Русалка, вернувшаяся с холода (джен)

Хогвартс. Кабинет директора

Дверь с грохотом захлопнулась, и в кабинете воцарилось молчание. Такое, какое обычно бывает после окончания особенно неприятного разговора.

— Ну что, Альбус, доигрался? — послышался ехидный голос. Из-за рамы небольшого, размером с книгу, портрета, стоящего на одном из резных столиков, выглянул светловолосый молодой человек. — Мирабель Фоули — это тебе не Минерва, каждое слово — словно гвоздь в крышку гроба.

— Репаро! — Дамблдор взмахнул палочкой, и осколки разбитого хрустального шара послушно вернулись на полку.

— Почему ты не указал этой истеричке на дверь сразу же, как она начала скандалить? — поинтересовался молодой человек с портрета. — Неужели ты считаешь, что ее претензии к тебе справедливы?

— Именно так я и считаю, — кивнул Дамблдор, усаживаясь в кресло. — И не стоит называть ее истеричкой, Геллерт. Пусть Эмма и была приемным ребенком, но Мирабель любила ее всей душой и теперь искренне скорбит. И она не требует слишком многого, а всего лишь просит, чтобы магическая Британия отнеслась с уважением к памяти ее погибшей дочери. И Британия выполнит ее просьбу, об этом я позабочусь.

— Альбус, эта женщина не в себе, это видно даже без омнинокля, — насмешливо заявил Геллерт. — Любая нормальная мать на ее месте потребовала бы от Британии орден Мерлина, приличную компенсацию или твою голову на блюде, а эта добивается для своего ребенка полного забвения. Что за чушь? Как будто ее дочь совершила не подвиг, а что-то невероятно позорное.

— Этого следовало ожидать, — сказал Дамблдор. — Семья Фоули всегда старалась держаться как можно дальше от политики и избегать публичных скандалов.

— Я это заметил, — кивнул Геллерт. — Они настолько боятся огласки, что готовы похоронить свою дочь под вымышленным предлогом. Как тебе нравится официальная версия гибели твоего агента?

Геллерт сделал вид, что разворачивает газету, и голосом диктора колдорадио произнес:

«Молодая талантливая художница Эмма Фоули погибла во время извержения вулкана на острове Стромболи близ Италии, куда она отправилась на пленэр... — последнее слово Геллерт протянул почти издевательски. — Тело привезли на родину в закрытом гробу, на скромных похоронах присутствовали немногочисленные родственники погибшей и школьные подруги. Директор Академии магии Шармбатон мадам Максим произнесла над гробом своей бывшей ученицы трогательную речь».

Он сложил воображаемую газету и договорил, обращаясь к Дамблдору:

— Всем спасибо, все свободны, Франция рыдает. Так, что ли?

— Примерно так, — сухо сказал Дамблдор, собирая раскатившиеся по столу писчие перья.

— Альбус, а ты не допускаешь мысли, что через несколько месяцев, оправившись от горя, эта женщина потребует от тебя совершенно противоположного? — поинтересовался Геллерт.

— Я не исключаю такой возможности, — спокойно ответил Дамблдор.

— И все равно собираешься выполнить ее просьбу?

Дамблдор кивнул.

— Альбус, а не много ли ты на себя берешь? — прищурился Геллерт. — Ты силен, однако не всемогущ. О трагедии в доме Лонгботтомов наверняка уже судачат даже в мышиных норах. Ты представляешь, какая волна страха сейчас покатится по Британии? Не успели ваши обыватели протрезветь после празднования по случаю исчезновения Волдеморта, как им на голову сваливается новое преступление. Да еще какое: изуродованный до неузнаваемости и обгоревший женский труп плюс двое доведенных пытками до безумия авроров. Авроров, Альбус! Не каких-нибудь разжиревших торговцев или безобидных домохозяек, а обученных драться солдат. А кто подозревается в убийстве — какой-нибудь перепивший огневиски оборванец? Нет! Три представителя старинного уважаемого рода и сын начальника одного из Департаментов Министерства магии. Да пресса, узнав об этом, поднимет такой вой, что под вашим министром кресло не только зашатается, но и развалится в щепки.

— Похоже, тебя забавляет такая перспектива, — сухо заметил Дамблдор.

Геллерт рассмеялся.

— А почему бы и нет? Ваша Миллисента Багнолд явно занимается не своим делом. Она с таким размахом отпраздновала падение Волдеморта, что Международная конфедерация магов до сих пор нервно икает. Вот пусть и занимается организацией праздников, а безопасность страны оставит для мужчин. Что же касается твоего обещания...

Геллерт с сомнением покачал головой.

— Я просто уверен, Альбус, что ты взялся за изначально невыполнимое дело. Маховик расследования наверняка уже раскручен по полной, в расследование вовлечена масса людей, и не только авроров, но и невыразимцев. И расследовать это дело они будут с особым усердием — это ведь не рядовое убийство, тут задета честь мундира. Тем более, что при задержании пострадали еще несколько авроров, а это еще больше усугубляет ситуацию. Я даже не представляю, как ты собираешься выполнять свое обещание... Или ты надеешься, что на фоне скандала по поводу недавних нарушений Статута на сотню-другую обливиэйтов и обетов молчания никто не обратит внимания? А как же протоколы допросов? Показания свидетелей? Пресса? Неподкупный Визенгамот?

— Я рад, что ты обо мне так беспокоишься, — спокойно ответил Дамблдор. — Не волнуйся, я справлюсь. Об Эмме изначально знал очень ограниченный круг людей, так что обливиэйтить всю Британию мне не придется. А судебное разбирательство и без упоминания об Эмме будет громким и впечатляющим, поэтому...

— Поэтому и пресса, и Визенгамот удовлетворят свою жажду зрелищ, — подхватил Геллерт.

— Жажду справедливости, — поправил его Дамблдор.

Геллерт скривился.

— Альбус, прекрати изображать юного Мерлина в белоснежном плаще, для этого у тебя слишком длинная борода. Дураку ясно, что шумиха вокруг дела Лонгботтомов — это отличная возможность отправить в Азкабан всех последователей Волдеморта, независимо от их родовитости и общественного положения. Разумеется, кроме самых хитрых и изворотливых — как, например, тот Люциус Малфой, который недавно пожертвовал кучу денег на очистку Фонтана Магического Братства. Такие, как он, не утонут нигде и никогда. И чихать он хотел на вашу жажду справедливости. Разве я не прав?

— Прав, — ответил Дамблдор. — К моему огромному сожалению. Люциус Малфой в последнее время был вообще необычайно щедр. Довольно крупные пожертвования на днях получили редакция «Ежедневного Пророка», Отдел магических игр и спорта, а также школа чародейства и волшебства Хогвартс.

— И даже Хогвартс? — весело удивился Геллерт. — Мне начинает нравиться этот наглец. И ты принял его пожертвование?

— Я вынужден был это сделать. В последнее время фонд помощи малоимущим ученикам был не в силах покрыть все требуемые расходы, поэтому Совет попечителей с радостью ухватился за это щедрое предложение.

— Какой предусмотрительный молодой человек! — восхитился Геллерт. — И я даже не удивлюсь, если вскоре у твоего попечительского совета появится новый председатель. Как ты думаешь, Альбус?

— Вполне возможно, — лаконично ответил Дамблдор.

Геллерт расхохотался.

— Вот тебе и вся справедливость, Альбус, — все еще смеясь, сказал он. — Миром правят деньги и власть. Так было до нас, и так будет столетиями позже. А ты все мечтаешь о вселенской справедливости... Кстати, должен заметить, что у тебя о ней весьма странные понятия.

Дамблдор поднял на него хмурый взгляд.

— Поясни свои слова, будь так любезен!

— С удовольствием! — широко улыбнулся Геллерт. — Возьмем, к примеру, твою проваленную агентессу. Добиться, чтобы ее имя было навсегда стерто из памяти благодарных британцев — это, по-твоему, и есть справедливая награда за преданность и героизм? Или, может, я чего-то не знаю, и ты собираешься негласно выплатить ее родителям положенный вергельд? (1) Вот это было бы действительно справедливо: ты убил — ты и заплатил, и Министерству дешевле, и тебе спокойнее. Только учти, что отделаться стандартными двумя сотнями шиллингов тебе вряд ли удастся: ты же не будешь платить за девушку из хорошей семьи как за обычную простолюдинку? Несолидно получится, верно? А за дворянина положено заплатить тысячу двести. Тысяча двести шиллингов, — забормотал он, рисуя пальцем по раме портрета, — это у нас шестьдесят фунтов. И если брать по курсу пять фунтов за галлеон, то в итоге у нас получится двенадцать галлеонов. Альбус! — воскликнул он, закончив подсчеты. — Это же совсем недорого, как почтовая сова средней паршивости. Да ты дешево отделался, можно сказать, почти даром!

— Курс давно изменился, Геллерт, — холодно ответил Дамблдор, — а твои любимые серебряные шиллинги уже десять лет как перестали чеканить.

— Как перестали? — возмутился Геллерт. — Почему? Пятьсот лет эти монеты, видите ли, прекрасно устраивали Британию, а теперь перестали? Что случилось?

— Маггловская Британия перешла на десятичную монетную систему, — ответил Дамблдор. — Она намного проще и удобнее старой.

Геллерт покачал головой.

— Ай-яй-яй... — укоризненно произнес он. — Какие же лентяи эти магглы... Даже деньги толком посчитать не способны. При таком подходе они вскоре совсем оскотинятся. А ты все защищаешь их, жалеешь... Только что же ты, благодетель, при таком раскладе Эмму не уберег? Или ты только магглов защищаешь, а маги должны выкарабкиваться самостоятельно? Мать сказала, что девочка доверилась тебе, а ты ее погубил. Драматично, кстати, прозвучало. Не знай я тебя столько лет, подумал бы, что ты соблазнил эту девицу и бросил, а она с горя утопилась в Черном озере.

Геллерт покосился на свое отражение в стеклянной створке книжного шкафа, поправил уголок воротника и утешительным тоном произнес:

— Но горевать, в принципе, не о чем. Шпионом больше, шпионом меньше... какая разница? У тебя ведь есть еще один лазутчик, верно? Этот мальчик, Северус, которому ты пообещал спасти его любимую женщину. И не сдержал обещания, кстати.

Дамблдор болезненно дернул краешком губ, но промолчал.

— Альбус, ты начинаешь мне нравиться, — одобрительно заявил Геллерт. — Я ведь тоже всегда придерживался принципа «Бей своих, чтобы чужие боялись». И очень рад, что ты, наконец, осознал, что это работает. Только ты учти, что это опасный принцип: надо строго следить, чтобы не перегнуть палку, иначе в один прекрасный день можно остаться без последователей.

— Спасибо, ты очень заботлив, — сухо сказал Дамблдор. — Я приму твои слова к сведению.

Геллерт церемонно раскланялся.

— А-а, кажется, я понял! — вдруг воскликнул он. — Я понял, почему ты выполнишь требование этой мегеры! Ты сотрешь все следы пребывания Эммы в Британии не для того, чтобы угодить ее матери, а чтобы мальчик, которого ты уже один раз обманул, не переметнулся обратно к Волдеморту, узнав о том, как заканчивают карьеру твои протеже.

— Северус не предаст, я в нем уверен, — твердо сказал Дамблдор.

Геллерт презрительно фыркнул.

— Он уверен... Ты-то в нем уверен. А вот будет ли уверен он, — Геллерт кивнул куда-то в сторону, — узнав о судьбе этой несчастной малышки?

— Он не узнает, — твердо сказал Дамблдор. — И никто не узнает. Я дал Мирабель слово и намереваюсь его сдержать.

— Знала бы она, в чем заключается истинная причина твоего согласия, — фыркнул Геллерт, — этот хрустальный шар разбился бы вовсе не об пол, а о твою хитроумную голову. Кстати, расскажи-ка мне, чем таким хитроумным ты заманил к себе эту наивную девочку? Я еще могу понять Северуса, у него в голове одна сплошная месть. Очень полезная идея-фикс, надо сказать, — играя на этом чувстве, можно многого от него добиться. Только вот что забыла в шпионских играх благополучная воспитанница Шармбатона? Романтику? Приключения? Острые ощущения? Так вот почему ты ничего не сказал ее родителям! Они взрослые разумные люди, и попросту послали бы тебя к дохлым дракклам, а дочери объяснили, что шпионящая куртизанка — не лучший образец для подражания. Или Эмма никогда не слышала, чем закончилась карьера бедняжки Маргрит?(2) Та в свое время тоже была свято уверена, что красота и изящество позволят ей успешно работать сразу на несколько хозяев.

— При чем здесь ее родители? — нахмурился Дамблдор. — Эмма давно была взрослой самостоятельной женщиной.

Геллерт скабрезно хохотнул.

— Ну да, двадцать пять — это уже далеко не двадцать, тут я с тобой согласен. Только, Альбус... — он приосанился и картинно расправил манжеты. — Поверь мне, как знатоку, некоторые женщины и в пятьдесят, и в восемьдесят могут оставаться наивными до безобразия романтичными идеалистками. Взять хотя бы твою разлюбезную Минерву... Впрочем, нет, Минерва — это не совсем подходящий пример, хотя ей тоже при желании можно внушить любую ересь. Под соответствующим соусом, разумеется, — Геллерт заговорщически подмигнул и продолжил:

— А чтобы соус для Эммы был вкуснее, ты привлек к его изготовлению Августу Лонгботтом, верно? Эх, Альбус, что только в тебе находят эти женщины? — Геллерт окинул сидящего в кресле Дамблдора скептическим взглядом. — Минерва на тебя не надышится, Августа готова положить к твоим ногам собственную жизнь. Да что там собственную жизнь? Она даже родного сына для тебя не пожалела... Альбус, ты хоть понимаешь, что кровь обоих Лонгботтомов тоже на тебе? Пусть не кровь, это я фигурально выразился, пусть они еще живы, но мы с тобой прекрасно понимаем, что это ненадолго. Ты же знал, что Эмма в опасности, так почему не позаботился об охране Лонгботтомов? Выкрасть у Пожирателей тело Темного Лорда — это не кнат у пьяного увести, за этим телом обязательно должны были прийти. А ты понадеялся неизвестно на что.

Говоря это, Геллерт бросил на Дамблдора быстрый взгляд. Однако разглядеть что-нибудь на лице, скрытом глубокими вечерними тенями, было практически невозможно, и губы Геллерта на миг разочарованно скривились.

— Кстати, я не пойму, на что ты вообще надеялся, отправляя эту девочку в пасть к Волдеморту, — заявил он с видом учителя, разбирающего проступок нашкодившего ученика. — Да, она вейла, но ведь и Волдеморт не наивный юнец! И я уверен, что это была не первая вейла, которая попыталась обвести его вокруг пальца. Неужели ты не опасался, что он ее разоблачит и уничтожит на месте? Он же отличный легиллимент, один взгляд — и все твои хитрости у него как на ладони. Ты хоть соображаешь, что Эмма могла сдать врагу весь твой Орден Феникса в полном составе?

— Не могла, — ответил Дамблдор. — Эмма много лет не была в Англии и не общалась ни с кем, кроме Лонгботтомов, но те всегда были очень осторожны. Поэтому Эмма не могла рассказать ничего из того, чего бы Волдеморт и так не знал. А вот заинтересовать его она могла. И, как видишь, заинтересовала. Том любит двойную игру и никогда бы не упустил возможность попробовать в ней свои силы. К тому же... — Дамблдор умолк.

— Ну что же ты, Альбус, договаривай! — ухмыльнулся Геллерт. — Не будь ханжой, мы же с тобой взрослые люди. Будь Эмма дурнушкой, она бы до сих пор была жива и спокойно рисовала свои этюды. Ты попробовал поймать Тома на молодость и красоту этой девочки, и тебе это удалось. Отличная фигура, континентальный загар, особый французский шарм... И искренний интерес к объекту наблюдения. Вот тут ты попал в яблочко: твой Волдеморт создал себе такую громкую репутацию, что романтичная Эмма обязательно должна была им хоть немного, но увлечься. Девушки любят темных властелинов, поверь моему опыту, — Геллерт расплылся в самодовольной улыбке. — И темные властелины это прекрасно чувствуют, поверь. Твоему Тому льстило внимание Эммы. Искреннее внимание, не поддельное. Кстати, как тебе понравилась история со спасением утопающих? Ты уверен, что в ней не были задействованы личные мотивы? Стала бы девочка надрываться и рисковать жизнью из одних только идейных соображений и твоих весьма расплывчатых указаний...

— Геллерт! — предупреждающим тоном произнес Дамблдор, однако Гриндевальд только ухмыльнулся.

— Кстати, а как ты объяснил ей тот момент, что Тома нельзя убивать? — поинтересовался он. — Подобраться к воплощению зла на расстояние в пол-ногтя, заручиться его полным доверием, пусть даже притворным, и не попытаться его заавадить — это звучит, по крайней мере, очень странно. Я бы на месте этой девочки крайне удивился.

— Я объяснил Эмме, что ее задание — только сбор данных. У каждого на этой войне есть свое место и свое задание. Ее заданием было слушать и запоминать.

— Задание, которое она с блеском провалила, помчавшись к Поттерам, — ядовито констатировал Геллерт. — Она ведь понимала, чем ее затея может закончиться. Понимала, что оставляет тебя без своего человека во вражеском логове. Понимала и все равно сорвалась. Получается, что ты ее все же плохо проинструктировал.

— Нет, — ответил Дамблдор, — дело здесь вовсе не в инструкциях.

Он немного помолчал, глядя в стремительно сгущающиеся сумерки за окном.

— У каждого из нас, кроме головы, имеется еще и сердце, — наконец произнес он. — И Эмма приняла решение, руководствуясь именно его советами. Кстати, поступи она иначе — и я первый начал бы в ней сомневаться. Потому что человеческая жизнь во сто крат дороже любой информации.

Геллерт расхохотался.

— Только не забудь сказать об этом своему драгоценному Северусу, — отсмеявшись, заявил он. — Что-то мне подсказывает, что Северус получил на этот счет совершенно иные указания. Он ведь уже не раз видел, как убивает Волдеморт, верно? Видел — и молчал. С твоего благословения молчал. И если Волдеморт вернется, Северус снова будет стоять рядом с ним и смотреть, как пытают и убивают. И сам будет пытать и убивать. Или ты теперь собираешься отпустить Северуса с миром? Тома больше нет, и у Северуса есть отличный шанс начать новую жизнь.

— Я не могу этого сделать, Геллерт, не имею права. Вероятность того, что Том вернется, очень высока. Я знаю это. Я видел.

— Видел? — оживился Геллерт. — Вам все-таки удалось заполучить Беллатрикс и выдавить из нее воспоминания?

— Нет, — неохотно ответил Дамблдор. — Я видел воспоминания Гарри.

— Что-о-о? — протянул Геллерт. — Ушам своим не верю. Ты, Альбус Дамблдор, величайший гуманист магической Британии, вот так запросто разворошил мозги годовалому ребенку?

Он восхищенно прицокнул языком.

— Вот теперь я вижу перед собой настоящего Альбуса Дамблдора, а не его выхолощенное подобие. Никаких препятствий ради великой цели! Вот это и есть тот самый Альбус Дамблдор, которого я знал и уважал в годы нашей далекой молодости.

Дамблдор поморщился.

— Геллерт, прекрати! Мне пришлось так поступить, несмотря на огромный риск. Ты бы видел этот шрам у него на лбу... От него так разит темной магией, что я едва не потерял сознание, пытаясь проникнуть сквозь пелену воспоминаний.

— Из этого следует, что Гарри ты тоже не собираешься оставлять в покое, — резюмировал Геллерт. — Несчастный ребенок.

— Этот шрам как-то связан с Томом, — сухо сказал Дамблдор. — Он не сводится ни зельями, ни заклинаниями, точно так же, как метка Северуса. Поэтому Гарри при всем моем желании не сможет остаться в стороне.

— Да, Альбус... — задумчиво протянул Геллерт. — Ты вербуешь в свою армию юных девушек и годовалых младенцев, а чудовищем почему-то называют меня. Это несправедливо, ты не находишь? Ну вот почему никто не замечает, что ты столь же жесток к людям, сколь и мы с Томом? Взять хотя бы того же Северуса. Кто знает, когда может вернуться Том — через десять, двадцать, тридцать лет? А может, он вообще никогда не вернется? А Северус все это время должен неотлучно находиться рядом с тобой. Ты не дал ему ни малейшей возможности жить своей собственной жизнью. Ты обрек его на вечное рабство, Альбус, и не говори, что это не так!

И взять ту же Эмму. Не думаю, что ты бы обрадовался, явись она к Лонгботтомам с пустыми руками. Нет, убивать ее ты, конечно же, не стал бы, но память основательно почистил бы. От обливиэйта ее спасло только тело Волдеморта, верно? Только вот от смерти оно ее не спасло. Наоборот, оно ее подставило, Альбус. Вернее, это ты ее подставил, не обеспечив должной охраной. Но это же такие мелочи, верно? Зато теперь твои враги лишились своего вождя, они растеряны и дезориентированы, а ты можешь с полным правом праздновать победу, важно надувать щеки и авторитетно заявлять на весь мир о том, что Волдеморт развоплотился. Кстати, а почему «развоплотился»? Почему не «погиб»?

— Потому что его тело рассыпалось в прах на глазах у меня и четырех невыразимцев, — ответил Дамблдор. — А вот в том, что он погиб, вернее, в том, что погибла его душа, у меня имеются очень большие сомнения. Тома всегда отличали и гибкость ума, и необычайная предусмотрительность. Как и тебя, впрочем. Если бы я не был уверен, что ты сейчас находишься в Нурменгарде, я бы очень обеспокоился возможностью вашей с Томом встречи.

— Это да — что есть, то есть... — довольным голосом произнес Геллерт и ласково провел пальцами по резному краю портретной рамы. — Я предусмотрительный. Но ради справедливости следует заметить, что у меня много общего не только с Томом, но и с тобой. Например, я, как и ты, никогда не складываю свои секреты в одну корзину.

Дамблдор невыразительно хмыкнул.

— А знаешь, Альбус, я даже рад, что тебе удалось отыскать этот портрет, — Геллерт обвел взглядом пространство, внутри которого был заключен. — Бабушкин чердак — место надежное, но до безобразия скучное. А здесь, с тобой, мне намного интереснее. И тебе со мной тоже. Вернее, тебе интересен не я сам, а эта милая безделушка, — Геллерт ласково провел ладонью по краю рамы. — Ты хочешь знать, как она устроена, какими возможностями обладает, и рассчитываешь на то, что я с тобой поделюсь этими знаниями, верно, Альбус? Потому что ты такой же любопытный, как я. И такой же любопытный, как Том...

Гриндельвальд замолчал, ожидая реакции на свои слова. Однако Дамблдор не проронил ни слова.

— Альбус, почему ты молчишь? — наконец не выдержал Геллерт. — Не хочешь со мной разговаривать? Право твое. А я за годы забвения на бабкином чердаке намолчался на двести лет вперед, поэтому только рад возможности высказаться. И меня даже не особенно волнует, слушаешь ты меня, дремлешь или просто думаешь о своем, потому что мнение твое меня больше не интересует. Да-да, Альбус, прошло то время, когда я, как мальчишка, смотрел тебе в рот и ловил каждое твое слово. Сейчас мне на тебя наплевать. И я собираюсь говорить тебе в глаза все что думаю, без прикрас и скидок на нашу детскую дружбу. А заставить меня замолчать ты не сможешь, как бы тебе этого ни хотелось. И уничтожить меня у тебя тоже не получится.

Возможно, насчет последнего я не уверен — ты у нас пытливый и любознательный, и нужных книг у тебя вполне хватает. Возможно, и записки Герпия Злостного тоже есть. Только тебе хочется, чтобы о крестражах тебе рассказал именно я, а не этот древний высиживатель василисков. Потому что теория теорией, а практика — вот она, перед глазами, стоит у тебя на полочке в красивой рамке и хамит прямо в лицо. А тебе остается бессильно скрежетать зубами и ждать. Ждать, когда мне все это надоест, и я расскажу тебе, как создаются крестражи и чем их можно уничтожить.

Альбус, а ты не допускаешь мысли, что я никогда не расскажу тебе о крестражах? Но не потому, что мне нравится смотреть, как тикают часы и безвозвратно уходит время, а из-за своей предусмотрительности. Согласись, я — тот я, который создал этот портрет — поступил бы очень разумно, сначала создав крестраж, и только потом открыв главу, в которой описывались способы его уничтожения.

Но я не скажу тебе и этого. Пока не скажу. Поэтому тебе придется меня терпеть. Здесь, в своем кабинете, или куда ты там собираешься меня поместить? Только не ставь меня, пожалуйста, на тумбочку у своей кровати — там наверняка уже стоит портрет Арианы, а вместе нам на одной тумбочке делать нечего.

Я угадал, верно? Угадал, иначе бы ты не стал бы так злобно скрипеть своим креслом. Но не стоит воспринимать все так болезненно, Альбус! Посмотри на эту ситуацию с другой стороны. Теперь у тебя есть не только Ариана — твоя совесть и твой обвинитель, но и я, твой защитник, твое оправдание перед самим собой. Ведь я никогда не смогу осудить тебя ни за жестокость, ни за несправедливость, потому что сам точно такой же, как ты, жестокий и несправедливый. С нами обоими ты пребываешь в полнейшей гармонии и можешь принимать правильные решения, не опасаясь, что какая-нибудь чаша весов перевесит.

И когда перед смертью к тебе придут призраки умерших по твоей вине людей, ты сможешь честно сказать им, что всегда поступал по справедливости, но возможно, иногда и ошибался. Люди скорее признают чужие ошибки, чем правоту. И Эмме ты когда-нибудь тоже скажешь, что ошибся. И это будет чистая правда, верно, Альбус?

У-у-у, что-то ты совсем загрустил... И кресло твое уже скрипит не столько злобно, сколько уныло. Нагоняет меланхолию. А давай-ка я расскажу тебе сказку. О чем? О смерти, конечно. О чем же еще может рассказать один убийца другому убийце?..

Дом Августы Лонгботтом

— Тише, Невилл, тише, мой дорогой. Не надо плакать, ты же у нас уже совсем большой мальчик, а большие мальчики не плачут.

Мама? Мама скоро вернется. И папа вернется. Обязательно вернется, надо только немного подождать. Совсем немного. Сейчас Хэтти даст тебе теплого молочка, а бабушка расскажет сказку.

О чем же тебе рассказать? Хочешь сказку о храбром авроре? Нет? А о мудром волшебнике? Тоже нет? Тогда я расскажу тебе сказку о русалочке. Будешь слушать? Вот и молодец. Тогда пей молоко и слушай.

Далеко-далеко отсюда на дне глубокого синего моря жил морской царь. И было у него шесть прекрасных дочерей, шесть русалочек. Всем хороши были дочери морского царя — умные, смелые, красивые. Но самой смелой, самой умной и самой красивой среди них была самая младшая русалочка. Звали ее Эмма...

___________

1. Вергельд — "цена человека", (нем. Wergeld, от Wer — человек + gelt — цена, англ. — wergild) — денежный выкуп, который должен был уплатить убийца в качестве компенсации родственникам убитого. Размер индивидуального вергельда определялся законом и различался в зависимости от общественного положения убитого. За простолюдина полагался вергельд в сумме 200 шиллингов, за дворянина — 1200 шиллингов.

2. Геллерт говорит о знаменитой двойной шпионке времен первой мировой войны Маргарет Зелле, работавшей под именем Мата Хари.