Химическая свадьба (гет)

Январь — февраль 1994 г.,

Хогвартс.

Январские дни слиплись в какую-то бесконечную, совершенно иррациональную для Туманного Альбиона полярную ночь. То есть, солнце, безусловно, поднималось над горизонтом и освещало землю, но конкретно Иванны это никак не касалось: вне подземелий по Хогвартсу она передвигалась либо поздно ночью, либо рано утром, по-прежнему стараясь сохранять своё присутствие в тайне от посторонних.

Несмотря на совершенно неоценимую помощь со стороны Снейпа и Смитов, Иванна всё же порой сомневалась — не хватила ли она лишку, запустив параллельно несколько синтезов. Опыт подобного ведения дел у неё был — в Дурмштранге, на начальных этапах разработки состава, Иванна при помощи аспирантов и особо энергичных дипломников уже испытывала несколько методик одновременно, но тогда почему-то сомнений не было.

Нынешняя ситуация до боли напоминала прошлую — помимо основной научной работы, у неё так же образовался дополнительный «проект», связанный с эмпатией, однако был он гораздо сложнее и выматывал её до, как она как-то охарактеризовала Смитам, «состояния Буратино». Те, надо сказать, не очень поняли глубинного смысла переработки сказки о Пиноккио, равно как и отличие этого самого Пиноккио от Буратино, но Иванна не нашла в себе сил их просвещать. Утверждать, что каркаровский случай проще, было бы в корне неверно, просто в ранней юности энтузиазма было несравнимо больше. Или же, наладив надёжную схему действий, она машинально забирала весь ментальный мусор, со временем даже научившись не заостряться на форме и содержимом оного…

Работа со Снейпом, в любом случае, была несколько иной.

Во-первых, нужно было действовать без его ведома — то есть, когда он крепко спал. К счастью, почти сразу после того, как она начала свои практики, Снейп стал спать гораздо спокойнее.

Во-вторых, в этом случае нужно было работать более изощрённо, чем просто стянуть на себя все отрицательные эмоции пациента. Больше всего хотелось стереть болезненные воспоминания вместе со всем грузом боли, но это, разумеется, только навредило бы… Работа требовала ювелирной точности и порой напоминала отделение маковых зёрен от кунжутных с помощью микропинцета. За две недели нерегулярных сеансов Иванна успела испытать широчайшую гамму чувств в отношении злосчастной Лили — от лёгкого раздражения, через почти ненависть, обратно в лёгкое раздражение, но с оттенком усталости.

Иванна всегда считала Снейпа неплохо разбирающимся в людях, и оттого поначалу у неё в голове не укладывалось — как он вообще мог быть так слеп во всём, что касалось этой Эванс? Однако, поразмыслив немного и вспомнив себя и Вацлава, смогла лишь смиренно принять всё как данность. Специально касаться связанных с Лили воспоминаний ей не хотелось. «Следствия» в виде прилагающихся к воспоминаниям эмоций Иванне с лихвой хватило, чтобы напрочь отбить желание знакомства с «причиной», однако кое-какие картинки она всё же уловила. Совершенно очевидно, Лили была женщиной до мозга костей; женщиной, точно знавшей, чего хочет и уверенно стремившейся к цели, прикладывая для её достижения все свои бесспорные таланты. Среди сокурсников (да и не только сокурсников) Иванны похожие экземпляры обоих полов наличествовали в довольно широком ассортименте — яркие, успешные, одарённые. Слишком неинтересные в своей идеальности. Сближаться с ними не хотелось — вероятно, благодаря эмпатии она улавливала что-то такое, что заставляло держать дистанцию. Только один раз инстинкт самосохранения дал сбой. Любовь слепа — это аксиома.

Воспоминания о Лили нужны — это тоже аксиома. На них слишком много завязано, их просто нельзя удалить, не повредив собственно личность. «Туда вообще лезть не нужно, не твоё это дело, дурында!» — каждый раз сурово пеняла себе она. И это действительно было не её делом, тем более, после чужих воспоминаний реальность воспринималась столь причудливо, что к лаборатории в таком состоянии подходить ближе, чем на пушечный выстрел, было бы просто неразумно. Да и вообще, не специалист она по манипуляциям с воспоминаниями, как ни хотелось доказать себе обратное; так что нужно работать с эмоциями и не пытаться прыгнуть выше головы…

Обычный распорядок дня доктора Мачкевич стал выглядеть примерно следующим образом.

Большую часть ночи, а также первую половину дня (когда все остальные были на занятиях) Иванна властвовала в лаборатории в одиночестве, стараясь распланировать дела так, чтобы на этот период не выпадало ничего важного. На «работу» со Снейпом, когда синтез не требовал её наблюдения, она отводила два — три часа до звонка его будильника. Будильник гарантировал Иванне своевременное пробуждение, случись ей во время сеанса впасть в забытьё. Признав недовольство Снейпа на тему нахождения в постели в верхней одежде, она нашла среди своих вещей трикотажные брюки от своей старой студенческой спортивной формы и майку с дурмштрангским гербом на груди, которые и стала надевать под мантию в качестве компромисса. Поначалу было холодновато находиться в такой одежде в лаборатории, но она привыкла. К тому же, Снейп, обнаруживая по утрам её у себя под боком, выражал всё меньше недовольства, очевидно, постепенно смиряясь с фактом и признавая бессмысленность каких-либо споров на эту тему.

Она вставала одновременно с ним и, прихватив кофе, шла в лабораторию, где примерно после трёх часов её подменял кто-нибудь, кто раньше остальных освобождался, и тогда с чистой совестью уползала спать.

Около шести часов пополудни Иванну, по её же просьбе, расталкивал кто-нибудь из Смитов или, в особо тяжёлых случаях — лично Снейп, после чего она шла умываться, «завтракала» и возвращалась обратно. В одиночестве она, как правило, не оставалась, и обычно в лаборатории появлялся либо Снейп с бумажной рутиной, либо Смиты (по одной или одновременно) с домашними заданиями, либо все трое разом. Если кто-нибудь из них отсутствовал в момент, когда нужно было совершить то или иное ключевое действие, вроде помещения в реакционную среду очередного компонента, Иванна не успокаивалась, пока все не собирались, и только тогда продолжала работу. С одной стороны ей хотелось, чтобы в такие моменты все были в сборе потому, что они, моменты, действительно важны. С другой — дополнительные три пары глаз всегда лучше заметят, если она ненароком где-нибудь ошибётся. К счастью, ошибок она пока что избегала.

Ещё около двух часов сна ей удавалось перехватить до того, как Смиты и, за редким исключением, Снейп удалялись на ужин, после которого, в зависимости от загруженности основными делами, возвращались в лабораторию либо в полном составе, либо частично, заглянув по дороге на кухню, чтобы забрать приготовленную для неё домовиками корзинку с едой — перемещать напрямую с кухни Снейп разрешал только чашки с кофе и только на журнальный столик возле камина.

Приблизительно в начале первого в будние дни Иванна обычно оставалась одна, в выходные посиделки могли затягиваться.

— Что там у вас происходит, опять квиддич? — спросила Иванна, гася горелку под первой установкой и принимаясь сосредоточенно изучать цвет жидкости в приёмной колбе второй. — Так, что там у нас по плану?

— Номер один и номер два — третья очистка, номер три — фильтрование и вторая перегонка, номер четыре — добавление катализатора, — отрапортовала Тори, сверяясь с записями. — Да, сегодня наши против Гриффиндора.

В начале одиннадцатого утра пятого февраля в лабораторию явилась Тори Смит в гордом одиночестве, сказала, что подежурит и почти что силой заставила Иванну пойти поспать. Разбудила она её через два часа, когда реторта первой установки почти опустела.

— А ты не болельщик? Помню, где-то в середине января, вроде бы, был какой-то матч, так профессор Снейп и Хоуп светились, как урановые копи, — припомнила Иванна, оставляя в покое вторую установку и переводя взгляд на третью. Третья установка появилась в результате проведённого Иванной тщательного обследования пятистворчатого шкафа, где на разных полках были обнаружены нужные детали. Холодильник у неё был попроще, но годился для перегонки на третьей стадии синтеза. — А вот ты была, кажется, равнодушна.

— Я болею сильно по настроению, — кивнула Тори, укладывая фильтровальную бумагу в вакуумную воронку. — И кстати, тогда слизеринцы играли против нас и выиграли. После этого на целую неделю наши «серебряно-зелёные» коллеги сделались особенно невыносимы, — хихикнула она. — Но я даже рада, что наши тогда проиграли, в противном случае, думаю, профессор нашёл бы повод отправить меня потрошить лягушек.

— Да брось, ты преувеличиваешь, — ухмыльнулась Иванна, принимаясь разбирать первую установку, детали которой следовало вымыть, и поскорее. — Ты бы сначала воронку к колбе подсоединила, да в штативе закрепила.

— Ой, точно… Нет, профессор же наверняка меня терпит только из-за того, что я подруга Хоуп, — Тори сделала как ей советовали, после чего присоединила к отводной трубке колбы воздушный шланг. — Кстати, вы водоструйник не видели?

— Если тебя это гложет, могу заверить — тебя он любит не меньше Хоуп. …Так, фильтр спиртом смочи, насос я видела под маленькой раковиной, верхняя полка шкафчика, — развеселилась Иванна, сгружая в большую раковину стекло. — Просто кое-кто себе скорее язык откусит, чем хоть как-то выкажет симпатию к студенту из конкурирующего Дома.

— А, тогда ладно, — успокоилась Тори; подсоединив насос к крану, она пустила воду.

— Сколько времени? — спросила Иванна. — Когда уже коллеги подтянутся? — откровенно говоря, ей совершенно не хотелось мыть вторую установку, и она искренне рассчитывала на помощь Хоуп, которая никогда не выказывала отвращения к мытью посуды.

— Да вот уже должны… — Тори бросила взгляд на часики на запястье. — Не думаю, что матч затянулся…

Её слова прервал тихий шорох открываемой двери. В лаборатории появилась столь желанная Хоуп и, виновато разведя руками, сообщила подруге, что команда её дома продула. Тори, нисколько не расстроившись, пожала плечами и сказала, что это всего лишь очередное доказательство того, что самая тонкая стратегия имеет все шансы разбиться о нездоровый энтузиазм. Иванна на всякий случай заметила, что не стоит путать нездоровый энтузиазм с волей к победе. Тори меланхолично возразила, что в случае с Гриффиндором лично она ничего не путает; Хоуп с готовностью закивала в поддержку её слов.

— Нет, в целом они нормальные, но очень часто не включают голову… — справедливости ради отметила Тори.

На этой философской ноте в лаборатории возник Снейп. Пребывал он в довольно кислом расположении духа, так что Иванна не удержалась и невинно поинтересовалась — не болел ли он за Рэйвенклоу? Одарив её свирепым взглядом, он сообщил, что, поскольку команда его Дома не участвовала в игре, лично он болел против Гриффиндора. Затем, изучив обстановку, он возмутился творящемуся бардаку.

— Доктор Мачкевич, немедленно бросьте эти бессмысленные телодвижения и помогите мисс Смит с фильтрованием, — скомандовал он. — Мисс Смит, вы ступайте к раковине, на вас обе установки, а также ступки и инструментарий на том конце стола. А я тем временем займусь выдавливанием слизи фурункульницы-гнилолистки. Как раз отстоится, пока созреет тройка. Подозреваю, никто не имеет желания оспорить честь выполнения сего увлекательного и почётного деяния?

— Сэр, разрешите, я сделаю, когда всё вымою, — храбро вызвалась Хоуп.

Извлечение слизи из чрезвычайно неприглядного растения под названием фурункульница-гнилолистка было, наверное, не менее «увлекательно» и «почётно», чем извлечение гноя из бубонтюберов. Слизь эта, к сожалению, обладала более мощными антисептическими свойствами, нежели эфирное масло чайного дерева и была гораздо стабильнее его при хранении. К сожалению — потому, что добыча её из растения сопровождалась рядом негативных моментов: начиная с мерзкого вида и тактильных качеств фурункульницы-гнилолистки, заканчивая зудящими ярко-зелёными пятнами, которые неразбавленная слизь оставляла на коже. Слизеринка до кончиков ногтей, Хоуп никак не могла допустить, чтобы любимый декан занимался подобным непотребством. Снейп величественно-снисходительной усмешкой отверг её порыв.

Завершив фильтрование, Иванна присоединилась к Снейпу, а Тори стала помогать Хоуп с мытьём.

— Коллега, вы как считаете, мы можем какой-нибудь другой антисептик подобрать? — спросила Иванна, выкладывая на толстую деревянную доску с желобком по периметру мясистые бурые листья, покрытые зеленоватыми пупырышками.

— Не поздновато ли вы спохватились, коллега? — сочувственно осведомился Снейп, методично разминая шипастым валиком те же листья на аналогичной доске.

— Вы чем умничать, сказали б лучше по существу, — Иванна тоже взяла валик и стала слегка постукивать им по листьям.

— Вы отбивную собрались делать? — поморщился Снейп, покосившись на её работу.

— Если листья слегка отбить — слизи отделяется больше, — пояснила Иванна. — Эй, я смотрю — преподавательская деятельность пагубно влияет на ваш исследовательский дух! — она неодобрительно цокнула языком.

— И что же мне прикажете делать? — ядовито вопросил он.

— Живо мой голову и марш на свидание!!!

Раздавшееся со стороны раковины исполненное праведного возмущения шипение, заглушившее даже журчание воды и звяканье стекла, заставило Иванну и Снейпа переглянуться с квадратными глазами и перевести взгляды в ту сторону.

— Прошу прощения, это я Хоуп воспитываю, она идти не хочет — говорит, что тут дела важнее, — покраснев до корней волос, сообщила Тори. — Её Уоррингтон вечером прогуляться вдоль озера звал… — пинок по лодыжке со стороны покрасневшей Хоуп оборвал её тираду. — В общем, я очень прошу дать ей на сегодня освобождение! — быстро закончила Тори, прежде чем подруга успела нанести ей более серьёзные увечья.

— Как домоете, можете обе быть свободны, — разрешил восстановивший душевное равновесие Снейп.

— А ничего, что это мой синтез и мои ассистенты, и мне может понадобиться помощь?! — для порядка возмутилась Иванна.

— Мы сегодняшние дела уже почти завершили, и вас я планирую отправить спать — причём в вашу же комнату, — заявил Снейп. — Могу я хотя бы полдня побыть один, наконец? — пресекая её дальнейшие аргументы, спросил он. — Иногда, знаете ли, человек испытывает подобную потребность!

Иванна безропотно признала за ним такое право. Работа в восемь рук закипела очень быстро, и вскоре было переделано не только всё, что сделать было нужно, но и всё, что можно.

Снейп выгнал дам из лаборатории, сказав, что за всем присмотрит. Иванна, зевая, взяла с него обещание разбудить её не позже начала третьего и послушно удалилась в свою комнату, которую в последнее время так редко баловала своим появлением. Смиты, в целом, тоже особенно не настаивали на продолжении банкета: Хоуп отправилась готовиться к свиданию, как ей и было велено, а Тори — к единорогу, прихватив по пути на кухне сахару.

Плотно задёрнув шторы, Иванна разделась и забралась в постель. Взбивая подушку и половчее пристраивая её под головой, она подумала, что зелёный шёлк, всё же, гораздо приятнее глазу, чем красный.

«И вообще, что за дурацкое пристрастие к шёлку? — подумала она, переворачиваясь на другой бок; подушка так и норовила выскользнуть. Каждый раз ловя её у края постели, Иванна ностальгически вспоминала небелёный лён дурмштрангских простыней. — Вшей боятся, что ли?»

Сон, просто сон, без каких-либо чужих образов, воспоминаний, эмоций… Нормальный, здоровый, освежающий сон. Поразительная роскошь. Прогулка в весеннем саду под пение птиц… Только вот, птицы могли бы петь и потише.

— Доктор Мачкевич! — голос Тори Смит развеял остатки сна. — Просыпайтесь, уже почти два. И вы всё самое интересное пропускаете.

— Что? — Иванна рывком села в постели и огляделась.

Темноту комнаты рассеивали языки пламени в камине, среди которых виднелся особо крупный сгусток, который вещал голосом Тори:

— Доктор Мачкевич, надеюсь, вы уже проснулись. Во-первых, уже почти два, во-вторых — к гриффам пробрался беглый преступник. Сестра нашей студентки — гриффиндорка, она только что ей сообщила. Извините, я побежала…

Сгусток замерцал и рассеялся, оставив камин гореть в обычном режиме. Иванна вылезла из постели и принялась лихорадочно собираться. В кои-то веки она была бодра настолько, чтобы всё же предпринять операцию по розыску Блэка. Всего пара вопросов — и можно эту тему закрывать.