.

Нарцисса была не сильна в магическом праве, но все же отлично понимала, что от слов «недонесение», «пособничество» и «укрывательство» ничего хорошего ждать не следует. Когда же аврор произнес «содействие преступлению в качестве исполнителя второй степени и применение непростительных заклинаний» (1), в глазах снова потемнело и Нарцисса почувствовала, что еще минута — и она провалится в глубокий обморок.

Но тут один из авроров, отвратительно ухмыляясь, заявил Родольфусу, что, будь Беллатрикс женой Темного Лорда, от обвинения в укрывательстве она бы еще смогла отвертеться — жена преступника по закону имеет право не доносить на мужа. Но поскольку ей не удалось его охомутать, она загремит в Азкабан по всем статьям сразу, без какого-либо исключения.

Естественно, после такого заявления ни о каких обмороках и речи быть не могло, и Люциусу чудом удалось остановить жену, вскочившую из кресла, чтобы встать на защиту чести сестры. Родольфуса и Рабастана удержать не успели. Не стерпев оскорбления, братья вытащили палочки и тут же угодили под дружный аврорский залп. Нарциссе даже показалось, что авроры только и ждали подходящего момента, чтобы обезоружить и скрутить обоих Лестрейнджей.

— За сопротивление властям, — с нескрываемым удовольствием заявил высокий аврор, пряча в карман отобранные палочки, — за недоносительство на преступные намерения Беллатрикс Лестрейндж и Тома Риддла, именуемого себя Темным Лордом Волдемортом, за укрывательство упомянутого самозванного лорда, за возможное пособничество...

Дальше Нарцисса уже не слышала: после слов «недоносительство на преступные намерения Беллатрикс Лестрейндж» она позорно и недостойно разрыдалась.

Люциус тут же принялся ее успокаивать, связанный Родольфус начал отдавать Филли какие-то распоряжения, а авроры снова попытались добраться до Беллатрикс, но тут у них на пути монолитной стеной встал целитель Грэхем, к которому с искренним воодушевлением присоединился месье Шаплен.

Выслушав обоих целителей и посмотрев на разгромленную спальню — эльфы к тому времени еще не успели восстановить ее после разрушительного порыва хозяйки — авроры благоразумно не стали будить и отвязывать Беллатрикс, а послали за целителем Тики из больницы Святого Мунго, чтобы тот подтвердил или опроверг установленный доктором Грэхемом диагноз.

Слава Мерлину, целитель Тики оказался на высоте. Внимательно осмотрев Беллатрикс, он категорически запретил дознавателям даже приближаться к ней, пока не минует опасность необратимого повреждения психики. «Как минимум, две недели никаких авроратов и никаких допросов, — заявил он, вернувшись в гостиную, — иначе я за состояние пациентки не ручаюсь. Тишина и покой, только привычная обстановка и исключительно знакомые лица».

Нарцисса чуть было не прослезилась от благодарности, но тут же передумала, поскольку целитель, холодно поглядев на Родольфуса и Рабастана, добавил:

— Однако я не имею ничего против помещения мадам Лестрейндж под тщательный надзор аврората. Поскольку бывали прецеденты...

Какие именно прецеденты, никто уточнять не стал — всем и так было понятно, на что намекает целитель. Братья Лестрейнджи снова попытались запротестовать, однако со связанными руками у них это получилось не столь впечатляюще.

Недолго посовещавшись, авроры удалились, уведя с собой обоих Лестрейнджей и оставив для охраны Беллатрикс одного из своих сотрудников. Хвала Моргане, это оказался не тот молодой хам, который пытался оскорбить Беллатрикс, а вполне приличный на вид мужчина средних лет. Он сразу же предупредил, что все посещения подозреваемой будут производиться только с его разрешения, и вышел из гостиной, чтобы занять свой пост у двери спальни Беллатрикс.

Однако с уходом авроров страсти в гостиной не утихли. Целитель Грэхем, убедившись, что его пациентка благополучно устроена и находится в руках именитых специалистов, вежливо откланялся, а упомянутые специалисты тут же устроили высоконаучный спор, который только благодаря вмешательству Люциуса не превратился в безобразную свару.

Целитель Тики придерживался мнения, что, поскольку заклинание «Furorem sempera» относится к разряду наиболее опасных, методы исцеления должны быть как можно более суровы, вплоть до радикальных.

— Больную следует как можно тщательнее изолировать от внешних раздражителей! — стучал он ребром ладони по спинке стула. — Никаких посетителей. Никаких посторонних заклинаний в ее присутствии, даже хозяйственных: это может отрицательно отразиться на процессе исцеления и вызвать необратимые последствия. Держать больную под сильнодействующими снотворными и успокоительными зельями не меньше, чем две недели, а возможно, и больше: случаи поражения этим заклинанием крайне редки и в британской медицине практически не изучены, так что сроки могут варьироваться как в одну, так и в другую сторону.

Целитель Шаплен был с ним категорически не согласен.

— Ваши островные методы безнадежно устарели! — возмущался он. — Они совершенно чудовищным образом воздействуют на хрупкий женский организм, вернее, на его репродуктивную функцию. Ладно заклинания — с этим моментом я с вами, коллега, полностью согласен. Но две недели держать человека в бессознательном состоянии — это же варварство! Вы знаете, какие мощные побочные действия у подобных составов? И я сейчас говорю не о привыкании. Мадам Лестранж совсем молода, у нее еще могут быть дети, а вы со своими радикальными методами хотите навсегда лишить ее материнского счастья!

— Какое материнское счастье, о чем вы говорите! — скривился целитель Тики. — Если мы сейчас не купируем развитие болезни, мистер Лестрейндж сам не позволит своей жене выносить и родить ребенка. Психически ущербная мать — это преступная мать, уж поверьте мне, доктор Шаплен. Я двадцать лет работаю с пациентами, потерявшими рассудок, и поэтому знаю, о чем говорю. Комплексы необходимых заклинаний, глубокий сон на ранней стадии и строгая изоляция в более поздний период — вот ключи к успешному исцелению.

Но доктор Шаплен сдаваться не собирался. Потрясая перед носом коллеги пухлой тетрадью, он восклицал:

— Европейские колдомедики уже почти пятьдесят лет подходят к лечению этого проклятия совершенно с иной точки зрения! Да я сам изучаю действие «Furorem sempera» больше тридцати лет и авторитетно заявляю вам, коллега, что вы городите полную чушь! Вы предлагаете полностью изолировать больного от общества, вырвать его из привычной среды и лишить жизненно необходимого для его душевного умиротворения — тесного общения с родными и близкими людьми. Да ему даже собственные галлюцинации не с кем будет обсудить! Вы самым преступным образом обрекаете человека на одиночество, и тем самым толкаете его рассудок в самые глубины отчаяния, в бездну порока и озлобления!

Целитель Тики на эти слова только презрительно фыркнул. Перебивать своего оппонента он не стал, но демонстративно взглянул на часы, давая понять, что не намерен тратить время на бессмысленную дискуссию.

Однако вошедший в раж целитель Шаплен не обратил ни малейшего внимания на маневр своего коллеги.

— Мы же предлагаем лечить душевные травмы наших пациентов человеческим теплом, задушевными беседами и естественным сном, — провозгласил он, воздев палец над головой. — Конечно же, я не отказываюсь и от употребления нужных заклинаний, и даже зелий. Однако, это будут не те галлоны убийственно-ядовитых коктейлей, что предлагаете вы, а щадящие составы на основе природных компонентов. Причем в дозах, которые позволят больной не только излечиться от проклятия, но и выносить в дальнейшем здорового ребенка. И я вам совершенно авторитетно заявляю, что если к мадам Лестранж применить мою уникальную методику, то уже через неделю больная может пойти на поправку!

Люциус внимательно выслушал мнения обоих специалистов, глубокомысленно покивал, а потом вывел Нарциссу в коридор и заявил, что от «старого гриба в целительском колпаке» вместе с его уникальной методикой надо избавляться как можно скорее.

— Сейчас Беллатрикс безопаснее как можно дольше оставаться не в своем уме, — сказал Люциус, серьезно глядя Нарциссе в глаза. — Ты же сама слышала: пока она в таком состоянии, вызывать ее на допросы не будут, и Азкабан, соответственно, ей не грозит. И даже если начальнику аврората все-таки вздумается ее разбудить, то все, что она скажет, можно будет оспорить как выверты ее больного воображения.

Нарцисса сначала смертельно обиделась на мужа: ну вот как у него хватает совести так хладнокровно лишать Беллу надежды на скорое выздоровление? Но потом, поразмыслив, согласилась: ей ведь тоже не хотелось видеть сестру в кандалах. Тем более, целители утверждают, что эта болезнь излечима, пускай и не сразу. Только вот о детях Белле, возможно, придется забыть навсегда...

Однако сразу отказаться от услуг месье Шаплена Нарциссе не удалось. Рабастана и Родольфуса задержали на неопределенный срок, целитель Тики отбыл домой, оставив на столе список необходимых зелий и расписание их приема, а кому-то же надо было следить, чтобы больная их вовремя принимала. Да и за самой Беллой нужен глаз да глаз... Не может же Нарцисса перебраться на это время в Лестрейндж-холл — какая же она после этого будет жена и мать? Но и оставить сестру на попечение одних лишь домовых эльфов Родольфуса Нарцисса тоже не могла: какая же она после этого будет сестра...

Оставался единственный вариант: пока не вернется Руди, или не отыщется подходящая сиделка, увезти в Малфой-мэнор и крепко спящую Беллу вкупе с присматривающим за ней аврором, и целителя Шаплена. Но только, что на это скажет Люциус? Он-то категорически против этой его уникальной методики...

Осознав, что иного выхода нет, Нарцисса рьяно принялась за уговоры, воздействуя на мужа то логикой, то лаской. И уже через каких-то сорок минут она бодро раздавала распоряжения Нэнни и Добби, размещая месье Шаплена и Беллатрикс в южных комнатах.

Ибо, как сказал целитель, ступив на паркет в гостиной Малфой-мэнора: «Солнечный свет в окне — это добрый смех в доме» (2).

_______________________________________________

1. Исполнитель 2-й степени, согласно британскому закону “О соучастии” от 1861 года — это лицо, которое оказывало преступнику помощь или содействие во время совершения преступления. Также, согласно закону, жена преступника освобождалась от ответственности за такие действия. Автор знает, что законы магов и магглов существенно разнятся, но не смог удержаться, настолько хорошо этот закон вписался в авторскую концепцию.

2. Перефразированная цитата из Теккерея: «Добрый смех — это солнечный свет в доме».

Однако не прошло и трех дней, как Нарцисса с ужасом осознала, что Люциус оказался прав: месье Шаплена действительно нельзя было оставлять в доме, правда, из совершенно иных соображений.

Если бы подобный недосмотр произошел в Лестрейндж-холле, Нарцисса первая подняла бы скандал. Ну вот как можно было дать в руки Беллатрикс стакан с сонным зельем и не проконтролировать каждый глоток? Да любая нянька знает, что ребенку — а Белла сейчас все равно, что ребенок — нельзя доверять самостоятельно принимать лекарство, он его обязательно или выльет куда-нибудь, или выплюнет, или еще что-нибудь придумает. Но старику так хотелось верить в то, что Беллатрикс идет на поправку...

— Целых шесть часов без малейшего проявления агрессии, мадам Малфой, — растерянно твердил он, трясущимися руками промывая глубокий порез на ключице Нарциссы. — Как же это... Вот и месье аврор не даст соврать — весь вечер кроткая она была, словно овечка.

Овечка... Нарцисса глубоко вздохнула. Только полный баран мог назвать Беллатрикс кроткой овечкой. Однако, если честно, винить в том, что произошло, Нарциссе следовало только себя. Именно она просила Люциуса, чтобы тот позволил перевезти Беллатрикс в Малфой-мэнор, именно она настояла на том, чтобы месье Шаплен остался. И если сейчас откроется, что Беллатрикс обвела целителя вокруг пальца и напала на родную сестру, последствия будут непредсказуемы, а отношения с Люциусом примут крайне неприятный оборот. «Я же тебе говорил» и «Ты уже однажды поступила по-своему» — это как раз те фразы, появления которых в отношениях с мужем следует избегать любой ценой.

«Любой ценой!» — твердо повторила про себя Нарцисса, перебирая в памяти подробности произошедшего: все ли она продумала, ничего ли не упустила?

Целитель Шаплен, пораженный внезапным броском своей мирно и крепко спящей, как он думал, подопечной, перепугался в тот момент не меньше Нарциссы. Однако все же сумел сосредоточиться на главном и в тот момент, когда в комнату ворвался привлеченный шумом и воплями дежурный аврор с палочкой наготове, громовым голосом рявкнул:

— Никаких заклинаний!

Прошла, наверное, целая жизнь, прежде чем бешено сопротивляющуюся Беллатрикс удалось поймать, спеленать простынями, уложить в постель и напоить снотворным эликсиром. И все это время, пока ее ловили, вязали и поили, Беллатрикс ругала не вовремя заявившуюся в спальню сестру, смеялась над попавшимся в ловушку целителем, а уж в адрес воображаемой русалки изрыгала такие проклятия и угрозы, что впечатлила не только Нарциссу и месье Шаплена, но и видавшего виды аврора.

И только когда дежурный аврор, окинув напоследок острым взглядом спальню, вышел за дверь, а Нэнни поднесла хозяйке и целителю по стаканчику своей коронной успокоительной настойки, миссис Малфой, урожденная Блэк, позволила себе выдохнуть, а фамильному темпераменту вырваться наружу.

К чести старого целителя, вылитые на его согбенные седины потоки праведного гнева он выдержал с достоинством и подобающим случаю смирением, свои упущение и близорукость признал и клятву молчать о произошедшем безропотно дал. В следующие четверть часа след от удара ножом был густо смазан рябиновым зельем и упрятан под кружева, доктор финансово обласкан и отправлен в родной Авиньон, а крепко спящая Беллатрикс умыта, причесана и приведена в максимально возможный в сложившихся условиях благообразный вид.

Еще через пять минут целителю Тики было отправлено письмо с кратким уведомлением о том, что доктору Шаплену в связи с семейными обстоятельствами срочно пришлось покинуть Британию, и вследствие этого миссис Лестрейндж оказалась без надлежащего целительского надзора. Кроме этого, в своем письме миссис Малфой выразила искреннюю надежду, что целитель Тики посоветует ей хорошую сиделку с опытом ухода за проблемными больными.

Вручив Нэнни готовое к отправке письмо, Нарцисса устало прикрыла глаза. Несколько минут она просто сидела на стуле, вслушиваясь в тихое дыхание Беллы и всматриваясь в ее усталое, но все еще молодое и красивое лицо. Даже не верилось, что буквально полчаса назад эти милые черты были искажены злобой и исступленной ненавистью.

— Прости меня, — прошептала Нарцисса одними губами. — Но так будет лучше, поверь...

Однако тихонько посидеть у кровати сестры Нарциссе не удалось: раздался тихий хлопок, и в комнате снова появилась Нэнни.

— Мистер Родольфус ждет хозяйку в гостиной, — объявила она. — Он очень переживает за мисс Белл и просит хозяйку как можно скорее уделить ему несколько минут.

Нарцисса поспешно вытащила из шкафа первый попавшийся шелковый шарф, набросила его на плечи и стрелой вылетела за дверь. И только увидев перед собой алую аврорскую мантию, она сообразила, что в своем стремлении скрыть от Люциуса нападение Беллатрикс совершенно забыла о дежурном авроре, который одним словечком мог отправить все усилия Нарциссы к драккловой бабушке. Однако предпринимать какие-либо шаги в этом направлении было уже поздно: авроры сменились, и у двери в комнату Беллатрикс теперь стоял совершенно другой служитель порядка. Слезы отчаяния и злости на собственную забывчивость подкатили к глазам, но Нарцисса усилием воли отогнала их. «Нет худа без добра, — рассудила она, — зато тот аврор собственными глазами увидел, что Беллатрикс не в состоянии отвечать на вопросы. И даже если до Люциуса дойдут какие-то слухи, то ему всегда можно будет сказать, что нападение было подстроено специально, чтобы произвести нужное впечатление на дежурного аврора».

Успокоив себя таким образом, Нарцисса повернулась к новому дежурному спиной и плотно прикрыла за собой дверь.

— Добрый вечер, миссис Малфой! — обратился тот к ее затылку. — Позвольте сказать вам несколько слов.

— Слушаю вас! — она неспешно повернулась к аврору и устремила слегка расфокусированный взгляд поверх его гладко причесанной макушки. «Гордость и пренебрежение» — так классифицировала этот взгляд тетка Вальбурга. — Только говорите быстрее, я тороплюсь.

Много времени аврор у нее не занял. Учтиво, но в то же время твердо он сообщил, что согласно распоряжению, охрана у двери будет сменяться через каждые четыре часа, что дежурный аврор должен быть поставлен в известность о каждом изменении в состоянии миссис Лестрейндж и что каждый посетитель миссис Лестрейндж должен также сначала уведомить его, то есть дежурного аврора, о визите и получить на то его, то есть дежурного аврора, официальное разрешение.

Нарцисса холодно кивнула, давая понять, что приняла его слова к сведению, и таким же жутким канцеляритом сообщила, что через несколько минут к миссис Лестрейндж проследует ее супруг, мистер Лестрейндж, что мистер Лестрейндж, вероятнее всего, захочет перевезти свою супругу, миссис Лестрейндж, обратно домой в Лестрейндж-холл, а посему мистер дежурный аврор пусть свяжется со своим руководством и поставит его в известность о весьма высокой вероятности вышеуказанной передислокации.

Откуда в ее лексиконе взялась эта самая «передислокация», Нарцисса не имела ни малейшего понятия. Обычно в подобных случаях она использовала слово «переезд», но сегодня ее речь словно подменили. Впрочем, ничего удивительного: за те три дня, что прошли после исчезновения Темного Лорда, им с Люциусом пришлось пережить столько допросов и обысков, сопровождаемых зубодробительной аврорской терминологией, что подобные формулировки уже слетали с языка сами собой, словно зеленые горошины с фарфоровой тарелки.

Аврор не возражал. Поэтому Нарцисса одарила его еще одним холодным кивком и направилась в гостиную.

Освобожденный из аврорских застенков Родольфус выглядел измотанным даже не до дохлых дракклов, а до полуразложившихся. Поэтому Нарцисса не стала его утомлять излишними подробностями, а, послав Нэнни за бодрящим настоем, постаралась изложить сложившуюся ситуацию максимально коротко.

Родольфус выслушал ее очень внимательно. Осушив одним глотком поданный эльфийкой стакан, он благодарно поцеловал Нарциссе руку и, выразительно покосившись на камин, громко попросил проводить его до спальни, в которой разместили его жену.

Конечно же, Нарцисса сразу все поняла. Камины — это не только удобное средство передвижения, но и не менее удобное средство подслушивания. Может, потому Руди и попросил Нэнни позвать именно ее, а не Люциуса — побоялся, что изнервничавшийся за эти три дня Люциус с порога скажет что-нибудь неосторожное? Но ведь и в других комнатах авроры могли оставить какие-нибудь подслушивающие устройства. Только бы до хозяйской спальни не добрались...

Нарцисса прекрасно понимала, что ни в гостиной, ни тем более в комнате Беллатрикс Руди не мог сказать ей ничего важного. Для разговора оставался только коридор, и через минуту Нарцисса окончательно в этом убедилась.

— Слушай меня, девочка! — произнес Руди в коридоре, беря Нарциссу под руку и наклоняясь к ее уху. — Слушай меня внимательно! Беллатрикс попала в очень крупные неприятности.

Нарцисса болезненно дернулась. То, что у Беллы крупные неприятности, было ясно и без этих слов. Но что именно ей грозит?

Родольфус крепко сдавил ее локоть, пресекая возможные расспросы, и продолжил:

— Это не просто домыслы или косвенные улики. У авроров есть показания свидетеля. В ту ночь в доме Поттеров был еще один человек. Женщина. И она выжила.

— Эмма Фоули? — слабым голосом спросила Нарцисса.

Родольфус чуть сбился с шага:

— Откуда ты знаешь?

— Белла только о ней и говорит. Однако я не могу понять, почему Эмма так поступила? Они же с Басти помолвлены! Как она могла?

— Об этом потом. Сейчас же нужно как можно дольше продержать Беллу в постели. Этого вашего Шаплена надо срочно убрать.

— Уже, — коротко отчиталась Нарцисса, снова-таки не вдаваясь в подробности.

— Хорошо, — одобрил ее действия Руди. — Люциусу скажешь, что на улице холодно, пусть надевает шляпу. Ветер северный.

Нарцисса кивнула. Безобидная на первый взгляд фраза на самом деле означала совершенно иное. Одна из башенок Малфой-Мэнора с конической черепичной крышей издалека удивительно напоминала фигуру тощего волшебника в высокой шляпе с широкими полями. Эта башенка в давние времена предназначалась исключительно для того, чтобы обитательницам Малфой-мэнора было откуда махать платочком вслед уезжающим на войну рыцарям. Предусмотрительный предок Люциуса прорубил в башенке целых четыре окна, чтобы дамам было удобно провожать мужчин, в какую бы сторону света они ни отправлялись воевать. Однако в последнее время ставни открывались только на северном окошке, выходящем на задворки дома: густые заросли ежевики затрудняли доблестным аврорам доступ в эту часть поместья, а высокие деревья затрудняли обзор. Поэтому мелкая неприметная сова всегда могла попасть в дом или вылететь из него беспрепятственно для себя и беспоследственно для хозяина. По крайней мере, Нарцисса очень на это надеялась...

Они повернули в коридор, который вел в спальню Беллатрикс, и Нарцисса сделала предостерегающий жест. Родольфус послушно умолк. Они оба понимали, что все самое главное было сказано, а остальное можно будет потом осторожно выспросить у Люциуса.

Но молчание Родольфуса продолжалось недолго. Когда до комнаты Беллатрикс оставалось несколько ярдов, он заявил:

— Беллу я забираю домой, причем немедленно.

Нарцисса возмущенно вскинулась, но зять жестом остановил ее:

— У тебя забот и так хватает, а мне будет спокойнее. Ты сама сказала, что она будет спать до утра, поэтому, пока не найдется сиделка, я присмотрю за ней сам или попрошу Филли.

Родольфус подавил зевок. Нарцисса только покачала головой, но возражать не стала: муж есть муж, и на Беллу он по закону имеет гораздо больше прав, чем родная сестра.

У дверей спальни Родольфус небрежным кивком поприветствовал аврора и вошел внутрь. Аврор молча последовал за ним.

Пока Родольфус осторожно укутывал спящую жену в одеяло, Нарцисса собрала зелья и порошки, которыми лечили Беллатрикс, и сложила их вместе с предписаниями в кожаный мешочек. Родольфус спрятал его в карман и, подхватив жену на руки, отправился в гостиную. Аврор последовал за ними. Нарцисса замыкала молчаливое шествие.

Только когда вся компания скрылась в камине, Нарцисса смогла хоть немного перевести дух. Впереди ее ждал разговор с ожидающим в спальне супругом, а до полного заживления пореза оставалось еще не менее четверти часа...

Повеселевший Люциус ворвался в спальню ровно через двадцать минут. К тому времени Нарцисса уже успела не только расчесать волосы, но и еще раз посетить ванную, а значит, все следы рябинового зелья на коже были тщательнейшим образом уничтожены.

— Их выпустили до суда под залог! — сообщил Люциус, потрясая пергаментом перед глазами жены. — Но предъявить им практически нечего — даже допрос под веритасерумом ничего не дал, спасибо Северусу и его стратегическим запасам. Так что будем надеяться, что и с Беллатрикс все обойдется.

— Руди сказал, что в аврорате нетерпеливо ждут ее выздоровления, — расстроенным тоном проговорила Нарцисса.

— Пускай ждут, — отмахнулся Люциус. — Целитель Тики четко сказал, что после «Furorem sempera» все ее показания надо будет делить на шестнадцать, если не на тридцать два. Особенно этот ее бред про русалок. Ты представляешь, что начнется в Визенгамоте, если она посреди заседания заявит, что русалок надо убивать, потому что они охотятся на мужчин?

Нарцисса промолчала, и Люциус понесся дальше:

— Руди написал, что у авроров есть свидетельство Эммы Фоули о применении Беллой непростительных заклинаний.

— Да, он и мне это говорил, — кивнула Нарциса, — и я очень тревожусь. Показания — это просто слова, их всегда можно оспорить или взять обратно. Даже воспоминания можно объявить поддельными, а вот палочка Беллатрикс... Руди не написал, что аврорам удалось из нее извлечь?

— Не написал, но я и так знаю, — с коротким смешком кивнул Люциус. — Слышал, когда авроры между собой разговаривали. Три «Орхидеуса», два «Репаро», одно заклинание для подкручивания ресниц и штук пять «Акцио». Твоя сестра, оказывается, жуткая лентяйка — все ей прямо в руки подай.

У Нарциссы словно камень с души свалился. Нет, она, конечно же, знала, что муж у сестры большой молодец, но чтобы вот так... Интересно, а кому это он ресницы подкручивал — не себе же? Неужели Рабастану?

Нарцисса представила себе высокого худощавого Рабастана с завитыми ресницами и не удержалась от нервного смешка.

Люциус тем временем превратил пергамент в монетку и поднес ее к центру огромной шаровидной агавы, стоящей в углу спальни на высоком резном столике. «Королева Виктория» деликатно чавкнула и проглотила подношение.

Нарцисса закатила глаза: конечно же, она ничего не имела против старинного поверья, что воткнутые в дерево или проглоченные цветами монетки избавляют хозяина от болезней и проблем. Но эта зеленая хищница, поставленная в спальне еще Абраксасом Малфоем, ее откровенно пугала, и если бы Люциус так с ней не носился, давно была бы полита испепеляющим зельем. Совершенно случайно, разумеется.

— Думаю, что к тому времени, когда Беллатрикс поправится, — заявил Люциус, ласково погладив мясистую розетку цветка, — нам удастся разузнать, что Белла не поделила с Эммой и как это можно исправить. Вот только понять не могу, как эта Эмма ухитрилась добраться до аврората: Беллатрикс обычно живых свидетелей не остав...

Люциус осекся и опасливо взглянул на жену, явно упрекая себя за то, что сболтнул лишнее.

Нарцисса же сжалась, словно от удара. Сердце защемило, на глаза набежали слезы. Трудно оставаться наивной фиалкой, будучи супругой Пожирателя Смерти, но до сих пор каждое упоминание о тайной деятельности мужа и сестры причиняло Нарциссе невыносимую боль.

И такой же болезненной в последние дни для нее стала мысль о возможном возвращении Темного Лорда.

Да, она разделяла его идеи. Она всецело поддерживала мужа и свекра в их стремлениях к обновлению и процветанию магической Британии. Но методы, с помощью которых Темный Лорд вел страну к процветанию, приводили ее в ужас.

Именно поэтому, узнав о его исчезновении, Нарцисса не могла поверить своему счастью. Наконец-то Люциус сможет освободиться, наконец-то они вдохнут полной грудью, заживут собственной жизнью, уедут из этой трижды опостылевшей Британии куда-нибудь к морю и солнцу. Только втроем: она, Люциус и Драко. И больше никого-никого из знакомых на несколько миль вокруг...

Буквально недавно, в начале сентября, она вытащила Люциуса на несколько дней в чудеснейшую Калабрию: хотела побродить с ним по мокрому песку, полакомиться луковым мармеладом, нырнуть в знаменитый мираж в Мессинском заливе... Однако вместо чудесного отдыха Нарцисса получила сплошную головную боль. И дело было вовсе не в зубках Драко, вздумавших прорезаться именно в этот момент...

Вслед за Малфоями на побережье отправилась целая толпа. Если бы не солнце и не запах моря, можно было бы подумать, что они никуда не уезжали: тот же Темный Лорд, те же Лестрейнджи, тот же Нотт, те же бесконечные разговоры о политике...

Кстати, это путешествие едва не стоило Нарциссе сердечного приступа. То ли Люциус что-то напутал, рассказывая Повелителю о месте своего будущего пребывания, то ли тот, кому поручили изготовить портключ, оказался не в ладу с географией, то ли портключ оказался неисправным — Нарцисса так и не поняла. Но в итоге, прибыв на место, вся пожирательская компания обнаружила, что Арагонский замок в Реджо-ди-Калабрии, где им были заказаны комфортабельные номера, остался в четырех сотнях миль к югу. Они же оказались на самой высокой башне совсем другого Арагонского замка — стоящего на берегу острова Искья — тоже невероятно живописного, но абсолютно не готового к прибытию такой важной делегации.

Люциус в это время восседал на террасе и дегустировал местное фирменное лакомство — колотый фруктовый лед с сахаром. Когда ему прямо в тарелку опустилась встрепанная сова, Нарцисса заподозрила, что их отдых может закончиться, не успев толком начаться, но даже представить не могла, насколько серьезно обстояли дела.

Прочитав письмо, Люциус смертельно побледнел и, выронив пергамент, мгновенно аппарировал. Нарцисса тут же поторопилась поднять и прочитать так напугавшее мужа послание.

«Повелитель пребывает в недоумении, — гласило оно, — и если ты немедленно все не исправишь, оно может перерасти в гнев, поэтому поторопись. Мы ждем тебя...»

Не дочитав, Нарцисса охнула и схватилась за сердце.

Однако в тот раз все обошлось. Люциус стрелой метнулся на Искью и мгновенно выкупил в замке самые дорогостоящие номера. Солнце даже не успело растопить лавандовое мороженое, которым Драко вдохновенно уделывал Нэнни, стол, бархатного дракона и платье застывшей возле него Нарциссы, как все новоприбывшие Пожиратели Смерти были расселены. Естественно, один из номеров был заказан и для семейства Малфоев — Повелитель просто не мог допустить, чтобы молодая жена Люциуса Малфоя прозябала в глуши и скуке, пока муж будет работать на благо будущего общества.

Вернувшийся за семьей и вещами Люциус ползал на коленях и благодарно целовал жене руки: оказывается, он остался цел и невредим только благодаря тому, что Нарцисса перед поездкой дважды озвучила ему содержание путеводителя по югу Италии. Музей пыток с огромнейшей экспозицией экспонатов, собранных за пятьсот лет разгула инквизиции, впечатлил Повелителя до умопомрачения и привел в небывало умиротворенное расположение духа. Игольчатые валики для сдирания кожи со спины, «маски целомудрия», шипованные корсеты, ложки для выдавливания глаз... Старый смотритель чуть не сошел с ума: сначала от восторга при виде такого любознательного экскурсанта, а потом от ужаса, когда этот же экскурсант пожелал испытать на нем «вилку еретика». Нотту стоило огромного труда вытащить своего повелителя на террасу и переключить его внимание на дивные виды острова, лазурные воды Неаполитанского залива и симпатичную художницу, вдохновенно выводящую углем на пергаменте «чистейший римский профиль» Рабастана Лестрейнджа. Наверное, знай он, чем закончится это знакомство, никогда бы не сунулся в тот подвал, пусть бы даже Повелитель этого смотрителя по зубчатым роликам истаскал или и вовсе на кол посадил. Потому что художницу звали Эмма. Эмма Фоули...

— Дорогая, что с тобой? — заботливо воскликнул Люциус и засуетился вокруг жены. — Тебе плохо? Может, позвать Нэнни, пусть принесет тебе теплого молока с медом? Или рюмочку умиротворяющего бальзама? Или стаканчик ее настойки? Ты за эти дни совсем извелась, не отдыхаешь совсем...

— Со мной все в порядке, — овладев собой, остановила метания Люциуса Нарцисса. — Не беспокойся, это просто усталость. Я отдохну, и все пройдет, уверяю тебя!

И она слабо улыбнулась мужу, хотя внутри ее до сих пор жгло, словно огнем. Но, как говорила мать: «Девушка из приличной семьи должна сохранять безмятежность и невозмутимость в любых обстоятельствах».

«Неприятные мысли портят кожу, а рассуждения о проблемах портят характер, — наставляла когда-то дочерей Друэлла Блэк. — Абстрагируйтесь, девочки мои, гоните неприятные мысли прочь, хороните их в дальних уголках своего сознания. Не дайте им завладеть вами и испортить вам кожу, характер и семейное счастье, ибо истеричная и плаксивая жена — самое первое, что вызывает в мужчинах отвращение. А мы же не хотим вызвать отвращение в наших мужчинах?» — строго спрашивала она, приподнимая пальцем подбородок Нарциссы. Сестры смеялись, а Нарцисса наливалась стойким румянцем обиды. Хорошо им было смеяться: Беллу с ее воинственным характером никто и никогда не видел в слезах, Андромеде было откровенно наплевать, в каком состоянии находится ее кожа, а вот Нарциссе приходилось несладко. Когда она волновалась или расстраивалась, ее нежная фарфоровая кожа покрывалась некрасивыми розовыми пятнами. А уж когда плакала... Вы когда-нибудь видели, как ужасно выглядят плачущие блондинки? Глаза становятся красными, как у кролика, нос распухает... Ужас один.

Еще и сестры... Старшие сестры, как это водится в благородных семьях, в целях совершенствования личности и закалки характера младшей сестры изводили ее, то есть младшенькую, с фамильным блэковским упорством.

Беллатрикс советовала перекраситься в брюнетку, утверждая, что после этого склонность к слезоизвержению пропадет сама по себе. Андромеда же все время приводила Нарциссе в пример какую-то ирландскую ведьму, которая избавлялась от проблем с помощью волшебного заклинания «Я подумаю об этом завтра». Меда сообщила ей это заклинание под большим секретом, чуть ли не под обетом молчания. Она уверяла, что любая проблема после его произнесения испаряется, словно роса на траве в жаркий день, и плакать, соответственно, становится не из-за чего. Со временем Нарцисса поняла, что Меда над ней подшутила, однако из памяти шуточное заклинание не выбросила. Пусть оно и не было волшебным, но привести нервы в порядок иногда помогало.

Было у Нарциссы в запасе и еще одно средство отрешения от тревог...

Когда-то давным-давно, когда сестры, как это обычно бывало летом, гостили у тетушки Вальбурги, маленькая Нарцисса услышала сказку о ледяной принцессе. На самом деле это была обычная история из разряда страшилок, которые дети так любят рассказывать друг другу по ночам, но Нарциссе она показалась самой страшной сказкой из всех когда-либо ею услышанных...

В одном цветущем королевстве жила-была маленькая принцесса. С самого рождения она знала, что предназначена в жены прекрасному принцу, который полюбит ее с первого взгляда. Он приедет в ее замок с первыми лучами солнца, одарит ее нежным поцелуем и увезет в свой замок, где они вместе проживут долгую и счастливую жизнь.

Но когда принцессе исполнилось десять лет, на отцовское королевство напали враги. Король-отец был убит, королева-мать тоже, а маленькую принцессу отдали в рабство самому страшному и уродливому воину из тех, что захватили дворец.

Если бы эту историю рассказывала Андромеда, мытарства юной принцессы уложились бы в две коротеньких строчки. Но на беду маленькой Цисси сказочничать тем вечером выпало Беллатрикс, поэтому рассказ об изощренных издевательствах над бедной девочкой затянулся чуть ли не до полуночи.

Нарцисса обливалась горькими слезами, прятала голову под подушку, затыкала пальцами уши, но пронзительный голос Беллы все равно достигал ее ушей. И тогда она впервые попробовала испытать на себе тот способ, с помощью которого юная принцесса спасла свою жизнь. Способ был простой: вообразить себя ледяной статуей. Лед не хочет ни есть, ни пить; ему не больно, когда его режут; не страшно, когда его пугают; не обидно, когда его оскорбляют.

Сначала сделать это было очень сложно: сосредоточиться никак не получалось, голос Беллы бил в уши и сбивал настрой, но вскоре Нарцисса ощутила, как дыхание ее замедляется, кожа становится ледяной, а голос Беллатрикс исчезает, словно кто-то повернул ручку колдорадио.

Очнулась она от яркого света, ударившего ей в глаза. Нарцисса заморгала и с удивлением увидела перед собой нахмуренное лицо тетки Вальбурги.

— Ну и что это было? — строго поинтересовалась тетка. — Извольте объясниться, юная леди!

— Мне не понравилась сказка, — испуганно пролепетала Нарцисса.

— Не понравилась до такой степени, что ты решила самоустраниться?

— В... в каком смысле? — не поняла Нарцисса.

— В прямом! — рявкнула тетка. — Когда человек прекращает дышать и мыслить, он умирает. Ты этого хотела?

Нарцисса отчаянно замотала головой. Конечно же, она не хотела умирать. Она просто хотела не слышать того, что ей слышать не хотелось!

Так она и заявила тетке. Однако, несмотря на запутанность объяснения, та ее поняла.

— Значит так, дорогая моя! — заявила она, глядя на племянницу с высоты своего немаленького роста. — Раз уж ты у нас такая впечатлительная, с завтрашнего дня я сама займусь укреплением твоей нервной системы. Меня никак не прельщает перспектива однажды во время спектакля или особо бурного разговора обнаружить посреди гостиной или театральной ложи твое обледенелое тельце. Завтра ровно в десять я жду тебя у дяди в кабинете. И посмей только опоздать хоть на минуту!

Она резко развернулась на каблуках и выплыла за дверь.

В спальне воцарилось напряженное молчание.

— Ну и влипла ты, сестренка... — наконец выдала Андромеда. — Общение с тетушкой и так неслабое испытание для нервной системы, а уж занятия с ней...

— Глупости говоришь! — оборвала ее Беллатрикс. — Ты же наотрез отказалась, когда она предлагала обучить тебя окклюменции и прочим семейным фокусам, а я с ней уже второй год занимаюсь. Она просто шикарная наставница, поверь! И Нарси жутко повезло, что тетка взялась ее учить. Только вот ума не приложу, как она будет это делать — реакции-то у нашей Нарси абсолютно нестандартные. Вот смотри!

И она повернулась к Нарциссе.

— Не бойся, я не сильно! — ободряющим тоном сказала Беллатрикс. — Я только посмотрю, кто прислал тебе на Рождество ту коробочку с фиолетовым бантиком.

И не успели Нарцисса с Андромедой даже моргнуть, как Белла воскликнула:

— Легиллиментс!

И тут же ойкнула, увидев, как младшая сестра падает к ее ногам обледеневшей куклой.

Влетело после этого, конечно же, всем троим, причем изрядно и отменно. Но первое же занятие с теткой показало: Нарцисса придумала просто идеальный способ защиты от окружающего мира. Правда, к окклюменции это не имело ни малейшего отношения. Тетка листала ее мысли, как раскрытую книгу, но стоило ей только сказать что-либо неприятное или обидное, как Нарцисса покрывалась корочкой льда и впадала в бессознательное состояние.

Тогда к ней и прилипло прозвище «ледяная принцесса». В теткиных устах эти слова звучали крайне неодобрительно, и Вальбурга со всем фамильным блэковским упрямством принялась искоренять в младшей племяннице столь порочную склонность.

Белла с такой же фамильной горячностью пыталась доказать тетке, что способности Нарциссы — это просто клад, и их надо не искоренять, а развивать, но тетка пресекла все ее попытки двумя простыми словами.

«Брачная ночь», — сказала она, и Белла вынуждена была отступить: о подобном развитии событий она не подумала. Никто ведь не знает, кого отец подберет Нарциссе в мужья. И если это окажется корявое недоразумение вроде Гойла, оно рискует в первую брачную ночь обнаружить у себя под одеялом не классическое бревно, коим надлежит прикидываться приличной новобрачной, а нечто более оригинальное, но практически непригодное к употреблению. А этого, конечно же, следовало избежать любой ценой.

Поэтому Белла, поворчав, отступила, а Вальбурга с энтузиазмом принялась муштровать «неразумное дитя». Десятилетней Нарциссе пришлось изо дня в день целыми часами простаивать перед огромным зеркалом в теткиных покоях и пристально изучать свое отражение. Как только на ресницах, щеках или кончиках пальцев начинал появляться иней, Нарцисса должна была приложить все усилия, чтобы овладеть собой, успокоиться и усилием воли отогнать возникающий внутри холод.

Тетка в это время читала Нарциссе всякие душеполезные и развивающие книги, перемежая чтение провоцирующими комментариями. Выглядело это обычно так:

— Воспитанный человек стоит прямо, не переминается с ноги на ногу, не сучит ножками... (1) Нарцисса, тебе что, блоха залезла в панталоны? ...не теребит брошь или перстень... Кстати, что это на тебе за убожество? Такие украшения носят только одалиски в гаремах или портовые шлюхи... не отрывает заплатки от мантии... Надо будет повести тебя в "Твилфитт и Таттинг", то, что на тебе надето — это полная безвкусица... не накручивает прядь волос себе на палец и вообще не теребит свои волосы... Кстати, надо будет попробовать действительно перекрасить тебя в брюнетку — сейчас ты похожа на инфернала, которого триста лет вымачивали в уксусе — ни ресниц, ни бровей, и кожа в каких-то лишаистых пятнах.

Еще бы этой коже не быть в пятнах — от обидных и даже оскорбительных слов Вальбурги Нарциссе хотелось не то что в статую превратиться, а провалиться в самую глубокую преисподнюю. И ладно бы эти свои пассажи Вальбурга произносила наедине с ученицей, но нет, на каждом уроке обязательно должен был присутствовать кто-то третий. «Для усиления эффекта», — поясняла тетка с садисткой ухмылкой.

Через неделю на утренних экзекуциях, как называла эти занятия Белла, отметились все обитатели дома. Тетка даже четырехлетнего Регулуса однажды притащила, и все для того, чтобы Нарцисса привыкала контролировать себя при любых обстоятельствах и в любой аудитории. Даже парочку магглов где-то раздобыла — то ли на рынке, то ли экскурсанты какие-то мимо проходили... Память им, конечно же, потом подтерли, но Нарцисса на всю жизнь запомнила выражение невероятного удивления, с которым эти странно одетые люди, слегка оглушенные Конфундусом, таращились на нее. Словно на экзотическую куклу в витрине модной лавки. Но, ладно, магглы — они хотя бы молчали, пусть сестры — они смотрели на Нарциссу с нескрываемым сочувствием, даже дядя Орион — он, хоть и полностью разделял мнение жены, в процесс воспитания почти не вмешивался, и его присутствия Нарцисса практически не ощущала.

Но вот кузен Сириус... Одно его появление на занятиях заставляло Нарциссу невыносимо страдать. И не столько от его язвительных комментариев, сколько от мысли, что через несколько лет о ее теперешнем унижении может узнать весь Хогвартс — Сириус клятвенно пообещал, что, как только попадет в школу, непременно расскажет ее однокурсникам все в мельчайших подробностях. Кто же знал тогда, что он говорит это исключительно по наущению тетки, в целях усиления воспитательного процесса, так сказать...

Но впоследствии Нарцисса была очень даже благодарна тетушке за науку. Потому что домой из гостей она приехала, имея на вооружении гордую осанку, надменное выражение лица, плавные жесты и безукоризненные манеры. Отец с матерью не могли налюбоваться своей изменившейся до неузнаваемости, удивительно спокойной и уравновешенной дочерью. Знали бы они, каким адским трудом была достигнута эта перемена... Конечно же, со временем Нарцисса снова превратилась в обычного живого ребенка, но теткина муштра впечаталась в ее плоть и кровь на всю жизнь. А уж после замужества она только благодаря ей и выживала, ни словом, ни жестом не позволяя себе высказать в присутствии Темного Лорда неодобрение, неуверенность или страх. И душу грело, и в то же время леденило знание того, что в самом крайнем случае она сможет, как в детстве, превратиться в ледяную статую, которой нипочем ни тройное Круцио, ни испепеляющее внутренности зелье, ни даже смертоносная Авада Кедавра...

Однако, как ни странно, теткина воспитательная метода не только не избавила Нарциссу от плаксивости, а наоборот, только усугубила ее. Наверное, все растопленные усилием воли ледышки на пальцах, щеках и ресницах какими-то невиданными путями пробирались к глазам, потому что время от времени Нарцисса, сама того не желая, разражалась такими бурными рыданиями, что окружающие готовы были отдать все что угодно, только бы оказаться от нее как можно дальше.

Правда, продолжалось такое безобразие недолго, ведь Хогвартс — это школа не только чародейства и волшебства, но и самых разнообразнейших женских секретов.

«Носом ни в коем случае не шмыгать, глаза платком не тереть, открывать их как можно шире! — поучала слизеринских первокурсниц Синтия Лиллард, первая красавица факультета. — И тщательно следите, чтобы слезинки катились по одной, застывая на ресницах прозрачными капельками. Это не только выглядит невинно и беспомощно, но и гарантированно вызывает в мужчинах чувство вины и желание перевернуть мир, только бы осушить этот бесконечный поток».

Маленькая Нарцисса тогда старалась изо всех сил, постигая науку правильного слезоизвержения. И весь первый курс невероятно гордилась тем, что ни Белла, ни Меда так не умеют и никогда не научатся — им просто внешность не позволит. «Это секрет только для блондинок, — таинственно понижая голос, говорила Синтия, — и если вы научитесь правильно им пользоваться, весь мир упадет к вашим ногам».

Весь мир к ногам Нарциссы Блэк, в замужестве Малфой, конечно же, не упал, однако умение правильно плакать не раз сослужило ей в жизни хорошую службу. А уж в последние дни, когда авроры час за часом вежливо, но непреклонно пытались добиться от нее признания в содействии противоправной деятельности, и вовсе превратилось чуть ли не в единственный способ выживания.

Самой Нарциссе предъявить не могли ничего, о преступном недоносительстве на мужа и сестру речь не шла, и авроры пытались давить на нее, тупо упирая на сознательность, моральные устои рода Блэк и незапятнанную репутацию Сигнуса Блэка. Кстати, с последним пунктом они промахнулись: страх разочаровать отца, пусть даже и смотрящего на нее с посмертного портрета, чуть ли не сильнее всего поддерживал Нарциссу во время всех многочасовых допросов. Одна мысль о том, что отец посмотрит на дочь, предавшую своего мужа, с нескрываемым отвращением, приводила ее в ужас, и при первом же вопросе дознавателя Нарцисса превращалась в хрустальную статуэтку — трогательную, беззащитную и непрерывно истекающую слезами.

Люциус говорил, что в аврорате отзываются о ней с нескрываемым раздражением. Раньше бы это только расстроило Нарциссу — как любой девушке, ей хотелось вызывать в окружающих одно лишь чувство восхищения, но сейчас перед ней стоял вопрос выживания ее семьи, безопасность Люциуса и будущее ее ребенка, поэтому мнением окружающих она пожертвовала без сомнений и колебаний.

В отличие от остальных однокурсниц, недоверчиво подносивших к носу разрезанные луковицы, она еще в том далеком шестьдесят шестом отлично знала, что этот метод воздействия на окружающих работает, и работает безотказно. А убедила ее в этом заклятая подруга детства, Эмма Фоули, та самая русалка, чьей смерти так страстно желала охваченная безумием Беллатрикс...

____________________________________________________________

«Семь чудес этикета от леди Вайолет Э. Кроули» http://old-new-england.livejournal.com/16965.html

— Дорогая! — донесся до сознания Нарциссы голос Люциуса. — О чем ты там так глубоко задумалась?

— Об Эмме Фоули, — честно призналась Нарцисса. — И о том, что будет дальше.

Она требовательно посмотрела на мужа.

— Люциус, скажи правду, что с нами будет? С тобой, со мной, с Драко? Только честно!

— Все будет хорошо, — заверил Люциус, усаживаясь на кровать рядом с женой. — Поверь, дорогая! Меня непременно оправдают, с Беллой мы тоже что-нибудь придумаем, и все снова станет, как прежде.

— Когда, Люциус? — отчаянно вырвалось у Нарциссы, и она поразилась, насколько жалко это прозвучало. — Когда это будет? И будет ли вообще?

— Дорогая... — Люциус попытался что-то ей сказать, однако Нарциссу уже понесло, словно утлую лодчонку по волнам:

— Сегодня после обеда, когда ты ушел к дядюшке Розье, я вынесла Драко в сад, и тут явился чиновник из отдела надзора. Хорошо, что Нэнни вовремя его заметила, и я успела вернуться в дом, принять оборотное зелье и переодеться. И это буквально через час после того, как ты вернулся с допроса! Они знают, что ты уходишь из дома! Они ни на минутку не поверили твоей версии про «Империус» и только и ждут подходящего случая, чтобы поймать тебя на чем-нибудь недозволенном.

Люциус попытался привлечь Нарциссу к себе, но она отстранилась.

— Дорогая, ты придаешь слишком большое значение таким мелочам, — успокаивающим тоном заговорил он, поглаживая ее по руке. — Просто потерпи немножко. Прямых улик против меня нет, общественное мнение на моей стороне, мои друзья в министерстве делают все, чтобы Визенгамот во время судебного разбирательства принял решение в мою пользу. Хотя я уверен, что дело может и не дойти до суда. Если все сложится, конечно.

— А если не сложится? — Нарцисса испытывающе посмотрела на мужа. — Авроры не спускают с дома глаз, а ты каждый день исчезаешь на несколько часов. У меня сердце не на месте. Я уже каждого шороха пугаюсь, все чудится, что вот-вот в дом из камина вывалится Грюм и скажет: «Леди Малфой, не будете ли вы так любезны сообщить нам, где в данную минуту находится ваш супруг?» Ты же знаешь, что говорят о его новом глазе — что он видит не только через мантию-невидимку, но и через оборотное зелье! И что я ему тогда скажу? Что сама тебя со вчерашнего вечера не видела?

— Милая, ты становишься раздражительной, — укоризненно отметил Люциус. — Вам с Драко надо чаще бывать на воздухе. Погуляйте с ним утром в парке, покормите птичек...

— Это тебе следует чаще бывать на воздухе! — не отступала Нарцисса. — И хоть иногда гулять с сыном. Я имею в виду, по-настоящему гулять, потому что мама под оборотным зельем — это совсем не то, что настоящий папа. Дети в этом возрасте развиваются очень быстро, и Драко уже сейчас должен усвоить, что у него двое родителей. Причем, двое сразу, а не по очереди!

— Милая, поверь, — Люциус проникновенно посмотрел на жену, — я как раз делаю все, чтобы наш сын вырос в нормальной семье с двумя родителями. Сама ведь знаешь, как лютует аврорат...

— Знаю, потому и прошу тебя быть осторожнее, — уже тише проговорила Нарцисса. — Прости, у меня просто нет больше сил выносить все это...

— Все будет хорошо, — улыбнулся Люциус, обнимая ее и зарываясь лицом в распущенные волосы. — Мы обязательно выкрутимся. Малфои — это ведь живое воплощение удачливости и изворотливости — так, кажется, сказала однажды твоя неугомонная сестрица?

— Ты что, подслушивал? — Нарцисса удивленно подняла голову. — Ты, гордость и надежда рода Малфоев, уважаемый человек, просто так стоял под моей дверью и подслушивал?

— Ну должен же я был узнать, что думают обо мне мои будущие родственники, — без малейшего раскаяния заявил Люциус, — мне потом с ними за одним столом сидеть, денежные дела вести.

— Ага, особенно с Беллой, — хмыкнула Нарцисса, — кто кого первым обжулит.

Она потерлась ухом о плечо мужа.

— Что же нам теперь с ней делать, ума не приложу...

— Нам? Абсолютно ничего, — ответил Люциус. — Целитель будет читать над ней заклинания, сиделка поить настойками, аврор караулить. А твое дело — раз в день подойти к камину и поинтересоваться у любимого зятя, как там у них обстоят дела.

Нарцисса возмущенно подскочила, стукнувшись при этом макушкой о подбородок мужа.

— Люциус! Ты... ты бесчувственный! Ты бессердечный! И вообще, ты говоришь о моей родной сестре! Видел бы ты, в каком она сейчас состоянии... Она постоянно твердит, что убьет эту проклятую русалку, если та только вздумает подойти к ее любимому принцу. Ты хоть подумал о том, как это выдержит бедный Руди? Он же сразу догадается, что речь идет вовсе не о нем: у него сроду не было ни гривы черных волос, ни стройной статной фигуры.

— Особым красноречием он, кстати, тоже никогда не страдал, — невнятно произнес Люциус, держась за пострадавший подбородок, — а у твоей сестры с языка не сходит, как этот принц очаровал ее своими пламенными речами и харизмой короля-завоевателя. Тебе этот портрет, случайно, никого не напоминает?

— Люциус... — голос Нарциссы дрогнул, а в глазах показались слезы. — Как ты можешь быть таким жестоким? Это же моя сестра. Сестра, понимаешь?

Она стукнула его по груди кулачком.

— Прости, дорогая, прости! — Люциус поймал руку жены и несколько раз поцеловал сжатые пальцы. — Ты совершенно права — я бесчувственный чурбан, а ты — моя нежная птичка с золотым сердцем. Только не плачь, дорогая, ты разрываешь мое сердце! Иди ко мне, любовь моя!

Люциус распахнул объятия, и Нарцисса, незаметно шмыгнув носом, уютно устроилась у него на груди.

— Ты понимаешь, — заговорила она, привычно перебирая пуговицы его рубашки, — если бы она хотя бы молчала... Но она раз за разом пересказывает всем эту дурацкую сказку, причем так ярко и вдохновенно, словно та происходила на самом деле. Морской король, танцующая на балу русалка, тонущий принц... Нэнни в детстве часто рассказывала нам о русалках, но почему именно эта история запала Белле в душу настолько, что полностью вытеснила из головы реальность? И какое отношение к ней имеет Эмма — она ведь совершенно не похожа на русалку! Да, у нее светлые длинные волосы, изящная фигура, но ведь этого мало. К тому же, я никак не могу понять, что между ними произошло. Ты что-нибудь об этом знаешь? Руди не написал тебе?

— Нет, дорогая, — очаровательно улыбнулся Люциус. — Руди мне ничего об этом не написал, и я совершенно ничего не знаю, кроме того, что русалки бывают двух видов: те, что живут в южных водах — внешне невероятно привлекательны, а те, что живут в северных — просто отвратительны. При этом они не носят ни мантий, ни даже корсетов, а вместо ног у каждой из них имеется длинный чешуйчатый хвост, похожий на рыбий.

— Милый, вот только не надо цитировать мне школьный учебник, — сузила глаза Нарцисса. — Сейчас мы говорим не об абстрактных русалках, а об Эмме Фоули. А то, что у нее нет никакого хвоста, похожего на рыбий, я усвоила еще в далеком детстве.

— Только не говори, что моя скромная супруга в детстве заглядывала подружкам под мантии! — притворно ужаснулся Люциус.

— Не говори глупостей! — фыркнула Нарцисса. — Просто наша обожаемая Эмма в детстве пиналась так, как не снилось ни одному кентавру, что уж тут говорить о русалках. Поэтому я была бесконечно счастлива, услышав, что ее отправляют на учебу не в Хогвартс, а в Шармбатон — не хватало мне еще семь лет подряд жить в одной комнате с этим гиппогрифом в юбке.

— Какое у тебя было ужасное детство, дорогая... — Люциус сочувственно посмотрел на жену. — Неужели за тебя некому было заступиться?

Нарцисса снова фыркнула, как недовольная кошка, хоть это и полностью противоречило кодексу настоящей леди. Но она очень рассчитывала на то, что муж — это не тетушка Вальбурга, с кровати за такое нарушение правил не выгонит и без десерта не оставит.

— Все не так просто, дорогой, — задумчиво сказала она. — Вот послушай...

Люциус кивнул и заерзал, устраиваясь поудобнее.

— Однажды нас — Фоули и еще несколько семей с детьми — пригласили на пикник. Стюарту Крэгги тогда как раз пришло письмо из Хогвартса, и его родители решили устроить небольшой праздник. Из-за чего мы с Эммой тогда поругались, я уже не помню, но то, как она меня запинала, помню прекрасно. И дело даже не в том, что она меня ударила — мы с Беллой еще и не так дрались — но мне стало жаль свою новенькую шелковую мантию, мне ее тетя Вальбурга из Индии привезла. Поэтому я не промолчала, как обычно, а подошла к столу, у которого взрослые что-то обсуждали, и предъявила подол, весь усыпанный отпечатками пыльных туфель. Но, как потом оказалось, я феерически сглупила.

— Почему, дорогая?

— Мне никто не поверил. — Нарцисса неохотно высвободилась из объятий мужа. — Да и ты бы, наверное, не поверил. Представь: стоит перед тобой такое невинное существо росточком с гнома, теребит подол розовой мантии с кружевами и, глядя на тебя огромными синими глазами, со слезами в голосе клянется, что ничего подобного не было. «Цисси все это придумала, мистер Блэк, — произнесла Нарцисса тоненьким голоском. — На самом деле ее ударила Белла, но Цисси не смеет признаться вам в этом, потому что Белла ее запугала. Белла и меня пыталась запугать, но я не такая трусиха, как Цисси, и всегда говорю правду, как бы ни было мне страшно».

— Погоди... — Люциус наморщил лоб. — Ты хочешь сказать, что Эмма без зазрения совести обвинила Беллу в собственных прегрешениях?

— И при этом выставила меня лгуньей и трусихой, — кивнула Нарцисса. — Мне тогда было всего пять лет, но я отлично помню то ощущение обиды и вселенской несправедливости. Я просто слова не могла произнести в свою защиту, настолько была потрясена подобным коварством.

— А что Белла? Прости, дорогая, но я никогда не поверю, что твоя сестра тоже молча стояла и слушала, как на нее возводят напраслину.

— А она и не слушала, — пожала плечиками Нарцисса. — Она громко назвала Эмму лгуньей и поклялась перерезать ей горло бабушкиными ножницами. Тут прибежала Мирабель и устроила отцу безобразный скандал, сказав, что мы с Беллой — маленькие чудовища, что нас надо запереть в чулане и больше никогда не выпускать в приличное общество.

— Мирабель такое сказала? — недоверчиво произнес Люциус. — Мне она всегда казалась благовоспитанной женщиной.

— Мне тоже, — коротко ответила Нарцисса. — Но в тот день она почему-то разъярилась не на шутку и во всеуслышание заявила, что больше никогда не допустит, чтобы ее несравненное дитя играло вместе с такими испорченными девочками.

— Погоди, а как же твоя мать? — серьезно спросил Люциус. — Я никогда не поверю, чтобы Друэлла позволила скандалу разгореться.

— Мамы в тот день с нами не было — она гостила у тетки Вальбурги. Та как раз узнала, что у нее родится Регулус, и пребывала в шоке — ей и одного Сириуса с его проказами хватало выше флюгера, а тут вдруг еще один, и тоже мальчик. А она всегда мечтала о девочках, потому и носилась с нами, как дядя Орион со своим ручным сниджетом (1). Воспитывала, наставляла... Кстати, появись там тетушка Вальбурга — она, как и мама, в один миг вывела бы Эмму на чистую воду, а Мирабель отчитала бы так, что та не то что во Францию — в дебри южной Африки забежала бы.

Но Люциусу, похоже, не было никакого дела до надежд и способностей тетушки Вальбурги.

— Погоди, дорогая! — остановил он жену. — Ты лучше скажи мне, что ответил Мирабель твой отец?

Нарцисса посмотрела на Люциуса и невольно улыбнулась. Он так заинтересовался подробностями той детской ссоры... Наверное, понял, что через год-другой ему тоже предстоит объясняться со своими знакомыми, заступаясь за Драко. Или, наоборот, наказывать сына за шалости и проступки, если тому вздумается что-нибудь сотворить.

— Отец, конечно же, тоже молчать не стал, — ответила Нарцисса. — Тут уже дело было не в том, кто из нас виноват, а в том, что Мирабель посмела поднять на него голос. Он в пух и прах разругался с обоими Фоули, а разбираться стал уже дома, вместе с мамой: она с первого взгляда без всякого веритасерума умела определять, врем мы ей или говорим правду. Но все-таки нас с Беллой на две недели оставили без сладкого — чтобы в другой раз неповадно было связываться со всякими дурами. И не смей улыбаться! — Нарцисса погрозила Люциусу пальцем. — В те времена остаться без вишневого крамбла и орехового крема было для нас обеих самым страшным наказанием. Зато Нэнни было счастлива до умопомрачения: она, бедняжка, всегда так рыдала, когда видела мою испачканную мантию и пятнистые от синяков лодыжки...

— Погоди-ка... — нахмурился Люциус. — Я одного не могу понять. Твой отец, насколько я понимаю, был в этот момент не один. Почему ты сказала, что тебе никто не поверил? Ты ведь всегда выглядела точно таким же ангелочком, как и Эмма. Почему все эти люди поверили ей, а не тебе? У тебя что, в детстве была репутация заядлой лгуньи?

— Нет, конечно же! — с негодованием отвергла такое предположение Нарцисса. — Я никогда не была лгуньей, просто иногда увлекалась фантазиями, как все маленькие девочки.

— Тогда почему?

Нарцисса умолкла. Она была уже не рада, что затронула эту тему — слишком уж она была деликатная.

Но Люциус, похоже, не на шутку заинтересовался.

— Дорогая, ты что-то от меня скрываешь? — строго нахмурившись, спросил он. — А как же обещание не скрывать от меня ничего ни в радости, ни в горе?

Нарцисса подумала еще минутку и, наконец, решилась.

— Я не скрываю, я думаю, как тебе лучше это объяснить, — сказала она. — Просто я однажды поклялась никому об этом не говорить.

— Даже мне? — приподнял брови Люциус.

— Никому-никому, — кивнула Нарцисса. — Но я не обещала молчать, если кто-нибудь первым об этом заговорит.

— Ах вот как... — Люциус прищурил глаза. — То есть, если я угадаю, о чем идет речь, ты сможешь мне обо всем рассказать?

Нарцисса кивнула.

— Замечательно!

В глазах Люциуса вспыхнул огонек азарта, лицо его разгладилось, и морщинка на лбу, так расстраивавшая Нарциссу в последние дни, тоже куда-то исчезла.

— Насколько я понимаю, дело не в тебе, а в Эмме Фоули, — бросил Люциус пробный камешек.

Нарцисса кивнула.

Люциус задумался.

— Мордред, а ведь я, оказывается, совсем ничего о ней не знаю, — расстроено произнес он. — Помоги мне немножко, пожалуйста. Просто намекни.

— Хорошо, — согласилась Нарцисса.

Ей начинала нравиться эта игра. После того, что произошло с Беллой, вряд ли Фоули удастся и дальше скрывать происхождение их дочери. Так почему бы и не развлечь своего мужа — в последнее время им так редко удается побыть вместе, а уж о каких-то развлечениях под бдительным присмотром авроров и речи быть не могло.

— Эмма Фоули, она... — Нарцисса широко раскрыла глаза и многозначительно посмотрела на мужа.

Люциус шокировано уставился на жену.

— Что, уже в пять лет? Так рано?

— Почему рано? Она вообще-то родилась такой, — ответила Нарцисса, но тут же сообразила, что именно Люциус мог иметь в виду, и залилась румянцем. — Погоди, ты о чем?

— А ты о чем? — в свою очередь спросил Люциус. — Разве не о том, что она...

Он умолк, не зная, как деликатнее выразиться.

— Если ты хочешь спросить, не отличалась ли Эмма в пять лет слишком легкомысленным поведением, то я скажу тебе, что нет, — Нарцисса укоризненно посмотрела на него. — Люциус, меня пугает направление твоих мыслей.

— Прости, дорогая, — Люциус покаянно наклонил голову. — Просто твои намеки слишком туманны. Намекни мне как-нибудь более определенно.

Нарцисса на миг задумалась, а затем спросила:

— Вот скажи мне, дорогой, какие ты знаешь разновидности женщин?

Люциус, явно опасаясь снова попасть впросак, благонравно перечислил:

— Дочь, жена, мать, сестра, невеста.

— Нет, я имею в виду совершенно иное, — с легкой досадой произнесла Нарцисса. — Подумай еще. Такие, как Эмма, отличаются от обычных женщин внешностью и поведением. И мужчин они очаровывают с первого взгляда.

— Одалиска, амазонка, гетера, гейша, — с готовностью выпалил Люциус и тут же умолк, сообразив, в чьем обществе находится.

— Сделаем вид, что я этого не слышала, — холодно произнесла Нарцисса. — Думай еще. Это разновидность магического народа.

— Суккуб, ламия, сирена, русалка... — снова принялся перечислять Люциус и вдруг недовольно скривил губы: — Мерлин мой, Нарцисса, уж не хочешь ли ты сказать, что Эмма Фоули — настоящая русалка? Но это же полный бред. Не уподобляйся же ты Беллатрикс, ради всего святого. Ты же разумная женщина!

Нарцисса улыбнулась.

— Дорогой, а ты, случайно, не знаешь, почему женился именно на мне, а не на Эмме Фоули?

— Что за странный вопрос, дорогая? — Люциус внимательно посмотрел на жену. — Я никогда не собирался жениться на Эмме. Да я ее до нашей с тобой помолвки даже не видел ни разу. Она жила во Франции, я — в Англии. Нет, я конечно знал, что у Эдварда Фоули есть дочь, но ни разу с ней нигде не пересекался.

— Да? — Нарцисса подняла бровь. — Странно... Мой отец был уверен в том, что ты предпочел бы сделать предложение ей, а не мне.

— Он что, тебе сам это сказал? — полюбопытствовал Люциус.

— Нет, конечно. Кто же говорит такие вещи дочерям на выданье? Он говорил это твоему отцу, а я случайно услышала их разговор.

— И что сказал мой отец? — в голосе Люциуса прозвучал искренний интерес. — Он ведь прекрасно знал, что я хочу сделать предложение тебе. Именно тебе, а не Эмме, Белле, Андромеде или какой-либо другой девушке. Судя по тому, что нашему браку уже не первый год, он все-таки смог разубедить твоего отца?

— О, да...

На лице Нарциссы появилось отстраненное выражение, что, как Люциус уже знал, означало смертельную обиду.

— Абраксас сказал, что хоть Эмма и обладает более привлекательной внешностью, но его сын должен жениться на порядочной девушке, а не на... прости, Люциус, я не могу произнести это вслух. Он сказал, что не позволит, чтобы его невесткой стала курица, на которую мужская половина магической Британии будет пускать слюни, а женская — точить зубы.

Люциус только вздохнул. И Нарцисса прекрасно понимала, почему. Когда дело касалось вероятных источников прибыли, Абраксас Малфой был невероятно приятным в общении человеком. Но как только речь заходила о женщинах, все понятия о такте и обходительности испарялись из его головы со скоростью взгляда. Кстати, обещание молчать у Нарциссы вырвал именно он, после того, как застал ее подслушивающей под дверью отцовского кабинета. И вспоминать о том разговоре Нарциссе было до сих пор крайне неприятно.

— Дорогая, — как можно более проникновенно произнес Люциус. — Мой отец всегда был законченным ослом и совсем не разбирался в женской красоте.

Нарцисса едва заметно улыбнулась, и Люциус продолжил:

— Однако я не понимаю, при чем здесь какая-то курица. О чем ты говоришь, Нарси?

— Я говорю о том, что твой отец каким-то образом ухитрился раскопать главный секрет семейства Фоули и поделился своими изысканиями с моим отцом. Но вот только зачем он это сделал — ума не приложу. А теперь, к сожалению, уже и не спросишь — ни одного, ни другого давно нет в живых.

— Любимая, — проникновенно сказал Люциус, прижимая руку жены к груди, — если ты сейчас же не объяснишь мне, в чем суть этого секрета, я умру от любопытства, зарезавшись твоими любимыми маникюрными ножницами. Какое отношение Эмма Фоули имеет к курам? Она что, незарегистрированный анимаг?

— Нет, милый, к сожалению, она не анимаг, — ответила Нарцисса. — Будь она анимагом, Белла уже давно с огромным удовольствием свернула бы ей ее нежную куриную шейку.

— Тогда кто? — произнес Люциус изнемогающим голосом. — У меня больше нет версий. Я сдаюсь...

И, откинувшись на подушки, поднял руки.

— Хорошо, милый, — очаровательно улыбнулась Нарцисса. — Я дам тебе еще одну подсказку. Но учти, больше подсказок не будет. Эта последняя.

Люциус благодарно приложил руки к сердцу и изобразил на лице глубочайшую признательность.

— Когда в тот день на пикнике я подошла к отцу, чтобы пожаловаться на Эмму, — медленно произнесла Нарцисса, не сводя с Люциуса многозначительного взгляда, — у стола стояли одни мужчины. Женщины в то время ушли вместе с хозяйкой посмотреть на новые занавески в гостиной, а Мирабель почему-то задержалась. Только она не считается, сам понимаешь.

— Нарси, так нечестно! — возмутился Люциус. — Твоя подсказка содержит слишком много информации. Пожалей своего измученного супруга и сократи ее до минимума, я тебя умоляю.

Нарцисса закатила глаза.

— Эмме поверили, потому что рядом с отцом были одни мужчины, — медленно и членораздельно произнесла она. — Мужчины, понимаешь? На женщин бы ее фокусы не подействовали. А чьи фокусы у нас действуют на мужчин и не действуют на женщин? — спросила она тем тоном, которым обычно интересовалась у сына, хорошо ли он кушал кашку.

— Вейлы? — как-то неуверенно предположил Люциус. Очевидно, мысль о том, что Эмма Фоули может оказаться вейлой, не желала укладываться у него в голове.

— Ну наконец-то! — воскликнула Нарцисса. — Конечно же она вейла! Самая настоящая вейла во втором поколении. И Фоули каким-то образом ухитрились скрыть этот факт. Даже вездесущим газетчикам и охотникам за невестами не удалось ничего узнать, только твоему отцу это удалось.

— Эмма — вейла? — не сдержал удивления Люциус. — Да не может такого быть! Ее мать — урожденная Берк, а у Берков в роду никогда не было никаких вейл.

Нарцисса улыбнулась одними губами.

— Мирабель Фоули ей не родная мать, — сказала она. — Эмма — ребенок некой Клеретт Лакомб, то ли актрисы, то ли еще какой охотницы за деньгами, изо всех сил пользующейся своими способностями. Получилось так, что Клеретт скончалась, едва явив на свет нашу драгоценную Эмму. А согласно ее последней просьбе, официально заверенной представителем министерства магии, Эдвард Фоули должен был признать Эмму своей дочерью, дать ей хорошее воспитание и образование. В случае отказа ему грозили какие-то немыслимые кары — очевидно, бедняга еще при жизни своей крылатой возлюбленной ухитрился дать ей пару опрометчивых обещаний или даже нерушимых обетов. Но деваться было некуда, и мистер Фоули принял этого ребенка в семью. Уж не знаю, как ему удалось уговорить на это жену — они ведь только месяц или два как поженились. Может, на Мирабель повлияло то, что, по словам целителей, она не могла иметь собственных детей?

— Надо же... — только и смог сказать Люциус. — Я даже предположить не мог, что дела обстоят именно так. Мне отец никогда об этом не говорил.

— Говорить не говорил, но досье на каждую из своих вероятных невесток он собрал впечатляющее, — Нарцисса скривила губки. — Уж не знаю, каким образом он собирал информацию, но папка, которую мой отец после окончания их разговора сжег в камине, была толщиной с «Историю Хогвартса».

Люциус картинно схватился за голову:

— Какой ужас! Даже на меня в аврорате не удосужились собрать столько компромата! Дорогая, ты собиралась взорвать министерство или много лет торговала запрещенными зельями в Лютном переулке?

— Спасибо, дорогой, что ты так веришь в мои зельеварческие таланты, — на личике Нарциссы сверкнула озорная улыбка. — И за то, что не предположил, что я там торговала кое-чем другим.

— Ну что ты, любимая... — Люциус посмотрел на нее с укоризной. — Я бы никогда не посмел сомневаться в твоем целомудрии. А вот что касается зелий... Ты могла вступить в преступный сговор с Северусом: мы же оба прекрасно знаем, что в зельеварении он гений, а в распространении своей продукции — хуже подгорного тролля. А у тебя сердечко доброе, головка, хоть и очаровательная, но очень предприимчивая. Почему бы тебе было и не помочь Северусу по-дружески?

— Люциус, я прямо чувствую себя виноватой в том, что не додумалась до этой идеи сама... — Нарцисса посмотрела на мужа с искренним раскаянием во взгляде. — Я тотчас же соберу все зелья, которые у нас найдутся, и аппарирую в Лютный. Близится полночь, думаю, у них как раз торговля в разгаре. Сколько просить за модифицированный «Сон-без-сновидений» — два галлеона или три?

— Проси четыре, — деловито посоветовал Люциус. — С полуночи и до рассвета у них будут действовать повышенные расценки.

Нарцисса тихонько рассмеялась и снова улеглась рядом с мужем. Несколько длинных завитых прядей скользнули ему на грудь. Люциус рассеянно пропустил их сквозь пальцы и вдруг нахмурился:

— Погоди, дорогая, но кое-что в твоем рассказе мне кажется странным. Эмма ведь совсем не похожа на вейлу: у тех волосы серебристого оттенка, а у Эммы — ярко выраженный венецианский блонд. Прямо как на одном из образцов в лавке мадам Примпернель.

Нарцисса подняла на него лукавый взгляд и медленно расплылась в выразительной улыбке.

— Что? — сразу не понял Люциус, но потом до него дошло. — О, нет... Ты же не хочешь сказать, что...

— Именно так, дорогой! — со злорадным торжеством в голосе произнесла Нарцисса. — Это и есть тот самый венецианский блонд. Эмма — крашеная!

— Не может быть... — Люциус недоверчиво посмотрел на жену. — Почему ты так решила? Она тебе что, сама призналась?

— Нет, конечно же, — фыркнула Нарцисса. — Просто мадам Примпернель очень любит вспоминать старые времена и щедрых клиентов. А еще мадам Примпернель очень любит, когда к ней заглядывают на чай «хорошие девочки» с корзинкой ирисовых пирожных и расспрашивают ее о былых временах.

— Дорогая, — Люциус приподнялся на локте и серьезно посмотрел на жену. — С каждым днем ты меня удивляешь все больше и больше. Я даже предположить не мог, что в тебе скрываются такие способности.

Нарцисса улыбнулась. «Каждая уважающая себя женщина — это шкатулка с секретами и сюрпризами, — вспомнила она слова матери. — И только от нее зависит, раскроется ли она сразу перед своим мужем или будет приоткрываться понемногу, день за днем, год за годом, удивляя и поражая его на протяжении всей жизни». Друэлла Блэк выбрала второй вариант и ни на миг об этом не пожалела. Так же собиралась поступить и ее младшая дочь.

— Ты еще многого не знаешь обо мне, милый, — с лукавинкой в голосе сказала она. — А что касается мадам Примпернель — это было несложно. Ты бы на моем месте поступил точно так же, даже не сомневаюсь.

Люциус польщенно заулыбался.

Нарцисса проглотила смешок. На языке тетушки Вальбурги этот маневр назывался «капелька лести и мешок самодовольства», но использовать его рекомендовалось не часто и в очень умеренных дозах, поэтому Нарцисса еще раз нежно улыбнулась мужу и вернулась к прерванной теме.

— Похоже, что Мирабель начала маскировать Эмму под обычного ребенка чуть ли не с рождения, — сказала она. — Правда, я не представляю, как они выходили из положения в то время, когда Эмма училась в Шармбатоне, но, по всей видимости, это не составило им большого труда: у тамошних учениц окрашенные волосы — скорее правило, чем исключение.

— То есть ты хочешь сказать, что на том злополучном пикнике Эмме поверили потому, что она пустила в ход свои вейловские способности? — спросил Люциус.

— Вот именно! — подтвердила Нарцисса. — Если бы в тот день с нами на пикник поехала мама, а не отец, — возможно, нам с Беллой и удалось бы что-нибудь доказать. Даже подойди к нам в этот момент кто-нибудь из женщин, у нас был бы шанс оправдаться. А так... Мужчины есть мужчины.

Нарцисса печально вздохнула.

— Не расстраивайся ты так, дорогая, — Люциус взял руку жены и, поднеся к губам, нежно поцеловал. — Вам с Эммой давно уже не пять лет. У тебя своя жизнь, у нее своя. И думаю, мне все же стоит рассказать Рабастану, что его невеста — незаконнорожденная вейла. Возможно, это известие поможет ему пережить горечь разрыва. Ведь быть околдованным — это так неприятно...

— Люциус, но это ведь секрет! — возмутилась Нарцисса. — Какие бы у Эммы ни были причины напасть на Беллу, это не повод, чтобы раскрывать ее тайну всем подряд!

— Прости, дорогая, но промолчать я не могу, — заупрямился Люциус. — Рабастан — мой друг, и он обязан знать, что его попытались обвести вокруг пальца. Кстати, я очень сомневаюсь в том, что ты смогла сохранить эту новость в секрете от любимой сестренки. Ну-ка, признавайся, Беллатрикс знает, что Эмма — вейла?

— Конечно знает! — невозмутимо ответила Нарцисса. — Я обязана была ей сказать, чтобы она могла защитить своего мужа от возможных посягательств Эммы.

Люциус подавился невысказанной фразой. Да, это было в духе Беллы: откровенно игнорировать собственного мужа и в то же время жестко пресекать все попытки посторонних женщин подобраться к нему поближе. Как там испанцы говорят — «собака, что лежит на сене...»

— А поставить в известность Руди она, по всей видимости, посчитала излишним, — почти не сомневаясь в ответе, сказал он.

— А зачем? — удивилась Нарцисса. — Он бы начал нервничать, постоянно проверять, не подвергают ли его действию каких-нибудь чар... Ни к чему это было, ни ей, ни ему. Было достаточно того, что она сказала об Эмме Темному Лорду.

— И что? — мрачно спросил Люциус.

— Он только посмеялся, — сухо ответила Нарцисса. — Ответил, что сам в состоянии о себе позаботиться, и велел Белле оставить Эмму в покое. Наверное, рассчитывал каким-либо образом обратить ее скрытые таланты себе на пользу.

Люциус согласно кивнул. Действительно, была у Темного Лорда такая милая манера: обнаружив в соратниках редкие способности, использовать их как против чужих, так и против своих.

— И как на это отреагировала Белла?

Нарцисса дернула плечиком:

— Как обычно: выслушала и поступила по-своему.

— То есть окружила и Эмму, и Повелителя тайной неусыпной заботой, — хмыкнул Люциус. — А я-то не пойму, почему Темный Лорд обосновался не в нашем доме, как собирался раньше, а у Лестрейнджей. Это его Белла пригласила — чтобы не выпускать из-под надзора?

Нарцисса неохотно кивнула.

— И Эмма чуть ли не каждый день бывала у них в гостях. Балы, приемы, маскарады...

— Погоди! — Нарцисса вдруг вскинулась, что-то вспомнив. — Маскарады... Вот оно! Помнишь маскарад, который давали в честь помолвки Рабастана и Эммы? Белла тогда чуть с ума не сошла, потому что Эмма весь вечер норовила сбежать от жениха и оказаться рядом с Темным Лордом. В тот вечер он даже с Беллой танцевал всего дважды, а вот с Эммой — целых три раза, причем подряд. А ведь три танца подряд с чужой невестой — это, мягко говоря, моветон, если не повод для дуэли.

"Правда, никто не посмел заикнуться об этом Повелителю, — мысленно договорила Нарцисса. — Даже Белла..."

___________________________________________

1. Золотой сниджет — очень редкий и поэтому охраняемый вид птиц.

Странно, но Люциус, как ни старался, не мог вспомнить подобного инцидента. Впрочем, и саму Эмму он почему-то помнил очень смутно, словно сквозь туман или Конфундус. Но несмотря на эту странную забывчивость, Люциус от души порадовался за друга. Вернее, за его наверняка уже разорванную помолвку: жена-вейла — это весьма, знаете ли, неприятное приобретение.

«Покойся с миром, Абраксас Малфой! — поднимая глаза к потолку, сказал про себя Люциус. — Пусть и прохвостом ты был изрядным, но все же не допустил, чтобы на жену твоего сына пялились с вожделением...»

— И как на ней тогда только платье не треснуло? — возмущалась тем временем Нарцисса. — Ведь в нем даже просто ходить было неудобно, не то, что танцевать. Может, именно из-за этого платья Белла теперь говорит об Эмме как о русалке?

— Дорогая, о каком платье ты говоришь? — непонимающе сдвинул брови Люциус.

— Узкое, цвета морской зелени, с глубоким асимметричным вырезом и открытой спиной, — без запинки принялась перечислять Нарцисса. — По лифу и бретели вьется расшитый серебром шнур — мерзкий такой, словно змея на шее висит...

Люциус обреченно зажмурился и мысленно обозвал себя тупицей. Как он мог забыть, что с женщинами ни в коем случае нельзя заговаривать о нарядах? Теперь придется как минимум четверть часа предаваться собственным мыслям, поддерживая разговор на уровне междометий. Слава Мерлину, большего от него в такие моменты и не требовалось.

Однако ради справедливости следовало признать, что годы, прожитые в браке, все-таки значительно расширили познания Люциуса Малфоя в тонкостях кроя и разнообразия цветовых оттенков.

В юности Люциус, как и большинство его друзей, руководствовался в подборе одежды преимущественно категориями «шартрез», «абсент», «бенедиктин» или «цвет молодого бордосского». После смерти отца и вступления в наследство в его лексиконе появились такие цветовые оттенки, как «альмандиновый», «жиразолевый», «морионовый» и «падпараджа». (1) К моменту своей женитьбы, а точнее, к моменту последней примерки шикарнейшего свадебного наряда, Люциус самонадеянно считал, что знает об этой стороне жизни все. Но когда молодая супруга с сестрой на третий день после свадьбы потащили его в «Твилфитт и Таттинг», он понял, как глубоко заблуждался...

Глаз куропатки и нильская вода, «дети Эдуарда» и «Мария-Луиза», парижская синь и лондонская грязь, воды пляжа Бонди и сюрприз дофина... Люциус сначала не понял, о каком именно сюрпризе идет речь, и опрометчиво полез с вопросами к хозяйке салона. И тут же, услышав объяснение, очень пожалел, что позволил себе проявить излишнее любопытство.

После подробных объяснений Люциус едва смог дождаться окончания «выездного заседания дамского Визенгамота», как называл такие походы по салонам закаленный семейной жизнью Родольфус. А ведь Руди его предупреждал... Только Люциус не внял мудрому совету и даже возмутился — дескать, как же можно отказать юной супруге в таком пустяке? Вот и заработал в итоге головную боль, нервное подергивание щеки и полное отсутствие аппетита. А ведь казалось бы, благородные дамы, приличный салон...

Впрочем, к следующему походу по модным лавкам Люциус основательно подготовился. За четверть часа до назначенного времени он успешно симулировал приступ мигрени. И, когда ничего не подозревающий Северус по просьбе всполошенной Нарциссы притащил в Малфой-мэнор нужное зелье, демонстративно выпил его и кротко попросил друга сопроводить девушек, раз уж сам он оказался не в состоянии. Северус тогда, помнится, подозрительно посмотрел на него — тоже ведь не дурак, догадался, что дело нечисто — но отказаться не сумел. И как только Люциус остался в гостиной один, он тут же вскочил с кушетки, на которую его уложила заботливая жена, призвал перо и пергамент и отправил мадам Таттинг маленькую записочку.

В прошлый раз хозяйка салона упомянула, что лионские ткачи различали по названиям более сотни оттенков черного, вот он и попросил ее познакомить Северуса с основными разновидностями этого цвета: думал, что такая беседа навсегда отобьет у юного зельевара охоту рядиться в оттенки воронова крыла, сажи и эбенового дерева. Но, как оказалось, он крупно просчитался: Северус прямо-таки коршуном вцепился в мадам Таттинг с требованием немедленно перечислить ему все сто оттенков черного и предъявить образцы. Ошеломленная таким неожиданным напором хозяйка выложила из своих запасников все, что имелось, и отправила десятка три сов своим поставщикам с просьбой прислать недостающее.

За обедом Люциус слушал возмущенный рассказ Нарциссы, вынужденной сбежать из компании «этих двух сумасшедших угольщиков», и остро жалел, что остался дома. Ему бы хотелось собственными глазами посмотреть на то, как Белла и Северус азартно вырывают друг у друга из рук отрезы шерсти, шелка и бархата. Северус — молча, Белла — с гневными воплями, Северус — в познавательных целях, Белла — из чистой вредности.

И еще не раз аукнулась Люциусу эта его маленькая хитрость. Нарцисса в отличие от своей сестры просто обожала радостные светлые тона и после злосчастного похода в салон еще долго жаловалась мужу на то, что Северус в своем новом сюртуке напоминает ей гробовщика, а Белла, чуть ли не полностью сменившая гардероб, — азкабанского дементора...

* * *

Из подробного рассказа жены Люциус понял, что Эмма Фоули тоже предпочитала одеваться ярко и жизнерадостно. Только если Нарцисса выбирала для своих нарядов всевозможнейшие оттенки лазури (и Люциус даже перестал вздрагивать, услышав в очередной раз из нежных уст супруги неблагозвучную конструкцию «яйца дрозда»), то Эмма отдавала предпочтение разным вариантам зелени. Благодаря регулярному общению с женой и мадам Таттинг Люциус и раньше неплохо ориентировался в цветовой палитре модных веяний и мог уверенно отличить вердрагон от виридиана, а снежную мяту — от болотной зелени. А теперь он наверняка мог бы сходу в любой толпе вычислить Эмму Фоули, потому что, по словам Нарциссы, больше никто не рискнет появиться на людях в платье цвета бедра испуганной вейлы (2) — это слишком рискованная затея, причем при любом оттенке волос.

Кстати, надо будет поинтересоваться у Рабастана, не видел ли он случайно бедер своей невесты в гм... испуганном состоянии. Интересно, зеленеет ли ее бедро на самом деле, или это просто образное выражение?

— Люциус! Люциус, ты меня слушаешь? — донесся до его сознания укоризненный голосок Нарциссы.

— Да, дорогая, конечно же! — привычно включился в беседу Люциус. — Ты говорила об Эмме и ее жутком наряде.

Люциус сказал это наобум, но из опыта знал, что в девяти случаях из десяти он угадает — если не по первому пункту, так по второму.

И он не ошибся. Нарцисса кивнула и продолжила свой рассказ:

— Где Эмма раздобыла это платье — ума не приложу, но сидело оно на ней, как вторая кожа, причем безо всяких магических ухищрений. Зрелище, можно сказать, за гранью приличия: на голое тело словно натянули тонкий чулок и только от колен дали юбке разойтись широким колоколом. Издалека и в самом деле русалочий хвост напоминает. А ты что, не помнишь?

— Нет... — Люциус наморщил лоб. — Кстати, это довольно странно, ты не находишь? Я совершенно не помню, в чем на помолвке Рабастана была его невеста, хоть и поздравлял ее, и даже танцевал с ней. Я прекрасно помню всех невест, с которыми танцевал — и Паркинсона, и Мальсибера, и Нотта, и даже Гойла, хотя там, если честно, и вспоминать-то нечего. А вот твою драгоценную Эмму — как сквозь туман. Да, маячило какое-то зеленое пятно возле Рабастана — но и только.

Нарцисса довольно вздохнула:

— Ничего странного в этом нет. Кстати, если ты расспросишь Руди, получишь точно такой же результат. Он тоже ее отчетливо не вспомнит.

— Да? — прищурился Люциус. — Интересно, почему это нас обоих одновременно обуял такой странный приступ растерянности? Может, вы с Беллой за нашими спинами решили побаловать нас Конфундусом или еще чем-нибудь столь же эффективным?

— Ну что ты, милый! — Нарцисса поспешила успокоить мужа. — Ни капельки мы с Беллой над вами не колдовали. Как ты мог о нас так плохо подумать? И не стыдно тебе?

Люциусу было ни капельки не стыдно. Любимая жена, как он теперь уже знал, и в одиночку могла выкинуть такое, что нормальному человеку и в голову бы никогда не пришло. А уж в компании с любимой сестрицей...

— Так что это было, дорогая? — строго сведя брови к переносице, поинтересовался он. — Если не заклинания, то что? Зелья? Артефакты? Амулеты?

— Какой ты у меня догадливый! — притворно вздохнула Нарцисса. — Это были амулеты, изготовленные по специальному заказу для того, чтобы нейтрализовать вейловские чары.

— Который из них? — коротко спросил Люциус, указывая на перстни, подаренные ему когда-то женой.

— Этот! — Нарцисса легонько прикоснулась кончиком пальца к овальному чароиту. — Когда я рассказала Белле о настоящей сущности Эммы, мы с ней решили заказать для вас с Руди защитные перстни. Чтобы ни одной самовлюбленной курице не удалось превратить вас в слюнявых идиотов. И кстати, если вздумаешь когда-нибудь снять этот перстень с пальца — домой можешь больше не приходить.

— Дорогая, что за выражения? — Люциус шокировано приподнялся с подушки. — Я еще могу понять, когда ты цитируешь кого-то другого. Я сам просил тебя пересказывать все, что ты видела и слышала, как можно подробнее. Но выражаться таким образом самой для леди Малфой просто недопустимо!

— Дорогой мой! — Нарцисса посмотрела на мужа, как на капризного ребенка. — Это и есть цитата. Так выразилась моя любимая сестра, а я всего лишь передала ее слова, не упуская ни слова, как ты меня и просил. Но вот от повторения жестов, сопровождающих эти слова, позволь воздержаться — я боюсь, что твоя фамильная честь этого просто не перенесет.

Люциус подавился невысказанным возражением и недовольно запыхтел. Крыть было нечем: что просил, как говорится, то и получил.

Нарцисса тоже картинно надула губки:

— Вообще-то, дорогой, я думала, что ты меня поблагодаришь за такую заботу. На колдографиях, появившихся в газетах на следующий день после помолвки Эммы и Рабастана, вменяемыми выглядели только вы с Руди. Даже Темный Лорд показался мне, мягко говоря...

Люциус возмущенно набрал воздуха в легкие, но Нарцисса тут же поспешила увести разговор в сторону:

— Зато, в отличие от вас, Темный Лорд успевал и с мужчинами поговорить, и с дамами потанцевать. А вы с Руди ограничились обязательной программой, а затем трусливо сбежали в кабинет Басти изучать списки приданого.

— Намек понял, — улыбнулся Люциус. — На следующем балу я от тебя, дорогая, ни на шаг не отойду.

Нарцисса скептически выгнула бровь.

— Клянусь, дорогая! — Люциус посмотрел на жену честным-пречестным взглядом. — И даже с Беллой, когда она поправится, танцевать не буду. Пусть она с Родольфусом своим танцует. Или с Рабастаном — тот вообще и повыше будет, и на ноги партнершам так не наступает.

— Ты же знаешь, с кем Белле хотелось бы танцевать на самом деле, — грустно улыбнулась Нарцисса.

— Ну вот как ее угораздило в него влюбиться? — воскликнула она, беспомощно глядя на мужа. — И не просто влюбиться, а до умопомрачения. Руди ведь любит ее, готов разбиться ради нее в лепешку, а она... Вот так, в открытую... Ты же знаешь, она совершенно не умеет притворяться. Мне даже в глаза Руди страшно посмотреть, столько в них боли. Даже сейчас, под заклятием, Белла думает исключительно о Темном Лорде и о том, как бы не подпустить к нему Эмму. Мне представить страшно, что дома она начнет говорить то же самое, а Руди будет сидеть рядом, смотреть на нее и слушать...

Люциус молчал. Говорить что-либо утешительное не имело смысла. Ведь они оба с Нарциссой видели, как все это начиналось.

Когда Темный Лорд только появился в поле видимости Беллатрикс, он был хорош собой и невероятно харизматичен. И они с Беллой смотрелись рядом просто великолепно: оба высокие, стройные, с черными, горящими фанатичным огнем глазами... Что бы они ни делали — танцевали, прогуливались по саду или просто беседовали — невольно притягивали к себе восхищенные и завистливые взгляды, заставляющие беднягу Руди темнеть лицом. Да, Темный Лорд умел привлекать к себе внимание, этого у него было не отнять...

Люциус поймал себя на том, что думает о Темном Лорде в прошедшем времени. И если честно, он бы отдал половину своего состояния, только бы такое положение осталось неизменным. Если Темный Лорд не вернется, аврорат рано или поздно потеряет интерес и к Малфоям, и к Лестрейнджам. Возможно даже удастся вывести из-под удара и Беллу, пусть и ценой потерянного ею здоровья. Если все пойдет хорошо, через каких-нибудь несколько недель отголоски потрясшего магическую Британию Хэллоуина останутся в далеком прошлом, и все снова вернется на круги своя. Только Белла навсегда останется бездетной.

Впрочем, об этом пусть голова болит у Родольфуса. Он, Люциус, и так сделал для свояченицы все, что мог, и даже несколько больше.

— Бедняга Руди... — наконец произнес Люциус сочувственным тоном. — Ему и до исчезновения Темного Лорда было нелегко, а уж теперь и вовсе не представляю, как он справится с Беллой. А ведь совсем недавно он даже немного воспрянул духом. Помнишь, когда мы в сентябре отдыхали на побережье, и Рабастан познакомился с Эммой? Темный Лорд тогда взял Эмму под свое покровительство, и Руди воспылал надеждой на то, что Белла, получив отставку, хоть немного угомонится и прекратит его позорить. Кто же знал, что получится совсем наоборот?

Нарцисса поджала губы, и Люциус, спохватившись, умолк. Конечно же, Нарциссе неприятно было слышать о сестре такие вещи, пусть даже трижды правдивые. О нездоровой привязанности Беллатрикс к Темному Лорду в среде Пожирателей Смерти не знал только слепой и глухой. Правда, вслух об этом никто не говорил, но взгляды порой бывают не менее красноречивы, чем самые отточенные языки. Поэтому Руди был просто счастлив, когда на пути Повелителя возникла Эмма со своим мольбертом и кусочком угля. Руди и помолвку Рабастана с Эммой организовал чуть ли не на третий день их знакомства, и торжественный банкет по случаю помолвки устроил такой, что все приглашенные еще три дня не могли прийти в себя от восторга. И даже заказал огромный, во все небо, фейерверк в виде алого мерцающего сердца, хотя обычно относился к таким развлечениям с нескрываемым отвращением. «Фейерверк длится не дольше, чем поцелуй возлюбленной, — говорил он, явно кого-то цитируя, — зато обходится дороже, чем содержание любовницы". (3)

— Отдыхали на побережье... — с нескрываемым сарказмом сказала Нарцисса, и Люциус, вспомнив обстоятельства, сопутствующие этому «отдыху», снова проклял свой длинный язык. Однако Нарцисса, к его удивлению, не стала поднимать тему боевых соратников, испортивших Малфоям все очарование уединенного отдыха, а заговорила совсем о другом.

— Дорогой, позволь тебе напомнить, что во время этого, как ты говоришь, «отдыха», я всю неделю бегала кругами по спальне с Драко на руках. Северусов бальзам на него не действовал, а заклинания применять было нельзя, чтобы не испортить ребенку прикус. Я уж думала, что у него не зубки, а драконьи клыки режутся — так бедняжка кричал.

Люциус виновато отвел глаза. Детский плач действовал на него самым угнетающим образом, поэтому неделя на побережье оказалась у него загруженной делами по самое некуда. Прибыль, конечно, она принесла неплохую, да и Темный Лорд остался Люциусом очень доволен, однако обижалась Нарцисса на мужа после этой поездки еще недели две, если не больше. Хотя, если подумать, чем бы он смог помочь ей и ребенку, если даже целитель Грэхем всегда говорил, что у Драко низкий болевой порог? Нэнни была рядом, сам Люциус являлся к жене по первому зову, так зачем же было терять драгоценное время, которое можно и нужно было использовать для укрепления семейного благосостояния?

— Любимая, ты ведь знаешь, что я в это время тоже не отдыхал, — с легким укором в голосе сказал Люциус. — Важные торговые сделки ведь не за пять минут заключаются, их подготовка зачастую требует длительных переговоров.

— На пляже и в ресторане, — в тон ему произнесла Нарцисса.

— И на пляже тоже, — не дрогнул Люциус. — И в ресторане, и на скачках, и в клубах, и во всяких других местах, где собираются нужные тебе люди. Самые удачные договора заключаются вовсе не в кабинетах — они там всего лишь подписываются, а для предварительных переговоров следует выбирать как раз места, где твой собеседник наиболее расслаблен и благодушен. Это же древнейшая истина, дорогая, неужели ты сама этого не понимаешь?

— Понимаю, — тихонько вздохнула Нарцисса. — Только мне очень обидно, что ты все это время старался, тратил свое время и здоровье, практически не виделся ни со мной, ни с сыном, а что получил в итоге?

Люциус нахмурился. Говорить о каких-либо итогах он не хотел — слишком зыбким и неопределенным было сейчас его будущее.

«Был под Империо», — твердил он который день подряд в аврорате, вежливо улыбаясь дознавателям. «Был под Империо», — говорил он, слизывая с губ горьковатые капли Веритасерума. Благодаря Мерлину, Моргане и Северусу Снейпу Люциуса до сих пор не упрятали в подземелья аврората, не заковали в цепи и не увезли в Азкабан, а всего лишь поместили под домашний арест. Но что будет с ним завтра — не сможет ответить никто. Ночные обыски превратились в обыденность, многочасовые допросы — в ежедневный ритуал, а дознаватели аврората к этому времени знали о Люциусе все, вплоть до украденной им в пятилетнем возрасте трубки из отцовского кабинета. И только мысль о жене и сыне придавала ему сил.

«Мордред... — с внезапным раскаянием подумал Люциус. — А ведь Нарциссе приходится намного тяжелее. Пусть ее не подозревают в нападениях на магглов, но точно так же терзают обысками и допросами. А ведь на ней держится еще и весь дом, и с ребенком никто, кроме Нэнни, не помогает, а Руди еще и свою ненормальную жену ей на шею повесил... Как она только все это выдержала — маленькая, хрупкая и в то же время упрямая и несгибаемая женщина. Хрустальная принцесса со стальным стержнем внутри...»

В порыве раскаяния Люциус схватил руку жены и принялся покрывать ее поцелуями.

— Дорогая, я так виноват перед тобой, — прошептал он. — Что я должен сделать для того, чтобы искупить свою вину?

Слегка удивленная таким порывом, Нарцисса задумалась.

— Завтра утром ты должен выйти с нами на прогулку в парк, — наконец сказала она, — и пробыть там не меньше получаса... А то я тебя скоро пугаться начну. Вылитый вампир: щеки впалые, глаза красные...

И она кивнула на обложку «Монологов вампира», лежащих на столике у кровати.

— Слушаюсь и повинуюсь, моя принцесса, — покорно произнес Люциус, наклонился к жене и вкрадчиво произнес ей на ушко:

— А вы знаете, ваше высочество, что вести беседы с вампирами в парке — очень опасно для юных девушек?

— Нет, сэр, мне маменька ничего об этом не говорила... — испуганно пискнула Нарцисса. — А это действительно очень опасно?

Люциус хищно ухмыльнулся.

— Это очень опасно, — прошептал он, легонько покусывая мочку ее уха. — Вас могут сначала очаровать, затем околдовать, а затем и вовсе обратиться к вам с очень непристойным предложением.

— Ну что вы такое говорите, сэр? — возмутилась Нарцисса. — Хорошо воспитанные вампиры так не поступают. Они никогда не нападают на девушек прямо посреди парка, а вежливо просят разрешения войти в дом.

— Вот именно, милая моя, — промурлыкал Люциус, подбираясь губами к нежной ключице. — Они просят разрешения войти в дом, затем просят руки юной девицы, а уж потом...

— Что потом? — замирающим голосом ребенка, которому рассказывают увлекательнейшую страшную сказку, спросила Нарцисса.

— А потом подкрадываются к ней... — Люциус притянул жену к себе и впился поцелуем в шею, невнятно приговаривая: — И кусают, кусают, кусают...

Нарцисса восторженно завизжала и принялась отбиваться. Однако ее слабое сопротивление вскоре было успешно подавлено, и принцесса оказалась в крепких объятиях хорошо воспитанного вампира. Впрочем, пожаловаться на своего коварного обольстителя юная жертва даже и не подумала...

* * *

Бронзовые часы на старинном, еще бабушкином, комоде, мелодично зазвенели, отбивая полночь.

Осторожно, чтобы не разбудить спящую жену, Люциус высвободил из-под ее головы затекшую руку, улегся поудобнее, прикрыл глаза и методично принялся перебирать в памяти прошедший день. Привычно и буднично, час за часом, минуту за минутой. Не сказал ли чего-нибудь лишнего, не совершил ли чего-нибудь неосторожного, не пропустил ли чего-нибудь важного...

Первый же пункт заставил Люциуса призадуматься. Лишнего он как раз и не сказал, только правильно ли в этом случае поступил? Возможно, узнай Нарцисса, почему Белла на самом деле считает Эмму русалкой, она не станет больше поднимать эту тему?

Люциус не собирался рассказывать Нарциссе об увиденном в тот дождливый сентябрьский день — не подобает джентльмену делиться подобными впечатлениями, тем более с женой. Нэнни пересказала в общих чертах — и достаточно. Однако ситуация изменилась, и теперь излишнее любопытство Нарциссы может привести к нежелательным последствиям: ни Родольфусу, ни Рабастану ее расспросы могут не понравиться, а портить с ними отношения Люциусу не хотелось бы. Особенно сейчас, когда им как никогда следовало держаться вместе.

Пожалуй, завтра во время прогулки он все-таки расскажет супруге о том, что произошло несколько недель назад на побережье Италии, под стенами старинного Арагонского замка...

________________________________________

1. Альмандиновый — тёмно-вишнёвый, от названия разновидности граната — альмандина. Жиразоль — молочный с радужным отливом, старое название благородного опала. Морион (черный хрусталь, черный бриллиант) — черный кварц. Падпараджа — очень редкая разновидность ювелирного корунда необычного розовато-оранжевого цвета. Окраску этого камня сравнивают с расплавленным золотом или закатным тропическим небом.

«Глаз куропатки»— светло-красный. «Цвет нильской воды» (фр. vert du Nil) — серовато-зелёный. «Дети Эдуарда» — оттенок розового. «Мария Луиза» — голубой, цвета каламина (ярко-голубого минерала). «Парижская синь» — ярко-синий. «Лондонской грязи» — тёмно-коричневый. «Сюрприз дофина» — широко известный у нас «цвет детской неожиданности». Согласно легенде, в Париже принялись красить ткани в цвет обделанных пелёнок после того, как Мария Антуанетта продемонстрировала придворным своего только что рождённого двухчасового сына, который перед ними «оскандалился». «Пляж Бонди» — оттенок сине-зеленого, названный в честь вод известного австралийского пляжа.

2. Люциус перечисляет различные оттенки зеленого цвета.

3. Родольфус цитирует фразу итальянского алхимика и металлурга Ванноччо Бирингуччо из его трактата «Пиротехния», изданного в 1540 году.

* * *

Сентябрь восемьдесят первого на Искье выдался просто великолепным. Погода была чудесной, покои в Арагонском замке уютными и комфортными, прислуга незаметной, а кухня — выше всех похвал. Поэтому каждый из свиты Темного Лорда нашел себе в этом райском уголке занятие по душе. Те, кто постарше, принялись изгонять из костей прочно поселившийся там ревматизм, зарываясь по шею в раскаленный песок или глухо ухая под безжалостными струями горячего водопада. Те, что помоложе, изучали местные красоты в обществе молодых улыбчивых островитянок. Гойл, Мальсибер и Нотт облюбовали местные винокурни, тем более что на острове как раз в эти дни проходила традиционная «винная неделя» и каждый уважающий себя погребок с утра до вечера зазывал гостей на праздничные дегустации.

После одной из таких дегустаций Гойл отправился на пляж и набрал полные карманы цветных камней под редким и экзотическим названием «искиит». Местные маги уверили его, что на острове когда-то разрабатывали самоцветные рудники, и море до сих пор время от времени выбрасывает на берег остатки роскоши из размытых жил. Все уговоры и насмешки соратников не помогли — Гойл упорно ковырялся в песке, громко подсчитывая, сколько он заработает, сдав свою добычу знакомому ювелиру в Лютном переулке. Угомонился он только тогда, когда сердобольная Эмма объяснила, что камешки, которые он собрал, не имеют никакого отношения ни к горному хрусталю, ни к хризопразу, ни к сардеру, а представляют собой отшлифованные песком и прибоем осколки маггловского бутылочного стекла.

Только двое из всей компании не грелись на солнышке и не прохлаждались в уютных подвальчиках. Люциус в своем стремлении искупить неудачное начало отдыха трудился, как породистый нюхлер, добывая и приумножая свой золотой запас, а Темный Лорд прочно обосновался в залах пыточного музея, время от времени приобщая кого-нибудь из соратников к практическому опробованию очередного заковыристого агрегата.

Так было и в то утро, когда Эмма предложила всем желающим выйти в море на старинной парусной лодке.

Эмма Фоули — без пяти минут невеста Рабастана Лестрейнджа и очень перспективная во многих отношениях девушка — с первой же минуты знакомства легко влилась в компанию отдыхающих британцев и вскоре приобрела репутацию настоящего сокровища. Она знала об острове практически все и могла дать ответ на любой, даже самый каверзный и сложный вопрос, касающийся местных достопримечательностей. Она водила своих новых знакомых по узким старинным улочкам, показывала, как местные жители варят яйца в бьющем из-под земли кипящем источнике, водила на заброшенный пляж, где якобы были зарыты пиратские сокровища, и подбивала самых смелых и выносливых взобраться на потухший вулкан. Поэтому, когда в один прекрасный день колдорадио предрекло острову сильнейший шторм, а Эмма, задрав носик, поклялась своим любимым мольбертом, что шторма не будет, все поверили ей, а не шарлатанам из говорящей коробки.

Однако выйти в море смогли не все. У Люциуса день был расписан чуть ли не по минутам — местные торговцы, оказывается, были не прочь обзавестись солидными запасами отличного французского арманьяка. Да и от шерсти единорога они даже не подумали отказаться. Бедняга Хагрид, знал бы он, сколько стоит в Италии один волосок из единорожьего хвоста...

Кстати, надо будет как-нибудь наведаться в Хогвартс: посмотреть, какие там сейчас условия, кто преподает, какие новые предметы появились. Сыну-то уже год исполнился, не успеешь оглянуться, как придет пора в школу отдавать. Ну, и по Запретному лесу прогуляться, пройти знакомыми тропками в приступе ностальгии...

Родольфус, глядя на Люциуса, тоже куда-то отправился, причем не один, а прихватив с собой Рабастана. Наверное, у братьев тоже пара-тройка хвостов еще со школьных времен где-то завалялась.

Крэбба и Эйвери на острове не было — прихватив путеводители, они отправились в Неаполь, осматривать руины Помпей. А вот Нотт и Мальсибер с удовольствием согласились, но в последний момент почему-то передумали. Так и получилось, что в три часа пополудни на шикарной парусной лодке в море вышли только Гойл, Эмма и Темный Лорд, тоже в последний момент изменивший решение и променявший темный пыточный подвал на яркое солнце и безбрежное море.

А в четыре часа небо затянуло тучами, и к четверти пятого на берег обрушился сумасшедший ливень.

Люциус Малфой только-только вернулся с очередной встречи с потенциальными партнерами. Он на цыпочках прошел через гостиную, плотно прикрыл дверь в спальню, где Нарцисса что-то устало напевала хнычущему Драко, и вышел на одну из крытых галерей, опоясывающих крепостную стену.

— Fortissimo! Fortissimo vento!— надрывалось у кого-то в номере колдорадио. Насколько Люциус понял, оно хотело сообщить, что сила ветра очень сильно превысила привычное для жителей острова «moderato», и в ближайшее время на стены замка обрушится жесточайший шторм.

Люциус с беспокойством посмотрел вниз, на высокие пенистые гребни воды, то и дело бьющиеся о почерневшую кладку. Насколько он знал, основание замка стояло на широком конусе из вулканической лавы, и за две тысячи лет существования ему пришлось пережить не один такой шторм. И все-таки Люциус беспокоился.

Сквозь шум ветра откуда-то сбоку послышался знакомый голос. Люциус повернул голову. В нескольких ярдах от него у парапета стояла Беллатрикс. Вытянувшись в струнку, она не сводила глаз с бушующих волн. У ее ног тряслась крупной дрожью Нэнни, эльфийка Нарциссы. Она дергала Беллатрикс за полу насквозь промокшей мантии и жалобно подвывала, умоляя "мисс Белл" немедленно уйти под крышу.

Люциус усмехнулся. Грозная боевая Нэнни, вышколенная самой Вальбургой Блэк, не боявшаяся никогда и ничего, при каждом раскате грома приседала от страха и скулила, как провинившийся Добби. Очевидно, Нарцисса догадалась, что Белла упрямо будет ждать возвращения Темного Лорда, и послала эльфийку, чтобы та увела Беллатрикс в ее покои. Но Нэнни провалила задание, испугавшись шторма...

Сильный порыв ветра плеснул в лицо водой, словно ударил колючей веткой. Люциус поморщился и, взмахнув палочкой, отгородился от дождя Импервиусом. Неприятно, однако, оказаться застигнутым посреди моря такой сильной непогодой. Но наверняка Темный Лорд вовремя принял меры, и вся компания, успешно аппарировав, давно сидит где-нибудь в уютном погребке на окраине Неаполя и запивает потрясение молодым вином. Или, что вероятнее, стоит посреди полюбившегося Повелителю музея и, невзирая на возмущенные вопли смотрителя, сушит заклинаниями промокшие насквозь мантии.

Однако Беллатрикс упрямо стояла под дождем и смотрела на море, словно жена рыбака, дожидающаяся мужа из долгого плавания.

«Если бы она Родольфуса так ждала... — с неприязнью подумал Люциус. — Между прочим, ее муж тоже сейчас, возможно, где-нибудь мокнет. Правительство магической Италии огородило свои достопримечательности таким количеством защитных заклинаний, что приличному человеку скоро палочкой взмахнуть будет негде, не то что Импервиусом воспользоваться».

Люциус отступил от края площадки и уже собирался уйти, но тут Нэнни взвизгнула и показала сморщенной лапкой на что-то внизу. Беллатрикс наклонилась над поручнями так, что чуть не свалилась вниз, но бдительная эльфийка вовремя ухватила ее за подол.

Люциус тоже посмотрел вниз. В бушующих волнах прибоя барахтались два тела — мужское и женское. Мужчина, по всей видимости, находился без сознания — его руки и ноги в воде практически не двигались, а вот женщина боролась за двоих. Ее легкая мантия, еще недавно переливавшаяся на солнце всеми оттенками весенней зелени, превратилась в мятую тряпку. Но женщина не обращала никакого внимания на беспорядок в одежде: все ее внимание сейчас занимал мужчина, которого она пыталась вытащить на сушу. Море то помогало ей, сильными ударами волн бросая обоих на песок, то, наоборот, мешало, сильным потоком воды увлекая их обратно в свои глубины.

Едва коснувшись суши, женщина встала на колени, выскользнула из сковывающей движения мокрой одежды и снова вцепилась в своего спутника, не давая откатывающимся волнам увлечь его обратно в море.

Люциус замер, не в силах оторвать глаз от открывшейся его взгляду картины. Полуобнаженная женщина с длинными светлыми волосами и едва прикрытыми зеленой тканью бедрами издали казалась самой настоящей русалкой.

Позади него кто-то сдавленно охнул. Люциус обернулся и увидел перед собой потрясенное лицо Рабастана Лестрейнджа. Через миг Рабастан исчез, чтобы тут же появиться возле своей невесты, схватить ее в охапку и снова исчезнуть.

Белла вдруг испустила такой громкий вопль, что Люциус вздрогнул всем телом. И тут же словно проснулся, сообразив, что внизу, на песке, в бессознательном, а может, и в мертвом состоянии валяется Темный Лорд. А он, его верный соратник, стоит здесь столбом и как дурак пялится на прелести чужой невесты.

Но пока Люциус раздумывал, как будет лучше — спуститься вниз самому или сначала позвать еще кого-нибудь — Белла уже аппарировала.

Она упала на колени возле распростертого тела Темного Лорда, обхватила руками его голову и застыла, словно воплощение вселенской скорби. Похоже, она совершенно забыла, что на свете существуют Анапнео, Энервейт и прочие целительские заклинания. Хотя, если у Темного Лорда повреждены голова или позвоночник, то лучше, и правда, обойтись без самодеятельности. Да и целитель из Беллы, честно говоря, никакой. Под другое она была заточена, совершенно под другое...

Рядом с Беллатрикс возникла Нэнни и, судя по трагическому заламыванию рук, снова попыталась воззвать к сознательности "мисс Белл". Но Белла даже не повернула головы.

— Кто-то сказал, что история повторяется дважды, — послышался за спиной невыразительный голос. Люциус посторонился и Родольфус встал рядом с ним, облокотившись на парапет. — Один раз — как трагедия, второй раз — как фарс. В данном случае мы имеем повторение старинной легенды о русалке, которая спасла тонущего принца. Как ты думаешь, Люциус, решит ли наш Повелитель, что это Белла самоотверженно вытащила его из воды или догадается, что она к его спасению не имеет ни малейшего отношения, а сейчас просто, как говорится, собирает сливки?

Только сейчас Люциус сообразил, что Родольфус мертвецки, просто до безнадежности, пьян. Похоже, что расширение семейного бизнеса за счет местных виноделов увенчалось успехом или, наоборот, прошло на редкость неудачно. Но Люциусу до этого дела не было: он сообразил, что если Руди сейчас надумает спуститься вниз и прервать это трогательно-позорное зрелище, Беллатрикс может овдоветь, даже не вставая с колен. Темный Лорд очень не любил присутствовать при семейных разборках.

Однако Руди не стал рисковать и, слегка пошатываясь, молча удалился.

Люциус перевел взгляд на берег. Белла все так же сидела под дождем, склонившись над Темным Лордом, а тот все так же лежал без движения. Пришлось обновлять водоотталкивающие чары и аппарировать в дождь.

— Нэнни! — вполголоса позвал Люциус, благоразумно держась за спиной свояченицы.

— Что прикажет хозяин Люциус? — отозвалась эльфийка, в эту минуту больше напоминавшая гриндилоу, чем прислугу из приличного дома.

— Перенеси Беллатрикс в ее покои и дай ей горячего вина.

— Не смей! — сквозь зубы процедила Беллатрикс. — Не прикасайся ко мне!

Люциус вздохнул. Другого ответа он и не ожидал.

— Белла, с Повелителем все будет в порядке, я о нем позабочусь, — мягко сказал он и поднял палочку. — Сомнус!

"Крепкий послеобеденный сон — лучшее лекарство от расстроенных нервов, — с удовлетворением подумал он, глядя на мягко опустившуюся на песок свояченицу. — Даже для такой женщины как Беллатрикс. Какая же она, оказывается, красивая, когда спит..."

Нэнни обрадованно всхлипнула и через несколько секунд испарилась, унося Беллатрикс в замок, прямиком к заждавшемуся ее супругу.

Подхватив неподвижного Темного Лорда, Люциус переместил его на диван в гостиной, разжег камин и вызвал гостиничного колдомедика.

Уже через час Темный Лорд был полностью исцелен. Причиной его бессознательного состояния, как и предполагал Люциус, оказалась большая рана на голове. "Но лучше бы он подольше не приходил в сознание..." — малодушно думал Люциус, глядя в сузившиеся глаза Темного Лорда.

Однако отступать было поздно...

Отдуваться за все произошедшее Люциусу пришлось в одиночку. Белла спала, Родольфус мертвецки спал, Эмма с Рабастаном словно испарились, но Люциус подозревал, что Басти специально уволок свою невесту подальше, дабы благоразумно переждать вспышку гнева Повелителя, когда тот обнаружит, что его палочка вместе с лодкой покоится на дне моря.

О Гойле тоже ничего не было слышно. Утонул ли он или успел куда-то аппарировать — никто не знал. Да Люциус особо и не интересовался — сейчас его больше занимала собственная судьба. Повелитель вежливо одолжил у него палочку, и за последующие полчаса Люциус успел не только мысленно проклясть Эмму за ее идиотскую затею, но и попрощаться с жизнью.

Вскоре закончился шторм, и спасатели приволокли к замковому причалу полузатопленную лодку, целую и невредимую, а в ней — полувменяемого Гойла, крепко сжимавшего в руках сразу три волшебные палочки — свою, Эммы и Темного Лорда.

Получив обратно свою палочку, Темный Лорд пришел в самое благоприятное расположение духа и наконец-то соизволил пообщаться с робко появившимися соратниками на тему своего неудачного плавания.

...Начиналась поездка просто замечательно. Море было пронзительно-синим, Эмма очаровательной, и даже Гойл на фоне яркого итальянского неба выглядел не таким неотесанным деревенщиной, как обычно. Поэтому, когда на небе появились первые признаки приближающейся грозы, путешественники не стали спешно поворачивать к берегу — им казалось, что времени для возвращения будет вполне достаточно, в крайнем случае, они просто аппарируют на берег, бросив лодку посреди моря.

Даже когда волны принялись довольно чувствительно раскачивать лодку, градус веселья и не подумал снижаться, а Эмма даже запела какую-то детскую песенку о трех умниках из Готэма, которые в грозу решили выйти в море не на корабле, а на дырявом корыте.

И не успела Эмма допеть последнюю строчку, как небо раскололось, и неодолимая сила бросила всех троих на дно лодки. Дыхание перехватило, грудь сдавила безжалостная рука невидимого великана, уши заложило, перед глазами поплыло белое марево, а душу охватил всепоглощающий ужас.

Темному Лорду повезло меньше всех: во время падения его ударило виском о скамью, а сильный удар волны, едва не перевернувший лодку, выбросил его за борт. Как Эмме, молоденькой хрупкой девушке, удалось заметить это и выпрыгнуть вслед за Темным Лордом, а потом еще больше четверти часа удерживать его над водой — не мог представить никто, даже сам Темный Лорд. К огромному сожалению Беллатрикс и тихой радости ее мужа, героями этого дня стали Эмма и Гойл, который даже в полуоглушенном состоянии отыскал на дне лодки все три волшебных палочки и, невзирая на сильную качку и заливающие лодку потоки воды, сумел продержаться до прибытия команды спасателей.

На следующий день Темный Лорд вызвал все еще подергивающегося Люциуса и велел проводить его в самую лучшую ювелирную лавку Неаполя. Итогом этого похода стала изящная женская подвеска в виде русалки. Выбор был действительно хорош: крупный лазурит с бриллиантами — достойная награда для спасительницы, ничего не скажешь. А зеленоватый местный везувиан, из которого были искусно вырезаны чешуйки на хвосте, призван был напоминать обладательнице этой вещи о чудесном острове посреди моря и о том, кто преподнес ей этот подарок и за какой поступок.

На следующий день Темный Лорд скомандовал возвращение: видно, ему неприятно было ощущать себя романической «девой в беде». Весь остров он заоблиевейтить, естественно, не мог, поэтому Малфоям и всей остальной компании пришлось срочно паковать саквояжи и возвращаться на родину...

— Значит, говоришь, авроры к тебе не приходили? — спросил Родольфус, вперив в Барти Крауча-младшего испытывающий взгляд.

— Не приходили, — кивнул изрядно осунувшийся и побледневший после болезни Барти. — Отец сказал, что у аврората есть дела поважнее, чем расследовать нападение на какого-то там сына директора Департамента. Это уже потом я узнал, что Повелитель исчез. Мордред! — он стукнул кулаком по столу. — Темный Лорд пропал, а на его поиски даже некому было отправиться. Вы в аврорате, я в клинике, Белла вообще... И все это, как нарочно, в один день. Как же ее так угораздило, а?

Братья Лестрейнджи молча переглянулись.

— А Люциус? — Барти с надеждой посмотрел на них. — У него везде есть связи. Неужели даже ему ничего не удалось нарыть?

— Люциус делает все, что может, — ответил Рабастан. — Но под домашним арестом много не нароешь. Час-другой под обороткой — максимум, что он может себе позволить. Его проверяют по нескольку раз в день, и только благодаря тому, что Нарцисса время от времени его подменяет, ему удается ненадолго выбраться из поместья. У Нотта, Эйвери, Гойла та же история. А мы совсем, как говорится, на коротком поводке — авроры являются в поместье по три раза на дню. А эта миссис Харден вообще торчит здесь круглые сутки. Чудовищная женщина, просто чудовищная.

Рабастан сокрушенно вздохнул.

— Погодите-ка, я ничего не понял, — Барти с недоумением посмотрел на него. — Какая миссис Харден? К Белле приставили сиделку или все-таки аврора?

— И то и другое в одном бокале, — лаконично ответил Родольфус. — Когда колдомедик, который лечил Беллатрикс, вернулся во Францию, Нарцисса обратилась к целителю Тики, чтобы тот посоветовал ей хорошую сиделку. Ну, он и посоветовал...

— Твой отец должен ее знать, — сказал Рабастан. — Это настоящий громмамонт или, вернее, монумент в целительском халате поверх аврорской мантии. Не успела она переступить порог, как сообщила, что двадцать лет любовалась на злостных симулянтов, поэтому Белла пусть даже не пытается притвориться больнее, чем она есть. А нас с Руди предупредила, чтобы мы не пытались запугать ее или подкупить. А мы, вообще-то, и не собирались, — с некоторой долей обиды произнес он.

— А-а, вспомнил! — оживился Барти. — Отец действительно когда-то о ней рассказывал. Она двадцать лет прослужила в тюремном госпитале при Азкабане, а потом ушла: то ли замуж, то ли в отставку — уж не скажу. Помню только, что в Министерстве шутили, что узнав о ее уходе, узники так ликовали, что половина дементоров передохла. Если это та самая мегера, то вам с Беллой можно только посочувствовать.

— Та самая... — Рабастан тяжело вздохнул. — Я на своем веку видел много женщин, но ни одна из них не смотрела на меня так, как эта.

— С отвращением? — попытался уточнить Барти. — Или совсем наоборот — с интересом?

— Вот именно, что с интересом, — буркнул Рабастан, — только гастрономическим. Словно прикидывала, сколько времени понадобится дементору, чтобы превратить меня в увядшую тыкву.

Барти сочувственно покивал. Он бы тоже не обрадовался, посмотри на него подобным образом женщина, да еще такая корпулентная. Барти вообще не любил крупных женщин — ему всегда казалось, что они смотрят на него со скрытым пренебрежением. И он был даже немножко благодарен отцу за то, что тот в свое время не позволил матери отправить Барти в Шармбатон — там, говорят, не директриса, а целая мраморная колонна в рюшечках.

— Значит, аврорат привлекает к работе старые кадры... — задумчиво проговорил Родольфус. — Видимо, своих людей не хватает.

— Конечно не хватает, — кивнул Рабастан. — Люциус же тебе писал, что сетью окутали практически всех. Долохова, Джагсона, Каркарова, Мальсибера взяли под стражу, а Пиритс вообще в Азкабане — кто-то видел его в ту ночь в Годриковой Впадине.

— У Пиритса в Годриковой Впадине невеста, — вспомнил Барти услышанную в больнице сплетню, — потому он и поперся туда в Хэллоуин. А на обратном пути попался аврорам. Глупо получилось.

— Откуда знаешь? — спросил Родольфус.

— У одной из мунговских медиведьм в этой деревне сестра живет, она и рассказала. Мунго — это такое место, где знают всё, — хвастливо сказал Барти, как будто он лично поставлял медиведьмам самую свежую и проверенную информацию.

— А что еще знают в Мунго? — хмуро поинтересовался Родольфус.

— Ну-у-у... — Барти наморщил лоб, собираясь с мыслями. — Знают то, что Люциус Малфой, скорее всего, говорил правду.

— О чем?

— О том, что был под Империусом.

— Это еще почему? — Рабастан заинтересованно повернулся к нему.

— А потому... — Барти сделал интригующую паузу, но Родольфус взглянул на него так, что интриговать расхотелось напрочь. Эх, скорей бы нашелся Темный Лорд — с этими каменными валунами совершенно невозможно разговаривать. Рабастан еще ничего, но вот Родольфус — это полный мрак.

Поэтому свой ответ Барти адресовал именно Рабастану:

— Потому что у Люциуса темперамент мороженой селедки и самомнение королевской кошки. И гоняться за какими-то магглами, которых он и за людей-то не считает, ниже его прилизанного достоинства. Так что действовал он явно под влиянием чужой воли, и когда Визенгамот во всем разберется, Люциуса гарантированно оправдают и очистят от всех подозрений.

— Вот Люциус хитрец... — Рабастан хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. — Знает, что правильно сформированное общественное мнение — это уже, считай, половина оправдательного приговора.

— А об остальных что говорят? — продолжил расспросы Родольфус.

— О вас не говорят ничего, — охотно поделился услышанным Барти. — Вы люди замкнутые, нелюдимые, в Мунго не обращаетесь, в свете практически не мелькаете, с газетных страниц публике не улыбаетесь, так что общественно-женскому мнению сказать о вас практически нечего. А вот про Джагсона говорят, что у него слабое сердце, и если его отправят в Азкабан, больше года он не протянет.

Барти отхлебнул из бокала и продолжил:

— И о том, что Беллу прокляли, там, кстати, тоже знают, уж не знаю откуда. И говорят, что сделала это явно женщина, потому что мужчина до такого никогда бы не додумался — убил бы просто, да и все. А такая изощренная жестокость — это, мол, чисто женский прием.

— Даже так... — медленно произнес Родольфус и бросил на брата быстрый взгляд. Тот ответил ему таким же.

— Кстати, о женщинах, — добавил Барти. — Говорят, что несчастье с Беллой — не единичный случай.

— В смысле? — нахмурился Рабастан. — Поясни!

Барти сделал приличный глоток из бокала, поставил его на стол и принялся излагать подробности:

— Оказывается, на днях напали еще на одну женщину — какую-то подругу или родственницу молодых Лонгботтомов. Говорят, что девушка когда-то была очень красивая, а сейчас выглядит страшнее столетней ведьмы. Ей уничтожили все волосы на голове, обезобразили лицо, а затем еще и сломали руки, чтобы она не смогла колдовать.

Братья снова переглянулись. Рабастан нервно дернул щекой, но ничего не сказал. А Барти продолжил:

— Медиведьмы боятся поодиночке на улицу выходить — вдруг эта маньячка еще на кого-нибудь нападет. Мать в шоке, вцепилась в меня, словно я девица на выданье. Еле-еле уговорил ее отпустить меня к Олливандеру, да вот к вам заглянул.

— Родственницу молодых Лонгботтомов? — переспросил Рабастан. — Это авроров, что ли?

— Их самых, — ответил Барти, вертя в пальцах новую палочку. — Говорят, что они полгода назад сбежали от старухи Августы и сняли домик в Брентфорде (1) — одна из медиведьм видела, как они покупали в тамошней лавке мятные нитки для зубов. Я бы на их месте тоже сбежал — эта старушенция еще похлеще моего папаши будет.

Он ухмыльнулся.

За дверью что-то скрипнуло и зашуршало.

— Нас не подслушивают? — тревожно вскинулся Барти. — Где этот ваш аврорский громмамонт?

— Должна быть при Белле... — Родольфус поднялся с кресла, подошел к двери, рывком открыл ее и выглянул в коридор.

— Гоменум ревелио! — взмахнув палочкой проговорил он и, подождав несколько секунд, вернулся в комнату.

— Никого нет, — сказал он, — но проверить не помешает.

Родольфус щелкнул пальцами, и в кабинете с легким хлопком возникла толстощекая эльфийка.

— Что будет угодно хозяину? — с учтивым поклоном осведомилась она.

— Как себя чувствует хозяйка? — строго спросил Родольфус. — Чем занимается ее сиделка?

— Две четверти часа назад хозяйка спала, — отрапортовала эльфийка. — Сиделка велела приготовить ей яйца бенедикт, двойную порцию, и большую кружку кофе по-ирландски. Филли ничего ей не сказала, ни единого словечка. Хозяин велел не отказывать сиделке в еде, а Филли во всем слушается хозяина.

Барти поднял брови и наклонился к Рабастану.

— Яйца бенедикт на ночь? — вполголоса поинтересовался он. — И кофе по-ирландски в рабочее время? (2) Какие интересные вкусы у вашей сиделки. Это у них в Азкабане так принято или сказываются последствия столь долгого общения с дементорами? И, кстати, не стоит ли сообщить доблестным аврорам, что их представительница злоупотребляет спиртным на рабочем месте?

Рабастан пожал плечами и кивнул в сторону брата — дескать, дом его, жена его, сиделка получается, тоже его, ему и решать.

Но Родольфусу, похоже, было наплевать на вопиющее нарушение трудовой дисциплины, происходящее с его собственного попустительства.

— Я помню, Филли, — кивнул Родольфус. — Ты все сделала правильно. Но прежде чем подать сиделке ужин, наведайся к хозяйке в комнату еще раз и посмотри, как там обстоят дела.

Филли кивнула и испарилась. Однако не успел Родольфус устроиться в кресле и налить себе вина, как у его локтя снова возникла Филли. С диким воплем она бросилась на пол и принялась колотить лбом о ковер:

— Филли не виновата, хозяин! Не виновата Филли!

— Что случилось? — Родольфус поспешно отставил бокал. — Не смей причитать и отвечай немедленно!

— Филли не виновата! Хозяйка сама!

— Что сама? — рявкнул Родольфус, нависнув над рыдающей эльфийкой. — Что хозяйка сама? Если Белла что-то с собой сделала, я тебя в камине зажарю! На вертеле! Я же велел тебе следить, чтобы с хозяйкой ничего не случилось!

— Филли не виновата! Филли была на кухне, следила, чтобы вода не вскипела! А хозяйка ушла! Сама ушла! Совсем ушла! Нет моей хозяюшки-и-и...

Причитания Филли переросли в завывания.

Барти и Рабастан застыли и переглянулись. Мысль о том, что Беллатрикс могла в таком состоянии уйти из дома, привела их в ужас. Если она наткнется на патруль...

Родольфус вскочил с кресла.

— А сиделка? — грозно спросил он, нависнув над скорчившейся прислугой. — Сиделка где?

— В спальне сиделка, хозяин, — пропищала Филли, дрожа всем телом. — Неживая она, хозяин, совсем неживая.

Родольфус пинком отбросил эльфийку со своего пути и выбежал в коридор. Барти и Рабастан последовали за ним.

Если эльфийка не ошибалась, дело пахло крупными неприятностями.

Родольфус рывком открыл дверь в спальню жены, чуть не сорвав ее с петель, и застыл на пороге. Барти и Рабастан, отставшие от него всего лишь на несколько шагов, тоже замерли. Представшее их глазам зрелище было поистине вопиющим. На ковре возле кровати лежала навзничь тучная черноволосая женщина, а из ее глазницы торчала изогнутая ручка какого-то столового прибора: то ли ложки, то ли вилки — сразу на глаз определить было невозможно. Но это точно был не нож — после предостережения Нарциссы Родольфус распорядился, чтобы еду Беллатрикс подавали уже нарезанной и измельченной. И ничего, что жена не привыкла есть без ножа, не до хороших манер сейчас. В Азкабане, говорят, заключенным и вилок не дают, железная миска и ложка — вот и вся столовая сервировка.

— Ё... — только и смог сказать потрясенный Барти. На этот раз его боевая соратница превзошла саму себя. Уложить без магии такую огромную тушу, причем, тушу, имеющую огромный опыт общения с неадекватными заключенными... Барти мысленно зааплодировал.

— Палочка... — Родольфус, наконец, отмер и, присев у распростертого тела, быстро обыскал его. — Палочки при ней нет.

— Акцио палочка миссис Харден! — скомандовал Рабастан.

Но палочка не отозвалась.

— Значит, Белла забрала ее с собой, — констатировал Родольфус. — Но на всякий случай осмотрите все кругом — мало ли что.

Барти и Рабастан поспешно обыскали комнату. Палочки нигде не было.

— А где палочка самой Беллы? — поинтересовался Барти, заглядывая под кровать и подсвечивая «Люмосом».

— У меня в кабинете, под замком, — ответил Родольфус. — При осмотре авроры не обнаружили в ней ничего предосудительного и вернули мне с твердым наказом не давать Белле в руки. Да я и сам не дурак, — горько ухмыльнулся он. — Погибнуть от руки собственной жены как-то не комильфо.

Рабастан, перебирающий пузырьки и флакончики на комоде, вдруг выпрямился и рявкнул во весь голос:

— Филли!

Барти от неожиданности вздрогнул и с размаху стукнулся головой о край кровати.

— Что угодно хозяину? — прозвучал робкий голосок эльфийки.

Барти выругался и потер ушибленный висок. Да Мордред с ней, с этой палочкой! Не хватало еще, едва вылечив одно сотрясение мозга, обзавестись другим.

— А скажи-ка мне Филли... — голос Рабастана вдруг стал ласковым, прямо таки медовым, но у Барти от такой перемены тона даже зубы заныли. Ох, как бы он не хотел, чтобы к нему однажды обратились таким тоном кто-нибудь из Лестрейнджей.

— Скажи, Филли, твоя хозяйка исправно принимала зелья? — спросил Рабастан, пронизывая эльфийку испытывающим взглядом.

— За этим должна была следить сиделка, — склонившись почти до земли, пролепетала та.

Братья переглянулись. Родольфус широкими шагами подошел к тумбочке, окинул взглядом батарею склянок, затем взял чашку, понюхал ее и задумчиво нахмурился.

— Филли, не смей выкручиваться! — продолжал тем временем Рабастан. — Спрашиваю еще раз: твоя хозяйка сегодня на ночь пила зелье крепкого сна, которое оставил целитель Тики? Вот из этого флакончика? — он взял с тумбочки один из пустых флаконов и ткнул его под нос эльфийке. — Или его выпила сиделка?

— Нет, сиделка его не пила, — пискнула эльфийка. — Сиделка велела Филли принести кофе по-ирландски, но Филли не успела его приготовить. Филли подогрела воду в котле для того, чтобы приготовить яйца, и ей надо было следить, чтобы вода не вскипела, а для кофе по-ирландски Филли вскипятила воду в другом котле...

— Круцио! — коротко бросил Родольфус. Эльфийка заверещала и принялась кататься по ковру.

— Финита!

Эльфийка умолкла и скорчилась в углу, все еще громко всхлипывая.

— Спрашиваю в последний раз, — четко произнес Родольфус. — Выпила ли снотворное зелье твоя хозяйка?

— Нет, — пискнула эльфийка, почти уткнувшись носом в ковер.

— Почему?

— Потому что хозяйка хотела ребеночка.

— Что? — вырвалось у Родольфуса, и Барти показалось, что он от удивления чуть не выронил палочку. — Какого ребеночка?

— Белла ждет ребенка? — вслед за ним так же ошеломленно повторил Рабастан. — Но целитель ничего не говорил об этом. Или говорил? — он перевел взгляд на брата.

Барти почувствовал себя лишним при этом деликатном семейном разговоре, но так как он стоял в глубине спальни, незаметно выйти за дверь у него все равно бы не получилось. Поэтому он застыл столбом и даже дышать постарался через раз, хотя внутри у него все бурлило от услышанного. Белла — беременна... Это же надо... Столько лет у них с Родольфусом ничего не получалось. Руди не раз сетовал на жестокое провидение, которое карает их с женой, не даруя потомства, а Белла так вообще бредила тем днем, когда у нее родится сын, которого она воспитает в непоколебимой верности Темному Лорду. И вот это чудо, наконец, свершилось...

— Нет, хозяйка не ждет ребенка, — робко пискнула Филли, одной фразой погасив вспыхнувшие надежды. Но тут же, съежившись под тремя устремленными на нее взглядами, соизволила объясниться:

— Хозяйка не ждет ребенка, но она очень его хочет. И хозяин хочет, Филли точно знает. А целитель поит мою хозяюшку смертоубийственными зельями, чтобы у нее точно никогда не было детей. Это старый плешивый целитель сказал, Филли сама слышала. Хозяина увели авроры, и он не слышал, а Филли слышала, и мистер Малфой слышал, и миссис Малфой тоже.

Она вдруг выпрямилась, приосанилась и, открыто глядя хозяину в глаза, заявила:

— Филли не может допустить, чтобы хозяин умер бездетным! Поэтому Филли отвела глаза сиделке и сделала так, чтобы зелье хозяйки исчезло из чашки. И хозяин сейчас может даже убить Филли, но Филли умрет, зная, что поступила правильно.

Рабастан издал какой-то сдавленный звук, а Барти мысленно присвистнул.

Так вот ты какая, эльфийская родовая верность... Что бы ни велели заклятой на преданность семье эльфийке хозяин или хозяйка, руководствоваться она будет только интересами рода. Выходит, прав был отец, привязавший Винки исключительно к себе — так она ни ослушаться его не посмеет, ни секретов никаких не выдаст. Нарциссе вот тоже повезло: ей тетка Вальбурга на свадьбу совершенное сокровище подарила, иначе Нэнни и не назовешь: верная, преданная, хозяйственная и за хозяйку кому угодно горло перегрызет. Даже Люциусу, вздумай он когда-нибудь сказать жене грубое слово или косо на нее посмотреть. Придурковатому малфоевскому Добби до этой эльфийки как до Австралии без портключа, хоть Люциус и старается изо всех сил внушить своему недомерку почтение к хозяину и хотя бы минимальные понятия о преданности. Но очень похоже, что заниматься этим Малфою предстоит до глубокой старости — больно уж бестолковый эльф ему от папаши достался.

Интересно, а действует ли на домовых эльфов «Империус»? Надо бы попробовать на ком-нибудь. Да хотя бы на Добби, такому болвану хуже уже не будет...

Родольфус, услышав заявление эльфийки, только скрипнул зубами, но ничего не сказал. Рабастан же, слегка переварив новость, ядовито поинтересовался:

— Говоришь, ты поступила правильно? А вот теперь сама подумай: твоя хозяйка сбежала из дома, больная, с чужой палочкой в руках. Если ее увидят авроры, она даже не сможет защитить себя — чужая палочка может в любой момент ее ослушаться.

— Она не ушла с чужой палочкой! — взвилась эльфийка. — Филли взяла из кабинета хозяина палочку хозяйки, а на ее место положила палочку сиделки, так что хозяйка сможет защитить себя от кого угодно.

Рабастан застонал. Барти мысленно схватился за голову. Теперь Белле точно конец: если она попадет в лапы авроров, те сразу же заявятся в Лестрейнж-холл, а здесь еще тело сиделки не остыло.

Родольфус повернулся к эльфийке:

— Куда направилась хозяйка, ты слышала?

— В Брентфорд, — неохотно ответила эльфийка. — Филли слышала, как хозяйка говорила сама с собой. Хозяйка говорила, что там живет русалка, которая похитила Повелителя.

— Русалка? — Барти с недоумением посмотрел на Родольфуса. — Белла что, с ума сошла? В Бренте уже лет триста не видели ни одной русалки: магглы всю реку загадили своими паромами, им просто голову из воды высунуть негде.

— Она идет к Лонгботтомам, — ответил Родольфус, словно и не заметив заданного ему вопроса. — Похоже, что Белла, уложив сиделку, пошла в кабинет за палочкой и услышала наш разговор. Однако, если Эмма до сих пор там, Беллу встретят во всеоружии и просто уничтожат. Ее надо остановить.

Он направился к двери.

— А что будем делать с телом? — поинтересовался вслед ему Рабастан. — Пусть лежит и ждет авроров или все-таки уберем куда-нибудь?

— Филли! — бросил Родольфус, на миг задержавшись у двери.

— Да, хозяин? — с готовностью отозвалась эльфийка.

— Раз ты у нас такая самостоятельная, поручаю это дело тебе. Делай что хочешь, но чтобы через пять минут от трупа не осталось и следа. А если в дом вдруг явятся авроры, они должны убедиться в том, что сиделка ушла из нашего дома совершенно добровольно. Тебе все ясно?

Эльфийка в ужасе уставилась на хозяина.

— Но Филли не может... — отчаянно пролепетала эльфийка. — Она не сумеет...

— Пусть сумеет! — жестко приказал Родольфус и вышел из комнаты. Рабастан и Барти последовали за ним.

— Барти, ты с нами? — коротко поинтересовался Родольфус.

— Конечно! — без колебаний отозвался Барти. — Только я никак не могу вспомнить, куда я подевал свои маску и плащ.

И с досадой добавил:

— У меня провалы в памяти.

— Твои вещи у меня, — остановившись у двери кабинета, произнес Родольфус. — Идите в гостиную, я сейчас принесу.

Барти и Рабастан послушно направились к лестнице.

— Входи! — спустившись на первый этаж, Рабастан толкнул дверь гостиной. — Давай еще выпьем, пока Родольфуса нет. Что-то мне не нравится сегодняшний вечер.

Он налил два бокала вина и один протянул гостю.

— Нет, спасибо! — Барти жестом отказался от угощения. — Мне на сегодня уже хватит. Лучше объясни мне, что здесь происходит. Почему вы решили, что Белла ушла именно к Лонгботтомам? При чем здесь Брентфорд? Какая Эмма, какая русалка? И при чем здесь наш разговор, который подслушала Белла? Я ни слова не помню, ни об Эмме, ни о русалке. Эмма — это твоя невеста? Но при чем здесь она?

Рабастан потемнел лицом так, что Барти показалось, что тот сейчас превратится в статую командора из старой пьесы.

— Невеста... — проскрежетал он, не разжимая зубов. — Бывшая.

— Вот как? Вы расстались? — спросил Барти и прикусил язык, сообразив, что проявил бестактность.

— Вроде того, — неопределенно качнул головой Рабастан. Но затем, видимо, сообразив, что Барти все равно придется вводить в курс дела, неохотно произнес:

— Эмма и есть та самая родственница Лонгботтомов, о которой ты рассказывал. И именно она похитила Повелителя — то ли мертвого, то ли бессознательного. Они с Беллой из-за этого и подрались.

— Так это она Беллу... — вытаращил глаза Барти. — Ничего себе. А Белла, значит ее...

Рабастан молча кивнул.

— Так что же это получается: Эмма утащила Повелителя к аврорам?

У Барти перехватило дух. Такого вероломства он не ожидал. И от кого? От невесты Рабастана Лестрейнджа, одного из наиболее приближенных к Темному Лорду лиц...

— Но как? — едва смог выговорить он. — Почему?

Рабастан ответить не успел: в кабинет вошел Родольфус с большим свертком в руках.

— Разбирайте! — он бросил принесенные вещи на диван. — Отправляемся немедленно. Рабастан! — обратился он к брату. — Ты объяснил Барти сложившуюся ситуацию?

— В общих чертах, — буркнул тот, выпутывая из свернутого плаща серебристую маску.

— Каков план действий? — с готовностью поинтересовался Барти. Теперь, когда в его руках снова мягко струился черный шелк, а из прорезей маски задорно подмигивала тьма, в крови разгорался азарт предстоящей схватки.

— Белла не знает Брентфорда, — принялся излагать свои мысли Родольфус. — Значит, она не сможет туда аппарировать. Не доберется она к Лонгботтомам и через каминную сеть — наверняка там все перекрыто. Пешком она тоже не пойдет — это далеко, от «Дырявого котла» миль восемь, не меньше.

— А «Ночной рыцарь»? — предположил Барти.

Братья Лестрейнджи посмотрели на него так, словно Барти брякнул что-то неприличное. Хотя они по большому счету правы: Белла и общественный транспорт — вещи несовместимые.

— Тогда остается только Мунго, — развел руками Барти. — Но даже Белле не хватит наглости явиться туда и бегать по этажам с воплем «А подать сюда медиведьму, которая видела в Брентфорде молодых Лонгботтомов!»

— Остается еще одно место, — сказал Родольфус с нескрываемым отвращением, — и чует мое сердце, что именно туда Белла сначала и направится.

— Куда? — немедленно поинтересовался Барти. У него список подходящих вариантов уже исчерпался. Оставалось, правда, одно местечко, но туда даже Белла в своем невменяемом состоянии сунуться бы не посмела. Или посмела бы?

И Родольфус тут же подтвердил его самые худшие предположения.

— Она пойдет в Министерство и постарается выследить кого-нибудь из Лонгботтомов или их друзей.

— Не-е-ет, — Рабастан недоверчиво покачал головой. — Белла у нас, конечно, сорвиголова, но на такое даже она не способна.

— В таком состоянии она способна на все! — возразил Родольфус, надевая маску. — Туда в первую очередь и пойдем. Теперь слушайте меня!

Барти и Рабастан подобрались и превратились в слух.

— Аппарируем в Лютный переулок, — принялся излагать Родольфус, — набрасываем дезиллюминационные заклинания. Затем через камин в лавке Коффина перемещаемся в Министерство.

И вдруг скомандовал:

— Барти, снимай маску и плащ!

— Это еще почему? — возмутился Барти. Еще бы не возмутиться: у него тут высокое вдохновение битвы в крови разыгралось, а ему, словно король Артур юному Мордреду: «Слезай с коня, сегодня мы тебя на турнир не берем».

— А ты что, по Министерству в таком виде бродить собираешься? — хмуро спросил Родольфус. — Или, может, мне самому по аврорату пробежаться? Вы, мол, мою жену нигде не видели? Или Рабастану пойти?

Барти понуро кивнул. Дураку понятно, что ни Родольфусу, ни Рабастану в коридорах Министерства, и, тем более, аврората, делать нечего. А вот его, Барти, там хорошо знают, и никто не удивится, явись он туда даже посреди ночи: Крауч-старший постоянно засиживается на работе до утра, и заботливая жена вполне может послать сыночка к отцу, чтобы наглядно напомнить тому, что кроме работы, у него имеется еще и семья.

— Твоя задача — узнать, не появлялась ли в Министерстве Белла, и выяснить, где в настоящий момент находятся Лонботтомы, — сказал Родольфус.

Барти кивнул: это было довольно просто и особых подозрений вызвать ни у кого было не должно.

— Если кто-нибудь из них сегодня дежурит, вернешься ко мне и доложишь, — продолжил Родольфус, — а дальше посмотрим, что с ними делать. А если тебе удастся узнать, что они сделали с Темным Лордом — это и вовсе будет замечательно. Мы будем в левом углу Атриума, недалеко от каминов, на случай, если Белла все-таки туда заявится.

— Если до сих пор не заявилась, — буркнул Рабастан, и Барти с Родольфусом тут же дружно его обругали. Придумал тоже — брякать такое в дорогу.

Подождав, пока Барти с чувством глубочайшего сожаления разоблачится, Родольфус взял его плащ и маску, спрятал в карман и скомандовал:

— Вперед!

Барти первым подошел к камину, взял щепотку дымолетного порошка и бросил себе под ноги.

Приключение началось.

______________________________________________

1. Брентфорд — город на западе Большого Лондона. Расположен на расстоянии 13 км к западу-юго-западу от Чаринг-Кросс, на левой стороне Темзы, при впадении в неё реки Брент.

2. Яйца Бенедикт — классическое «блюдо для завтрака», представляющее собой бутерброд из двух половинок булочки (английского маффина) с яйцами пашот, ветчиной или беконом и голландским соусом.

Кофе по-ирландски — знаменитый согревающий алкогольный напиток на основе кофе. На одну порцию берется примерно 80 г горячего черного кофе, 40 г ирландского виски, 30 г сливок и 1 столовая ложка коричневого сахара.

Хогвартс. Кабинет директора

Дверь с грохотом захлопнулась, и в кабинете воцарилось молчание. Такое, какое обычно бывает после окончания особенно неприятного разговора.

— Ну что, Альбус, доигрался? — послышался ехидный голос. Из-за рамы небольшого, размером с книгу, портрета, стоящего на одном из резных столиков, выглянул светловолосый молодой человек. — Мирабель Фоули — это тебе не Минерва, каждое слово — словно гвоздь в крышку гроба.

— Репаро! — Дамблдор взмахнул палочкой, и осколки разбитого хрустального шара послушно вернулись на полку.

— Почему ты не указал этой истеричке на дверь сразу же, как она начала скандалить? — поинтересовался молодой человек с портрета. — Неужели ты считаешь, что ее претензии к тебе справедливы?

— Именно так я и считаю, — кивнул Дамблдор, усаживаясь в кресло. — И не стоит называть ее истеричкой, Геллерт. Пусть Эмма и была приемным ребенком, но Мирабель любила ее всей душой и теперь искренне скорбит. И она не требует слишком многого, а всего лишь просит, чтобы магическая Британия отнеслась с уважением к памяти ее погибшей дочери. И Британия выполнит ее просьбу, об этом я позабочусь.

— Альбус, эта женщина не в себе, это видно даже без омнинокля, — насмешливо заявил Геллерт. — Любая нормальная мать на ее месте потребовала бы от Британии орден Мерлина, приличную компенсацию или твою голову на блюде, а эта добивается для своего ребенка полного забвения. Что за чушь? Как будто ее дочь совершила не подвиг, а что-то невероятно позорное.

— Этого следовало ожидать, — сказал Дамблдор. — Семья Фоули всегда старалась держаться как можно дальше от политики и избегать публичных скандалов.

— Я это заметил, — кивнул Геллерт. — Они настолько боятся огласки, что готовы похоронить свою дочь под вымышленным предлогом. Как тебе нравится официальная версия гибели твоего агента?

Геллерт сделал вид, что разворачивает газету, и голосом диктора колдорадио произнес:

«Молодая талантливая художница Эмма Фоули погибла во время извержения вулкана на острове Стромболи близ Италии, куда она отправилась на пленэр... — последнее слово Геллерт протянул почти издевательски. — Тело привезли на родину в закрытом гробу, на скромных похоронах присутствовали немногочисленные родственники погибшей и школьные подруги. Директор Академии магии Шармбатон мадам Максим произнесла над гробом своей бывшей ученицы трогательную речь».

Он сложил воображаемую газету и договорил, обращаясь к Дамблдору:

— Всем спасибо, все свободны, Франция рыдает. Так, что ли?

— Примерно так, — сухо сказал Дамблдор, собирая раскатившиеся по столу писчие перья.

— Альбус, а ты не допускаешь мысли, что через несколько месяцев, оправившись от горя, эта женщина потребует от тебя совершенно противоположного? — поинтересовался Геллерт.

— Я не исключаю такой возможности, — спокойно ответил Дамблдор.

— И все равно собираешься выполнить ее просьбу?

Дамблдор кивнул.

— Альбус, а не много ли ты на себя берешь? — прищурился Геллерт. — Ты силен, однако не всемогущ. О трагедии в доме Лонгботтомов наверняка уже судачат даже в мышиных норах. Ты представляешь, какая волна страха сейчас покатится по Британии? Не успели ваши обыватели протрезветь после празднования по случаю исчезновения Волдеморта, как им на голову сваливается новое преступление. Да еще какое: изуродованный до неузнаваемости и обгоревший женский труп плюс двое доведенных пытками до безумия авроров. Авроров, Альбус! Не каких-нибудь разжиревших торговцев или безобидных домохозяек, а обученных драться солдат. А кто подозревается в убийстве — какой-нибудь перепивший огневиски оборванец? Нет! Три представителя старинного уважаемого рода и сын начальника одного из Департаментов Министерства магии. Да пресса, узнав об этом, поднимет такой вой, что под вашим министром кресло не только зашатается, но и развалится в щепки.

— Похоже, тебя забавляет такая перспектива, — сухо заметил Дамблдор.

Геллерт рассмеялся.

— А почему бы и нет? Ваша Миллисента Багнолд явно занимается не своим делом. Она с таким размахом отпраздновала падение Волдеморта, что Международная конфедерация магов до сих пор нервно икает. Вот пусть и занимается организацией праздников, а безопасность страны оставит для мужчин. Что же касается твоего обещания...

Геллерт с сомнением покачал головой.

— Я просто уверен, Альбус, что ты взялся за изначально невыполнимое дело. Маховик расследования наверняка уже раскручен по полной, в расследование вовлечена масса людей, и не только авроров, но и невыразимцев. И расследовать это дело они будут с особым усердием — это ведь не рядовое убийство, тут задета честь мундира. Тем более, что при задержании пострадали еще несколько авроров, а это еще больше усугубляет ситуацию. Я даже не представляю, как ты собираешься выполнять свое обещание... Или ты надеешься, что на фоне скандала по поводу недавних нарушений Статута на сотню-другую обливиэйтов и обетов молчания никто не обратит внимания? А как же протоколы допросов? Показания свидетелей? Пресса? Неподкупный Визенгамот?

— Я рад, что ты обо мне так беспокоишься, — спокойно ответил Дамблдор. — Не волнуйся, я справлюсь. Об Эмме изначально знал очень ограниченный круг людей, так что обливиэйтить всю Британию мне не придется. А судебное разбирательство и без упоминания об Эмме будет громким и впечатляющим, поэтому...

— Поэтому и пресса, и Визенгамот удовлетворят свою жажду зрелищ, — подхватил Геллерт.

— Жажду справедливости, — поправил его Дамблдор.

Геллерт скривился.

— Альбус, прекрати изображать юного Мерлина в белоснежном плаще, для этого у тебя слишком длинная борода. Дураку ясно, что шумиха вокруг дела Лонгботтомов — это отличная возможность отправить в Азкабан всех последователей Волдеморта, независимо от их родовитости и общественного положения. Разумеется, кроме самых хитрых и изворотливых — как, например, тот Люциус Малфой, который недавно пожертвовал кучу денег на очистку Фонтана Магического Братства. Такие, как он, не утонут нигде и никогда. И чихать он хотел на вашу жажду справедливости. Разве я не прав?

— Прав, — ответил Дамблдор. — К моему огромному сожалению. Люциус Малфой в последнее время был вообще необычайно щедр. Довольно крупные пожертвования на днях получили редакция «Ежедневного Пророка», Отдел магических игр и спорта, а также школа чародейства и волшебства Хогвартс.

— И даже Хогвартс? — весело удивился Геллерт. — Мне начинает нравиться этот наглец. И ты принял его пожертвование?

— Я вынужден был это сделать. В последнее время фонд помощи малоимущим ученикам был не в силах покрыть все требуемые расходы, поэтому Совет попечителей с радостью ухватился за это щедрое предложение.

— Какой предусмотрительный молодой человек! — восхитился Геллерт. — И я даже не удивлюсь, если вскоре у твоего попечительского совета появится новый председатель. Как ты думаешь, Альбус?

— Вполне возможно, — лаконично ответил Дамблдор.

Геллерт расхохотался.

— Вот тебе и вся справедливость, Альбус, — все еще смеясь, сказал он. — Миром правят деньги и власть. Так было до нас, и так будет столетиями позже. А ты все мечтаешь о вселенской справедливости... Кстати, должен заметить, что у тебя о ней весьма странные понятия.

Дамблдор поднял на него хмурый взгляд.

— Поясни свои слова, будь так любезен!

— С удовольствием! — широко улыбнулся Геллерт. — Возьмем, к примеру, твою проваленную агентессу. Добиться, чтобы ее имя было навсегда стерто из памяти благодарных британцев — это, по-твоему, и есть справедливая награда за преданность и героизм? Или, может, я чего-то не знаю, и ты собираешься негласно выплатить ее родителям положенный вергельд? (1) Вот это было бы действительно справедливо: ты убил — ты и заплатил, и Министерству дешевле, и тебе спокойнее. Только учти, что отделаться стандартными двумя сотнями шиллингов тебе вряд ли удастся: ты же не будешь платить за девушку из хорошей семьи как за обычную простолюдинку? Несолидно получится, верно? А за дворянина положено заплатить тысячу двести. Тысяча двести шиллингов, — забормотал он, рисуя пальцем по раме портрета, — это у нас шестьдесят фунтов. И если брать по курсу пять фунтов за галлеон, то в итоге у нас получится двенадцать галлеонов. Альбус! — воскликнул он, закончив подсчеты. — Это же совсем недорого, как почтовая сова средней паршивости. Да ты дешево отделался, можно сказать, почти даром!

— Курс давно изменился, Геллерт, — холодно ответил Дамблдор, — а твои любимые серебряные шиллинги уже десять лет как перестали чеканить.

— Как перестали? — возмутился Геллерт. — Почему? Пятьсот лет эти монеты, видите ли, прекрасно устраивали Британию, а теперь перестали? Что случилось?

— Маггловская Британия перешла на десятичную монетную систему, — ответил Дамблдор. — Она намного проще и удобнее старой.

Геллерт покачал головой.

— Ай-яй-яй... — укоризненно произнес он. — Какие же лентяи эти магглы... Даже деньги толком посчитать не способны. При таком подходе они вскоре совсем оскотинятся. А ты все защищаешь их, жалеешь... Только что же ты, благодетель, при таком раскладе Эмму не уберег? Или ты только магглов защищаешь, а маги должны выкарабкиваться самостоятельно? Мать сказала, что девочка доверилась тебе, а ты ее погубил. Драматично, кстати, прозвучало. Не знай я тебя столько лет, подумал бы, что ты соблазнил эту девицу и бросил, а она с горя утопилась в Черном озере.

Геллерт покосился на свое отражение в стеклянной створке книжного шкафа, поправил уголок воротника и утешительным тоном произнес:

— Но горевать, в принципе, не о чем. Шпионом больше, шпионом меньше... какая разница? У тебя ведь есть еще один лазутчик, верно? Этот мальчик, Северус, которому ты пообещал спасти его любимую женщину. И не сдержал обещания, кстати.

Дамблдор болезненно дернул краешком губ, но промолчал.

— Альбус, ты начинаешь мне нравиться, — одобрительно заявил Геллерт. — Я ведь тоже всегда придерживался принципа «Бей своих, чтобы чужие боялись». И очень рад, что ты, наконец, осознал, что это работает. Только ты учти, что это опасный принцип: надо строго следить, чтобы не перегнуть палку, иначе в один прекрасный день можно остаться без последователей.

— Спасибо, ты очень заботлив, — сухо сказал Дамблдор. — Я приму твои слова к сведению.

Геллерт церемонно раскланялся.

— А-а, кажется, я понял! — вдруг воскликнул он. — Я понял, почему ты выполнишь требование этой мегеры! Ты сотрешь все следы пребывания Эммы в Британии не для того, чтобы угодить ее матери, а чтобы мальчик, которого ты уже один раз обманул, не переметнулся обратно к Волдеморту, узнав о том, как заканчивают карьеру твои протеже.

— Северус не предаст, я в нем уверен, — твердо сказал Дамблдор.

Геллерт презрительно фыркнул.

— Он уверен... Ты-то в нем уверен. А вот будет ли уверен он, — Геллерт кивнул куда-то в сторону, — узнав о судьбе этой несчастной малышки?

— Он не узнает, — твердо сказал Дамблдор. — И никто не узнает. Я дал Мирабель слово и намереваюсь его сдержать.

— Знала бы она, в чем заключается истинная причина твоего согласия, — фыркнул Геллерт, — этот хрустальный шар разбился бы вовсе не об пол, а о твою хитроумную голову. Кстати, расскажи-ка мне, чем таким хитроумным ты заманил к себе эту наивную девочку? Я еще могу понять Северуса, у него в голове одна сплошная месть. Очень полезная идея-фикс, надо сказать, — играя на этом чувстве, можно многого от него добиться. Только вот что забыла в шпионских играх благополучная воспитанница Шармбатона? Романтику? Приключения? Острые ощущения? Так вот почему ты ничего не сказал ее родителям! Они взрослые разумные люди, и попросту послали бы тебя к дохлым дракклам, а дочери объяснили, что шпионящая куртизанка — не лучший образец для подражания. Или Эмма никогда не слышала, чем закончилась карьера бедняжки Маргрит?(2) Та в свое время тоже была свято уверена, что красота и изящество позволят ей успешно работать сразу на несколько хозяев.

— При чем здесь ее родители? — нахмурился Дамблдор. — Эмма давно была взрослой самостоятельной женщиной.

Геллерт скабрезно хохотнул.

— Ну да, двадцать пять — это уже далеко не двадцать, тут я с тобой согласен. Только, Альбус... — он приосанился и картинно расправил манжеты. — Поверь мне, как знатоку, некоторые женщины и в пятьдесят, и в восемьдесят могут оставаться наивными до безобразия романтичными идеалистками. Взять хотя бы твою разлюбезную Минерву... Впрочем, нет, Минерва — это не совсем подходящий пример, хотя ей тоже при желании можно внушить любую ересь. Под соответствующим соусом, разумеется, — Геллерт заговорщически подмигнул и продолжил:

— А чтобы соус для Эммы был вкуснее, ты привлек к его изготовлению Августу Лонгботтом, верно? Эх, Альбус, что только в тебе находят эти женщины? — Геллерт окинул сидящего в кресле Дамблдора скептическим взглядом. — Минерва на тебя не надышится, Августа готова положить к твоим ногам собственную жизнь. Да что там собственную жизнь? Она даже родного сына для тебя не пожалела... Альбус, ты хоть понимаешь, что кровь обоих Лонгботтомов тоже на тебе? Пусть не кровь, это я фигурально выразился, пусть они еще живы, но мы с тобой прекрасно понимаем, что это ненадолго. Ты же знал, что Эмма в опасности, так почему не позаботился об охране Лонгботтомов? Выкрасть у Пожирателей тело Темного Лорда — это не кнат у пьяного увести, за этим телом обязательно должны были прийти. А ты понадеялся неизвестно на что.

Говоря это, Геллерт бросил на Дамблдора быстрый взгляд. Однако разглядеть что-нибудь на лице, скрытом глубокими вечерними тенями, было практически невозможно, и губы Геллерта на миг разочарованно скривились.

— Кстати, я не пойму, на что ты вообще надеялся, отправляя эту девочку в пасть к Волдеморту, — заявил он с видом учителя, разбирающего проступок нашкодившего ученика. — Да, она вейла, но ведь и Волдеморт не наивный юнец! И я уверен, что это была не первая вейла, которая попыталась обвести его вокруг пальца. Неужели ты не опасался, что он ее разоблачит и уничтожит на месте? Он же отличный легиллимент, один взгляд — и все твои хитрости у него как на ладони. Ты хоть соображаешь, что Эмма могла сдать врагу весь твой Орден Феникса в полном составе?

— Не могла, — ответил Дамблдор. — Эмма много лет не была в Англии и не общалась ни с кем, кроме Лонгботтомов, но те всегда были очень осторожны. Поэтому Эмма не могла рассказать ничего из того, чего бы Волдеморт и так не знал. А вот заинтересовать его она могла. И, как видишь, заинтересовала. Том любит двойную игру и никогда бы не упустил возможность попробовать в ней свои силы. К тому же... — Дамблдор умолк.

— Ну что же ты, Альбус, договаривай! — ухмыльнулся Геллерт. — Не будь ханжой, мы же с тобой взрослые люди. Будь Эмма дурнушкой, она бы до сих пор была жива и спокойно рисовала свои этюды. Ты попробовал поймать Тома на молодость и красоту этой девочки, и тебе это удалось. Отличная фигура, континентальный загар, особый французский шарм... И искренний интерес к объекту наблюдения. Вот тут ты попал в яблочко: твой Волдеморт создал себе такую громкую репутацию, что романтичная Эмма обязательно должна была им хоть немного, но увлечься. Девушки любят темных властелинов, поверь моему опыту, — Геллерт расплылся в самодовольной улыбке. — И темные властелины это прекрасно чувствуют, поверь. Твоему Тому льстило внимание Эммы. Искреннее внимание, не поддельное. Кстати, как тебе понравилась история со спасением утопающих? Ты уверен, что в ней не были задействованы личные мотивы? Стала бы девочка надрываться и рисковать жизнью из одних только идейных соображений и твоих весьма расплывчатых указаний...

— Геллерт! — предупреждающим тоном произнес Дамблдор, однако Гриндевальд только ухмыльнулся.

— Кстати, а как ты объяснил ей тот момент, что Тома нельзя убивать? — поинтересовался он. — Подобраться к воплощению зла на расстояние в пол-ногтя, заручиться его полным доверием, пусть даже притворным, и не попытаться его заавадить — это звучит, по крайней мере, очень странно. Я бы на месте этой девочки крайне удивился.

— Я объяснил Эмме, что ее задание — только сбор данных. У каждого на этой войне есть свое место и свое задание. Ее заданием было слушать и запоминать.

— Задание, которое она с блеском провалила, помчавшись к Поттерам, — ядовито констатировал Геллерт. — Она ведь понимала, чем ее затея может закончиться. Понимала, что оставляет тебя без своего человека во вражеском логове. Понимала и все равно сорвалась. Получается, что ты ее все же плохо проинструктировал.

— Нет, — ответил Дамблдор, — дело здесь вовсе не в инструкциях.

Он немного помолчал, глядя в стремительно сгущающиеся сумерки за окном.

— У каждого из нас, кроме головы, имеется еще и сердце, — наконец произнес он. — И Эмма приняла решение, руководствуясь именно его советами. Кстати, поступи она иначе — и я первый начал бы в ней сомневаться. Потому что человеческая жизнь во сто крат дороже любой информации.

Геллерт расхохотался.

— Только не забудь сказать об этом своему драгоценному Северусу, — отсмеявшись, заявил он. — Что-то мне подсказывает, что Северус получил на этот счет совершенно иные указания. Он ведь уже не раз видел, как убивает Волдеморт, верно? Видел — и молчал. С твоего благословения молчал. И если Волдеморт вернется, Северус снова будет стоять рядом с ним и смотреть, как пытают и убивают. И сам будет пытать и убивать. Или ты теперь собираешься отпустить Северуса с миром? Тома больше нет, и у Северуса есть отличный шанс начать новую жизнь.

— Я не могу этого сделать, Геллерт, не имею права. Вероятность того, что Том вернется, очень высока. Я знаю это. Я видел.

— Видел? — оживился Геллерт. — Вам все-таки удалось заполучить Беллатрикс и выдавить из нее воспоминания?

— Нет, — неохотно ответил Дамблдор. — Я видел воспоминания Гарри.

— Что-о-о? — протянул Геллерт. — Ушам своим не верю. Ты, Альбус Дамблдор, величайший гуманист магической Британии, вот так запросто разворошил мозги годовалому ребенку?

Он восхищенно прицокнул языком.

— Вот теперь я вижу перед собой настоящего Альбуса Дамблдора, а не его выхолощенное подобие. Никаких препятствий ради великой цели! Вот это и есть тот самый Альбус Дамблдор, которого я знал и уважал в годы нашей далекой молодости.

Дамблдор поморщился.

— Геллерт, прекрати! Мне пришлось так поступить, несмотря на огромный риск. Ты бы видел этот шрам у него на лбу... От него так разит темной магией, что я едва не потерял сознание, пытаясь проникнуть сквозь пелену воспоминаний.

— Из этого следует, что Гарри ты тоже не собираешься оставлять в покое, — резюмировал Геллерт. — Несчастный ребенок.

— Этот шрам как-то связан с Томом, — сухо сказал Дамблдор. — Он не сводится ни зельями, ни заклинаниями, точно так же, как метка Северуса. Поэтому Гарри при всем моем желании не сможет остаться в стороне.

— Да, Альбус... — задумчиво протянул Геллерт. — Ты вербуешь в свою армию юных девушек и годовалых младенцев, а чудовищем почему-то называют меня. Это несправедливо, ты не находишь? Ну вот почему никто не замечает, что ты столь же жесток к людям, сколь и мы с Томом? Взять хотя бы того же Северуса. Кто знает, когда может вернуться Том — через десять, двадцать, тридцать лет? А может, он вообще никогда не вернется? А Северус все это время должен неотлучно находиться рядом с тобой. Ты не дал ему ни малейшей возможности жить своей собственной жизнью. Ты обрек его на вечное рабство, Альбус, и не говори, что это не так!

И взять ту же Эмму. Не думаю, что ты бы обрадовался, явись она к Лонгботтомам с пустыми руками. Нет, убивать ее ты, конечно же, не стал бы, но память основательно почистил бы. От обливиэйта ее спасло только тело Волдеморта, верно? Только вот от смерти оно ее не спасло. Наоборот, оно ее подставило, Альбус. Вернее, это ты ее подставил, не обеспечив должной охраной. Но это же такие мелочи, верно? Зато теперь твои враги лишились своего вождя, они растеряны и дезориентированы, а ты можешь с полным правом праздновать победу, важно надувать щеки и авторитетно заявлять на весь мир о том, что Волдеморт развоплотился. Кстати, а почему «развоплотился»? Почему не «погиб»?

— Потому что его тело рассыпалось в прах на глазах у меня и четырех невыразимцев, — ответил Дамблдор. — А вот в том, что он погиб, вернее, в том, что погибла его душа, у меня имеются очень большие сомнения. Тома всегда отличали и гибкость ума, и необычайная предусмотрительность. Как и тебя, впрочем. Если бы я не был уверен, что ты сейчас находишься в Нурменгарде, я бы очень обеспокоился возможностью вашей с Томом встречи.

— Это да — что есть, то есть... — довольным голосом произнес Геллерт и ласково провел пальцами по резному краю портретной рамы. — Я предусмотрительный. Но ради справедливости следует заметить, что у меня много общего не только с Томом, но и с тобой. Например, я, как и ты, никогда не складываю свои секреты в одну корзину.

Дамблдор невыразительно хмыкнул.

— А знаешь, Альбус, я даже рад, что тебе удалось отыскать этот портрет, — Геллерт обвел взглядом пространство, внутри которого был заключен. — Бабушкин чердак — место надежное, но до безобразия скучное. А здесь, с тобой, мне намного интереснее. И тебе со мной тоже. Вернее, тебе интересен не я сам, а эта милая безделушка, — Геллерт ласково провел ладонью по краю рамы. — Ты хочешь знать, как она устроена, какими возможностями обладает, и рассчитываешь на то, что я с тобой поделюсь этими знаниями, верно, Альбус? Потому что ты такой же любопытный, как я. И такой же любопытный, как Том...

Гриндельвальд замолчал, ожидая реакции на свои слова. Однако Дамблдор не проронил ни слова.

— Альбус, почему ты молчишь? — наконец не выдержал Геллерт. — Не хочешь со мной разговаривать? Право твое. А я за годы забвения на бабкином чердаке намолчался на двести лет вперед, поэтому только рад возможности высказаться. И меня даже не особенно волнует, слушаешь ты меня, дремлешь или просто думаешь о своем, потому что мнение твое меня больше не интересует. Да-да, Альбус, прошло то время, когда я, как мальчишка, смотрел тебе в рот и ловил каждое твое слово. Сейчас мне на тебя наплевать. И я собираюсь говорить тебе в глаза все что думаю, без прикрас и скидок на нашу детскую дружбу. А заставить меня замолчать ты не сможешь, как бы тебе этого ни хотелось. И уничтожить меня у тебя тоже не получится.

Возможно, насчет последнего я не уверен — ты у нас пытливый и любознательный, и нужных книг у тебя вполне хватает. Возможно, и записки Герпия Злостного тоже есть. Только тебе хочется, чтобы о крестражах тебе рассказал именно я, а не этот древний высиживатель василисков. Потому что теория теорией, а практика — вот она, перед глазами, стоит у тебя на полочке в красивой рамке и хамит прямо в лицо. А тебе остается бессильно скрежетать зубами и ждать. Ждать, когда мне все это надоест, и я расскажу тебе, как создаются крестражи и чем их можно уничтожить.

Альбус, а ты не допускаешь мысли, что я никогда не расскажу тебе о крестражах? Но не потому, что мне нравится смотреть, как тикают часы и безвозвратно уходит время, а из-за своей предусмотрительности. Согласись, я — тот я, который создал этот портрет — поступил бы очень разумно, сначала создав крестраж, и только потом открыв главу, в которой описывались способы его уничтожения.

Но я не скажу тебе и этого. Пока не скажу. Поэтому тебе придется меня терпеть. Здесь, в своем кабинете, или куда ты там собираешься меня поместить? Только не ставь меня, пожалуйста, на тумбочку у своей кровати — там наверняка уже стоит портрет Арианы, а вместе нам на одной тумбочке делать нечего.

Я угадал, верно? Угадал, иначе бы ты не стал бы так злобно скрипеть своим креслом. Но не стоит воспринимать все так болезненно, Альбус! Посмотри на эту ситуацию с другой стороны. Теперь у тебя есть не только Ариана — твоя совесть и твой обвинитель, но и я, твой защитник, твое оправдание перед самим собой. Ведь я никогда не смогу осудить тебя ни за жестокость, ни за несправедливость, потому что сам точно такой же, как ты, жестокий и несправедливый. С нами обоими ты пребываешь в полнейшей гармонии и можешь принимать правильные решения, не опасаясь, что какая-нибудь чаша весов перевесит.

И когда перед смертью к тебе придут призраки умерших по твоей вине людей, ты сможешь честно сказать им, что всегда поступал по справедливости, но возможно, иногда и ошибался. Люди скорее признают чужие ошибки, чем правоту. И Эмме ты когда-нибудь тоже скажешь, что ошибся. И это будет чистая правда, верно, Альбус?

У-у-у, что-то ты совсем загрустил... И кресло твое уже скрипит не столько злобно, сколько уныло. Нагоняет меланхолию. А давай-ка я расскажу тебе сказку. О чем? О смерти, конечно. О чем же еще может рассказать один убийца другому убийце?..

Дом Августы Лонгботтом

— Тише, Невилл, тише, мой дорогой. Не надо плакать, ты же у нас уже совсем большой мальчик, а большие мальчики не плачут.

Мама? Мама скоро вернется. И папа вернется. Обязательно вернется, надо только немного подождать. Совсем немного. Сейчас Хэтти даст тебе теплого молочка, а бабушка расскажет сказку.

О чем же тебе рассказать? Хочешь сказку о храбром авроре? Нет? А о мудром волшебнике? Тоже нет? Тогда я расскажу тебе сказку о русалочке. Будешь слушать? Вот и молодец. Тогда пей молоко и слушай.

Далеко-далеко отсюда на дне глубокого синего моря жил морской царь. И было у него шесть прекрасных дочерей, шесть русалочек. Всем хороши были дочери морского царя — умные, смелые, красивые. Но самой смелой, самой умной и самой красивой среди них была самая младшая русалочка. Звали ее Эмма...

___________

1. Вергельд — "цена человека", (нем. Wergeld, от Wer — человек + gelt — цена, англ. — wergild) — денежный выкуп, который должен был уплатить убийца в качестве компенсации родственникам убитого. Размер индивидуального вергельда определялся законом и различался в зависимости от общественного положения убитого. За простолюдина полагался вергельд в сумме 200 шиллингов, за дворянина — 1200 шиллингов.

2. Геллерт говорит о знаменитой двойной шпионке времен первой мировой войны Маргарет Зелле, работавшей под именем Мата Хари.