Страницы пыльных книг (джен)

— Что? И вы позволили ему уйти?! — голос Танидзаки яростно звенел, подобно его же оружию, поющему свою кровавую песнь на поле боя. Всего тридцать минут успело пройти после исчезновения Нагаи Кафу, а его ученик уже успел сменить свой ночной наряд на более привычную одежду и рвался в бой, источая столько решимости, что её хватило бы и на десятерых.

— А по вашему мнению я должен был вцепиться ему в ногу, перелетев через всю запретную секцию, а точнее проехавшись по полу? — вкрадчиво произнёс Мефистофель; эта ситуация начинала выходить из-под его контроля, и ещё одна ссора с литератором вовсе не помогала разобраться в происходящем.

— Вы могли бы попытаться. Вы могли бы сказать ему хоть что-то ободряющее и участливое, не те сухие, напоминающие страницы пыльных книг, фразы, слышанные от вас ранее. Вы… бесчувственный эгоист, вот вы кто! Хоть учитель Кафу всегда отговаривал меня от словесных перепалок с «уважаемым Алхимиком», но это безразличие ранило его куда больше, чем все ссадины и порезы, получаемые в погружении.

В полной тишине, повиснувшей после этой гневной тирады, Мефистофель медленно прошёлся по секции, ловко подбирая брошенный Кафу мел, и нарисовал ещё несколько знаков на полустёртом пентакле.

— Хорошо, господин Танидзаки, можете так считать, как вам будет угодно, но я собираюсь найти и вернуть вашего учителя, а если вы приберегли ещё несколько шпилек в мой адрес, то лучше выскажитесь сейчас, ведь вскоре у меня не будет на это времени.

— Я иду с вами, — невозмутимо произнёс Танидзаки, и на этот раз воздержался от колкостей, что так и просились с языка.

— И я, с вашего позволения, тоже, — доселе молчавший Эдогава шагнул ближе к пентаклю. — Пусть господин Нагаи не мой закадычный друг, но я знаю, каково это, когда искажение почти овладевает твоим телом, понукая творить немыслимые поступки. Никому не пожелал бы подобной участи. Позвольте мне помочь вам.

Мефистофель кивнул и, не желая более терять время на бессмысленные разговоры и пререкания, активировал портал. Вязкая пелена тумана полностью окутала их фигуры, перенося небольшой отряд в мир, сотканный вязью иероглифов, вышедших из-под пера Нагаи Кафу.

Открывшийся им Токио утопал в сиянии закатных лучей, а длинная вереница слов, стремящихся в небо одинокими стайками, возвещала о начале искажения этой книги. Мефистофель глубоко вздохнул и попытался ощутить знакомую сущность, но ветер приносил лишь отголоски медоносной горечи и тревожные мысли уставшей души. Даже если бы он пошёл по этому следу, то двое писателей могли лишь помешать ему высвободить свою полную силу. Мысленный поток неожиданно прервал Эдогава, остановившись на развилке широкой улицы.

— Итак, господа, куда же нам отправиться? Налево, или же направо? Подкинем монетку?

— Нельзя быть слишком беспечным, господин Эдогава, речь идёт о моём учителе, — укоризненно произнёс Танидзаки, тоже в растерянности замерший на своём месте.

— Мы разделимся, это самый лучший способ отыскать его. Произведение вашего учителя весьма обширно. Вы могли бы пойти вместе, выбрав правую сторону, в то время как я привык действовать один и займусь противоположной. Если ничего не обнаружим, то вновь встретимся здесь через два часа. Думаю, вам, господа, не стоит напоминать, чтобы вы оба действовали благоразумно. — Мефистофель выбрал левую сторону и не оглядываясь зашагал по тротуару, чувствуя, как усиливается знакомый, с ноткой страданий, аромат, заставляющий его двигаться навстречу, невзирая на любые опасности.

Ступая по узким улочкам города, окутанного вечерней суетой, демон наблюдал, как раз за разом расцветают красные огни фонарей рядом с целой вереницей ещё открытых идзакая, и колышущиеся занавеси норэн пропускают ещё одного посетителя отведать сытной и незатейливой еды, пригубив рюмочку сакэ. Миновав торговую улицу, Мефистофель глубже проникал в произведение Кафу, сильнее ощущая искажение и спутанные мысли автора, который, как оказалось, сейчас наслаждался обществом мира цветов и ив. Ёсивара — один из знаменитых кварталов удовольствий — гостеприимно распахивала свои двери всем и каждому, у кого в кармане было достаточно денег. Остальные же могли рассчитывать лишь на усладу собственных глаз, рассматривая пёстро одетых куртизанок сквозь причудливые прутья харимисэ.

Оказавшись перед двухэтажным зданием одного из самых завлекающих взгляд борделей, Мефистофель замер, понимая, что именно здесь, в этом погрязшем в пороке месте, и находится столь необходимый ему писатель. Минуя лестничные пролёты, умело раскрывая ширмы и не обращая внимания более ни на кого, он решительно отодвинул последнюю преграду в виде полупрозрачных сёдзи, скрывающих за собой просторную комнату, освещаемую лишь бумажными фонарями да светом луны.

— Кикутё? Ты принесла ещё сакэ? Мой кувшин давно пуст, а я желаю забыться, — произнёс Кафу, обращая взгляд пронзительно синих глаз на Мефистофеля.

Одетый в тёмный шёлк кимоно, писатель возлежал среди подушек в окружении двух куртизанок. Их хищные лица покрывал толстый слой пудры, отчего они ещё больше напоминали фарфоровых кукол, а не живых людей.

— Господин Нагаи, этот мужчина мне не нравится… — капризно зашипела одна из женщин, кладя руку на его плечо и улыбаясь ярко-красным ртом. — Мы ведь его сюда не звали.

— Прогоните его, господин Нагаи, — вторила другая, отложив сямисэн, что недавно держала в руках, услаждая слух единственного клиента. Однако сам писатель не спешил хвататься за оружие, хотя вместо привычного лука рядом с ним теперь покоился меч.

Кафу допил оставшееся в крохотной чашечке сакэ и сказал:

— Я действительно не звал вас этот мир, уходите. Убирайтесь, пока я сдерживаю искажение.

— Вы сидите и заливаетесь сакэ, а не сдерживаете искажение, — заметил Мефистофель, уловив проблеск человеческого сознания.

Аура, окутывающая Кафу негативными эмоциями, стала сильнее, и в глазах вспыхнула ярость. Писатель поставил очоко на столик и поднялся со своего места, придерживая меч за удобную рукоять.

— О, как я понимаю, мирная беседа подошла к концу? — с усмешкой в голосе произнёс Мефистофель, материализуя не огненный кнут, бесполезный в помещении, а клинок, и тут же парируя обрушившийся на него удар. Кафу никогда не был мечником, но сейчас, поражённый искажением, он так уверенно двигался и сжимал своё оружие, словно всю жизнь провёл в битве, но мастерства Люцифера писателю не хватало.

Они скрещивали клинки, кружа вокруг друг друга в странном подобии танца, пока куртизанки с криками не выбежали из комнаты, перевернув низкий столик со всем его содержимым на пол.

— Какие ветреные особы, вы не находите, господин Нагаи, — Мефистофель пинком отшвырнул от себя упавшую под ноги утварь и вновь отбил ещё один выпад, ощущая знакомый жар сражения, охвативший их тела.

Тёмные, такие не похожие на настоящие, глаза Кафу зло смотрели на него, а сам писатель продолжал наступать, пока не увидел брешь в защите противника. Сталь окрасилась кровью и, когда острие принизило левый бок, Мефистофель рухнул на застланный татами пол. Стоило этому произойти, оружие с тихим лязгом выпало из дрогнувших рук Кафу. Он обессилено опустился рядом с Мефистофелем, пытаясь зажать рану пальцам.

— Я не… я не хотел этого, господин Алхимик, — прошептал Кафу, закрывая глаза и чувствуя, как болезненное искажение отступает, на время исчезая из его тела, не справившимся с нахлынувшими на писателя чувствами чернильно-синим пятном. Этого-то Мефистофель и ждал: резко вскинув руку, он направил огненный сгусток на зловещую тень, покинувшую писателя. Та заизвивалась, корчась от боли, распространяя пламя по всей комнате.

— Какой же вы всё-таки дурачок, — Мефистофель привлёк притихшего писателя к себе, укрывая материализовавшимися широкими крыльями. — Оружие искаженцев не может меня убить.

Кафу ничего не ответил, прижимаясь сильнее, Мефистофель успокаивающе поглаживал его по волосам, скрывая от взора объятый пламенем дом. Казалось, сейчас огонь пожирал заодно и болезненные воспоминания о Георике Забериске и Люцифере. Когда обугленные опоры не выдержали, а крыша с оглушающим треском обрушилась на пол, спасительная тьма нахлынула на их фигуры и унесла далеко от бушующего пламени с его застилающим глаза дымом.

* * *

По гладкой поверхности ламината струились солнечные лучи, проникая сквозь полуприкрытые занавеси, ложась на белоснежные простыни постели лазарета. Кафу, лежащий под бережно поправленным одеялом, заворочался и приподнялся на кровати, сонно раскрывая глаза. Как оказалось, сейчас он находился в больничной палате, более чем знакомой ему по прошлым визитам, вот только сейчас рядом не было ни заботливого доктора, перебинтовывающего раны, ни обеспокоенных лиц знакомых. Лишь забавная игрушка с милой кошачьей мордочкой, прислонённая к подушке, составляла ему компанию, но и она не могла развеять неясную тревогу и невыносимую скуку Кафу. Писатель попытался сесть на постели, но стоило это сделать, как тело пронзило болью, возвращающей его в прежнее положение и срывая с губ хриплый стон. Несколько мгновений ничего не происходило, а потом послышались гулкие шаги и занавесь, отделяющая постель от большей части комнаты, приоткрылась, пропуская ещё больше света, а вместе с ним и человека в длинном плаще, появившегося словно по мановению волшебной палочки. Эдогава Рампо шутливо поклонился, сняв свой цилиндр, и заметил:

— Я вижу, вам уже значительно лучше. Позволите присесть? — дождавшись разрешения, Эдогава занял стул напротив постели и коснулся рукой поставленных в вазу белых цветов. Видимо, их принесли сюда совсем недавно, и лепестки ещё не успели увять, радуя глаз как посетителя, так и самого Кафу.

— Мне действительно лучше, благодарю за заботу, вот только сколько я…

— Сколько вы были без сознания? — понимающе закончил Эдогава, устраиваясь удобнее и надевая монокль. Синие, похожие на сапфиры, глаза несколько секунд не мигая глядели на Кафу, словно этот круг из стекла позволял Эдогаве видеть недоступное человеческому взору.

— Да, сколько времени я пробыл здесь, — калейдоскоп из обрывков воспоминаний проносился в памяти так быстро, что Кафу вновь пришлось несколько секунд недвижимо лежать на постели, собираясь с мыслями.

— О, не беспокойтесь, всего два дня прошло после того… инцидента, случившегося в вашей книге, — Эдогава не стал вдаваться в детали, не начинал расспросов и даже не попытался прочесть монотонную и весьма утомительную лекцию об угрозе, коей Кафу подверг не только себя, но и остальных. Не всякий обладал подобной тактичностью, именно за неё хотелось поблагодарить этого эксцентричного литератора.

— Мне показалось, будто прошла неделя, — подхватив игрушку-кота, Кафу глубоко вздохнул и, чтобы хоть чем-то себя занять, стал бездумно поглаживать плюшевую мордочку, то и дело нажимая на вздёрнутый нос.

— О, этого представителя кошачьих любезно принесли сюда Ниими с Миядзавой, когда услышали о вашем пребывании в лазарете. Господин Мори, конечно же, воспротивился, но эти двое единогласно заявили о его многочисленных лечебных свойствах, поэтому нашему уважаемому доктору не оставалось ничего, кроме как согласиться оставить его рядом с вами, — упоминание двух писателей-шалопаев впервые за всю беседу вызвало улыбку на лице Кафу. Он крепче перехватил свой подарок, радуясь этому внезапному соседству.

— Иногда, глядя на их нынешние тела и на эти детские проделки, я забываю о том, сколько им лет на самом деле.

— Возраст — это условности. Душа куда важнее глупых рамок, возведённых человечеством в ранг мнимой значимости. Они молоды душой, только она определяет их поведение. Но подобные философские темы вовсе не то, что вас сейчас тревожит? Так ведь?

Многие в библиотеке считали Эдогаву шутом — отчасти такое впечатление производил его цветастый, напоминающий одежду балаганного чародея, наряд. Иные литераторы не желали воспринимать его всерьёз из-за многочисленных шалостей и шуток, ставших в библиотеке притчами во языцех, но Нагаи он казался весьма проницательным человеком.

— Как он? — наконец спросил Кафу, поднимая взгляд и отчаянно ожидая хороших новостей. На протяжении всей беседы этот вопрос не давал ему покоя, ведь именно Алхимик вернул его из мира почерневших страниц, очистив от скверны, въевшейся в кожу синими чернильными пятнами и омрачившей его сознание.

— Измотан. Погружение отняло у него слишком много сил, как ментальных, так и магических. Сейчас он закрылся в своём кабинете, и не пускает туда никого, даже меня, своего помощника. Увы, иных, более утешительных, сведений у меня нет.

— Мне нужно туда попасть, — решительно поднимая одеяло, Кафу ступил босыми ногами на холодный пол лазарета, уже не ощущая той боли, сковывающей мышцы ранее. Однако, стоило ему пройти несколько шагов, голос доктора, заведующего больничным крылом, заставил остановиться всего в паре сантиметров от заветной двери.

— Нагаи, тебе нельзя двигаться, более того, ты находишься на моём попечении. Послушай своего старого учителя и вернись в постель. Что касается вас, Эдогава, — мужчина в белом халате поднялся из-за стола, аккуратно поправляя исписанные не в пример ровным почерком записи. Подойдя к нарушителям спокойствия, доктор Мори выразительно посмотрел на настенные часы, — то время приёма посетителей окончено.

— Ах, мы действительно слишком заговорились, — Эдогава улыбнулся и вновь обратился к Кафу, протягивая ему руку и заговорщицки подмигивая, — мне пора, а что касается нашего разговора — когда человек чего-то по-настоящему хочет, он всегда находит пути для достижения своих целей.

С этими словами он скрылся в дверном проёме, оставляя в плотно сомкнутой ладони писателя витиеватый ключ от кабинета Алхимика.

Было далеко за полночь, когда Кафу наконец-то смог улизнуть из палаты и выйти в полумрак коридора, освещаемого сейчас одним лишь серебристым сиянием ночного светила, льющего своей свет сквозь большие, ничем не прикрытые окна. Ключ в руке приятно холодил разгорячённую быстрым шагом кожу, пока сам писатель, стараясь не шуметь, направлялся вниз, к лестнице, ведущей на первый этаж. Здание Императорской библиотеки ночью казалось ещё более прекрасным, чем под ласковыми лучами солнца. Тишина наполняла просторные залы, избавляя от суетливости дневных часов и яростных дискуссий собравшихся в гостиной литераторов. Нетерпеливое желание объясниться перед Алхимиком гнало Кафу по длинным коридорам этого поистине грандиозного сооружения. Стоило ему остановиться перед красивой, почти ничем не украшенной дверью, Кафу робко коснулся ручки и только через несколько мгновений, собравшись с силами, вставил ключ в небольшой замок, с лёгкостью открывая его, дабы войти в кабинет.

— Господин Алхимик, я…

— Вам не стоило здесь быть, — перед угасающим пламенем камина стоял всё тот же знакомый ему мужчина, вот только облик его совершенно преобразился. Голову венчали изогнутые рога, а за спиной шелестели широкие нетопыриные крылья. Алхимик замысловатым образом сложил их, кутаясь, словно в плащ, и посмотрел необычными глазами золотистого цвета на застывшего в дверном проёме Кафу.

— Я хотел сказать вам спасибо за своё спасение, — поборов своё волнение, он осторожно вошёл внутрь, прикрывая двери, чтобы скрыть от любопытных глаз увиденную им картину. — Вы выглядите… иначе.

— Мой вид пугает вас? — с горькой усмешкой спросил Алхимик, продолжая смотреть на него, словно ожидал чего угодно, кроме вполне спокойного разговора.

— Нет, — Кафу отрицательно покачал головой и сделал ещё один шаг навстречу этой новой, похожей на демоническую, форме Алхимика, — не пугает, в нашей библиотеке полно необычного. Взять хотя бы говорящего Кота, или же мою собственную реинкарнацию, а о всевозможных видах искаженцев, попадающихся в проклятых книгах, я вообще мог бы написать трактат.

— Возможно вы правы, и демон здесь не такая уж диковинка, как могло показаться на первый взгляд. Что же, теперь вы знаете мой маленький секрет. — Алхимик уселся в кресло и подставил свои руки с длинными, когтистыми пальцами к огню, льнущему к ним, подобно животному, обрадованному приходу хозяина.

— Теперь вы сотрёте мне память или попытаетесь заставить молчать?

— Ни то, ни другое, — на тёмных губах Алхимика появилась тень улыбки, которая, впрочем, вскоре исчезла, уступив место серьёзному выражению лица. — Я слишком измотан, даже не в состоянии принять человеческую форму. Так что по поводу провалов в памяти вы можете не беспокоиться, мой дорогой Нагаи Кафу.

— А если… если я беспокоюсь за вас? — писатель преодолел разделяющее их расстояние и замер подле широкого кресла. Кафу не знал действенного метода, способного вернуть Алхимику бодрость, но искреннее участие порой было не менее важным, чем горячий чай или уютный, накинутый на плечи, плед. — Есть ли что-то, чем я могу вам помочь?

— Единственное, что мне сейчас могло бы помочь — человеческая кровь, — демон вздохнул, переведя взгляд усталых, янтарных глаз на своего внезапного собеседника. — Всё ещё не боитесь меня?

Несколько секунд Кафу молчал, словно думал над чем-то, а потом ещё раз отрицательно мотнул головой, добавив:

— Нет, всё ещё не боюсь, если бы вы желали мне зла, то могли бы вцепиться в глотку, и уж тем более не стали бы меня спасать. Что касается крови, то в больничном крыле есть морозильная камера, где хранится донорская кровь и плазма. Я мог бы принести для вас несколько ёмкостей.

— Вы, в самом деле, сделаете это для меня? — несколько настороженно спросил Алхимик.

— Просто подождите меня здесь, — твёрдо произнёс Кафу и покинул комнату так же быстро, как и оказался в ней ранее.

Пробираться назад в лазарет, где хранилась нужная ему субстанция, было делом не из лёгких. Писателю чудились удлиняющиеся тени на стенах, и всё чаще накатывала удушливая волна опасения о возможном появлении доктора Мори, предосудительно смотрящего на своего горе-ученика, докатившегося до заимствования донорской крови. Но, несмотря на все страхи и переживания, объявшие сердце Кафу, им не было суждено перебороть то огромное, неодолимое желание помочь Алхимику, хоть как-то отплатив своему спасителю. Заполучив несколько полиэтиленовых ёмкостей, наполненных красной жидкостью и подвешенных на крючках в специальном холодильнике, Кафу собрал их в контейнер, найденный в той же комнате, и вскоре вернулся вниз.

Алхимик всё ещё находился в своём кабинете, когда дверь вновь открылась, а запыхавшийся от стольких забегов по библиотеке Кафу водрузил свою драгоценную ношу на стол, предварительно раскрыв крышку.

— Вы не перестаёте меня удивлять, — мягко произнёс Алхимик, когда длинный коготь подцепил один из пластиковых мешков. Янтарные глаза несколько секунд с интересом смотрели на это чудо прогресса, пока демон не вернул кровь на место. — Но такого количества мне будет мало…

— Тогда... — Кафу откровенно растерялся, не представляя, где можно в столь позднее время суток добыть ещё больше человеческой крови, кроме как… — тогда я мог бы дать вам свою?

— Как вы это себе представляете? — казалось, ситуация всё больше забавляет Алхимика, ведь улыбку на тёмных губах он уже не скрывал, — мне прокусить вашу тонкую кожу и пить кровь с ранок на шее, подобно жаждущему вампиру?

— Нет, — на глаза писателя попался острый канцлерский нож. Обычно им открывали корреспонденцию, но Кафу не колеблясь обхватил рукоять. Тонкие пальцы почти ласково накрыли его ладонь, не дав сделать решающего надреза, и Алхимик покачал головой.

— Не нужно себя увечить ради меня. Не беспокойтесь, вскоре я приду в норму и сам смогу найти для себя то, что восстановит мои силы. Отнесите кровь назад в лазарет. Мы ведь не хотим лишних проблем для вашего учителя, да и в замороженном виде она принесла бы больше вреда, чем пользы.

— Хорошо, господин Алхимик. Вот только жаль, что я вам совсем не помог, — Кафу накрыл принесённое крышкой и уже собирался уходить, когда фраза демона заставила его остановиться и улыбнуться в ответ.

— О, вы мне помогли. И Кафу... зовите меня Мефистофель.