Честно говоря, знаете, почему мэтр Бергер пригласил меня в свою команду? – Таня загадочно и чуть насмешливо улыбается. – А потому что я тогда была единственным известным ему популяционным биологом, происходящим из народа холмов. Не знаю уж, кто меня ему сдал…
– Ну почему обязательно «сдал»? Тебя могли и по библиографии вычислить. Кто ж еще смог бы публиковать научные статьи одну за другой в течение нескольких столетий? – вступается за коллег Элейн.
– Ну вот разве что… Так что я ему, должно быть, еще и как объект исследований понадобилась. Видимо, мы ему сначала такими же… лягушками показались. Есть же расхожее мнение, что мужчины-сиды берут в жены человеческих женщин именно для того, чтобы произвести на свет как можно больше ушастых детей…
– А на самом деле? – перебивает Таред.
– А на самом деле за равный период времени человеческая женщина действительно в состоянии произвести на свет раз в десять больше детей, чем наша, и если примерно половина из них окажется сидами, то выигрыш и на самом деле, казалось бы, должен получиться. Но ведь это так только на первый взгляд!
– А на второй? – Таред вновь не выдерживает и перебивает сиду.
– А на второй всё немного иначе. Сейчас объясню. Мой учитель, мэтр Мак-Артур, когда-то объяснил мне, что для того, чтобы вид процветал, он должен следовать либо стратегии рыцарей, либо стратегии королей – сейчас обычно говорят сокращенно, «r-стратегия» и «K-стратегия». Первый случай – это когда каждая особь живет бесшабашно, всё время рискует жизнью, но зато старается оставить как можно больше потомков. Тогда, несмотря на высокую смертность среди молодых, так и не успевших приступить к размножению особей, выживших хватает для того, чтобы вид не вымер. Конечно, выбор «стратегии рыцарей» требует очень высокой плодовитости. А второй случай, «стратегия королей», – это когда каждая особь считается для вида большой ценностью, когда ее опекают в детстве, когда она надежно защищена от врагов во взрослой жизни и почти наверняка оставит потомство. Но вид, избравший «стратегию королей», не должен быть чрезмерно плодовитым: иначе его потомство рано или поздно неизбежно столкнется с нехваткой пищи, жизненного пространства или еще какого-нибудь важного ресурса. А теперь подумайте, какой из этих стратегий следуют в наше время и люди, и сиды!
– Пожалуй, «королевской», – после некоторой паузы задумчиво говорит Элейн. А Таред согласно кивает головой, однако потом добавляет:
– Да, сейчас, пожалуй, количество детей в семье не особенно зависит от формы ушей родителей. Но так ведь, конечно же, было не всегда. Несколько столетий назад детей в семьях было гораздо больше, а смертность среди них – выше. И вообще, эти «рыцарская» и «королевская» стратегии, – наверное, лишь какие-то крайние случаи, между которыми должны быть переходные, промежуточные варианты.
– Разумеется! – соглашается Таня. – Но не забывайте, что при равных условиях в те времена смертность среди остроухих детей была гораздо выше, чем среди круглоухих. Мы ведь очень зависим от витамина B12, и еще пару столетий назад это неизбежно означало огромную потребность в мясной пище. А уж в совсем давние времена… Помните: у императора Фридриха Белого, основателя нынешней Германии, из детей-сидов не выжил ни один – по крайней мере, из законных!

– А я вообще думала, что холмовое происхождение этого самого Фридриха – не более, чем красивая легенда, – задумчиво говорит Элейн.
– Не легенда – уж поверьте! – восклицает в ответ сида. – И само-то прозвище Белый – это поздняя придумка историков, ошибочно связавших германское слово «альб», то есть «сид», с латинским «альбус».
Таня ловит на себе взгляд Элейн – ох, догадается ведь сейчас, что они с императором Фридрихом жили в одни и те же времена, а то и вовсе что были знакомы. Только бы не спросила об этом!
Но гостья задумчиво смотрит на сиду, подперев подбородок рукой, и молчит. Таред тоже как-то сник, опустил голову.
– Я еще кофе сварю, хотите? – заполняет паузу Этайн.
– Да, если можно… – откликается Элейн. – Господи, какие же мы, люди, все-таки дураки! Только и ищем какие-то подвохи там, где их и быть-то не может… Слушай, а почему все-таки у вас так часто встречаются смешанные браки? Вот и у тебя тоже…
Таня как раз увлеченно возится с кофемолкой, поэтому не сразу реагирует на вопрос. Потом улыбается – загадочно, нежно и грустно.
– Как сида я тебе так ответить могу: возможно, потому что у нас с вами половые феромоны одинаковые. Будет и правда полная, и ответ совершенно бесполезный – точь-в-точь как в легендах про фэйри. К тому же и существование таких феромонов у людей так до сих пор и не доказано. Так что, может быть, – Таня чуточку улыбается, – их просто нет вообще – ни у нас, ни у вас. Ладно… Объясню по-честному. Знаете, что такое «пройти через бутылочное горлышко»?
Нет, к тому, что отрицательно покачает головой Таред, Таня была внутренне готова. Но чтоб и Элейн тоже? А вот тоже ведь не знает, как ни удивительно! Придется объяснять – только сначала надо поставить джезву на электрическую плитку...
– Когда о каком-нибудь виде говорят, что он «прошел бутылочное горлышко», – имеют в виду, что он восстановил численность после того, как она побывала чудовищно, катастрофически низкой. Вот и мы такое пережили, чуть не исчезли. Ты ж понимаешь, что это означает с точки зрения генетики… Мы все близкие родственники, Элейн. В конечном итоге, только приток человеческих генов и спас наш народ. А между собой сиды стали более-менее часто заключать браки только поколения с четвертого–пятого, если отсчитывать от времени основания Кер-Сиди Немайн-Хранительницей. Что же до сидов старших поколений… Ну вот как бы я могла выйти замуж за собственного пра-пра-правнука или такого же племянника? Конечно, это уже не требования генетики, а предрассудки, но все-таки… В общем, мы гораздо в большей мере люди, чем о нас обычно думают.
– Да я уже поняла это – на самом деле, еще когда эта модель на компьютере получилась, – тихо отвечает Элейн. – А теперь я еще и прочувствовала.
А Таред просто кивает головой.
– Слушай, а откуда вы себе этого симбионта взяли? Я ж понимаю прекрасно, что никакое это не ядро дополнительное, а органелла наподобие хлоропласта или митохондрии, то есть бывший самостоятельный организм, вошедший в состав клетки, – всё так же тихо спрашивает гостья.
– Извини меня, Элейн, – честно отвечает Таня, разливая кофе по чашкам. – Я бы и рада тебе ответить, но не имею права. Это не мое решение, и не мне его нарушать. Но поверь: наличие в наших клетках этого образования не нарушает никаких законов природы и теории эволюции не отменяет тоже. Просто так уж получилось, что именно у нас, у сидов… кое-что не так, как у нормальных живых существ. И знаешь, никакого особого счастья это «кое-что» нам не приносит. Например, мы не можем пользоваться обычной оптикой, слишком сильно реагируем на маленьких детей, почти не способны сказать прямую ложь – поверь, это далеко не всегда так уж хорошо! А еще мы гораздо более привередливы в еде, чем вы…
– Жаль, что не можете ответить, леди… – начинает говорить Таред и тут же вновь получает каблучком от супруги, то ли за неправильное обращение к сиде, то ли и за остальную часть фразы тоже.
– Ну и что! Зато вы же не стареете! И способны жить неограниченно долго – да за такую возможность много чем пожертвовать можно! – Элейн явно пытается увести разговор в сторону от неловкой темы, но недоумевает, кажется, вполне искренне.
– Так ведь и тут тоже не всё так просто, как часто кажется людям. Элейн, ты когда-нибудь слышала такое выражение, «маленькая смерть»? – и сида загадочно улыбается.
– Ну… – гостья смущается, краснеет. – Это… В общем, когда я была на континенте, в бывшей стране франков…
– Так вот, мы тоже так часто говорим, – грустно продолжает фразу Этайн, – но называем этими словами не то, что имеют в виду потомки франков и галлов, а совсем другое, куда менее приятное. Ты же знаешь: примерно раз в десять лет – а в наше вредное для здоровья время обычно это случается еще чаще – каждый из нас уходит в так называемое обновление. На самом деле в это время в нашем теле разрушаются почти все ткани… В общем, в итоге от прежнего организма обычно остаются только минеральная основа скелета и еще нервная система, а всё остальное заново отстраивается из стволовых клеток...
– Я поняла, – перебивает Элейн… – это так ужасно! Я слышала, что всегда есть один шанс из ста не пережить обновления. Это все-таки очень много… Извини меня, Этайн, я не подумала!
– На самом деле всё обстоит и лучше, и хуже, – начинает объяснять сида. – Лучше – потому что медицина не стоит на месте и за последние годы обновление стало гораздо безопаснее – правда, это если говорить именно об организме. Хуже – потому что… Понимаешь, во время обновления тебя проверяет система репарации, отвечающая прежде всего за нервную систему – ну, и за скелет заодно тоже, конечно… Так вот, не дай бог эта система решит, что у тебя неполадки с психикой… Она, конечно, тебе ее исправит – вот только после такого исправления в твоем теле скорее всего будет жить уже кто-то другой – с твоей памятью, может быть, даже с твоими привычками, но все равно не ты. А окружающие люди – они, скорее всего, этой подмены даже не заметят. И не будет тебе ни могилы, ни поминок, ни даже сочувствия. У меня так с мамой было – еще до моего рождения… Вернее, с тем, кто прежде жил в ее теле, – голос сиды дрожит, по щеке скатывается слеза, оставляя на пудре голубоватый потек. – И еще… Я, когда еще подростком была, с какого-то времени стала бояться, что когда-нибудь у меня появится собственное кладбище – из могил мужей, братьев, сестер… и детей тоже. Иногда оно даже снилось мне – в кошмарах. Знаешь, а ведь почти так всё и получилось: не кладбище в прямом смысле слова, конечно, а такой вот мемориальный альбом – из рисунков, фотографий, файлов. И когда я увидела эту вашу модель… Она была до жути похожа на Милицу, одну из моих дочерей. В те годы в моей семье было принято детям-сидам давать имена из наших легенд, а детям-людям – славянские. Так вот… В детстве мы с Милкой замечательно ладили, и в ее юности, как ни удивительно, тоже. В тридцать пять она прокляла меня и разорвала со мной все отношения – потому что она старела, а я нет. А в семьдесят восемь, лежа на смертном одре, она держала меня за руку, слушала, как в детстве, мою колыбельную и счастливо улыбалась. Ты бы хотела так прощаться со своими детьми, вот скажи? Знаешь, если уж кому завидовать – так это не нам, а голым землекопам – есть грызуны такие, живут на самом юге Африканского континента семьями наподобие муравьиных, на вид страшные-престрашные: бесшерстные, с крохотными глазками, с огромными передними зубами. Вот они как раз и не стареют почти, и ни в каких обновлениях не нуждаются! Правда, землекопы смертны – но они легко проживают и двадцать лет, и двадцать пять, – это получается раз в семь дольше, чем у других грызунов такого же размера. А главное: большинству из них никогда не приходится терять своих детей – потому что размножаться способны только несколько землекопов в семье – самка-царица и ее «мужья»!
Тане вдруг кажется, что Элейн и Таред сейчас обидятся на нее, – и сида резко обрывает свою взволнованную речь, а потом добавляет:
– Извините, ребята… Вы ни в чем не виноваты: просто наболело у меня за много лет. Столько глупостей разных от людей наслушалась…

– Ага! Таня, а ты знаешь, кстати, где наш Дай?
– Так гуляет по парку с кем-нибудь. Тут же сейчас совершенно безопасно, ты же знаешь!
– Так вот, я только что видел его на соседней дорожке – в обнимку с девчонкой. И не с кем-нибудь, а…
– С высокой блондинкой, с которой я встречала его зимой? – напряженно улыбаясь, перебивает мужа Таня.
– Не угадала! Нет, с черноволосой сидой – с той самой, которая встретила нас на поляне.
– Ой! – Этайн резко останавливается, хватается за Бертову руку.
– Тебе она не понравилась, Таня? Я, честно говоря, тоже почему-то насторожился…
– Отчего же, Берти? Наоборот! Не суди об Арвен человеческими мерками: мы все-таки другие. То, что она повела с нами, видевшими ее в первый раз, как со старыми друзьями, – это совершенно естественно и нормально для сиды в ее возрасте. В общем, обычная славная девочка из холмовых… Берти, меня больше всего тревожит совсем другое! Ты ведь знаешь, что такое клан Плант-Телери?
– Ну, в общих чертах…
– Значит, ты понимаешь, что Аруин запросто может оказаться Даю, например, племянницей или даже двоюродной сестрой? А если они решат пожениться? Честно говоря, меня только это и волнует.
И тут же Этайн ощущает, как в ней просыпается давно дремавший «внутренний цензор» – сковывает руки и ноги, заставляет склонить голову, пробуждает чувство мрачного отчаяния. Этого еще не хватало! Но интересно все-таки, какую же такую неправду она сейчас сказала?
Заметив, что Этайн оступилась, а потом беспомощно повисла на руках у мужа, к ней устремляются Таред и Элейн.
– Танечка! Мэтресса О'Десси! Танни! Что с тобой? Как помочь? У меня аптечка есть… – перебивая друг друга, предлагают все трое помощь сиде.
– Друзья, да перестаньте же! Всё со мной в порядке. Просто мне следовало быть честнее – даже перед собой! А я, кажется, повела себя как последняя эгоистка, – и Этайн огорченно вздыхает.
– Да что такое ты на себя наговариваешь? – недоумевает муж.
– Даже объяснять совестно! В общем, врать я чуть не начала – в кои-то веки! Вот и получила по заслугам! Берти, только не спрашивай меня, за что именно: это меня так не украсило… Постарайся забыть мою очередную глупость, ладно?
Таня чувствует, как «цензор» потихоньку отпускает ее – но до чего же неохотно и медленно он это делает! А и поделом! В кого же ты превратилась-то за эти века, голубушка ушастая? Ты ж никаких не генетических проблем испугалась, ты боишься совсем другого! Боишься, что в твою жизнь без спросу ворвется чужая, незнакомая особа – со своими привычками, со своими вкусами, со своими представлениями о правильном и неправильном – и останется рядом с тобой навеки, даже после того, как Дай состарится и уйдет навсегда! Что же получается: ты не только смирилась, но и привыкла к потерям близких? А может быть, ты уже иногда и ждешь их с нетерпением – когда обиды, когда ссоры? Может быть, ты заводишь мужей и детей, как люди заводят собак: заранее зная и чуть ли не планируя, что когда-нибудь их потеряют, а сами продолжат жить дальше?
– Нет же! Нет! Я не такая, правда же… – едва слышно шепчет сида сквозь всхлипы.

– Ну что ж, не хочешь – не говори! – Элейн разочарована, но пытается не подавать вида. А потом сообщает то, что считает самым главным следствием из их открытия:
– А ты понимаешь, что мы теперь скоро сами из людей сидов делать сможем?! Точнее, конечно, из оплодотворенных яйцеклеток, но даже это такие перспективы! Представляешь, любая человеческая пара сможет завести ребенка-сида! При этом совершенно родного, несущего гены обоих родителей! Просто подсаживаем взятое от сида-донора дополнительное ядро – и готово!
Этайн пытается представить себе такую операцию. Технически – да, она вполне осуществима. И все-таки что-то сиду смущает. Более того, очень не нравится. Поначалу это неприятие чисто интуитивно, потом оно начинает оформляться в какие-то более определенные образы и чувства и, наконец, принимает словесную форму:
– Ага, и получится ребенок от трех родителей: двух людей – матери и отца – и одного сида – донора так называемого дополнительного ядра. И как насчет родительских прав этого самого донора? Подружка, ты некоторые особенности отношения сидов к младенцам случайно не забыла? Я бы вот стать анонимным донором точно не согласилась!
– А если донором станет сид-мужчина? – это уже вмешивается Ллойд.
– А будет то же самое, – уверенно отвечает Таня. – Все наши так называемые «дикие сиды» – исключительно результат раздолбайского неведения горе-отцов. Ну, или обмана со стороны матерей. А если сид узнает о том, что у него «на стороне» есть ребенок, то он непременно постарается его разыскать… Нет, грудью его кормить он, конечно, не будет. И даже эйфория наша дурацкая у него не начнется, это уж чисто женское. Но вот чтобы сид от своего ребенка сознательно отказался – такого никогда не бывало! По братишке своему знаю, у него… – Таня понимает, что сболтнула, пожалуй, лишнее, обрывает фразу, машет рукой.