Страницы пыльных книг (джен)

Дождливое осеннее утро началось с очередной перебранки Кота и Заведующего. Мефистофель сидел в кресле у камина, погрузившись в изучение биографии Танидзаки Дзюнъитиро, краем уха слушая взаимный поток обвинений.

— Между прочим, писать отчёты, когда у тебя лапы вместо рук — затруднительно.

— Почему я должен тратить свой законный выходной на заполнение бумажек?

— Потому что без этих «бумажек» нас перестанут финансировать. Людям из вышестоящих инстанций необходимо знать, куда и на что уходят выделенные деньги.

— То есть мне для наглядности приложить фотографию кошачьего домика к отчёту?

— Это непредвиденные расходы, — возмутился Кот. — Если бы кое-кто не пролил чернила на мою лежанку, то их можно было избежать.

— Если бы кое-кто... — Заведующий не договорил. — Похоже, у нас гость?

— Ты прав, — Кот запрыгнул на спинку кресла. — Господин Мефистофель, вы тоже чувствуете чужое присутствие?

— Да, это один из небесных посланников, — он запомнил страницу и закрыл книгу.

— Ангел? Вот уж кто, а они никогда к нам не заглядывали, — пробасил Заведующий. — Так, Мефистофель, а не по твою ли душу, он явился?

— У меня нет души, — он поднялся и, положив книгу на столешницу, направился к двери. — Не беспокойтесь, если наш пернатый друг оказался на территории библиотеки, то убивать он меня не собирается.

* * *

Михаил дожидался его в беседке, скрываясь от любопытных глаз и дождя. В облике человека архангел напоминал Михаэля Рамфета, лишь светло-русые волосы стали короче, едва достигая плеч, да мундир сменил белый костюм.

— Ты без зонта, но при этом не промок, хотя дождь идёт с самого утра.

— Ты в солнцезащитных очках, несмотря на пасмурную погоду, — парировал Михаил.

— Мне не нравится менять глаза — у людей отвратительное зрение.

— Иллюзию наложить не догадался?

— Архангел, поддержание иллюзии отнимает больше сил, чем полное преобразование, а большую часть энергия я сейчас трачу на решение более важных вопросов, — он снял очки и убрал их в карман длинного плаща. — Теперь я верю, что ты пришёл просто поговорить, а не отправить меня в очередной раз на тот свет. Так о чём я должен знать?

— У меня хорошие вести.

— Для кого именно? То, что благо для ангела — погибель для демона.

— Для всех, — в голосе Михаила послышались печальные нотки. — Небеса не будут препятствовать тебе в борьбе с искажёнными существами, но и помогать не станут. И есть несколько условий, которые ты обязан принять, прежде чем тебе дозволят призывать души, что обрели покой в Раю.

— Ты говорил с Создателем?

— Да, я здесь, чтобы передать Его волю. Ты не должен заключать договор ни с кем из призванных писателей. Нарушишь данное условие, в тот же день твоё физическое тело уничтожат, а дух низвергнут в Преисподнюю.

— Хм, а если литератор — заядлый грешник и договор со мной спасёт его душу от искажения? — Мефистофелю не нравилось подобное условие, как и любой намёк на сделку с Небесами.

— Запрещено.

— И кто из нас ещё большее зло? Пожертвовать человеческой душой ради каких-то нелепых принципов. Что будет, если я откажусь принять это условие?

Михаил неспешно приблизился и заглянул ему в глаза:

— В этом случае мне приказано тебя убить.

— Библиотека — моя территория, архангел, — Мефистофель незаметно преобразовал правую руку, выпуская когти.

— Знаю, но я исполню волю Его.

Он ощутил неприятный холодок вдоль позвоночника, когда заметил абсолютно пустой, безжизненный взгляд Михаила. Перспектива провести ближайшие пятьсот лет в виде бесплотного духа, который не может обрести форму, Мефистофеля не радовала.

— Так и быть, я согласен.

— Рад твоему здравомыслию, — Михаил несколько раз моргнул и потёр веки пальцами.

— А я как рад, словами не передать, — желчно выплюнул он. — Ты говорил про несколько условий. Что вам от скромного эрцгерцога Преисподней ещё нужно?

— Чтобы ты не мешал моему земному воплощению, — архангел одарил Мефистофеля поистине дьявольской улыбкой.

— Вот только тебя мне под боком для полного счастья и не хватало. Не препятствовать и не помогать, верно?

— На время меня отстранили от обязанностей. Я поддался гневу, поэтому буду искупать грехи, воплотившись в человеческом теле.

— Собираешься наблюдать, но не вмешиваться напрямую?

— Верно, — Михаил улыбнулся и, обойдя его, ступил под проливной дождь.

— Не знаю, кто это будет и когда он появится в библиотеке, но ты без сомнения сразу всё поймёшь. И мой тебе совет: не призывай Нагаи Кафу.

— Почему? — Мефистофель резко развернулся, но архангела уже и след простыл.

Похоже, Небеса вели какую-то свою игру, которая ему совсем не нравилась.

* * *

Мефистофель обновлял магические письмена на охранном амулете, когда в Запретную секцию ворвался Ацуши Накаджима. Всклокоченные волосы, отсутствие привычных очков и дефицит хороших манер говорили о том, что перед ним вторая личность — Тора, как прозвал её Эдогава.

— Вам надлежит быть в лазарете.

— Пока там лежит эта куртизанка, я туда ни ногой, — огрызнулся Тора и бесцеремонно уселся за стол.

— Вы о господине Танидзаки?

— А о ком ещё-то? Мало того, что выглядит, как девица, одевается, будто проститутка, так ещё и красится.

— Он красится? — Мефистофель закрепил амулет на книжной обложке.

— Вы слепой, что ли? — хохотнул Тора. — У него светлые волосы, но чёрные ресницы.

— У каждого свои странности, не нужно судить господина Танидзаки по одной лишь внешности.

— Да ладно внешность, но эти стоны! Он же специально подставляется в боях, получая удовольствие от боли. Мерзость! Уверен, если кто-то из искаженцев насадит его на свой клинок, этот извращенец будет только рад.

— Не передадите мне чернила?

— Сами возьмите, чернильница — не штанга, не надорвётесь, — Тора заложил руки за голову.

— Передайте мне чернила, пожалуйста, — вкрадчиво проговорил Мефистофель, понижая голос.

— Да захлебнитесь, — Тора нехотя встал из-за стола и сунул ему пузырёк.

— Благодарю, — Мефистофель аккуратно обмакнул перьевую ручку в алхимические чернила и подправил знаки на другом амулете. — Я подумаю над тем, как решить вашу проблему с господином Танидзаки, если вы вернётесь в лазарет.

— Скользкий вы тип, — осклабился Тора. — Ладно, так и быть.

Когда он покинул Запретную секцию, при этом напоследок громко хлопнув дверью, Мефистофель окинул взглядом стеллажи с почерневшими книгами. С каждым днём их становилось всё больше, как и проблем, связанных с писателями.

* * *

В лазарете к привычному запаху медикаментов прибавился неуловимый для человеческого обоняния сладковатый аромат порока, исходивший от души Танидзаки Дзюнъитиро. Мори, заполнявший бланки, поприветствовал Мефистофеля кивком:

— Вечер добрый, вам что-то нужно?

— Я хотел поговорить с вами о состоянии здоровья господина Танидзаки.

Мори бросил взгляд на занавесь, за которой скрывалась больничная кровать, и бесшумно поднялся:

— Вы не против небольшой прогулки, господин Алхимик?

— Не против, да и вам не мешает пройтись, — Мефистофель понимающе хмыкнул и первым вышел в коридор.

— Мне пришлось дать ему успокоительное, — Мори прикрыл дверь. — Я не стал бы обсуждать своих пациентов с кем-то другим, но вы вернули каждого из нас к жизни.

— Я слышал, в сражениях с искаженцами господин Танидзаки специально подставляется под их атаки. Думаю, по характеру ранений, вы можете сказать так это или нет. И, если есть ещё что-то, говорите, как есть.

— Верно, скорее всего, он открывается для того, чтобы попасть под удар. Кроме того, пропускает мимо ушей все доводы о том, что раны, нанесённые искаженцами, опасны не только для тела, но и для души. Снимает повязки раньше времени, раздирает небольшие порезы ногтями, — Мори, вышагивающий по коридору, остановился. — Отстраните его на время, займите чем-то безопасным, в противном случае… последствия будут весьма плачевными.

— Я вас услышал, доктор Мори, — Мефистофель с лёгкостью подстроился под его шаг. — Позволите навестить его завтра днём?

— Конечно, только предупреждаю, говорить с ним бесполезно — Танидзаки вас выслушает, но сделает всё по-своему.

* * *

В биографии Танидзаки Дзюнъитиро вскользь упоминалось о том, что этот человек сторонился мужских компаний, но расцветал в обществе женщин. Впрочем, обретя новое тело, он не стал этаким затворником, но общался с ограниченным кругом лиц, среди которых был и Эдогава Рампо.

— …Так умело замести следы преступления, а какой прекрасный способ убийства!

— Я польщён такой высокой оценкой, но всё же это история о трудной судьбе женщины, которой приходится выживать в мире мужчин.

— Да? Тогда мне стоит ещё раз перечитать это замечательное произведение… О, господин Алхимик, вы тоже пришли навестить господина Танидзаки?

— Именно, — сдержанно ответил Мефистофель.

— Тогда я откланяюсь, — Эдогава отвесил поклон в своей обычной шутливой манере. — Господин Танидзаки, надеюсь вскоре увидеть вас в отряде, хотелось бы продемонстрировать вам один новый трюк.

Танидзаки проводил его взглядом и повернулся к Мефистофелю, положив руки поверх одеяла:

— Собираетесь отстранить меня?

— Нет, естественно, — он присел на стул с вычурной спинкой.

Изящные пальцы с силой скомкали ткань. Тора был прав, когда сравнивал Танидзаки с девицей — невысокого роста, хрупкий, длинноволосый, но Мефистофель чувствовал тьму, клубящуюся в его душе.

— Почему? Вам наверняка уже пожаловались на мои... недостойные порывы.

— Я не считаю их таковыми. Вы когда-нибудь видели паука, который маскируется под цветок? Пчела или бабочка садятся на бутон и погибают в хватке хищника, — Мефистофель подался вперёд. — Лично мне вы напоминаете такого паука. Вас судят по внешности или той маске, за коей вы прячете истинное «я».

Танидзаки заливисто рассмеялся и откинулся на подушку:

— Ах, какое любопытное сравнение. Пауки, конечно, прекрасны, господин Алхимик, но меня больше восхищают большие кошки — идеальные во всех отношениях создания.

— В библиотеке уже есть один кот, и он будет оскорблён до глубины души появлением конкурента.

— Если вы пришли не для того, чтобы отчитывать меня, то чего же таинственный Алхимик желает от скромного литератора? — томным голосом спросил Танидзаки, приподнимаясь на локтях.

— Всю жизнь вы боготворили женщин, жаждали их общества, пытались понять то, как они мыслят. Писали от лица молодых девиц и старух. Я хочу понять, почему, получив столь женственное воплощение, желанное вашей душой, вы настолько его ненавидите?

— Это не ненависть. Мне нравится это тело, — Танидзаки отдёрнул рукав белой рубашки, рассматривая повязку под ним.

— Во время битв с искаженцами кровь бурлит в моих венах, все чувства обостряются, я испытываю нечто, напоминающее...

— Экстаз, — подсказал Мефистофель.

— Да, — с лихорадочным блеском в глазах протянул Танидзаки. — Когда мы возвращаемся в библиотеку, то мир вокруг будто тускнеет. Лишь боль напоминает мне о том, что это не сон, а я жив.

— Существование, но не жизнь, — отчасти Мефистофель понимал этого странного человека.

— Верно, господин Алхимик. Мне трудно сдерживаться — как только боль проходит, то всё теряет свои краски. Миядзава и господин Эдогава пытаются отвлечь меня, но вечно рядом быть они не в силах. Накаджима предложил мне написать новый роман, с радостью согласился стать первым читателем, вот только это его второе «я», похоже, ревнует. Остальные, как вы заметили, судят по внешности, да и мне не особо уютно среди большого количества мужчин. Будь в библиотеке хотя бы пара прелестниц, то я, быть может, и забылся, но, кажется, вы тот ещё женоненавистник.

— Ну почему же, я люблю женщин, — Мефистофель откинулся на спинку стула и заложил нога на ногу. — Оперные певицы, актрисы, танцовщицы, цыганки… Поймите, господин Танидзаки, если я призову в библиотеку кого-то из писательниц, то здесь будет царство хаоса. Любовные треугольники, ревность, попытки завоевать сердце прекрасной дамы. Впрочем, если кто-то из литераторов в свободное время пожелает посетить заведение определённой направленности или завести какую-то интрижку на стороне, то я ни имею ничего против этого.

— Нет-нет, девицы лёгкого поведения или мимолётные интрижки — это вовсе не то, чего мне хотелось бы, — Танидзаки убрал прядь светлых волос за ухо. — Мне нравятся решительные женщины. Которые ускользают из рук, подобно рыбке, когда ты думаешь, что уже поймал её.

— Уверен, со временем вы найдёте свой идеал, а пока… — Мефистофель извлёк из внутреннего кармана именную печать, завернутую в белоснежный платок.

— Быть не может, это же… — черты лица Танидзаки стали мягче, а тьма в его душе отступила, скрывшись в самых далёких уголках. — Откуда она у вас?

— Долгая история, — он не стал вдаваться в подробности, но с удовольствием отметил изменения. — Вы ведь были знакомы с Нагаи Кафу?

— Он — мой покровитель. Литературный, конечно, а не то, о чём вы могли подумать, — Танидзаки с каким-то трепетом взял печать в руки. — Это мой подарок учителю Кафу. Во время войны его дом сгорел, огонь уничтожил всё — мебель, дневники, рукописи, а печать уцелела. Учитель хранил её у себя до самой смерти. Я… я ведь пережил его, но умер в том же возрасте.

— Символично, — Мефистофель с пониманием смотрел на этого нечестивца, прижимающего к груди старую именную печать.

— Можно мне оставить её у себя? — с надеждой в голосе спросил Танидзаки.

— Да, конечно, но с одним условием.

— Каким?

— Не забудьте вернуть её законному владельцу.

Смысл слов не сразу дошёл до Танидзаки, но, когда он осознал, то отбросил одеяло и уселся на краю кровати.

— Неужели вы хотите вернуть к жизни учителя Кафу?

Танидзаки напоминал мальчишку, получившего на праздник желанный подарок, а не грешника, рассуждавшего несколько минут назад о своей порочной натуре.

— Его имя значится в списке тех, кого я хочу видеть среди сотрудников Императорской библиотеки. Господин Танидзаки, у меня к вам есть деловое предложение.

— Внимательно вас слушаю.

Мефистофель сдержанно улыбнулся, он прислушался к предостережению Михаила, поэтому решил не призывать Нагаи Кафу лично. Танидзаки идеально подходил для ритуала, учитывая сильную привязанность и преданность учителю. Желание же вернуть близкого человека было сильнее сиюминутных порывов.