Почти лиловый шар (джен)

— Ну как?

Молодой разведчик Дарветер в госпиталь конторы внешней разведки ходил, как на работу: строго по часам, с понедельника по пятницу. Ходил бы, наверное, и на выходных, но часы посещения не позволяли.

— Без изменений, — Серена сочувственно покачала головой. — Большую часть времени спит, иногда только просыпается на пару минут, молчит, в потолок смотрит и засыпает снова.

* * *

В любом другом учреждении, наверное, уже толпились бы журналисты, спеша первыми ухватить за хвост уникальный материал: Предка во плоти, живой источник знаний о погибшей цивилизации колонистов, некогда покоривших весь Млечный Путь и предположительно некоторые сектора соседних галактик.

«В любом другом, — со сдержанной гордостью подумала Серена, — но только не в Конторе».

Когда Дарветер вернулся с Предком на борту, директор Дарагон Юнус-кызы только и сказала: «В госпиталь его, срочно», — и больше ничего. Как будто это был какой-нибудь разбившийся разведчик, а не живая легенда.

Выделили бокс, разместили, закинули его инвентарь в личную тумбочку, копьё положили на шкаф и предоставили медботам делать своё дело. Ну и Серену приставили, конечно, — чем она тоже немножко гордилась.

Всё-таки не каждой медсестре такое доверят.

— Ты с ним иногда говори, — сказала директор. — Я читала, это помогает вернуть в сознание.

Серена тоже об этом слышала — на лекции в мединституте. Что это причина сохранять институт медицинских сестёр: медбот может многое, но не может предоставить человеческий фактор.

Человеку для исцеления мало лекарств. Нужны другие люди.

Хотя, конечно, Предок — он разве человек?

Так они и сидели вахтами у койки со спящим, пока медботы обрабатывали рану на корпусе и снимали мерки под бионические протезы.

Дарветер больше молчал — нервно комкал полы форменного кителя, жевал губу и ничего не говорил. Точно так же он два года назад сидел у постели своего приятеля, с которым вместе пришёл в контору: тот неудачно вышел из псевдопространства. Как только его звали, беднягу? То ли Смит, то ли Вессон...

А Серена вот говорила — о чём попало, что приходило в голову. Так их учили: надо говорить, нельзя умолкать ни на секунду. Человеческий голос, ровный и уверенный тон успокаивают, снижают уровень стресса, повышают шансы предотвратить возникновение ПТСР.

Хотя, опять же, а бывает ли у Предков стресс?..

Она рассказывала о том, как стала медсестрой.

Как смотрела в детстве спасённые с Прародины фильмы, где люди в белых халатах творили разнообразные чудеса и их за это благодарили изумлённые пациенты и их родственники. Как ей нравились военные врачи в этих фильмах — такие красивые, такие достойные, такие сражающиеся за жизнь среди буйства смерти.

Как она тоже ужасно хотела сражаться за жизнь, но ведь Млечный Путь давно перерос концепцию военного противостояния. Убийство человека человеком на основании интересов государства ушло в прошлое вслед за другими по-своему красивыми, но жуткими и недопустимыми вещами, такими, как рабство или расизм.

— Хотя если честно, я не уверена, что расизм так уж ушёл. У нас вот, например, неогенов не очень любят. Это которые уж совсем на человека не похожи, больше на кошек с собаками... да и нас, цветных, не везде на работу берут, — она печально покачала головой. — Говорят, неуютно на нас смотреть, и цвета какие-то нездоровые. Но что нездорового в лиловом цвете?..

Предок, понятное дело, не отвечал.

* * *

Он заговорил с ними в пятницу вечером, когда Дарветер уже собирался домой, в общежитие пилотов и навигаторов. Открыл свои жёлтые козьи глаза и сказал:

— Спасибо.

И это был тот ещё гром с ясного неба.

Первым опомнился, конечно, Дарветер:

— А как вас зовут? — спросил он. — Я вот Гнедич.

И Серена рассеянно подумала, что впервые слышит его имя. Как-то привыкаешь к тому, что все по фамилиям да по фамилиям, и имена просто выпадают куда-то за границу внимания.

— Сабин, — ответил Предок. — Хотя это скорее фамилия, если я правильно понимаю вашу культуру.

Так они поняли, что он всё-таки слышал, что они говорили.

Он был вежлив: даже за чашку больничного супа неизменно благодарил. Но ел жадно, загребая ложкой и прямо выплёскивая суп через край себе в рот. И всё волновался, в порядке ли его копьё.

— Это из-за него ведь меня похоронили, — объяснял он, с удовольствием макая в суп кусок чёрного хлеба. — Чтобы я его сторожил. Дикари, что с них взять...

— Мы его на склад отправили, — заверил Дарветер — Гнедич — своего спасённого. — Там у нас всё хранится, и пока ничего не пропало.

Предок резко развернулся, распахнул жёлтые плошки глаз:

— Пропажа — пустяки, юноша. Главное, чтобы оно было целым.

Объяснить он, конечно, ничего не объяснил. Просто — "чтоб было целым".

— Это что-то религиозное, да? — попробовала угадать Серена.

Тот грустно улыбнулся:

— Нет. Это... что-то очень практическое. Копьё Судьбы должно быть целым.

— А почему?

Он пожал плечами:

— Не знаю! Отец так мне этого и не объяснил, — он покачал головой. — Пока он был в своём уме, он не рассказывал мне о своей работе... не уверен, что правильное слово, впрочем. "Он работал военачальником" звучит просто ужасно... Так вот, потом он сломал Копьё и совсем тронулся, перебил всех служанок тем же топором, которым вырубил весь свой сад, и за мной ещё с ним же гонялся. Но тут совсем устал и лёг проспаться.

Наверное, лицо у Серены, да и у Дарв... Гнедича как-то особенно забавно перекосило от таких откровений, потому что Предок рассмеялся и махнул рукой:

— Да это давно уже было, так, воспоминания детства. Главное, он завещал восстановить Копьё и ни в коем случае не давать ему ломаться. Ну, я и починил, когда нашёл. Время-то было военное, да и от нашего дома одни развалины остались.

— Тут-то вас и похоронили? — уточнил Гнедич.

— Что ты! — Предок снова заулыбался. — Это много лет спустя на сородичей что-то нашло. Узнали, что я пару месяцев не спешил отошедший обод на место ставить — руки не доходили, и без того работы хватало, — и устроили какой-то безумный карнавал. Заманили меня на Диксон, подстрелили, натравили каких-то тварей хищных, чтоб те мне руки-ноги поотрывали, ну и закопали на всякий, видимо, случай...

— Дикость какая... — вздохнула Серена. — Какая жуткая, бесчеловечная дикость. Но вы не волнуйтесь, такого больше не повторится. Семирадская Автономия — цивилизованное государство, да и Предки все уже вымерли. То есть все, кроме вас, конечно.

Она не была уверена, что сказала правильно, но если Предки имели привычку расчленять и закапывать друг друга по таким пустякам, вымереть им определённо стоило.

— Ничего, — поддержал Гнедич. — Скоро вам поставят хорошие протезы, и вы сможете заниматься чем угодно. Главное — с первого раза выбрать работу по душе, а то смена контракта разрешена только раз в шесть лет, — добавил он.

— Спасибо! — с чувством сказал Предок. — Правда, спасибо. Но можно вы всё-таки принесёте моё копьё? Мне просто спокойнее так будет, что ли...

* * *

Серена как раз шла по длинному глухому коридору на склад, когда здание ощутимо тряхнуло и завыли аварийные сирены.

«Странное дело, — подумала она. — Вроде в наших широтах землетрясений не бывает...»

Но, впрочем, успокоила она себя, раз в сто лет и на Лёсабле дождь идёт. Природа слишком могущественная штука, чтобы ограничивать себя какими-то правилами — Предки свидетели.

Копьё, как видно, при толчке упавшее со шкафа, лежало на полу среди старых плакатов санпросвета, палок от флагов для демонстраций и прочего хлама. Серена подняла его, подивилась лёгкости и тому, каким холодом рукоять обожгла ей ладонь — как металлическую ручку двери зимой ухватить без перчаток.

Она не сразу заметила, что наконечник выщерблен — совсем чуть-чуть, у самого кончика.