Когда все пошло не по плану (джен)

Разговор с мужем не вышел, так как она усиленно искала способы избежать его. И нашла, в виде Эммы и Голда, которые сидели через несколько столиков. Но и тут особо беседа не клеилась, впрочем, ничего удивительного. Вряд ли им было что сказать друг другу. Только прожигать взглядом, хотя это как сказать. Спасительница думала о своем, а Румпель как всегда был совершенно невозмутим, только излишне темные глаза говорили, что их хозяин не в лучшем расположении духа. Уже потом, когда Белль удалось выловить Руби, она приступила к допросу.

— Скажи, а что у Эммы и Голда?

— А с чего ты взяла, что у них что-то есть? — шепотом спросила волчица.

— Трудно было не заметить, как они любезничали, когда приезжали ко мне в Вашингтон.

— Понятно, да вот уже несколько лет вместе, хотя мне в это не верится.

— Почему? — удивилась Белль.

— Даже не знаю, как объяснить, — задумчиво протянула Руби. — Может, потому, что они пытаются уже который год разубедить всех в обратном, или потому, что он до сих пор не сделал предложение? Или почти полное отсутствие проявления эмоций не на публике?

— Что, совсем ничего? А те браслеты, что у них? Они же одинаковые и явно сделаны из тех нитей, что прядёт Голд.

— Или тех, что делает Эмма. Ой, — волчица невольно проговорилась о тайне, которая таковой, собственно, и не являлась, но Белль, скорее всего, этого не знала. — После твоего отъезда Темный взял Свон в ученицы.

— Вот как? Кто бы мог подумать, — с улыбкой сказала Белль, с ещё большим энтузиазмом решив узнать, что происходит между ее бывшим и подругой. А если что — подтолкнуть их друг к другу. Ведь было же видно, что между ними просто летят искры. — Ну, насчёт брака — кто знает. Он же только недавно развелся со мной. Но все же что-то у них есть, я уверена.

— Может, тебе не стоит вмешиваться? Ведь тебе важнее сейчас помочь дочери, — заметила оборотень и с любопытством спросила: — Расскажи, как у тебя дела, про мужа, про дочь.

* * *

Эмма крутила колесо прялки, чтобы было достаточно золота для тренировки. Не то чтобы это занятие ей нравилось, по крайней мере, не так, как Голду.

"Все же в чем-то он прав, эта работа хорошо отвлекает от мирской суеты, только вот в голову начинают лезть разные непрошеные мысли".

Например, об их отношениях с Темным. Непонятно откуда взявшиеся слухи о свадьбе разбередили старые раны, которые оставил сначала Нил, потом Киллиан. Отношения с Румпельштильцхеном вообще не поддавались какой-то классификации. Да, он учил ее магии, но они скорее больше грызлись, чем нормально говорили. И ведь им приходилось видеться часто, и не только из-за волшебства, но из-за Генри, который возлежал наладить отношения с дедом. И ведь наладил-таки, правда, не без казусов, и часто осваивался у него в особняке, и она там ночевала тоже. Хотя стоило отметить, что Румпель — прекрасный собеседник, очень эрудированный, и с ним интересно было проводить время, особенно по вечерам, когда он не пытался строить козни. Хотя в последнее время всё шло почти тихо, и не было никаких проблем, особенно после скандала, который она устроила, ведь из-за очередного происшествия едва не потеряла Дэвида. Возможно, у нее лопнуло терпение, и она просто собралась уйти и держаться подальше от Голда, насколько позволяли обстоятельства, который не раз подвергал опасности ее и родных, так же как и самого себя. Это было слишком для Эммы, для которой бегство служило способом выживания. Что-что, а уговаривать он умел и обещал быть осторожным и поменьше творить всякие интриги, но Эмма была уверена наверняка, что его надолго не хватит. А этот его девиз: "чего не знает семья, это ей не навредит". Так что с ним нельзя было быть уверенным до конца в чем либо.

"Почему ему так важно их общение? Возможно, Свон знает, но боится в этом признаться".

Спасительница позволяла течь магии через себя в шерстяную нить, превращая ее в золото, несколько иного оттенка, чем у Румпеля. Это было упоительное чувство, от которого трудно было отказаться. Колдовство постепенно заполняло жизнь во всех аспектах, незаметно для самой Эммы. И пусть она старалась ограничиваться в его использовании, но все равно прибегала к нему довольно часто. Платой стало её счастье с Киллианом; она винила себя в потере, и для неё было отрадно знать, что у него всё хорошо. Возможно, поэтому она углубилась в изучение разных аспектов магии, с интересом поглощая всё новые знания.

Эмма и не заметила, как же магия стала неотъемлемой частью жизни, а её стали за глаза звать не Спасительницей, а чародейкой. Это было как наркотик, и было понятно, почему так трудно отказаться от волшебства.

Эмма обрезала нить и потянулась.

"Пожалуй, хватит на сегодня. Уже глубокая ночь, а завтра рано вставать. Ежедневная работа шерифом иногда так выматывала, возможно, стоит подыскать себе помощника, пока отец занят другими делами. И как только объяснить, что участок — это не место для паломничества и бюро добрых дел. Пусть я и светлая волшебница, но это не значит, что ко мне надо обращаться по любым пустякам. И что небольшие раны отлично заживают сами, и возможно, чтобы починить вещи, не надо все время меня звать, если это можно сделать самим или воспользоваться современными технологиями вместо магических снадобий или ритуалов".

И, конечно же, ей быстро надоело делать это бесплатно: одно дело оказывать помощь по доброте душевной, а другое, когда все почему-то начинали считать, что она обязана это делать. Не хотелось оставлять ситуацию в таком состоянии, хотя бы потому, что волшба имела свою цену. Эмма даже пробовала специально заломить такую плату, что враз стало тихо и к ней перестали обращаться, кто-то даже недовольно бурчал. Но время шло, и, видимо, все привыкли. Незаметно для себя у Эммы оказалось достаточно много должников, с которыми она не очень представляла, что делать.

"Спросить, что ли, совета у Голда? Он же мой учитель, так мне теперь интересно узнать, как он распоряжается долгами и назначает цену".