Берлинский монстр (гет)

Она очнулась — судя по капельницам, синей шторке и доносящимся из коридора звукам — в палате больницы. Кто-то разговаривал совсем рядом. Этот голос. Она узнала бы его из тысячи. Прислушаться, попытаться разобрать речь. «Нет, не уходи. Только не уходи!»

В следующий раз её будил врач. Он на немецком что-то объяснил, Гермиона кивнула. В палате появились двое крупных мужчин в форме. Один из них достал из нагрудного кармана удостоверение в кожаном холдере, в самом вверху было написано Polizei, ниже имя, фамилия и другие данные. Когда стало ясно, что Гермиона не на все вопросы может ответить, привлекли Северуса в качестве переводчика. Тогда то у неё и перехватило дыхание, теплом разлилась в груди робкая надежда. Высокий, в одноразовом медицинском халате, глаза невыспавшиеся, родные. Он молчаливо слушал, переводил полицейским её слова, бросал на неё мимолётные взгляды, от которых приятно замирало сердце.

Далее на немецком (полицейские, Северус, иногда Гермиона) и английском (Гермиона и Северус).

— Итак, вы возвращались с корпоратива одна, потому что поссорились с мужем, — пересказывал её показания один из полицейских, по виду чистый немец в нескольких поколениях. Он представился мистером Гейзенбергом. — В вагоне метро напротив вас сидел мужчина, который приставал к вам с непристойными разговорами. Это было примерно в половине первого ночи. От метро вы пошли пешком. Затем увидели тень и после этого вас начали душить. Вы уверены, что ничего не слышали? Может быть, он что-то сказал вам? По крайней мере, вы должны были слышать шаги?

Северус перевёл Гермионе монолог мистера Гейзенберга.

— Я ничего не слышала, — ответила она на немецком.

— Вы кого-то подозреваете? Кого-то, с кем у вас были конфликты? — спросил Гейзенберг.

В этот раз она поняла вопрос без помощи переводчика.

— Да. До этого нападения меня преследовал один тип. Он живёт в доме напротив. Я часто видела его тень в окне. Он наблюдал за мной из своей квартиры. И не только. Я замечала его в парках, в магазинах, он всё время был где-то неподалёку. В вагоне в ночь нападения тоже был он.

Снейп перевёл полицейским её слова. Те переглянулись. Второй из них, латинского происхождения, вытащил из портфеля папку, покопался в бумагах и извлёк листок с фотороботом.

— Этот мужчина преследовал вас?

Гермиона вздрогнула.

— Да, да, это он! Точно он!

Мистер Гейзенберг сделал пометки в блокноте и кивнул напарнику.

— Что думаешь, Эмилио? Наш Монстр?

— Похоже, его рук дело.

Гейзенберг снова обратился к Гермионе.

— Нам нужно узнать больше об этом человеке. Любая информация будет полезна.

— Его зовут Юрген Ланге…

И Гермиона рассказала им всё, что знала. О том, что он работает в коммунальной компании их жилого комплекса, что живёт с отцом инвалидом, что оставил на форуме жильцов издевательский комментарий на её просьбу о помощи. Рассказала о том, как он преследовал её в магазине и как проник в её квартиру.

Второй полицейский тронул локтем Гейзенберга.

— Пожалуй, мы получили исчерпывающую информацию.

— Да-а-а, — довольно протянул тот. — Дело за малым. Спасибо вам, мисс Грейнджер.

Полицейские и Северус покинули палату. Через некоторое время зашёл врач, спросил о самочувствии, рассказал, что ей повезло и ранение не оставило серьёзных последствий, рану зашили, и ей придётся некоторое время побыть в больнице. Гермиона кивнула, шелестя повязкой на шее. Доктор вышел. Она смотрела, как загремела на кольцах и заколыхалась за ним синяя, из грубой ткани шторка, и думала, что Северус уже не вернётся, что он ушёл с полицейскими. Он так много сделал для неё, а она даже не поблагодарила. Шторка снова отъехала в сторону, и сердце Гермионы пустилось вскачь.

— Я пойду. Ты поправляйся, — сказал Северус неуверенно, будто задавал вопрос.

— Нет, — ответила Гермиона слишком резко и добавила мягче. — Останься, пожалуйста.

Северус пожевал губы, задёрнул шторку и сел возле её койки.

— Твой муж не обрадуется, увидев меня здесь.

— Мне всё равно.

— Кстати, где он?

— Не знаю.

— Ты не сообщила ему?

— Нет.

— Наверное, хочешь связаться с ним. Где твой телефон?

— Не знаю.

— Скорее всего, они положили твои вещи сюда, — бормотал под нос Северус. Он наклонился к тумбочке, открыл дверцу, достал чёрную дамскую сумку, схватился за язычок молнии. — Ты не против?

— Нет.

Покопавшись в сумке, он нашёл разряженный телефон. Благо зарядник у запасливого Северуса был с собой, и телефон через полминуты ожил. Гермиона ввела пароль, и на экран высыпало несколько пропущенных звонков и смс от мамы, папы, и с незнакомых номеров. Последнее из них было: «Гермиона, если ты сердишься на меня за что-то, дай хотя бы знак, что жива. Подумай о родителях! Они волнуются. Рон». Она открыла контакты, чтобы написать родителям, и увидела совместное фото, где она корчила смешную рожицу, а Рон целовал её в щеку. На неё нахлынуло безотчётное ощущение чего-то страшного и непоправимого. Ком обиды подкатил к горлу. Она всхлипнула.

— Эй, ты чего? — растерянно спросил Северус.

От его заботливого голоса стало ещё хуже, Гермиона вздрогнула, и телефон упал на постель, слёзы ручьем покатились по её щекам, она затряслась всем телом, как тростинка, и закрыла лицо ладонями. Северус некоторое время сидел в оцепенении, затем, когда рыдания стихли, осторожно коснулся её плеча, Гермиона никак не отреагировала, он взял её руку, накрыл своей и крепко сжал. Постепенно Гермиона совсем успокоилась. Северус протянул ей салфетки.

— Ты, наверное, считаешь меня истеричкой, — сказала она, утирая салфеткой красные глаза.

— Нет, — удивлённо возразил он. — Ты столько пережила.

Он, конечно, говорил о Берлинском монстре, а Гермиона думала о Роне. Совсем близко раздавались голоса, ходили туда-сюда люди, но ей казалось, что они с Северусом сейчас одни во всём мире. Она посмотрела на его серьёзное лицо и почувствовала, что может доверить ему любую тайну. Слова полились сами. Возможно, ему и не нужно было этого знать, но Гермиона сейчас меньше всего беспокоилась об уместности своих душевных излияний. Она закончила рассказ словами: «Не знаю, что делать дальше. Вся моя идеальная жизнь разбилась на осколки», и тогда Северус, сжимая её руку, произнёс:

— В Японии есть такое искусство, забыл, как называется. Суть его в том, что, когда в доме разбивается посуда, ваза, например, японцы не выбрасывают её, а склеивают осколки с помощью лака, в который добавляют золото. Трещины не исчезают, отпечаток падения навсегда остаётся на вазе золотым узором. Но это не делает её хуже и не значит, что она стала дефектной. Сейчас твоя жизнь, как эта ваза, разбилась на осколки. Но ты обязательно склеишь её заново. И да, она будет не такой, как прежде.

Гермиона слушала его утешительные слова, и не столько смысл их, сколько хрипловатое звучание его глубокого голоса действовало на неё успокаивающе. Северус. Её сосед. Её верный друг, который несмотря ни на что продолжал приходить на помощь, оказывался рядом, когда был ей нужен.

— Почему ты здесь? — спросила она.

Он неопределённо повёл плечом.

— Ты написала, что тебе нужна помощь.

Всё стало для неё кристально ясным в этот момент. Словно запотевшее стекло протёрли рукавом, и теперь она могла чётко видеть. Гермиона в порыве чувств схватила его руку и поднесла к губам, отпустила, слегка опешив от собственной горячности. Они уставились друг на друга в полной растерянности. Гермиона облизала губы, приготовилась что-то сказать, но её перебили голос, доносящейся из коридора.

— Где она? Где лежит миссис Уизли? Мне сказали, четвёртый этаж.

Через мгновение синяя шторка отъехала вправо, и Рон Уизли бросился к койке своей жены.

— Дорогая, как ты?! Почему не отвечала? — Рон недовольно покосился на Снейпа и тут же выпрямился, глядя на него сверху вниз, сказал. — А он что здесь делает?

Снейп поднялся со стула и оказался на голову выше Рона, он посмотрел на него так, как умеют смотреть только школьные учителя, мол, мы оба знаем, что ты дебил, но я не скажу этого вслух, чтобы не смущать тебя перед дамой, затем он кивнул Гермионе и вышел.

— Что этот извращенец здесь делал? — обратился Рон к своей жене. — И что произошло? Я вызванивал тебя всю ночь, сегодня стал звонить по больницам, и в первой же мне сказали, что ты здесь, пришлось показать им штамп, без него отказывались что-либо сообщать. Так тебя ранили? Как себя чувствуешь? Что говорят врачи?

Слова Рона доносились до неё будто сквозь толщу воды, она чувствовала между ними непроницаемую завесу, какое-то препятствие. Гермиона даже не разбирала значения сказанного, ей совершенно не хотелось слышать его голос, казавшийся теперь чужим. Ей вдруг подумалось, насколько нелепым было бы лицо Рона, если бы он ворвался к ней на несколько секунд раньше. Эта жестокая мысль заставила её улыбнуться. Она заметила вопросительный взгляд мужа.

— Я в порядке. Рана заживёт, — ответила она равнодушно.

Рон, списав её заторможенность на медикаменты, продолжил говорить:

— Я сначала думал, ты обиделась, не знаю, может, на то, что я тусовался с ребятами на вечеринке и не уделил тебе внимания. Потом, когда пришёл домой, а тебя нет, я даже и не предполагал ничего плохого. Думаю, ну, наверное, пошла к своей Урсуле переночевать. Я ещё выпивший был, уставший, ну и уснул сразу. А утром лежу один в постели и вдруг что-то почувствовал. Будто ментальная связь сработала, не знаю… говорят же, что близкие чувствуют друг друга. У меня сердце резко заколотилось. Дай, думаю, позвоню её родителям, убедиться, что всё в порядке. И когда они сказали, что тоже не могут до тебя дозвониться, тут-то я и понял: что-то случилось. Начал обзванивать больницы, и в первой же мне…

Его речь прервали мелодия «Jingle bells» и вибрация телефона. На экране высветилось «Мама».

Гермиона нехотя взяла трубку. Она очень любила своих родителей, но разговаривать с ними сейчас не было сил. Она успокоила мать, сказав, что с ней всё в порядке, они с Роном просто поругались и она ушла ночевать к подруге. Мама, которая очень любила зятя, явно переживала и пыталась выяснить, в чём причина ссоры. Но Гермиона сказала, что не готова сейчас говорить на эту тему.

— Хорошо, милая. Но помни, что женщина должна быть мудрой. Ради сохранения семьи, можно и простить некоторые недостатки супруга. Я видела, как Рон к тебе относится. Он очень тебя любит.

— Да-да, я поняла, мама. Давай позже поговорим. Мне… я немного занята сейчас.

— Конечно. Всё обязательно наладится.

— Да.

— Я люблю тебя.

— И я тебя. Пока.

Гермиона положила телефон на тумбу. Рон внимательно посмотрел на свою жену.

— Не хочешь волновать родителей? — получив утвердительный кивок, он спросил. — Так что в итоге произошло? На тебя напали?

— Это был Берлинский монстр… — Гермиона запнулась, — нет, не хочу его так называть. Он не монстр. Он обыкновенный неудачник. Я говорила с ним. Жалкое существо. Он убивает, чтобы почувствовать себя хоть на мгновение лучше других. Он убивает женщин, потому что ни одна нормальная женщина никогда не обратит внимания на такое ничтожество. Он убивает, чтобы отомстить им всем. Всему женскому роду.

— Ого! — Рон был ошарашен. — Он тебе это всё сам сказал?

— Нет. Он сказал, что наблюдал за мной. Из окна.

Гермиона с интересом наблюдала за реакцией Рона. Её расстроило, что он совершенно не показывал раскаяния за то, что не поверил ей сразу.

— Так это он?! — Рон вскочил с места. — Ублюдок! Я его встретил недавно. Он ошивался недалеко от нашей квартиры. Ещё спросил, всё ли в порядке и бывают ли перебои с электроэнергией. Вот ублюдок-то! А полиция в курсе?

— Меня уже допросили. Знаешь, я тут подумала, а могло ли всё пойти иначе, если бы ты сразу мне поверил?

Рон снова сел.

— Ты на что намекаешь?

— Да так… Не бери в голову.

Они замолчали. Какое-то время Гермиона слушала звук каталок, быстрых шагов персонала и нескончаемый звон голосов. Какая суета…

— Рон. Я всё знаю. — Она пыталась собраться с духом и выбрать момент, чтобы начать этот тяжёлый разговор, но нужного момента не существовало в принципе. Надо было просто покончить с этим.

— Ты о чём?

— О тебе и Иоланте.

Рон изобразил удивление.

— Что?.. Ты чего это?

— Не надо, Рон. Избавь меня от своей лжи. Твой начальник сказал мне, что у вас не было командировок в этом квартале.

Рон замер, видимо обдумывал свой ответ. Сглотнул. Поискал глазами кулер.

— Гермиона, мистер Мюллер, вероятно, что-то напутал.

— Нет! Нет! — горячо возразила Гермиона, сама не понимая, откуда в ней, раненой и ослабленной, столько ярости. — Даже не начинай. Либо говори правду, либо уходи.

— Гермиона, ну сама подумай, зачем мне…

— Вставай и уходи.

Рон не двинулся с места, его взгляд скользил по больничной мебели, по бледным рукам его жены, по проводку капельницы.

— Пошёл вон!

— Ладно, ладно. Не кричи. Слушай, я совершил ошибку, ясно? Она ничего для меня не значит.

— Сколько раз?

— Что?..

— Сколько раз, Рон?

— Ты хочешь знать, сколько раз мы?..

— Ты сказал, что совершил ошибку. — Её голос дрожал. Гермиона изо всех сил держалась, чтобы не заплакать. — Это подразумевает единичный случай. Но ты уехал с ней на все праздники. Ты что, держишь меня за дуру?

Он помотал головой.

— Я же просила тебя не оставлять меня одну. Зачем ты так со мной? — На её глазах всё-таки выступили слёзы.

Рон бормотал себе под нос.

— Я жалею об этом. Гермиона, прости меня. Я сам не знаю, как это произошло. Это всё чёртов переезд. Мы отдалились. Ты всё время была подавлена, вся в мыслях о Берлинском монстре, я — весь в работе. Мне не хватало твоего внимания. А тут Иоланта… прицепилась ко мне как клещ. Я даже не люблю её. Мне нужна только ты.

Гермиону трясло. Никакие его извинения не могли её успокоить, а когда Рон упомянул Иоланту, новая волна гнева затопила её.

— Тебе нужна только я, да? И поэтому ты бросил меня в Рождество одну и уехал развлекаться с другой. Ты сам-то себя слышишь? Тебе нужен только ты сам! Ты эгоист. Тебе плевать на чувства других.

— А ты, Гермиона? Ты разве не думала только о себе? Если бы ты меня любила, ты бы не вела себя так. Мне было тяжело. Я пахал, как вол, чтобы обеспечить нам хорошую жизнь. И вот я прихожу домой и что я вижу? Эту грустную мину и вечное недовольство. Думаешь, мне приятно было!

— Господи, я просто не могу это слушать.

— Не можешь, потому что это правда.

— Ложь! Абсолютная ложь! Ты всё переврал! Я заботилось о тебе, я поддерживала тебя и не жаловалась, что ты уделяешь мне мало внимания. А ты назвал меня сумасшедшей, когда я рассказала тебе о странном мужике, следящим за мной из окна! Ты сказал, что я чокнутая, когда я предложила эксперименты в постели, а на следующий день укатил в другой город трахаться с Мартой. Ты бросил меня, когда я просила тебя не делать этого, когда ты больше всего был мне нужен, — она запнулась, сглотнула подступивший к горлу комок слёз и замолчала.

— Гермиона, девочка моя. Ты тоже нужна мне. Только ты.

Рон говорил мягко и вкрадчиво. Он потянулся, чтобы коснуться её руки. Гермиона убрала свою руку и отвернулась.

— Не трогай меня, ты мне неприятен.

Она не видела, как в его глазах заиграл огонь гнева. Рон сменил тон на ледяной.

— Если уж говорить об изменах, то я так и не получил от тебя внятного объяснения, что ты делала в квартире этого Снейпа. И то, что я встретил его здесь сегодня, только подтверждает, что между вами что-то было.

— ПОШЁЛ ВОН ИЗ МОЕЙ ПАЛАТЫ!

— Да. Не хочу больше здесь оставаться.