Терапия (гет)

Нас вышвырнуло из воспоминания, и Грейнджер схватилась за моё предплечье, чтобы устоять на ногах. Её трясло.

После увиденного меня и самого почти колотило. Я понял, что мне уже абсолютно плевать на неловкости. На условности. На тот факт, что я больше не был её лечащим врачом в этот момент — она не была моей пациенткой. На то, что я нарушил все известные мне правила колдо— да и маггловско-медицинской этики. Я просто в очередной за вечер раз сжал её в объятьях покрепче и увёл как можно дальше от Омута.

За окном стояла глубокая глухая ночь, а я видел во влажных карих глазах незаданные вопросы, одним из которых был: «Уйдёшь ли ты сейчас?».

— Я останусь здесь до утра.

Ненужные, но столь необходимые пять слов сиплым шёпотом в гулкой тишине её убогой спаленки. Грейнджер не рыдала, не причитала, не плакала вслух. Только слёзы из глаз и дрожь.

К чёрту любые обсуждения, к чёрту разговоры… Пусть катятся ко всем дракклам терапия, психоанализ и прочие детища чудаков на манер Фрейда. Плевать на то, что до́лжно. Я просто удерживал её в своих руках, пока она не перестала содрогаться в немых рыданиях. Всё потом. Позже. Не сейчас.

Пока мы одетые лежали на её постели, я думал о своём. О том, какой сильной оказалась Гермиона Грейнджер. Моя мать не вынесла суицида Люциуса, тотчас же сломавшись. А что было бы с ней, окажись я на месте отца? Страшно представить.

Никогда никому из ныне живущих я не говорил этого, но, будучи в Азкабане, Люциус рассказывал, что хочет умереть. Мечтает о смерти.

Заговорщически шептал мне во время скомканных визитов, что, окажись в его руках палочка, он без раздумий запустил бы Аваду себе в висок.

Поэтому я проследил, чтобы позже в Мэноре у него не было к оружию никакого доступа. Поэтому штудировал маггловские учебники по психологии. Да только зря. Не сумел, не спас, не помог. Не всё учёл. Я был виновен в смерти своего родителя, и это ещё одно сходство с ней. С той, которая тёплым комком свернулась рядом, приходя в себя.

Я всё лежал, осознавая, что по сути бессилен. И это бессилие сводило меня с ума. Последний раз я ощущал подобное, когда ушла Астория, не оставив мне никакого выбора. Своей смертью она разбила мою жизнь, да так, что ни одно Репаро не помогло бы. Я пил, истерил, кажется, даже подрался в Лютном. А потом взял себя в руки. Ради сына.

Ради Скорпиуса я заставлял себя просыпаться по утрам, идти на работу, улыбаться пациентам и коллегам. Я не признавался себе в том, что отталкиваю собственного ребёнка от бессилия, но не мог не признавать, что жил и всё ещё живу лишь ради него. Хотя нет, не живу фактически, продолжаю существовать.

Я злился на него за это, за то, что он один держал меня в этом долбаном мире. Но вот сейчас я благодарен. Мерлин, потеряй я Скорпиуса, как Грейнджер потеряла Розу, где бы я был?

Вздрагивания прекратились, и она подняла взгляд, нехотя отстранившись.

— Ты как?

— Спасибо. Мне это было нужно.

— Самое сложное уже позади. Я обещаю.

— Соври, что всё будет хорошо, — сказала Гермиона, уткнувшись мне в ворот холодным и несколько влажным от слёз носом.

— Всё будет хорошо, — я притянул её поближе и поцеловал в макушку, не обращая никакого внимания на щекочущие волосы. — Теперь всё обязательно будет хорошо.

Как бы сопливо это ни звучало, я верил, что это не ложь. Я хотел верить, что она действительно справится и научится жить дальше. У меня была фора, конечно. Моим якорем был и всегда будет мой ребёнок. Сын, с которым я обязательно ещё налажу отношения, ведь мы оба живы, а это самое главное.

Мне по-детски хотелось поверить, что и Грейнджер ещё сумеет отыскать если не якорь, то хотя бы маяк, который удержит её сознание от навязчивых иллюзий и позволит двигаться дальше.

* * *

Величественный океан, по ошибке названный Тихим. Шум прибрежных волн, крики чаек и огненно-алый закат. Что ещё необходимо, чтобы забыться в попытке обрести покой?

Брожу босиком по прогретому песку и всё ещё не верю, что сейчас декабрь. Убежать от вездесущего Рождества оказалось непростой задачей, но не непосильной. Порт-ключ мне оформили быстро и даже пожелали счастливого пути, несмотря на мои нынешние отношения с Министерством. Точнее, на их всецелое и бесповоротное отсутствие.

Если не ехать в город, а гулять здесь, на пляже, то можно поверить, что нет никакой календарной зимы, только фактическое лето и множество туристов вроде меня. Лишь тёплый вечерний воздух, солёная прохлада океана и белоснежная пена накатывающих волн у ног. Покой. Ожидание очередной встречи. Томление, лёгкая тревога и трепет, который раз за разом перерастает в счастливые улыбки и лучистые взгляды.

Я гуляю здесь каждый вечер, потому что это же делают мои родители, выгуливающие Спайка — их пса. Мы привычно встречаемся взглядом, затем здороваемся и бродим по пляжу все вместе. Они не вспомнили меня, но это не помешало мне заново с ними познакомиться. Соврать, что всю жизнь мечтала завести собаку, и посетовать, что не могу осуществить мечту из-за аллергии мужа.

Вот так мы и встречаемся, будто бы случайно, каждый вечер. Гуляем, болтаем ни о чём и играем со Спайком. Маме, или Монике, как я её теперь называю, очень нравится моё имя. А отец вчера признался, что, будь у них дочь, ему хотелось бы, чтобы та была похожа на меня. Мне хорошо и спокойно с ними, и я верю, что это Рождество сумею пережить с улыбкой, пускай и немного грустной.

Время на восточном побережье Австралии — восемь вечера. Родители обычно выходят на прогулку ближе к девяти.

Я оглядываюсь, и мне снова видится белобрысая шевелюра в толпе. Первое время не могла избавиться от этого наваждения даже здесь, на другом континенте. Всё-таки Драко Малфой несколько месяцев был чуть ли не единственным человеком, с которым я контактировала день ото дня.

Утром после того, как я сумела наконец всё вспомнить и осознать, я сварила ему кофе и мы поговорили. В последний раз. Больше не было глупых вопросов, не было подначивания. Лишь пара формальностей, дабы убедиться, что я не собираюсь себе навредить. Что я в относительном, но порядке.

Забавно, ведь провести бессонную ночь в его объятьях оказалось почти уютно. Я словно впервые за четыре года почувствовала себя на своём месте. Именно там, где должна быть. Он предложил пойти вместе со мной на кладбище или к тому месту, где всё случилось, но я отказалась. Тогда я ещё не была готова. Теперь я понимаю, что всё было правильно. Я должна была сделать это сама, без чьей-либо помощи. Убрать могилу дочери. Снова увидеть дату смерти. И продолжить жить дальше.

Позже я перебралась в гостиницу и выставила коттедж на продажу. Вещи Роуз я попросила сохранить в гараже Норы — Артур с пониманием отнёсся к этой моей просьбе. Вернулась на работу, но через месяц уволилась. В Министерстве, казалось, вздохнули с облегчением.

После моего визита к Молли и Артуру состоялась первая встреча с Роном. Он смотрел взволнованно и виновато. Пришлось убеждать его, что случившееся произошло не из-за него. Он спросил, смогли бы мы попробовать начать всё заново теперь, на что я ответила отказом. Мы, наконец, простили друг друга, наконец-то поняли. Но я всё ещё вижу её ямочки и веснушки, глядя на него. Он, должно быть, вспоминает её смех, когда слышит мой. Пережить потерю общего ребёнка и остаться при этом вместе дано не всем. Собственным родителям я помогла в этом Обливиэйтом.

Я с трудом, но научилась принимать всё, что случилось в моей жизни. Смотреть под другим углом, как велел Малфой, вместо того, чтобы судорожно выискивать каждую совершённую ошибку.

Сейчас я живу в своё, если можно так это назвать, удовольствие и всё чаще думаю над идеей Малфоя создать собственный фонд помощи. Искупить прошлое вместо бесплодных попыток его изменить. Уже подготовила краткий бизнес-план, но осуществлять его стану лишь в новом году — осталось недолго. Вопрос только: где этим заниматься — здесь или всё же в Британии.

Странно, но белёсые волосы, напомнившие мне о Драко, не растворились в толпе, как это бывало обычно. Издалека невозможно сказать точно, но высокая фигура слишком напоминает его. Я настолько соскучилась?

После всего мне уже страшно верить собственным глазам и разуму.

Два десятка метров спустя поняла, что это Малфой. Либо чересчур реалистичная галлюцинация. Сердце застучало чаще, а я глаз не могла отвести от идущего навстречу мужчины.

Он брезгливо ступал по песку в тёмных ботинках из драконьей кожи, выглядя абсолютно нелепо в своём костюме-тройке, сшитом на маггловский манер. Завидев меня, поднял руку вверх и улыбнулся почти искренне.

Поравнявшись со мной, он настолько долго смотрел в глаза, что я не выдержала:

— Это на самом деле ты?

— Я так сильно изменился?

— Что ты здесь делаешь?

— Здесь, на пляже? Решил посмотреть на океан. Только поселился в гостинице неподалеку, не успел купить подходящую одежду, как видишь.

— Здесь, в Австралии. Как ты…

— Следящие чары перестали действовать, и пришлось угрожать Поттеру, чтобы сказал, куда ты делась. Оказалось, заклинание спало из-за расстояния.

— Угрожать Гарри?

Пожал плечами, приподняв правый уголок губ:

— По большей мере блефовать, но…

— Стоп. Ты повесил на меня следящие чары?!

— Грейнджер, ты же не думаешь, что я бы вот так просто оставил нестабильную пациентку в покое, не удостоверившись, что она не причинит себе вреда?

Я открыла рот в изумлении, всё ещё не веря ни глазам, ни ушам. Малфой… беспокоился? Он в Австралии?!

— Ты как? — чуть склонил голову в сторону. — Поттер сказал, ты уволилась.

— Почему ты здесь?

Он, кажется, прикусил щёку изнутри. Потом неуверенно пожал плечами, стараясь придать даже этому жесту небрежности. Чуть лениво прикрыл глаза, выдохнул и:

— Захотел тебя увидеть. Скорпиус проводит Рождество у Поттеров, а Нарцисса наконец согласилась лечь на реабилитацию в Дрездене.

— Завтра Рождество.

— Не для тебя. Подумал, тебе не захочется быть одной.

Я не нашлась, что на это ответить, а потом меня отвлекли. Тяжёлая, но тёплая папина рука легла на плечо.

— Гермиона? Добрый вечер, — папа искренне был рад видеть меня, свою относительно недавнюю знакомую, к тому же ему было интересно узнать, что за мужчина стоит рядом.

— Мистер Уилкинс! Здравствуйте! — улыбнулась я несколько нервозно.

Папа выждал полминуты, а затем, когда я так и не представила его своему спутнику, пытливо взглянул на Малфоя:

— Вы, должно быть, супруг Гермионы?.. — отец приветливо протянул ладонь к стоящему рядом со мной молодому мужчине.

Я задержала дыхание и уже собиралась нащупать в кармане своего сарафана палочку, когда вдруг услышала манерный голос с чуть протяжными гласными:

— Драко Малфой. Вот прилетел на праздники.

— Венделл Уилкинс. Если бы не ваша аллергия, мы с Моникой с радостью пригласили бы вас на Рождественский ужин завтра вечером.

— Аллергия? — не понял Драко.

— На собак. У нас ведь Спайк — овчарка, Гермиона не рассказывала?

— Вообще-то, — Малфой взглянул на меня с хитрым прищуром, — я на антигистаминных препаратах в это время года, так что один ужин в компании вашего Спайка вряд ли нанесёт вред моему здоровью.

И Малфой улыбнулся своей фирменной улыбкой.