Конечная. Поезд дальше не идёт (гет)

Больше всего Беллатриса ненавидит магловское метро. Пугающая, всеобъемлющая власть подземного мира, где волшебники — лишь такие же нелепые кусочки плоти, как вонючее голосящее стадо маглов. Поезда грохочут и стучат, подобно чудовищной армии с тяжёлыми чугунными щитами. И смыкаются ряды. И мелькают вульгарно выставленные из-под коротких юбок ноги грязнокровок, и капают слюной озабоченные самцы. Тесно, тяжело дышать, и не вырваться.

Метро — это сама сущность того паршивого, низменного мира, который Белла презирает и хочет уничтожить. Метро в столице — это всё равно, что хлев для скота в парадной зале дворца. Беллатриса переживает ужас метро каждую ночь в Азкабане…

* * *

Белле двенадцать лет. Мир понятен и прост. Новая мантия из бесподобного тёмно-зеленого кашемира мягкими, едва заметными волнами ниспадает с плеч. Белла вертится у зеркала, любуясь собой. Уже приготовлены чемоданы — теперь их два. Меда в этом году тоже едет в Хогвартс.

— Белла! — сестра влетает в спальню. — Мама сказала, что я могу взять Моргаузу с собой.

Предмет её бурных восторгов — большая рыжеватая сова — сидит у Меды на плече. Эта сова была яблоком раздора в доме Блэков всё лето, поскольку Цисси, остающаяся дома, также претендовала на птицу. У самой Беллы личный филин, поэтому она с интересом наблюдала за военными действиями младших сестёр, происходившими за спинами родителей и гувернантки.

— Моргауза моя, — уже спокойным тоном, как положено приличной колдунье, продолжает Меда, — Циске точно купят сову, когда она поедет в Хогвартс, но, слава Мерлину, это будет только через три года.

— Вообще, именно мне тогда выбирали филина, а вы с Циссой вдвоем просто упросили мать, чтобы она позволила вам хоть одну сову на двоих, — не может удержаться от смешка Белла.

— Это было год назад. А теперь я зачислена в Хогвартс, и сова по праву моя, — порывисто отвечает Меда.

— Мисс Андромеда Блэк, вы опять кричите, — гувернантка мадам Вудхаус как всегда неожиданно появляется в комнате. — Напомните мне десять правил юной волшебницы.

Мадам Вудхаус, тощая, носатая, похожа на кочергу в тёмно-лиловой мантии. В глубине души Белла смеётся, но смотрит на гувернантку спокойно и слегка надменно. А Меда тяжело вдыхает, вытягивает руки по швам, как аврор на плацу, и голосом, полным вселенской тоски, заводит:

— Юной волшебнице не подобает громко говорить и смеяться. Юная волшебница не должна общаться с лицами, которые не были ей представлены должным образом. Юная волшебница…

Тут Белла перестает слушать — она и так знает правила наизусть. Как же хорошо, что в Хогвартсе не надо долдонить подобную чепуху! С другой стороны, стоит только взглянуть на некоторых девиц с Гриффиндора и начинаешь жалеть, что в школе нет хотя бы уроков этикета, если уж нельзя эту шваль вымести вон.

Какое счастье, что Андромеда едет в школу! Весь первый курс Белла практически не скучала по родителям и противной Циске, а вот Меды ужасно не хватало — жаль, она на год младше, и они будут жить в разных спальнях. То, что Меда может не попасть на Слизерин, Белле даже не приходит в голову, самой Андромеде, впрочем, тоже.

Мадам Вудхаус отходит к окну, Меда немедля за её спиной корчит забавную рожицу Белле, старшая сестра смеётся, зажимая рот ладонью. Моргауза важно ухает, позднее августовское солнце раскрашивает спальню растопленным золотом, через полчаса — прощальный ужин на двадцать персон по поводу отбытия двух сестёр Блэк в Хогвартс. Подарок родителей — изящная фибула для мантии — будет с Беллой до самого ареста, пока драгоценность не отберут авроры, прельстившись тремя изумрудами, вправленными в платину.

* * *

Самое восхитительное — это устроить в метро мясорубку. Вымести, выжечь всё огнём. Чтобы бились, кричали. До возбуждения, до тошноты. И все поезда летят в пропасть, и посадки больше нет.

— Заключенная номер 45/7, встать, когда к тебе обращается Министр магии.

Беллатриса хохочет, захлёбываясь своим смехом. Во рту сухо, так почему же с губ идет пена? «Садитесь в мой поезд, Министр, и мы прокатимся в бездну!» Зачарованные кандалы раскаленным металлом сковывают руки. Этот плебей в мерзком зеленом котелке открывает рот, шлёпая губами, словно жирная перепуганная жаба, что-то говорит. Плечо пронзает новая острая боль, накладываясь на старую — тускло-ноющую. Наверное, они таким способом что-то спрашивают, ответ может быть только один:

— Он вернётся! Мой господин, мой Лорд вернётся! И вы все захлебнетесь собственной кровью и трусливой слизью, падёте грязью под нашими ногами — вам там самое место!

Авроры затыкают её Силенцио, Министр ещё сильнее шлёпает губами, Беллатриса беззвучно смеется и, задыхаясь, теряет сознание, повисая на кандалах. Темнота, блаженная темнота.

* * *

Впервые Белла попадает в метро в четырнадцать лет.

Это очередная программа Министерства, явно прогнувшегося под маглолюбца Дамблдора. Для всех чистокровных, начиная с четвертого курса, проводят принудительную экскурсию по магловскому Лондону. Узнав об этом, волшебники из порядочных семей захлебываются возмущением. Потом инициативного преподавателя магловедения увольняют, а вот директорское кресло Дамблдора даже не покачнулось.

Но это будет позже, а пока Белла с ужасом ступает по плитам, чувствуя, что в результате ботинки придётся выбросить, а кошмарный магловский плащ — жалкий суррогат мантии — сжечь. Кажется, даже волосы пропитались здешними запахами. Белла осторожно касается широкой косы, уложенной в корону. Мама всегда учила, что волшебницы распускают волосы только во время важных ритуалов, ну или на собственной свадьбе. Что бы сказала мама, если бы увидела, где находится её дочь?!

Студенты идут парами за преподавателем. Гремят поезда, и толпа, словно жуткое живое море — то накатит, то отхлынет. Глаза чистокровок полны ужаса, но что самое жуткое — у некоторых на лицах читается любопытство. Белла только сильнее сжимает губы. Она ни за что не сядет в этот поезд!

Семикурсник Бертран Яксли подаёт ей руку. Беллатриса благодарно кивает. Пол качается под ногами. Она смелая, она не боится! Но первобытный ужас захлестывает её. Как жаль, что здесь нет братьев Лестрейндж — они в другой группе: чтобы не привлекать внимание в метро, юных волшебников отправляют небольшими партиями на эту экскурсию, а точнее — на эту пытку. Хорошо, что Меда только на третьем курсе, и потому избавлена от подобного унижения.

Белла не касается поручней, от одной мысли о таком ей дурно, хоть она и в перчатках. А чтобы устоять, лишь крепче сжимает руку Яксли, он едва заметно ободряюще улыбается тяжелыми, будто каменными губами. Беллатриса ненавидит себя за этот страх, ненавидит, что кто-то смотрит сочувствующе и понимающе.

— Белла, девушке пристало больше мягкости и нежности, — говорила мама, — взгляни на Цисси. Ты слишком замкнута, посмотри, сколько друзей у Меды.

Зато любимая тётушка Вальбурга лишь усмехалась:

— Перестань, Друэлла. Пусть у вас нет сыновей, но ваша старшая дочь — истинная наследница рода. Истинная валькирия, истинная Блэк!

Мать — урожденная Розье — только поджимала губы и хвалила свою любимицу Нарциссу.

Белла знает: мама недолюбливает тётушку Вальбургу, считая её бессердечной и чересчур заносчивой, а тётка в свою очередь почти в открытую заявляет, будто Розье только и годятся для того, чтобы поставлять смазливых и уступчивых девиц в невесты Блэкам, ибо истинные маги и волшебницы происходят лишь из этого рода.

Поезд резко дёргается, словно срывая обложку с мира. Белла вынуждена вновь вцепиться в руку Яксли.

— Конечная. Поезд дальше не идёт, — сообщает механический голос.

Беллатриса одновременно чувствует и облегчение, и ненависть, и усталость.

* * *

В венах словно несет свои черные, ледяные воды река подземного царства — Коцит. Но ведь она не предавала! Её Господин, Тёмный Лорд вернётся и страшно покарает изменников, а верных вассалов осыплет милостями. И она опустится перед ним на колени и прижмется губами к его руке, как прежде… как всегда.

Тёмный Лорд вознаградит Лестрейнджей. И, может быть, в знак особой милости позволит ей, Беллатрисе, наказать предателей. Эти трусы пожалеют, что не издохли, когда она палачом придет к ним и их собачьим семьям. И, возможно, Господин заглянет в её глаза сверкающим взглядом, выжигая свою метку вновь и вновь. И Беллатриса опять будет рядом с Тёмным Лордом: у его ног, у его трона, впереди его армии, она пройдет по трупам его врагов и услышит, как хрустят их черепа под её ногами, ибо она единственная, кто не отреклась.

И в горе, и в радости, и в богатстве, и в бедности, и в болезни, и в здравии… а Смерть Милорд победит!

* * *

Бал для старшекурсников. Белла стоит на улице. Морозный и колючий ветер треплет подол дорогого платья насыщенного винного цвета. Платье едва открывает щиколотки, жёсткий корсет душит, ожерелье холодной тяжестью лежит на шее. «Старомодная гордячка, эти чистокровки совсем заплесневели», — так говорили за спиной, даже не удосуживаясь понизить голос до шёпота. Белла знает, что леди не должна обращать внимания на мелкую мразь, но не может обуздать в себе кипучий и злой гнев. Он, запертый в груди, ломает рёбра, раскаляет сердце, словно в кузнечной печи. Столько лет Белла держит его внутри, столько лет Белла ждёт, когда мир будет очищен, но нет…

— Воевать должны мужчины, — как-то замечает Маргарет Розье, с которой Белла поддерживает приятельские отношения; вот только Меду, всё больше отдаляющуюся от сестры, никто не в силах заменить.

— А мы должны сидеть и ждать только потому, что родились женщинами? Не говори глупостей, Мег, мы же не грязнокровки; волшебницы и маги равны в правах, — презрительно цедит Беллатриса.

— Разумеется. Но неужели ты хочешь возиться в грязи? — недоумевает Розье.

— Я просто не хочу видеть эту грязь вечно рядом с собой. Кто будет сражаться? Малфой изворотлив и труслив, Крэбб туп, а Нотт, напротив, с головой зарылся в пыльные фолианты, на дуэли ни разу не сражался. Кто?!

— А Лестрейнджи? Ты же помолвлена с Рудольфусом.

— Да. Но это капля в море.

— М-да, — как-то равнодушно откликается на пылкую тираду собеседницы Маргарет и тут же оживленно замечает. — А его брат Рабастан очень красив.

И многозначительно смотрит на Беллу. Да, Басти Лестрейндж хорош собой, неглуп и галантен — девушки от него без ума. А Рудольфус скован и мрачен. Но Белле всё равно. Она не из этих глупых куриц, главное, что Лестрейнджи знатны, уважаемы и их род незапятнан.

— Рудольфус старший, — наконец снисходительно бросает Беллатриса, этот разговор ей надоел.

И вот сейчас Белла стоит на морозе — никто из этих мужчин не заступился за её честь. Она бы вызвала обидчиков на дуэль, но негоже мараться о грязнокровок, их надо просто уничтожить. Она должна быть спокойной, словно величественный древний замок за ее спиной, оскверненный присутствием недостойных, но сохранивший подлинную чистоту.

— Эй, Блэк! Сбежала от своего угрюмого женишка? — гадкий гогот. Беллатриса резко вскидывает палочку, кровь стучит яростью в висках, наглец корчится на земле. Радость, запредельная радость, счастье. Сначала он ругается, потом умоляет, потом просто надсадно воет.

Почему ей казалось, что на улице холодно и одиноко? Жаркая страсть льётся по жилам, смех срывается с губ. Блэк мало и мало, мало этого дрожащего и звенящего удовольствия. Падаль теряет сознание. Беллатриса зачаровывает ему память и идет к озеру. Идёт в бальных туфлях по снегу и смеётся, смеётся — она так давно не смеялась. Ей пятнадцать, она староста и лучшая студентка на курсе. Она впервые заглянула в свою душу.

* * *

Она перестаёт расчесывать и заплетать волосы. Тюремное одеяло пахнет плесенью. Дементоры всё тянут свои когти через решётки.

Беллатриса срывает голос от крика, бесконечный поток бреда. Исчезновение Господина, смерть матери, предательство Андромеды, липкий взгляд Рудольфуса в первую ночь, авроры, сметающие их количеством, и ненавистная беспомощность… и метро, метро — каждую ночь, каждый день. Жадное и мерзкое стадо окружает Беллу, её руки — в кандалах… — летят поезда, стучат колесами, словно чугунными челюстями — и не вырваться. Беллатриса падает на рельсы, каменной могильной плитой ложится тяжесть слабости на грудь. Это самое унизительное — быть слабым.

Заключенная номер 45/7 больше не считает дни.

* * *

Белла собирает вырезки из газет. На фотографиях тот, кто снился ей во снах, стыдливых, девичьих и подростковых, бесстыдных. У него жёсткое и красивое лицо. Оно почти нечеловеческое, это лицо сверхчеловека. Если хотя бы половина того, что говорят и пишут о нём — правда, то он пошёл дальше любого мага, поднялся выше… По ночам Белла видит себя коленопреклонённой у его трона, он ставит ей свою метку, эта метка навсегда горит в её душе. Всё вокруг лишь сор. Тот, кто называет себя Тёмным Лордом, тот, кого Беллатриса называет в своих самых тайных мыслях — Возлюбленным Тёмным Лордом, возглавит армию, распахнёт крылья великой войны. Истинное, подлинное счастье — преклонять колени пред великой идеей, пред великим Господином, служить и любить всей кровью, всей магией, всем своим естеством.

Беллатриса давно уговаривает своего жениха Рудольфуса представить её Тёмному Лорду. Лестрейндж соглашается, но не раньше, чем она закончит школу.

— Пойми, Белла, — покровительственно сообщает Рудольфус на летнем пикнике у тётушки Вальбурги, — ты даже ещё не совершеннолетняя. И потом, тебе ещё год учиться в школе, вдруг покровитель грязнокровок Дамблдор заметит что-нибудь?

— Ты просто боишься, — презрительно щурится Белла, — а я нет. Да и как они узнают? Неужели ты полагаешь, что я позволю осматривать свои руки на наличие метки?!

— Что? Так ты думаешь… — Рудольфус хохочет.

Беллатриса смотрит на жениха молча, только гневно раздувает ноздри, словно взбешенная самка дракона.

— Ты же девушка, Белла, а хорошеньким леди не место среди Упивающихся смертью. Конечно, я представлю тебя милорду, но как свою невесту — знатнейшую чистокровную волшебницу, а не как нового бойца.

Беллатриса сжимает ладони в кулаки, чтобы не выдать своего негодования — паршивый, самодовольный ублюдок! Думает, как последний магл. Больше всего Белле хочется заколдовать Рудольфуса, но дело не в одних лишь правилах приличия, но и в том, что он нужен ей. Да только лицемерить Беллатриса не умеет — сюда бы Цисси, вот кто настоящий мастер фарисейства! Поэтому Белла только вскидывает голову и ледяным голосом говорит:

— Прекратите, Рудольфус, ещё одно слово, и я буду вынуждена покинуть вас.

Лестрейндж мгновенно становится привычно угрюмым, но ссориться с невестой не решается. А через пару минут протягивает ей вазочку с волшебным мороженым. Беллатриса отправляет в рот ложечку лакомства — от противной сладости тошнит, а мисс Блэк вдруг понимает, что испытывает к нареченному отвращение.

* * *

Коцит течет вязкой, вечно-ледяной рекой по грязным тоннелям метро. Белла сидит, слегка покачиваясь, на жесткой койке и тихо напевает:

— И Одо-героя домой отнесли…

Пустой взгляд беспорядочно шарит по покрытым плесенью стенам. Где-то за много миль, за сотней стен в такой же позе, только на больничной, а не тюремной кровати сидит Алиса Лонгботтом и напевает похожий мотив.

Белла с яростью почесывает голову — от вшей спасения нет. Острые, обломанные ногти раздирают кожу почти до крови. Беллатриса уже давно не требовала лишний кувшин воды, чтобы умыться.

Желанная смерть так близко — кажется, только руку протяни, но мысль о Господине не даёт Белле поступить столь малодушно.

— Мой Лорд, прошу, дайте мне знак! — внезапно Беллатриса рушится на пол, разбивая колени в кровь. — Молю вас!

Несколько минут, как больной ребёнок, она, скрючившись, сидит, на камнях. Потом медленно встаёт. Левая рука зудит — проклятые вши! Белла машинально поддергивает засаленный рукав тюремной робы и вдруг резко садится мимо кровати — о Мерлин! Метка Господина стала темнее — неужели… дождалась!

Беллатриса вскакивает на ноги, вкидывает руки к небесам — теперь темный и низкий потолок камеры не помеха — торжествующе смеется, смеется. Этот страшный и ликующий хохот носится по тюрьме, как бешеный полтергейст, вызывая в соседних камерах волнения. И даже стражи-дементоры на секунду отступают от решетки темницы Беллы, отступают от торжествующей ведьмы.

* * *

На седьмом курсе Белла становится старостой школы. Но это назначение приносит не только гордость, но и ужасную проблему — старостой школы от юношей выбран грязнокровка Тед Тонкс. Одна мысль о том, что они теперь должны исполнять свои обязанности вместе, вызывает у Беллатрисы гадливость и тошноту. Право, чистый, породистый крап рядом на дежурствах был бы предпочтительнее, чем этот грязнокровка. Обычно с Рейвенкло у Слизерина неплохие отношения, но только не с этим…

Когда новоиспеченные старосты патрулируют школьные коридоры, Тонкс наконец прерывает продолжительное замогильное молчание:

— Переставай на меня так смотреть, Блэк, я не кусаюсь, честно.

Белла замирает как вкопанная, потом впервые смотрит не сквозь грязнокровку, а прямо в его глаза, светлые, прозрачные, серо-синие и неожиданно очень красивые глаза. Потом ловит мягкую, едва заметную, скорее ироничную, чем простодушную улыбку и резко отшатывается, не столько от Тонкса, сколько от своих впечатлений. И, ни слова не говоря, покидает коридор.

Потом, уже сидя в своей спальне, Белла с ужасом понимает, что подобные грязнокровки ещё опаснее: по-своему привлекательные, не тупые, они кажутся почти нормальными магами, а простофили-маглолюбцы и рады в это верить. После того случая школьные старосты составляют раздельное расписание дежурств и больше не встречаются.

Но однажды, проходя мимо одного из коридорчиков, оккупированного влюбленными парочками, Беллатриса слышит голос грязнокровки Тонкса:

Когда красавицу Шираза своим кумиром изберу,

За родинку её отдам я и Самарканд, и Бухару.

Белла ускоряет шаг, она не хочет видеть ту распутную девицу, которой, вопреки всем законам магии, не противно находиться рядом с этим грязнокровным животным, пусть и маскирующимся под колдуна, пусть и облекающим свою похоть в красивые стихи.

А через два дня, в день рождения сестры, Беллатриса узнаёт, что, став совершеннолетней, Андромеда предала семью и обручилась с Тедом Тонксом.

Белла, как в тумане, пишет успокаивающие письма убитой горем матери. Обменивается посланиями с тетушкой Вальбургой, полностью разделяя её гнев. Ещё раз напоминает растерянной и расстроенной Циссе, что та больше никогда ни при каких обстоятельствах не должна общаться с изменницей. Изобретает в голове всё новые способы казни для отвратительного Тонкса. А по ночам, заколдовав заглушающими чарами полог, глухо воёт в подушку:

— Предала! Предала! Так пади же ты в лёд Коцита, изменница! Как… как ты могла… Меда? Во всём виновата эта магловская отрава! Надо уничтожить скверну. Нельзя терять время.

На Рождественских каникулах Рудольфус, отчаявшись привести в чувство измученную и мрачную невесту, соглашается представить её милорду незамедлительно.

* * *

Метка горит всё сильнее и сильнее. И с каждой новой вспышкой боли Беллатриса оживает. Она снова со злою усмешкою смотрит в страшные безликие капюшоны дементоров — теперь у неё есть силы. И когда рухнут проклятые стены Азкабана… о, одна мысль об этом вызывает сладкую волну наслаждения, которая прокатывается по измученному телу и истерзанному разуму. Её Господин придет за ней, и мир содрогнётся. Они сломают старые рельсы и проложат свои, где конечная станция будет лишь для врагов Милорда.

Но иногда Беллатриса мечется по своей узкой камере, царапает ногтями склизкие каменные стены и воет, и воет. Потому что недели подобны векам. Потому что ей кажется: она уже сошла с ума и умерла. Она гниёт, зарытая дементорами у стен ненавистной тюрьмы в эту проклятую землю, а всё происходящее было лишь порождено агонией и уже не существует.

Иногда она зовёт мать, иногда Милорда, порою выкрикивает во сне давно преданное забвению имя той, которая когда-то была её сестрою. А как-то раз Беллатриса просыпается и вместе с привычным вкусом крови ощущает ещё одно имя… но этого не может быть! Зачем ей имя Северуса Снейпа? Человека, который когда-то случайно и даже нелепо оказался в её упорядоченной, пусть порою несправедливой и жесткой, зато правильной жизни. Говорили, что он избежал Азкабана, что он предатель и шпион проклятого Дамблдора, но было ли это правдой или лживыми выдумками поганого Министерства, дабы окончательно сломить дух соратников Тёмного Лорда, находящихся в заключении, Белла не знает.

А однажды Беллатрису настигает острая и сладкая боль, рука горит, кровь обращается в лаву, но Лестрейндж только хохочет, катаясь по полу. Потому что пылает Метка! Потому что Милорд призывает! Он вернулся…

* * *

Первый снег выстилает землю своей тонкой белой мантией. Белла и Рудольфус аппарируют к порогу старого особняка. Блэк чувствует, как её кожи касаются мощные защитные чары, они словно щупают, проверяют и, наконец, пропускают молодых людей.

— Не знаю, как тебе лучше приветствовать милорда, — тихо говорит Рудольфус, помогая невесте снять ее тяжелый, подбитый мехом плащ.

Рот Лестрейнджа как-то странно дёргается — жених явно нервничает. Белле даже кажется, что он боится.

— Прошу вас, сударыня, — раздаётся густой, чуть хрипловатый голос.

Белла оборачивается и видит бледнолицего мужчину. Его тёмные глаза прожигают гостью, Блэк отвечает не менее пронзительным взглядом. Какое-то время длится эта безмолвная дуэль. Но потом Рудольфус спохватывается и представляет невесте Антонина Долохова, давнего последователя Тёмного Лорда.

Под насмешливым взглядом Долохова Белле становится стыдно за своего угрюмого и неуклюжего жениха. А когда они проходят в зал, то среди всех этих взрослых мужчин она вдруг чувствует себя совсем маленькой. Старомодное чёрное платье с тяжелым кринолином и жёстким кружевным воротом словно заковывает Беллатрису в свои стальные объятия. И кажется неуместно женственным роскошный каскад локонов, сотворяя который домовуха Тинки трижды бросалась в камин, не угодив своей юной хозяйке.

— Думаю, для приветствия милорда будет достаточно простого реверанса, вы же не член организации, — внезапно раздаётся прямо у самого уха хриплый шёпот.

Лишь усилием воли Белла сдерживает себя, чтобы не вздрогнуть, и спокойно оборачивается. Долохов смотрит на неё и слегка улыбается:

— Я слышал, что ваш жених был озабочен этим вопросом. И позволил себе дерзость — дать вам совет.

Беллатриса вскидывает голову:

— Подслушивать чужие разговоры — действительно дерзость, но спасибо за совет.

Она чувствует, как взгляд Долохова скользит по её обнаженной шее в квадратный вырез декольте. И решает, что теперь никогда не отступится от своей цели.

Сначала пикировка с Антонином доставляет Белле определённое удовольствие, но потом надоедает. К тому же она не может унять волнение от мысли, что буквально сегодня увидит Тёмного Лорда. Она пытается сосредоточиться, а Долохов отвлекает её разговорами. Но вот, наконец, Рудольфус подходит к ней и кивает — пора.

Тускло поблескивает паркет тёмного дерева, вдруг напоминая бездну под ногами. А стук старинных часов вызывает в памяти перестук колес поезда по рельсам, и от этого страшнее. Вдруг всё, о чём она мечтала, и впрямь только выдумки наивной девчонки? И сейчас Лорд лишь презрительно качнет головой и прикажет, чтобы впредь юные леди школьного возраста его не беспокоили. Её ладонь касается руки Рудольфуса, но для успокоения Белла сжимает не его локоть, она стискивает свою волшебную палочку, закрепленную за поясом платья. И становится легче дышать.

* * *

Вьюга хищными снежными плетьми бьёт по лицу. Ветер треплет тюремную робу и надувает парусом мантию, которую дал Белле Люциус. Руки окоченели от холода, и кровь пошла носом. Но Беллатриса не чувствует этого, она ощущает лишь живой, настоящий, вольный ветер. Она впервые за четырнадцать лет видит небо, а не мрачный потолок своей камеры. Небо затянуто густыми тучами, ледяной диск луны словно летит меж ними, хотя, конечно, это ветер гонит тёмно-седые облака, и они осыпаются на землю мелким и острым снегом. Беллатриса в жизни не видела ничего прекраснее, чем это хмурое и бесконечно-высокое небо!

Она запрокидывает голову к облакам и смеется, смеется, а кровь стекает из носа и заливается сладким железным соком в рот. Ветер путается в нечесаных волосах, ладонь сжимает родную волшебную палочку и нежно гладит её. Магия струится с кончиков пальцев, вырывается из груди вместе со смехом, течёт по лицу вперемешку со слезами счастья. Это самый прекрасный во всей вечности вечер!

Белла хватает за руку холёного и хмурого Люциуса, сейчас она горячо любит этого надутого павлина. Белла впервые за столько лет сжимает широкую, костлявую ладонь мужа. Белла ловит неуверенную тень былой усмешки на серо-бледном лице Долохова. Дождались!

Беллатриса с восторгом ступает в своих грязных ботинках по сверкающему паркету, словно очарованный ребёнок, любуется всполохами десятков волшебных свечей, неуверенно прикасается пальцами к бархатной обивке диванов — словно сон далекой прошлой юной жизни вдруг воплотился.

— Белла! — этот звонкий голос тоже из той жизни.

— Цисси, — хрипло шепчет Беллатриса.

Сестра стала так похожа на мать. Сверкающая, неземная леди в шелках. Как мало осталось от прелестной девчонки, с затаённой любовью глядевшей на своего жениха Люциуса Малфоя. Совсем ничего нет от избалованной куколки, вечной любимицы родителей и вечной соперницы. И вдруг Беллатрисе кажется: сейчас она обернётся и увидит, что эта роскошная зала полна нарядных гостей… как прежде. Увидит мать и отца, тётушку Вальбургу. А ещё увидит её… Меду… прежнюю. Заглянет в такие же тёмные, как и у неё самой, глаза и поймает такую же гордую улыбку на безупречно вычерченных губах.

Белла на секунду опускает веки, а когда вновь поднимает — призраков прошлого больше нет, а на лице сестры — неприкрытый ужас. Нарцисса делает неуверенный шаг вперед. И вдруг Белла понимает, как пугающе и нелепо смотрится посреди бальной залы Малфой-мэнора замызганная и завшивевшая, беглая заключенная номер 45/7 Беллатриса Блэк в тюремной робе. И грохочущий поезд в голове вдруг резко и глухо останавливается — Конечная…

Мягкие ладони Нарциссы робко касаются её плеч.

— Циска… Циска, — задыхаясь, шепчет Беллатриса, чувствуя подступающую истерику, сжимая в объятиях сестру.

А потом она в сотый раз спрашивает Люциуса: когда же им будет позволено увидеть Господина. На что Малфой насмешливо отвечает:

— Не раньше, чем ты отмоешься от этой вонючей тюремной грязи, дорогая Белла.

И, глядя в его холёное, самодовольное лицо, Беллатриса вдруг ощущает слепую и яростную ненависть — поезд снова в пути.

* * *

Взгляд у Тёмного Лорда подобен холодному пламени. Так сверкает раскаленный докрасна металл в горне. Лицо такое же белое, как снег, потихоньку укрывающий мир вокруг. Лорд пожелал встретиться в саду. Белла стоит в одном платье, и зимний воздух мягко, но настойчиво окутывает её плечи, только ей всё равно жарко. Так жарко, как не было никогда в жизни!

— Значит, мисс Блэк, — его тихий голос действительно напоминает змеиное шипение, об этом говорили, хотя она не верила.

Белла долго не поднимается из реверанса. Сердце колотится так сильно, что, кажется, его стук слышит весь мир. Сердце мечется раскаленным солнцем в костяной клетке рёбер.

— Посмотрите на меня, мисс Блэк, — абсолютно бесстрастный голос, рядом с которым и снег кажется не то что тёплым — горячим.

Белла поднимает на Лорда взгляд. Его лицо подобно древней маске богов, настолько оно прекрасно и ужасно одновременно. Из каких бы глубин Хаоса он ни пришёл, его величие ощущается в напряженном морозном воздухе.

Белла чувствует, как остывает пар её дыхания на губах. Как постепенно намокают её пышные юбки в снегу. Как нелепы были все её полудетские мечты и влюбленности рядом с этим могуществом, с этим живым воплощением силы, величайшей магии!

— Что вы хотите, мисс Блэк? — мягкий серебристо-нежный снег оседает у него на плечах и чёрных волосах.

Волосы стянуты сзади тяжелой заколкой, обнажая глубокие залысины и высокий мелово-бледный лоб.

И Белла понимает, что сейчас всё решится. Она резко опускается на одно колено к его ногам:

— Я хочу служить вам. Позвольте мне… мой Лорд.

Она видит чёрные полы его длинной мантии, стелющейся густой тенью по земле.

— Мне говорили о ваших способностях, мисс Блэк, о ваших выдающихся способностях. Ваше воспитание и происхождение также выше всяких похвал, но готовы ли вы… — его голос холодно шуршит, словно тонкие серебряные листья на ветру, — способны ли вы… вдохнуть мою Идею? Достойны ли вы моей Войны?

Беллу бьёт дрожь, но не от холода, хотя колено, обтянутое тонким чулком, уже окоченело от снега. Кажется, они одни во всём мире, в этом заснеженном и словно неживом саду, прекрасном в своём ледяном совершенстве. Рудольфус поспешно ушёл, едва Лорд ему кивнул.

— Прошу… Милорд, испытайте меня.

Ветер всё сильнее, холодными ладонями он треплет локоны Беллы.

— Вы, говорят, поразительно хороши в дуэлях. Я не буду давать вам самого сильного соперника, думаю, ваш жених вполне пойдёт.

Белла поднимает глаза:

— Что я должна сделать?

Лорд чуть усмехается:

— Полагаю, обычного Круциатуса вполне хватит. Но не надейтесь, мисс Блэк, что ваш нареченный поддастся вам, к сожалению, он слишком боится боли, досадная слабость, не правда ли?

— Без сомнения, мой Лорд, — спокойно отвечает Белла, — позвольте?

Она прижимается губами к подолу его мантии, вкладывая в этот поцелуй всю свою страсть и всю свою преданность.

— Не разочаруй меня, Белла, — Волдеморт вскользь касается своими тонкими пальцами её затылка. Они ледяные, и это прикосновение обжигает сильнее любого огня.

Он верит в неё — Беллатриса распрямляется, трансфигурирует свой бальный наряд в простую мантию и идёт в особняк. Лорд давно уже скрылся за дверью.

У Рудольфуса палочка дрожит в руках. У Долохова дрожит на губах усмешка. И только Белла спокойна. Стены огромной бальной залы, освобожденной для дуэли, уходят ввысь, в никуда. Разве это не прекрасно?! Чувствовать, как магия, молодость и сила бьются в жилах, дышать чистым счастьем, ощущая на себе тяжелый и спокойный взгляд милорда.

Рудольфус нерешительно поднимает палочку; неужели он надеется, что невеста отступит? Резкий росчерк, и невербальное оглушающее летит в нареченного. Руди ставит щит такой мощности, что Белла вынуждена пригнуться, — он и впрямь боится боли. Нервный, дёргающийся взгляд Лестрейнджа мечется с Беллы на Господина и обратно.

Рудольфус атакует. Заклятье рассекает левое бедро, теперь уворачиваться сложнее. Но Блэк, не обращая внимания на боль, устремляется на соперника, палочка пляшет в руках. Мама когда-то говорила: «Белла, твой жених явно к тебе неравнодушен. Не только долг, но и чувства влекут его к тебе. Это большое счастье, дорогая». В Рудольфуса летит Круциатус. Лестрейндж, отбивает, но оскальзывается и на секунду теряет равновесие. Белла осыпает его целым градом заклятий. Кровь стучит в висках горячим зельем. Жаль, что обезоруживающее ударилось в щит, и Белла спокойно рассекает жениху запястье, от чего тот роняет палочку. Из глубокого пореза кровь течет на белоснежные манжеты рубашки Рудольфуса. У самой Беллатрисы уже давно вся юбка и даже часть мантии пропиталась кровью.

— Круцио! — в книгах обычно пишут, что она не узнаёт в таких случаях свой голос, но Белла, разумеется, понимает, что делает.

С удовлетворением и даже, пожалуй, с удовольствием смотрит, как корчится и кричит Рудольфус под её заклятьем. Рассеченные заклинанием чулки расползлись, и кровь тёплыми каплями падает на сверкающий паркет тёмного дерева. Дыхание выравнивается, но не сразу.

Действие заклятия проходит. Рудольфус тихо скулит, с его подбородка стекает слюна. И Беллатрисе ещё целовать эти губы на свадьбе?! Мисс Блэк кривится и, не опуская волшебной палочки, поворачивается к Милорду. И только тут понимает, что в зале стоит напряженная до звона тишина. Едва заметная улыбка одобрения касается губ Тёмного Лорда:

— Недурно. Твою палочку, Белла.

Чувствуя, что хромает, Беллатриса подходит к его креслу. Жаль, нельзя вытереть пот с лица — носовой платок она случайно трансфигурировала вместе с бальным платьем. Не ладонью же, как плебейка, вытирать? Бедро разрывает болью, когда она становится на колени. Тёмный Лорд задумчиво вертит её палочку. Рудольфус наконец-то, пошатываясь, встаёт. Белла улыбается: руки Милорда касались её волшебной палочки — теперь она непобедима.

— Прочная, — подводит итог Волдеморт. — А ты, Белла, настолько же прочна?

И резко взмахивает её палочкой:

— Круцио!

Боль. Бесконечная, жестокая, всепоглощающая боль. Не кричать. Не кричать. Не сметь! Белла кусает губы, а потом чувствует, что кровь уже струйкой стекает по подбородку. И тут предательский крик все же вырывается.

На тёмном паркете почти не видно крови — чудесный паркет. Беллатриса тяжело дышит и утыкается лицом в тёплое дерево пола.

— Я вами разочарован, мои друзья, — обжигающий лёд, — школьница держалась дольше вас.

И тут Белла чувствует, как счастье течет прямо от тихого голоса её Лорда к её сердцу.

— Встаньте, мисс Блэк.

Кто-то, вроде бы Долохов, помогает ей подняться.

— Кажется, вы не в состоянии сегодня принимать метку, — безразлично сообщает Волдеморт, обходя коленопреклоненную Беллу, вцепившуюся в Антонина в поисках опоры.

Мантия Милорда шуршит совсем близко.

— Нет! — Беллатриса отталкивает от себя Долохова. — Прошу вас, мой Лорд…

— Неужели? — в голосе Тёмного Лорда вдруг словно прорезалась какая-то нотка… нет, не тепла… но чего-то особенного… только для неё…

И боль улепётывает, как трусливая грязнокровка, от этой магии в крови. Белла улыбается и, шатаясь, словно во хмелю, встаёт.

А Милорд близко-близко. Потом приподнимает её голову за подбородок, смотрит в глаза:

— Служи мне верно, Белла.

— Да, мой Лорд! — она прижимается губами к его холодной ладони.

Круг Упивающихся смертью смыкается вокруг них.

— Руку, — тихо приказывает Волдеморт.

Рвётся рукав. Сейчас, уже сейчас на её коже останется его печать. Заклятье метки словно выжигает предплечье. Слишком много боли. Слишком много счастья…

* * *

Беллатриса падает перед ним на колени. Осыпает поцелуями неживые бледные руки:

— Мой Лорд! Мой Лорд!

— Я рад, что ты вернулась, Белла, — наконец, тихо и равнодушно говорит Волдеморт.

Господин изменился необратимо — он окончательно сбросил с себя всё человеческое. Он поднялся выше! Так позволит ли он ей последовать за ним? И от этого огня в груди взрываются пенным крошевом каменные потолки туннелей в измученном мозгу.

— Я не переставала думать о Вас ни на миг! Мы разрушим Азкабан. О, позвольте мне обратить в прах эти проклятые стены!

Волдеморт убирает руки, и она снова припадает в поцелуе, но уже к подолу его мантии. Чёрная грива волос скользит по полу вслед за складками ткани.

— Позже, Белла, позже.

По приказанию Лорда Люциус Малфой возглавит планируемую операцию в Министерстве. Беллатриса пыталась возразить, но Тёмный Лорд лишь жестко оборвал её и продолжил отдавать распоряжения Люциусу.

— Почему?! — Беллатриса в бешенстве швыряет заклятья в каменную стену.

А Рудольфус спокойно курит сигару, сидя в широком кресле:

— Перестань, Белла.

— Мы четырнадцать лет страдали за Господина! Пока мы в Азкабане пищей служили для дементоров, эти… эти лизоблюды в Министерстве полы языками мыли!

— Лорд знает лучше, как поступить, — таким же спокойным тоном отвечает муж, эта странная умиротворенность в его голосе приводит Беллатрису в особенное бешенство.

— Люциус будет нами командовать, а ты и рад!

— Знаешь, я предпочитаю авангарду крепкую середину, — Рудольфус встаёт и подходит к жене. — Не упрямься, Белла, ведь мы на столько лет практически выпали из этого мира, пока Люциус набирался опыта. С точки зрения тактики, выбор Милорда абсолютно верен и…

— Да иди ты на хуй со своей тактикой! — Беллатриса резко бьёт мужа в плечо.

— Как ты выражаешься, Белла?! — угрюмое лицо Рудольфуса вдруг заливается гневной краской.

— Тюрьма — превосходная школа манер! Только не делай вид, что удивлён, — Беллатриса словно летит по каменным рельсам, летит на своём чугунном поезде. — А ты всегда предпочитал отсиживаться в норе!

— Между прочим, из-за твоего сумасшедшего плана мы взяли Лонгботтомов и тем самым навели аврорских ищеек на свой след, — выплёвывает в ответ Рудольфус.

— Тряпка! Трусливая тряпка! Ты вообще не мужчина!

— Замолчи!

— Убирайся в Лютный, может, найдешь там себе какую-нибудь грязнокровную шлюху, которая отсосёт тебе за пару галеонов!

В густом кровавом тумане уже ничего не видно, палочка раскалённым железом бьётся в руках.

— Рудольфус, Беллатриса, Милорд срочно требует всех на совет, — в зал входит Люциус и тут же отшатывается от потока заклятий.

* * *

Большеглазая и полногрудая певица тягучим, натянутым, словно струна из вен, голосом выводит: «Ave Maria». Мир опутан туманом кружевной свадебной вуали. Рудольфус рядом… тошнота… тошнота — остановите этот проклятый поезд! Метро, метро, стук металлических колёс. Эти чугунные круги вертятся — чугунная треснутая мандала. Трещина прошла прямо посередине — Белла Блэк расколота. Теперь есть лишь Беллатриса Лестрейндж.

А вечером на закрытое торжество приходит Лорд. Молодой Малфой, лишь недавно допущенный в свет и в Братство Упивающихся, следует за милордом по пятам. Мать любезно улыбается высокому гостю, но в её серо-голубых глазах мечется что-то до боли похоже на страх. И потом она поспешно отводит Люциуса в сторону, словно хочет закрыться им от Волдеморта.

Туман перед глазами ещё гуще и немного влажнее. Белла смаргивает и опускается на колено:

— Мой Лорд, — касается губами затянутой в белую перчатку, холодной руки Господина.

— Ты очень красива, Белла, — спокойно произносит он. — Я поздравляю вас.

— Благодарю, Милорд.

Он отходит. Поезд шумит в ушах.

— Мой Лорд! — этот отчаянный крик несётся Волдеморту вслед.

Гости замирают.

Белла откидывает с лица вуаль и подходит к лорду.

— Я тебя слушаю.

— Позвольте мне участвовать в сегодняшней операции.

— Но сегодня ваш с Рудольфусом праздник. Я рад, что мои соратники сочетались браком, который служит украшением чистокровной нации магов.

— Я знаю. И тем сильнее моё желание приблизить миг нашей победы.

— Белла… — он медленно подаёт ей руку, — ты истинная дочь своего прославленного Рода.

Тонкие пальцы Беллатрисы с отчаянием сжимают руку её господина, её возлюбленного из снов, её не свершившегося любовника.

— Слово невесты — закон, — голос Тёмного Лорда звучит ледяным набатом.

К ним подходят братья Лестрейнджи, они уже трансфигурировали свои фраки в мантии Братства. Салютует кубком Долохов. Кивает Люциус своей нареченной — и Нарцисса улыбается в ответ.

Лорд сам накидывает мантию на плечи невесты. Белла срывает туман кружевной вуали, надевает маску и вскидывает волшебную палочку:

— Очистим же этот день! — и вдруг смеется и смеется, и смех льётся бешеным сумасшествием. И летит, летит поезд по чугунному небу.

И под этот хохот невесты Упивающиеся смертью аппарируют из поместья.

* * *

В тонкой мантии холодно на улице — март солнечный, но по-зимнему колкий. Отрывистый ветер неровными порывами взметает волосы, швыряет длинные пряди Беллатрисе в лицо, но она и не думает наложить согревающие чары.

Люциус, а не она. За что?! Разве она не верно служила? Разве она мало страдала за Господина и идею, пока трусливые предатели, вроде того же Малфоя, облизывали ботинки Министру и Дамблдору? Или она недостаточно искусна в бою? Да, только Долохов и проклятый Снейп осмеливались выходить против неё один на один. За что подобная немилость?! Глухой кашель прыгает мелкими камешками в горле.

— Ты здесь долго стоишь, — Цисси, закутанная в меховое боа, подходит к сестре.

— И что?

— Даже чары не наложила — замёрзнешь.

— Циска, не изображай мамочку, мы уже не в том возрасте, чтобы что-то изображать.

— Перестань паясничать! — Нарцисса и впрямь поджимает губы, совсем как мать. — Стоило ли пережить столько лет в Азкабане, чтобы заработать вульгарную пневмонию, только из-за того, что тебе пришло в голову прогуляться без тёплого плаща?

— Цисси, — резко оборачивается Беллатриса, хватает сестру за рукав и тихо шепчет, — Цисси…

— Что? — в глазах Нарциссы столько беспокойства и… и страха.

— Я сильно постарела, да? — губы Беллатрисы дрожат.

— Н-нет, — запинаясь, выдавливает миссис Малфой, но потом всё же справляется с собой, — конечно, все мы изменились, но не фатально. Ты по-прежнему красавица. Самая красивая волшебница из рода Блэк.

Последние слова Нарцисса произносит с легкой улыбкой, в которой мешаются ревность и нежность. Беллатриса отпускает её рукав и тоже чуть кривит губы:

— Ты лжешь, но спасибо.

— Почему ты не уложишь волосы?

— А зачем?

— Мерлин, это же элементарно! Ещё мама говорила…

— И многое из того, что она говорила, оказалось правдой? — горько усмехается Беллатриса.

* * *

Как-то уж повелось, что они всё время собираются в Малфой-мэноре. Впрочем, это единственный замок, полностью отданный на откуп молодым волшебникам — после свадьбы Люциуса и Нарциссы Абрахас Малфой всё чаще предпочитает жить в своём поместье в Ирландии, лишь изредка навещая наследников.

Гостиная, оформленная в традиционных изумрудных тонах, полна людьми. Но Милорда сегодня не будет, поэтому Белла лениво цедит вино из кубка да задумчиво разглядывает прихотливую вышивку на тёмно-вишнёвом подоле своего платья. Муж сидит далеко, у самого камина. На кисло-угрюмом лице Рудольфуса сегодня застыла особенно мрачная гримаса. А широкий шарф старательно укутывает шею. Ещё бы! Ведь далеко не все шрамы после этой ночи Лестрейнджу удалось залечить. Но Белла просто не хотела его видеть в своей спальне, и если джентльмен отказывался понимать слова, то всегда понимал проклятья, слетавшие с палочки жены. Хотя, признаться, вчера она немного перестаралась. Просто не надо было запирать дверь в спальню: каменные потолки, бесконечные стены, шум не то крови, не то поездов в ушах — и глаза уже застит густая пелена. Эта пелена появилась на свадьбе, она родилась из кружевной подвенечной вуали и больше не спадает с глаз.

В конце концов, не только Белла виновата в том, что у них до сих пор нет наследника — Нарцисса и Люциус тоже уже два года, как женаты. Похоть, мерзкая похоть, кто придумал, что подобная грязь имеет отношение к любви? Как можно даже в мыслях упоминать вместе эти животные телодвижения в постели и безумный звездный огонь в груди, который живёт только для Милорда?! Тот огонь, чья чистота чище крови всех знатнейших волшебников. Белла невольно передергивается от отвращения, вспоминая, как домовуха случайно упомянула при ней, что у Тонксов родилась дочь. И пусть это было несколько лет назад, гнев хозяйки замок помнит до сих пор. Мерзость. Мерзость! Белла резко отставляет бокал, так что пара капель вина выплескивается густыми каплями на скатерть. Беллатриса сказала бы, что они до дрожи похожи на кровь, но это слишком банально, слишком.

Нарцисса мягко касается пальцами клавиш фортепьяно, густая музыка Шуберта льётся нежной жизнью по гостиной. Долохов садится рядом на резную скамеечку. Его голос, низкий и наполненный сдержанной, полуварварской страстью, смешанной с какой-то тоской, присущей только востоку, легко вплетается в музыку. Это так красиво! Остальные гости весьма равнодушно продолжают вести беседы, лишь два пылких музыканта — Антонин и Нарцисса — искреннее и вдохновенно наслаждаются каждой нотой.

В гостиную заходит Люциус и ведёт за собой нового гостя. Но их появление не вызывает особого переполоха, и, увидев вошедшего, Белла понимает почему. От невысокого, костлявого юноши за версту веет бедностью и сомнительным происхождением. Мантия жалкая и обтрепанная, а белая рубашка, хоть и новая, явно куплена в дешевом магазине. Сальные прядки волос, падающие на лицо, ещё сильнее подчеркивают угловатость линий, некрасивость черт. Из-под длинной чёлки, доходящей до самого крючковатого носа, вдруг вспыхивают чёрные злые глаза.

И Белла не понимает, почему её так задевает этот незнакомец. Обычно она всегда спокойно, с чувством внутреннего превосходства смотрит в лица окружающих, а тут… то отводит глаза, то, не в силах удержаться, снова бросает вороватый взгляд на нового гостя. Отмечает всё новые детали: худые желтоватые запястья, подчеркнутые колючей белизной рубашки, перепачканные в чернилах длинные пальцы, ожоги, явно от зелий, на тыльной стороне ладони правой руки.

— Белла, позволь представить тебе Северуса Снейпа, — Люциус, заметив её интерес, смотрит на свояченицу слегка насмешливо.

Беллатриса отвечает надменным взглядом — павлиний муженек Нарциссы наглеет с каждым днём, теперь непонятно кого приволок в дом. Белла обменивается с этим Снейпом сухими приветствиями, стараясь не удивляться неожиданно красивому и глубокому голосу нищего чучела. А музыка Шуберта всё льётся и льётся морозной всепроникающей страстью по гостиной.

— Нарцисса, дорогая…

Малфой подводит гостя к хозяйке. Музыка смолкает. Белла откидывается в кресле и с раздражением смотрит в окно — февраль мажет слякотью стекла.

* * *

Беллатриса рыдает у ног Милорда, чувствуя, как пласты могильной земли и крепкого гранита ложатся на грудь, мешая дышать. Скрюченные пальцы в бессилии скребут по натёртому паркету, пытаясь поймать хотя бы край мантии Господина — вымолить прощение. Пророчества больше нет! Щенок-Поттер жив! Почти весь отряд Упивающихся теперь заключен в Азкабан! Операция провалилась из-за них — бездарных и бестолковых слуг. Из-за Люциуса — о, если бы он был здесь, Беллатриса с наслаждением разбила бы самодовольную башку, чтобы густая кровь потекла по длинным волосам лунного цвета! Из-за Долохова — этого искусного палача, который позволил нескольким соплякам победить себя. И из-за неё… из-за Беллы…

— Мой господин, простите, молю! Позвольте искупить…

— Круцио!

Боль от проклятья не так сильна, как разрывающая душу ненависть к себе. Милорд вскоре снимает чары, и Белла кашляет, сплевывая густую кровь на дорогой малфоевский паркет.

— Хозяин! — после наказания надорванные криками связки подчиняются с трудом, Беллатриса едва сипит.

А шаги Милорда удаляются. Напрасно Белла, превозмогая боль, пытается встать, пойти за ним, поползти. Мальчишка Поттер ускользнул от неё — от той, что ставила на колени авроров, выматывая своими пытками, наслаждаясь нечеловеческими криками и мольбами, срывавшимися с когда-то гордых губ настоящих воинов. Напрасно Белла пыталась догнать его. Ненавистный поезд снова ускользает, заставляя её бежать по скользким рельсам. И она уже не понимает: то ли кровь стучит в висках, то ли грохочут, распевая свой бесконечный страшный гимн, тяжелые колёса. Но как ни разгоняется поезд, однажды он остановится… навсегда. Только одно слово горчит на губах: «Хозяин»… Он помнит о ней, он забрал её.

И это единственное, что имеет цену.

Беллатриса теряет сознание на полу в пустой зале окутанного тяжелыми предчувствиями чужого дома.

* * *

Однажды Антонин Долохов привозит девицу. Она не то полька, не то чешка — Белла так и не запоминает. Впрочем, ей абсолютно всё равно. Новая гостья долго не снимает свой тяжелый плащ с меховой оторочкой, почти не разговаривает, лишь вскидывает гордую голову, оплетенную косою цвета тёмного мёда.

Лорда нет. Упивающиеся скучают, блуждают по сверкающим напыщенным золотом залам Малфой-мэнора, а потом снова с ноткой обреченности возвращаются за игральный стол. Лорда нет — Белле всё безразлично. Даже Снейп. Особенно Снейп, сидящий в дальнем кресле и читающий какую-то книгу. Его худощавая фигура почти незаметна в полумраке вечера и отблесках свечей.

— Ты не устала, дорогая? — крупная, но неуверенная и вялая ладонь мужа сжимает плечо.

— Что? — Белла наконец отрывает свой взгляд от дальнего кресла.

— Если устала, то можно уйти сейчас, пока Мария не начала петь.

— Какая Мария?

О чём они все? Бездельники, им лишь бы посиживать у камина, проигрывать галеоны да пить. Вон, у Рудольфуса уже глаза блестят, словно низлл валерьяны нализался. И это пока их Господин пытается очистить страну. Бездари!

— Мария — это подруга Антонина, — удивленно поясняет Рудольфус.

— Я послушаю, — рассеянно отвечает Белла и поводит плечом, сбрасывая руку мужа.

Под плащом у гостьи Долохова оказывается шёлковое платье карминно-кровавого цвета. Гитара светло-яблоневого оттенка изогнутой кокеткой ложится в её тонкие руки, увитые бесчисленными немного варварскими браслетами:

Не уходи, побудь со мною,

Здесь так отрадно, так светло.

Я поцелуями покрою

Уста, и очи, и чело.

Такого не бывает. Это просто стихи. И тягучий, нездешний голос. Милорд не имеет к этим словам никакого отношения — вождям целуют только руки и никогда — уста. А другие мужчины и подавно. Муж… Беллатриса зло хмыкает и резко отпивает из кубка. Алкоголь слишком крепок, но Белла даже не замечает этого — её взгляд вдруг останавливается на тонкой фигуре Снейпа. Он положил книгу на колени и слушает романс, прикрыв глаза и откинув голову на спинку кресла — сальные пряди разметались по пурпурному бархату обивки.

Не уходи, побудь со мною.

Пылает страсть в моей груди.

Восторг любви нас ждет с тобою...

Не уходи, не уходи!

Тонкие пальцы едва заметно поглаживают страницы, и вдруг Беллатриса осознаёт, что хочет почувствовать прикосновение этих пальцев к себе. Чтобы он медленно провел по лицу, по губам, по шее и скользнул ладонями, стягивая с неё душный корсет. Белла пытается выгнать непристойные мысли из головы, но увязает в тягучей песне о любви, как в меду. А Снейп быстро поправляет ворот своей рубашки, расстегивая верхнюю пуговицу — и впрямь, что же так жарко? Глупые домовики опять не в меру растопили камин! Беллатриса резко встает и отходит к окну, по пути чувствуя, как пола её мантии задевает кресло Северуса. Белла вцепляется пальцами в подоконник, глубоко дышит, а потом опускает взгляд и только тут понимает, что у неё дрожат руки.

* * *

После Цискиной выходки, после того, как Снейп дал Непреложный обет, Белла сидит в глубоком отцовском кресле и пьёт огневиски мужа. К этому креслу даже мать никогда не подходила, это было место, чуть ли не трон, главы их семьи — отца. Но теперь она, Белла, глава. Это она уничтожила блохастого кузена Сириуса, которого когда-то тётя Вальпурга выжгла с родового гобелена. Это она пытается дотянуться до предательницы-сестры и её скверной семейки. Она одна стремится вырастить из Драко настоящего мужчину, потому что ни Цисси, ни Люциус не способны на такое. Белла не признаётся даже себе, что лучший пример для племянника — его крёстный Северус. Она часто обзывает Снейпа трусом, потому что помнит: именно после подобного оскорбления в его жгучих глазах загорается недобрый огонь. Но сама Лестрейндж всегда знала и знает: Снейп заслуживает множество обвинений, но он никогда не был трусом. И это пугает Беллатрису. Иногда ей кажется, что у ног Милорда лишь двое достойны сойтись в схватке, лишь двое не знают пощады и не боятся смерти, лишь двое равны: она и Снейп. Это самое неправильное, что есть в её жизни! Когда-то Северус заставил её поезд сойти с рельсов, и двое рухнули в бездну, не зная дороги и не считая долгов.

У неё уже никогда не будет сына. Мощное древо Рода Блэков, уходящее корнями в века, усохло и пало за одно поколение. Белла пытается воспитать Драко, учит его окклюменции, беседует с ним о Лорде. Белла не стремится заменить ему мать, скорее — отца. А мать у Драко прекрасная: Беллатриса не уверена, что их собственная матушка любила своих дочерей хоть наполовину также сильно, как Нарцисса любит сына. Но в мальчишке слишком много изворотливой и трусливой малфоевской крови, слишком много страха. Беллатриса никогда не боялась боли и смерти, она презирает тех, кто поддаётся этой слабости. А ещё Белла знает, что лучше пусть у неё вообще не будет сына, чем тот будет похож на Рудольфуса.

* * *

Эта операция, спланированная Милордом, не опаснее десятков других, уже выполненных боевых заданий Упивающихся смертью. Те же чистки, те же животно-орущие маглы и грязнокровки, столкнувшиеся со своею судьбой.

Белла улыбается. Она всегда улыбается, когда вокруг хрипит и звенит бой. Именно здесь, а не на балах, не в роскошных гостиных она чувствует себя отчаянно живой! До громкого смеха, до бешеного пульса, до слёз счастья на глазах. Глупой Циске этого не понять. Порою Белле кажется, что даже мужу этого не понять. Он идет в бой, словно на скучную и опасную работу. Он не бывает пьян от крови, поэтому нажирается по вечерам огневиски. Порою Белла ловит в глазах Долохова и Рабастана отблески того же огня, что сжигает её саму, но то всего лишь отблески. И только Милорд чувствует эту силу, потому что Он сам есть Сила.

— Мой Лорд! — Белла целует подол его плаща.

Миг наивысшего счастья. Лишь сильный способен быть по-настоящему предан. Лишь любящая женщина — тот вассал, что никогда не предаст. Беллатриса, гордая и несгибаемая Беллатриса, захлебывается в экстазе от своего самозабвенного служения… поклонения. Потому что Милорд — выше, чем человек. Он подобен языческому богу, а она — навеки его любимая жрица.

В рядах Упивающихся смертью появляется ещё одна женщина — Алекто Кэрроу. Кривоногая, уродливая, ровесница Беллы, она, однако, напоминает потасканную ведьму-плебейку из Лютного. Беллатриса ненавидит её за то, что та нарушила абсолютную женскую монополию миссис Лестрейндж. Хотя ненависть — слишком громкое слово. Белла испытывает к Алекто то же брезгливое презрение, что свирепая волчица к лишайной дворовой суке.

Среди всяческих соратников, родственников, просто сочувствующих идеям Лорда лишь один человек остаётся неразгаданным — Северус Снейп. Белла порою глядит на него, и что-то странное, звенящее, страшно-сладкое мучает её. Словно этот некрасивый мальчишка одним мрачным взглядом своих отчаянно-чёрных глаз разрушил правильный город, что Беллатриса так долго возводила в своей голове и своей душе.

И сыплются каменным крошевом башни привычных чувств, и ломаются, словно дешевые перья, прочные мосты разума. И даже мысли о Лорде становятся не таким чёткими… Нет, это, конечно, не любовь! Всепоглощающее чувство к Милорду — любовь! А удел Снейпа — клубок спутанных эмоций, беспокоящих Беллу лишь своей непонятностью и нелогичностью.

Падают сломанными куклами маглы, их кровь заливает влажную садовую землю какого-то пригородного домика. Падают не вовремя сунувшиеся в когти Упивающимся авроры — глупые, непрочные, дешёвые солдатики. Падает мир в огне зажженного ею, Беллатрисой, пожара. Она чувствует себя древнегреческой героиней, обращавшей в серый пепел великие города. Непорочной и справедливой в своей жестокости Артемидой, которая повернулась к этим людям ужасающим ликом Гекаты.

— Это Орден Феникса, — жёсткая рука вдруг бесцеремонно хватает её за талию и затаскивает на незахваченную огнем террасу.

— Пусти, ублюдок! — Белла вскидывает палочку.

— Заткнись, Беллатриса, иначе нас повяжут. Или, что более вероятно — прикончат, — шипит Снейп ей в ухо и впечатывает во влажные доски пола.

Узнав соратника, Белла перестает вырываться, но вертит головой и беспокойно шепчет:

— Мы что же, как крысы, будем отсиживаться?

— Да. Бой кончился. Твои друзья аппарировали, а ты заигралась…

— Что?!

Жёсткая, пахнущая зельями и почему-то порохом ладонь бесцеремонно зажимает ей рот:

— Тихо.

Они лежат за резным заборчиком террасы сзади дома, хозяева которого уже никогда не встанут с земли, так и будут смотреть в небо пустыми, стеклянными глазами. На переднем дворе, где недавно был бой, люди сражаются с пожаром. Он же, вызванный к жизни яростной Беллатрисой, так же яростно беснуется, всё не унимаясь и не подчиняясь.

Шуршат шаги орденцев и авроров, которые осматривают территорию и помогают своим раненым. Дьявольский танец пляшут отблески усмехающегося огня. Иногда за дом заглядывают бдительные волшебники, и тогда Снейп ещё сильнее вжимает Беллу в пол своим костлявым телом.

Поезд застывает монолитной глыбой на рельсах — никакого движения. Эта станция так легко может стать конечной.

— Все аппарировали, мрази татуированные! Поздновато ты, Кинг, куполом их накрыл, успели всё-таки, змеи! — наконец подытоживает аврор, сплёвывает и уходит.

Снейп выдыхает, и только сейчас Белла вдруг слышит быстрый стук его сердца. Его неопрятные волосы скользят по её щеке, а тёплое и живое дыхание по её губам. Поезд даёт тревожный, почти истеричный гудок.

— Ушли, — тихо и немного неуверенно шепчет Снейп.

— Ушли, — так же тихо, но твердо отвечает Белла.

— И купол антиаппарационный сняли, — его не в меру длинный крючковатый нос касается идеального, классической формы носа Беллатрисы.

— Почему ты не аппарировал с нашими? — Белла накрывает освободившимися от хватки Снейпа ладонями его локти, и теперь уже не он, а она не даёт им встать.

Длинная чёлка падает на глаза, Северус отводит взгляд.

— Не успел.

— Лжешь, мальчик, — Беллатриса улыбается и слизывает его дыхание со своих губ.

Поезд сбился с пути и скользит по тонким, нелепым и незнакомым рельсам. Почему-то очень жарко и очень весело… до сумасшествия.

— А ты, оказывается, рыцарь, Снейп, — эти её полунасмешливые, полууважительные слова вдруг выводят Северуса из себя.

С бледного угловатого лица слетает маска отстраненности и холодности — ничего, мальчик, с возрастом она прирастёт надежнее. Так, что и с кровью не отдерешь.

Тонкие губы зло накрывают рот Беллы, и та внутреннее ликует, словно этого она и добивалась. И только сейчас Беллатриса вдруг ясно понимает, чего она хочет от Снейпа.

Обнимает, почти стискивает пальцы на его шее сзади, где та переходит в линию спины. Натыкается на жёсткий ворот мантии. Снейп в ответ сжимает её плечи. Поезд весело грохочет, а машинист и кондукторы в страхе спрыгивают на полном ходу. Дрожь пронзает всё тело, обращая его в натянутую тетиву лука.

Беллатриса пытается перевернуться и захватить власть, но лишь чувствует под спиной напоенные дождем деревянные доски чужой магловской террасы.

Губы Снейпа оставляют следы на шее Беллы. Его пальцы слегка дрожат и от этого чуть более резкие и грубые. Скольких женщин он знал? Пару шлюх из Лютного? А что, подобное вполне в духе Люциуса — сделать такой подарок другу на совершеннолетие. И от этой мысли Белле особенно весело. А потом всё исчезает. В голове — сладкая огненная пустота, пожар в груди и во всём теле, и его отблески вновь начинают свой бешеный танец в глазах Северуса.

— Лорд будет в ярости, если мы вернёмся с новостью, что авроры взяли Беллатрису, — этот дрожащий тихий голос принадлежит Нотту.

Белла и Снейп резко дергаются и одновременно вскакивают с пола. Переглядываются и истерически фыркают. А потом Беллатриса решительно идёт вперед — её ждут трусливые предатели-соратники, но главное — Господин помнит о ней. О Снейпе Белла не думает, только спина болезненно хрустит в память о жёстких досках пола, а губы сладко ноют от поцелуев-укусов.

В душе облегчение — ничего непоправимого не произошло. Белла Блэк всё также чиста и непорочна. И лишь где-то глубоко внутри провинившимся домовиком скребётся едва заметное неудовлетворение — не успели...

Поезд вновь отправляется точно по расписанию.

* * *

Беллатриса медленно вытирает капли крови с лица, снимает пропитанные этой самой грязной кровью перчатки, швыряет их в камин. Хрипло бросает домовику:

— Кинжал начистить, камеру убрать, падаль сжечь. Она даже на ингредиенты не пойдет.

Плиты пола сверкают под ногами кривыми зеркалами. Беллатрису тошнит, ей хочется взрезать весь мир, видеть, как брызгает кровь, вырываясь из плена тела. Всех… всех… и в первую очередь себя. На полу остается маленький тёмный след — надо же, испачкала в пыточной каблуки и даже не заметила. Белла сбрасывает туфли и идёт в одних чулках.

Пустой бальный зал — тут уже давно не устраиваются приёмы. Высокие окна глухо задрапированы тяжёлыми портьерами. Пуст маленький балкончик для оркестра. Там когда-то играл известный скрипач, приглашенный Нарциссой, та слишком любила музыку… раньше. Интересно, что Цисси любит теперь?

Беллатриса приседает в изысканном реверансе, изящно кладёт руку на плечо невидимого партнера и делает первый шаг. Откидывает назад голову и смеётся, смеётся, кружась по залу. Смех звенит в хрустальных подвесках пыльной люстры. В танце Белла выскальзывает на балкон и, подхватывая юбки, вспрыгивает на широкие перила. Одна рука обвивает колону, другая сжимает ладонь невидимого любовника — Беллатриса никогда не называет его по имени.

Град летит в лицо мелкими светлыми горошинами, так же однажды разлетелись по спальне жемчужины, когда Рудольфус в бешенстве сорвал ожерелье с шеи сопротивляющейся жены, прежде чем впервые опрокинуть ее на кровать. Ах, как холодны балконные перила — прямо обжигают льдом ступни. Крыша поезда качается под ногами…

* * *

Белла медленно проводит дрожащими пальцами по своей шее, по груди. Чёрный шёлк платья бесстыдно облегает её фигуру. Ластится к изгибу спины, сладострастно льнёт к крутым бёдрам. Беллатриса Лестрейндж замужем. Беллатриса старше недавнего школьника Снейпа почти на десять лет. Беллатриса слишком сильно хочет его. До Северуса Беллатриса никогда ни с кем не целовалась в губы, если не считать формального прикосновения ко рту мужа на свадьбе.

За окном — живая, юная, прекрасная в своей наготе весна. Белла горячо и преданно любит Милорда. Она преклоняется перед ним. Но что-то постыдное, неотвратимое тревожит её с тех пор, как она встретила этого ублюдка Северуса. Белла не верила, что прикосновения мужчины… мужчины, а не Вождя… могут быть приятны. Но когда Снейп стискивал её в жёстких объятьях, быстро скользил ладонями по телу, жадно целовал в губы — Белла хотела его, очень хотела. Настолько, что отдалась бы ему прямо на грязных досках чужой заброшенной террасы. Как последняя грязнокровка…

— О Мерлин! — Беллатриса отшатывается от зеркала, в котором так долго любовалась своим отражением.

Падает на тахту, в бессилии стискивает тонкий шёлк порочного платья, созданного для соблазнения, для прелюбодеяния. Сшитого по заказу самой Беллатрисы и надетого для Северуса Снейпа.

— Ты готова, дорогая? — заходящий в будуар Рудольфус выглядит очень довольным.

Ещё бы, ведь жена всегда уходит с балов так скоро, как только позволяют правила приличия, предоставляя супругу полную свободу, особенно в Вальпургиеву ночь.

— Да, — Белла спокойно встаёт с тахты и поправляет прическу.

Шею холодит роскошное ожерелье, усыпанное мелкими чёрными бриллиантами.

— Ты прекрасна, — в глазах мужа — похоть и, пожалуй, робость.

— Благодарю, — Беллатриса усмехается.

«Если бы ты знал, для кого я всё это надела. Для полукровки, чья халупа стоит меньше, чем пряжки на твоих туфлях. Для недавнего мальчишки, который всё же куда больше мужчина, чем все вы. Для Северуса Снейпа, который не любит меня так же, как и я его… но понимает…»

* * *

Когда Белла оказывается в коридоре Хогвартса, её вдруг охватывает невыносимое и безумное ликование. Кажется, даже густо-смоляная тьма вокруг смеётся вместе с ней. Драко сжимает высушенную Руку Славы, освещая им путь. Мальчик неплохо справился, всё-таки он немного Блэк.

А пол словно звенит под ногами! Разрушить… разрушить… — стучат колёса страшного поезда в голове. Разрушить этот замок, чтобы он осыпался древним крошевом. О, когда-то Беллатриса думала, что она должна быть подобна этому замку, а теперь… теперь Белла лишь смеется и разбивает заклятьями тяжелые камни — они казались такими прочными. Но всё есть лишь прах. Лишь прах… У Беллатрисы кружится голова. Откуда-то доносятся чужие голоса: кто это — Рудольфус? Почему она помнит это имя? Осыпается мертвыми звездами битое стекло.

Башня. Стоит старик. Стоит мальчишка. Что-то сально хрипит вонючий Сивый.

— Ну же, Драко, — она почти целует племянника в шею.

От него пахнет чем-то нежно-пряным, и Беллатриса понимает: так пахнет юность.

А потом появляется Снейп. Белла смотрит в такие же чёрные, как и у неё самой, глаза — только холодные. Разве они всегда были такими холодными? Мёртвые камни, всюду мёртвые камни.

Звучит сладостной музыкой: «Авада Кедавра!» — счастье захлестывает Беллатрису, она оставляет знак Милорда в небе. Она летит по коридорам, и кажется, что замок вот-вот рухнет.

Пляшет огонь, приглашая её на танец.

— Он принадлежит Тёмному Лорду!

И Беллатриса покорно отступает от поверженного мальчишки — Снейп прав, а Лорд в своём праве.

Пахнет горьким дымом и сладкой кровью… а замок почему-то до сих пор не разрушен.

* * *

Белла делает ещё один шаг. Снейп стоит, не двигаясь, как-то напряженно вскинув голову в нелепой мальчишеской гордости. Он выше её. Ненамного… и всё же выше. Шире в плечах, крепче — подобное всегда становится заметно, когда подходишь к мужчине близко-близко. И Беллатриса толкает Северуса в грудь, тот невольно отшатывается к окну, ударяясь бедром о спинку кровати.

— Белла! — он предупреждающе вскидывает руку с волшебной палочкой.

Белла Блэк тоже сжимает своё оружие — о в этот момент, здесь и сейчас, она снова Блэк — сильная, волевая и свободная — и к Мордреду позорное клеймо Лейстренджей!

А потом резко выдергивает серебряный гребень, рушится высокая прическа, тяжелые чёрные кудри падают на плечи. Беллатриса медленно, кошачье-ласковым движением убирает волосы назад, трётся щекою о плечо Снейпа, скользит пальцами по его подбородку.

— Северус! — поворачивает его лицо к себе и целует в губы.

Жадно кусает до крови, сама не зная, чего больше хочет: подчинить или подчиниться. Снейп отвечает не менее жестко. Железной хваткой вцепляется ей в плечи, заламывает назад руки. Тонкое кружево трещит под его пальцами.

Белла алчно слизывает с губ этот непередаваемый вкус — сладковато-солёный, терпкий и пахнущий железом… вкус своей и чужой крови. Настоящие поцелуи всегда только до крови.

Под напором Снейпа Беллатриса оседает на пол, шёлк платья растекается по старым доскам. Северус нависает над ней хищной птицей — чёрные волосы густой грязной паутиной цвета смолы занавешивают его худое лицо, только жгучие глаза отчаянно пылают. Белла знает, что такой же огонь отражается и в её зрачках. Снейп наматывает её кудри на руку и больно тянет — уцелевшие локоны порушенной прически мнутся под его пальцами. Его скромная парадная мантия распахивается над ними шатром. Беллатриса резко вскидывает вверх руки и рвёт нищенскую рубашку Снейпа, даже белизна которой кажется дешёво-постной. Пуговицы с отчаянным стуком рассыпаются по комнате. Всё ещё стискивая в кулаках ткань, Белла шепчет:

— Говорят, ты с ума сходишь по замужней грязнокровке, — и смотрит на него снизу вверх.

— Мразь! — Северус резко дергает её волосы вверх. — Экспели…

Белла повисает на его руке, вцепляясь зубами в жилистое запястье так, что волшебная палочка вылетает из пальцев.

Снейп отшвыривает Блэк на пол.

— Видно, не порет тебя твой слабоумный муженек, — он с такой ненавистью выплевывает эти слова, что становится страшно и весело.

По его тонким губам размазана кровь.

— Или… не трахает, — тихо добавляет он.

Его пальцы словно из стали, они больно впиваются в плечи, как когти злобной птицы. А кружево рукавов и декольте её платья всё рвется и рвется с тихим треском. Белла заворожена этим звуком. Северус вдруг резко дёргает корсет так, что тот сползает вниз, обнажая грудь. И до ужаса ледяные пальцы скользят по груди, а плечи всё ещё ноют приятной, сладостной болью, хотя он уже не стискивает их.

Под холодными мужскими руками соски напрягаются, и Белла отчего-то чувствует внезапный стыд — покорность со сладковатым привкусом… Ну уж нет! Она пытается вырваться, оттолкнуть Снейпа, сменить позицию, но тощий носатый мальчишка вдруг оказывается сильнее её. Он буквально вжимает её в пол своим телом, и почему-то это вызывает лихую пьяную радость и бесстыдное желание, а вовсе не ненависть и брезгливость, как с мужем.

— Дурацкая сбруя, — бормочет Северус, пытаясь не запутаться в её пышных юбках.

— Мальчишка, — насмешливо комментирует Беллатриса, запуская пальцы в его сальные неухоженные патлы.

Странно: грязные волосы тоже не вызывают брезгливости.

Оскорбленный Снейп гневно шипит заклинание, превращая в лохмотья подол платья и нижние юбки. Тощие жилистые руки стискивают её бедра. На болезненно-бледном предплечье темнеет такая же Чёрная метка, как и у неё самой.

— Простите, Милорд, — мысленно молит Белла.

И на секунду ловит в чёрных глазах Снейпа такую же мольбу и стыд, словно он тоже у кого-то просит прощения. Но потом невыносимое страстное желание застилает глаза, и она сама вжимается в тело Северуса, ловит его жадные поцелуи, пытается поскорее расстегнуть его брючный ремень.

Снейп ледяной ладонью сжимает ей горло. Белла резко, наотмашь бьёт его по щеке. Кажется, пару раз они ударяются о деревянную кровать, но так и не добираются до неё. Кровь на губах давно уже не высыхает. Прекрасная, сладкая кровь! Смешивается чистая кровь Беллы Блэк и презренная порченная полукровки Снейпа.

Северус насаживает её на свой член. Зло целует в губы, словно это она — Беллатриса — в чем-то виновата. Но она осознаёт лишь невероятное болезненно-сладостное чувство заполненности и безумное упоение от этой странной войны-единения.

Белла Блэк стонет и не узнает свой голос. Поезд сходит с рельсов и на бешеной скорости летит в никуда.

* * *

За Беллатрисой следят. Но не Цисси, не Люциус не хотят это признавать — утверждают, что Малфой-мэнор безопасен и неприступен. Уж не в сговоре ли они? Неужели они не слышат, как каждую ночь за окнами грохочут поезда? Они идут без остановки. Белла жаждет тишины! И только у трона Милорда всё утихает. Белла верит, что скоро наступит эпоха его правления, чистый и непорочный мир, и тогда… наконец… придёт тишина.

Беллатриса перестаёт спускаться в пыточные подвалы, где держат пленников. Это для неё невыносимая мука — идти вниз по лестнице, когда всё темнее и темнее, воздух спёртый. Ступеньки утекают каменной рекою под ногами. Гром метро слышится так отчетливо, что его не в силах забить даже крики боли пленников, хотя — видит Мерлин! — Белла старалась! А ведь она никогда не боялась темноты.

Беллатриса требует, чтобы грязнокровок приводили наверх. Нарциссе не нравятся кровь и мозги на паркете.

Девчонка Грейнджер корчится в руках — она горячая и боится. Она преступно живая для грязнокровки! Она пытается солгать. Потом приводят гоблина, тот подтверждает, что меч — подделка. Слова этого отродья доносятся до Беллы сквозь грохот, скрип и визг. Теперь надо вызвать Милорда — он будет доволен! Беллатриса касается священной метки, её пальцы слегка дрожат. Счастье переполняет её… скоро… совсем скоро Милорд будет здесь.

Малфои сбились в жалкую кучу, они ненамного отличаются от той жадной трусливой падали — егерей, что Беллатрисе пришлось оглушить. Чего они боятся, эти слюнтяи?! Нарцисса так же бледна, как тогда, в детстве, когда Белла отрезала голову их старому домовику. Всё правильно, домовик был хорошим рабом и умер счастливым. Но Цисси словно не понимала этого, она только молча смотрела, её глаза блестели, а рот глупо приоткрылся. Сейчас на лице миссис Малфой точно такое же выражение, тонкие пальцы вцепились в плечо сына.

«Перестань прятать его за своей юбкой», — хочет сказать Беллатриса, но тут в гостиную врываются пленники.

Малфои и Сивый не в состоянии справиться с юнцами.

Любимый кинжал покорно ложится в руку. Белла не чувствует тяжести бессознательного тела грязнокровки, которое вынуждена прижимать к себе — гадость какая! Лезвие ласково скользит по горлу, так легко проткнуть кожу шеи, словно порвать непрочную ткань.

— Бросайте волшебные палочки, — шепчет Беллатриса. — Бросайте, или мы сейчас увидим, насколько у нее грязная кровь!

Мальчишки покоряются — эти глупцы так трясутся за своих друзей. Как они боятся смерти! Всё просто. Главное — самому управлять своим поездом, подчинить себе эту литую, тяжёлую, чугунную змею. Белла чувствует, что тиски, долгое время сжимавшие её горло, ослабевают. А скоро придет Милорд, и всё кончится. Станет совсем хорошо. Хорошо и спокойно. Она улыбается:

— Молодцы. Драко, подними палочки. Темный Лорд скоро будет здесь, Гарри Поттер! Близится твоя смерть!

Как же хорошо. Как тихо. Все застыли. Тишина…

Странное дребезжание: так звенит посуда, когда поезд идет на полном ходу. С грохотом падает громадная хрустальная люстра.

* * *

Играют музыканты, по натертому паркету скользят пары — кажется, ничего не изменилось. Белла рассеянным взглядом провожает мужа. Снейп разговаривает с Люциусом, точнее, Малфой что-то болтает, а Северус периодически только поджимает губы и отрицательно качает головой. Потом вдруг резко поворачивает голову, видит Беллу — его глаза вспыхивают, словно дьявол переворошил угли в своём камине, но Снейп тут же вновь возвращается взглядом к собеседнику.

— Тебя зовёт Лорд, — негромко говорит подошедшая Нарцисса. После родов она немного поправилась, но её походка по-прежнему легка, а фигура изящная, какая может быть только у настоящей волшебницы. Хэллоуинская мантия болотно-зелёным кружевом лежит на точеных плечах.

— О мой Лорд! — скуку как рукой снимает, Белла быстрым шагом направляется к выходу.

Нарцисса следует за ней:

— Понравилось спать со Снейпом? — почти беззвучно цедит она, когда они уже идут по окутанному полумраком холлу, редкие факелы вспыхивают на стенах.

— Что ты говоришь?! — Беллатриса резко останавливается и стремительно оборачивается.

Сёстры стоят лицом к лицу.

— Я не идиот Рудольфус. Я тебя почти с рождения знаю. И всё вижу. Очаровательное дело — Беллатриса Лестрейндж из семьи Блэк спуталась с нищим грязным полукровкой!

— Замолчи, Циска! — пальцы Беллы стальными когтями вцепились в плечи сестры, опасно касаясь горла.

— Не запугивай меня! — на бледных щеках Нарциссы выступают тревожные пятна румянца. — Я тебя не боюсь!

— Неужели? — почти ласково шепчет ей в лицо Беллатриса.

— Тебя Лорд ждёт! — поспешно выпаливает Нарцисса.

Эти слова отрезвляют. Белла перестаёт вдыхать запах страха и выпускает сестру. Молча идёт дальше по коридору. Потом оборачивается — Нарцисса, пепельно-бледная, стоит под нервным светом факела.

— Ты никому не расскажешь об этом, — тихо и жёстко цедит Беллатриса, впиваясь взглядом в нежное лицо сестры. — Просто забудь.

И, дождавшись судорожного кивка Нарциссы, уходит во тьму лестницы.

* * *

Взгляды. От них не спрятаться. Бесконечные, чужие — они преследуют Беллатрису днём и ночью. Глядят из тёмных углов, из приоткрытых дверей, из зашторенных окон, из темноты воздуха.

Милорд всё реже допускает вассалов к себе. И даже её, Беллу… В чём она провинилась?!

Взгляды — те, что следят. Они опутывают её, будто липкая паутина.

Нарцисса делает вид, что ничего не происходит. Вот сейчас она спокойно пьёт чай из изящной фарфоровой чашки, словно это самый обычный завтрак. Люциус негромко просит передать ему сливки.

— Будьте любезны, мне тоже, — глухо говорит Беллатриса, её голос с трудом прорывается сквозь неожиданно плотный воздух.

Малфой протягивает ей серебряный кувшинчик. Белла неотрывно смотрит, как густые капли падают в кофе, светлыми разводами растекаясь по поверхности. У одного из ядов такой цвет — его называют «растопленною луною»… такого цвета была луна, когда Беллатриса вышла из могилы Азкабана.

Такого цвета была луна, когда муж выволок Беллу из дома Лонгботтомов. Тогда во рту стоял мерзостный привкус рвоты, перед глазами — темнота… жуткая, всепоглощающая. Напрасно Беллатриса запрокидывала голову к небу, отчаянно пытаясь вдохнуть. Ледяной воздух резал лёгкие ножом. А вместо неба — темнота… и только луна — луна кошмарного топленого цвета. Осознание оглушает: это яд!

Чашка со звоном летит на пол. Брызги светлого кофе с молоком, брызги осколков фарфора.

— Белла! — восклицает, почти кричит Цисси. — Что происходит?

Неужели она не понимает?!

— Слышишь? Ты что не слышишь?! — Беллатриса даёт знак замолчать.

Люциус и Нарцисса как-то странно переглядываются.

Шорохи становятся сильнее. Пока не превращаются в тихий стук…тух-дух, там-там… это приближается поезд.

* * *

Нет! Нет! НЕТ! Такого просто не может быть! Мир не может рассыпаться… Милорд не может умереть. Боги не умирают. Рагнарёк — выдумка грязных маглов.

— Круцио!

Крик. Бесконечный и сладкий. Запах крови. У этого аврора, Фрэнка Лонгботтома, кровь уже течет не только из носа, но и из ушей. Его жена выгибается от боли на заблеванном полу. И всё же они упорно молчат, не желая говорить, куда исчез Тёмный Лорд. Поганые шавки Дамблдора!

— Круцио!

Гадкие звуки — кажется, мальчишку Крауча выворачивает.

— Не на мою же мантию! — выплёвывает Рабастан.

— Белла, давай заканчивать, — в голосе мужа скользит что-то похоже на страх, его голос с душком.

Звуки доносятся из пустоты. Всем этим людям что-то надо… Что? Что им всем от неё надо?!

«Милорд! Дайте же мне сил!» — мысленно молит Белла и рассекает заклятьями лицо аврора. Задыхается, вцепляясь пальцами в волосы его жены, пытается добраться ногтями до её шеи. Беллатриса не удивилась бы, увидев вместо своих рук когти:

— Отвечай, сука! Или твой муженёк сдохнет прямо сейчас!

Тот валяется без сознания — заклятья Рабастана не могут привести его в чувство. Кажется, Лонгботтом уже переступил черту — его глаза закатились, на губах пена.

— Белла, надо уходить.

Но в зрачках Алисы ещё плещется осознанный ужас. «Ну же! Ты же любишь его! Отдай и мне мою любовь! И, возможно, я даже оставлю тебя в живых. Ведь Вселенная есть Лорд… — Белла падает на колени рядом со своею жертвой. — Что же ты молчишь? Что твердишь «не знаю»?»

Где-то закрадывается ужас — а если это правда?.. …Она и впрямь не знает… Милорда на самом деле больше… Могила смыкается.

Метро — это могила. Беллатриса всегда знала, что это могила. Поезда горят. Земля забивает лёгкие… Милорда… НЕТ!

— Круцио!

Крик. Крик. Крик. И страха нет — когда сам становишься страхом. И боли нет — когда сам становишься болью. И смерти нет… если ты есть смерть.

* * *

А сражение всегда пахнет кровью. Пахнет жизнью… и смертью, конечно. В голове шумит, словно рушится бесконечный камнепад, словно мчится в ад безумный поезд. Иногда Беллатриса с силой стискивает свою голову, пытаясь утихомирить бесконечный гул — не помогает.

Зато теперь хорошо. Сегодня ночью хорошо и весело. Когда вокруг гремит и грохочет бой: швыряются валунами похожие на уродливые скалы великаны, гулко и зловеще шуршат гигантские пауки. Рушащиеся стены, хриплые крики, порою предсмертные, стоны и вопли. Когда палочка обжигает огнём руки, когда падают нелепыми сломанными куклами защитники Хогвартса, превращаясь в молчаливых мертвецов. Потому что они взбунтовались против Господина. Они посмели стать по другую сторону — так пусть они лягут сраженными под ногами армии Милорда!

Беллатриса швыряет проклятья, расчищая путь, и смеётся. Смех мешается с кашлем.

— Круцио!

Да, вот так! Кричи! Кричи громче! Тогда не будет слышно грохота в голове. Будет хорошо и спокойно…

— Белла! Мордред тебя подери! Сейчас не время развлекаться, — Долохов обливает её холодной водой из волшебной палочки.

На секунду всполохи перестают метаться перед глазами, и Беллатриса видит, что она у разломанной башни замка и что уже ночь. Милорда рядом нет. Звуки боя слышатся словно откуда-то издалека. Ледяная вода стекает с волос и лица. У ног корчится тело.

— Авада Кедавра! — сплёвывает кровь Беллатриса, падаль затихает.

Оборачивается к Долохову, тот настороженно смотрит на Лестрейндж, выставив вперед волшебную палочку. Над ними чёрными смятыми уродливыми птицами кружат полчища дементоров — Белла дёргается — никак не привыкнет, что эти твари — союзники, а не тюремщики и палачи. Мир вокруг ярок и чист.

— Спасибо, — кивает она Долохову.

Холодная голова не повредит.

— Лорд сказал отступать к лесу.

— Что?!

— Ты разве не чувствуешь метку?! — стальные пальцы стискивают её локоть.

Она скидывает руку Долохова и закатывает рукав — метка чернее, чем ночь, чем плащ дементора. Но огня нет… Нет призывающего огня Милорда!

Гул нарастает.

— Секо! — резким росчерком Беллатриса вспарывает себе левую руку.

Кровь течет на мантию — наконец-то боль и огонь.

— О, да! Я слышу вас, мой Лорд! — хрипит Белла в темноту неба, окутанного дементорами.

Долохова рядом уже нет. Белла подносит руку к лицу, слизывает каплю крови — сладкая. И ныряет в гущу боя — она вернётся в лес, а по пути отправит как можно больше врагов в землю — в ту могилу, в которую её всё время хочет умчать поезд. И снова огонь. И снова крик.

В хаотичном свете вспышек мелькают яркие, ненавистно яркие волосы — девчонка Тонкс! Выблядок сестрицы, подстилка оборотня! Беллатриса счастливо и хрипло смеется: восхитительная ночь! Девчонка оборачивается, оступается, запоздало вскидывает свою волшебную палочку.

— Авада Кедавра!

Спасибо, Милорд! Это лучшая награда — позор семьи похоронен во льду Коцита.

Тёмное пятно леса. Возлюбленный величественный голос взрезает презренный хрип и гул боя:

— Вы храбро сражались. Лорд Волдеморт умеет ценить мужество…

Беллатриса сидит у ног Милорда. Его высокая фигура овеяна чем-то неземным. Тускло поблескивает костёр. Белла украдкой прижимается щекою к поношенной, мягкой ткани края мантии Господина. Сердце затапливает тепло — вокруг тихо. Очень тихо.

А потом приходит мальчишка Поттер. Он стоит в свете костерка и смотрит только на Милорда. Беллатриса чувствует, как по её венам пустили огонь. Она вскакивает на ноги, дыхание бьётся в груди хриплой мощной птицей. Лорд так величествен, а мальчишка… мальчишка смел. Белла слишком ценит отвагу, чтобы не оценить ее в другом. Но ему не победить Милорда. Никому не победить! Вот и Поттер пришёл поклониться повелителю. Он ведь за этим пришёл? Земля дрожит и гудит под ногами. И Лорд поднимает свою волшебную палочку…

Мальчишка падает. Падает на землю так легко и просто, как многие другие до него — и стоило его бояться? И в ту же секунду падает Лорд. А вместе с ним падает и сердце. И мир.

Беллатриса рушится на колени, а с уст срывается едва слышный шёпот:

— Мой повелитель…

Пальцы не смеют коснуться тёмной мантии. Только ногти в бессилье царапают землю.

Господин медленно поворачивает голову — дыхание возвращается. Толпятся где-то за спиной эти нелепые трусливые шавки.

— Повелитель, позвольте мне… — шепчет Белла, чувствуя, как её губы спеклись в кровавую корку.

— Я не нуждаюсь в поддержке, — его голос неизменно бесстрастен и холодно-прекрасен.

Беллатриса в ужасе отдергивает робко протянутую руку. «Как только она могла посметь?! Подумать, что Ему нужна помощь?!» От стыда и счастья у Беллы слезятся глаза, мир покачивается, и она не смеет подняться с колен — её место у ног Милорда.

Цисси говорит, что мальчишка мёртв. Неужели всё? И сейчас Тёмный Лорд возьмет непокорный замок и займет трон, принадлежащий ему по праву. А она прижмётся к ступенькам этого трона лицом, будет слушать дыхание Лорда, и тогда наконец-то настанет блаженная тишина.

— Белла.

Мир движется очень медленно, словно в тёмном киселе. Чей это голос? Цисси?

— Белла, все идут в замок.

Беллатриса вскакивает на ноги, чтобы последовать за Господином — она всегда за его плечом. Украдкой вытирает рукою лицо: на руке — кровь, на лице — слёзы. Как давно их не было.

Вокруг хаос. Но теперь она управляет своим бешеным поездом. Чугунную змею можно подчинить — недаром Беллатрису воспитал Слизерин! Словно бестолковые дети мечутся вокруг Милорда его противники, её же окружили несколько соплячек. Белла смеётся: пожалуй, начнем с рыжей осквернительницы крови! Та умудряется увернуться от убивающего заклятья.

— Не тронь мою дочь!

Она оборачивается и хохочет — эта кухонная клуша хочет её победить! Что же, сегодня ещё несколько щенков останутся сиротами.

Хлещет и крутится волшебная палочка в руках Беллы, но и с палочки противницы льётся огонь. Беллатриса задыхается от восторга — давно она не плясала этот безумный танец.

— Что станется с твоими детьми, когда я тебя убью? — выкрикивает Белла и злорадно ухмыляется. — Когда мамочка отправится вслед за Фреддичкой?

Когда вы все ляжете в землю: гулкую и молчаливую?!

— Ты больше никогда не тронешь наших детей!

Смех хрипит исступлённым кашлем. Рельсов больше нет. Поезд никогда и не ходил по ним.

Как сверкает заклятье… чужое… И холод, внезапный холод в груди. Сердце стукнуло и остановилось. Замёрзло в горле дыхание.

Она слышит вскрик Милорда — нет, этого не может быть. Он ведь никогда не кричал. Темнота и тишина.

Конечная. Поезд дальше не идёт.