Преступление без наказания (гет)

Сентябрь 1969 года. Кабинет директора

— И напоследок, уважаемые коллеги, — начал Альбус Дамблдор, — я хотел бы узнать ваше мнение по одному деликатному поводу… Как вы все помните, в конце позапрошлого учебного года наш коллектив пополнился важным и очень ответственным сотрудником — я имею в виду мистера Аргуса Филча, — сказал директор, махнув рукой в сторону двери.

Присутствующие, как по команде, обернулись туда, где притулился к косяку, держа на руках серую кошку, высокий худой мужчина. Он был еще молод — не старше тридцати пяти, но его длинные жидкие волосы, невнятным цветом схожие с шерсткой его пушистой любимицы Миссис Норрис, уже успели изрядно поредеть.

Директор тем временем продолжал:

— В течение прошлого учебного года мы с мистером Филчем не раз обсуждали наедине вызовы времени, диктующие необходимость разработки новой системы наказаний для учащихся. И почти по всем пунктам пришли к наилучшему для учебного процесса консенсусу…

Кто-то из присутствующих, не сдержавшись, громко зевнул. Остальные шуршали мантиями, ерзая в креслах, смотрели по сторонам, перешептывались о посторонних делах — словом, наглядно демонстрировали интерес педагогического коллектива к обсуждаемому предмету.

— Извините, директор, но чем мы можем помочь вам в этом вопросе? — гордо выпрямившись, спросила профессор Аврора Синистра, молодая преподавательница астрономии, принятая на работу всего месяц назад, в августе. То, что директор обратился к педагогам для обсуждения наказаний, она сочла глубочайшим оскорблением для себя и коллег. Наказаниями пусть ведает завхоз! Не дело преподавателей думать о розгах и прочих мерзостях…

— Вы, профессор, здесь совсем недавно… — поглядел на нее из-под очков директор. — Оттого и не знаете, что в прошлом году мы отменили прежнюю, проверенную веками систему наказаний.

Красивое лицо Авроры слегка покраснело от этого неявного укора. В то же время по нему пробежала тень недоумения. Если наказания уже отменены, то чего же сейчас хочет директор от них, своих подчиненных?

— Если речь идет о нашем мнении, то мы всецело «за» и не хотели бы возвращения прежней системы! — поспешил высказаться многоопытный Гораций Слагхорн, мечтавший как можно скорее вернуться со скучного собрания в свои апартаменты, где его дожидалась бутылочка бренди. И обратился к остальным: — Не так ли, уважаемые?

Все согласно закивали.

— Это, конечно, радует, но я собираюсь посоветоваться с вами вовсе не об этом, — объявил директор. — Есть один момент, который мне хотелось бы поставить на голосование, дабы каждый мог выразить свое мнение. Все вы… точнее, почти все, — поправился Дамблдор, бросив взгляд на Аврору Синистру, обучавшуюся в свое время не в Хогвартсе, а в Ильвеморни, — знаете, что один из подвалов замка столетиями служил комнатой телесных наказаний. Но вот уже год подряд это помещение не используется по прямому назначению. Однако там остался прежний… э-э-э… реквизит, который теперь является не более чем антуражем, декорацией. Это кандалы, цепи, розги и прочие атрибуты канувшей в Лету системы наказаний. Так вот, проблема в том, что мы — то есть, я и мистер Филч — разошлись во взглядах касательно того, как следует поступить с этими приметами прошлого. Оставить или выбросить? Если кто-то хочет высказаться на эту тему развернуто, то милости прошу. Если нет, то сразу перейдем к голосованию.

— Голосование будет закрытым или как? — с беспокойством спросил профессор Слагхорн.

— Думаю, будет лучше, если проголосуем открыто, — твердо сказал директор, вытащил из кармана мантии волшебную палочку и поднял ее. Но раньше, чем он успел что-либо наколдовать, подняла руку профессор Граббли-Дёрг:

— Лично я считаю, что этому позорному хламу не место в школе! Говоря «в школе», я имею в виду — вообще на территории Хогвартса, даже на его кухонной помойке. Эту дрянь надо бы переплавить с концами, чтобы и следа и не осталось! Для этого лучше всего отдать ее гоблинам — им всегда нужен металл…

— Спасибо за развернутый ответ, дорогая Вильгельмина, — сказал внимательно выслушавший ее Дамблдор. — Но мы ведь все-таки не маглы, поэтому давайте голосовать соответствующим образом… — с этими словами директор взмахнул палочкой, наколдовав на своем рабочем столе огромные золотые весы с ажурными чашами. После чего, шевеля губами и близоруко щурясь, молча пересчитал присутствующих и пробормотал себе под нос: — Кажется, кого-то не хватает…

— Поппи в эти дни очень занята в Больничном крыле — ну, вы понимаете, традиционные травмы первокурсников, еще не знакомых с замком как следует, — пояснила профессор МакГонагалл. — Но она в курсе насчет собрания и вот-вот явится.

— Тогда начнем без нее, — решил директор и вновь взмахнул палочкой.

Слева от весов на столе появилось блюдо с переливающимися мягким светом красными звездочками. Справа — аналогичное блюдо с такими же звездочками, но зелеными.

— Те, кто против сохранения в Хогвартсе атрибутов школьных наказаний, бросьте красную звездочку на левую чашу весов! Те, кто считает, что атрибуты наказаний стоит сохранить, бросьте зеленую звездочку на правую чашу весов! — провозгласил директор и первым подал пример, подняв палочку и воскликнув: — Вингардиум Левиоса!

Одна из красных звездочек плавно переместилась по воздуху и приземлилась на левую чашу весов, продемонстрировав его мнение по вопросу голосования. Почти в тот же миг еще два голоса произнесли заклинание левитации, и еще две звездочки легли на весы: красная — от профессора Граббли-Дёрг и зеленая — от профессора Слагхорна.

— Гораций? — удивленно подняла бровь профессор Граббли-Дёрг, покосившись на своего коллегу. Тот смущенно улыбнулся и сказал:

— Ностальгия по юности, дорогая Вильгельмина… Ностальгия — и ничего более.

От двери раздалось многозначительное покашливание. Директор обернулся в ту сторону и торопливо сказал:

— Да-да, конечно, мистер Филч.

По взмаху директорской палочки на соответствующую чашу весов легла зеленая звездочка — в качестве голоса Филча, ибо завхоз не умел колдовать. И тут же — еще одна зеленая, от преподавательницы изучения древних рун Батшеды Бабблинг, которая разъяснила свой шаг следующим образом:

— Я считаю, что студенты должны ценить и уважать свободу от наказаний, полученную ими в наши дни. И помнить, что так было не всегда. А чтобы хорошо помнить, желательно иметь наглядное пособие…

Буквально сразу же, в знак молчаливого согласия с этим мнением, на правую чашу весов легла еще одна зеленая звездочка — от преподавательницы нумерологии Септимы Вектор. Но ощутимо накренившая чаша была тут же слегка уравновешена голосом Авроры Синистры — та с таким выражением лица бросила на весы красную звездочку, словно это была Авада Кедавра, выпущенная по врагу.

Возникла пауза.

— Смелее, коллеги… — подбодрил директор.

После чего раздался отчаянный скрип гигантского старого кресла, которое на собраниях коллектива школы всегда оставалось за лесничим Хагридом.

— Зачем? Горькая же память… Только душу травить… — раздался взволнованный бас лесничего. — В общем, не надо. Вот.

Профессор Дамблдор взмахом палочки молча переместил красную звездочку из блюда в чашу весов, оказав лишенному права колдовать Хагриду ту же услугу, что и Филчу. Так уж совпало, что сразу после этого директору в третий раз пришлось визуализировать чужой голос в голосовании. Потому что в этот момент очнулся от своего извечного оцепенения профессор Бинс, который монотонным голосом прочитал собравшимся краткую лекцию о том, как важно сохранять для истории памятники старины, даже если это атрибуты наказаний. Несмотря на обычную для него занудность интонаций, профессор был, видимо, не на шутку взволнован темой голосования — по его полупрозрачному, как у всех привидений, телу пробегали лиловые искры.

Речь профессора Бинса, судя по всему, тронула до глубины души преподавателя магловедения Квиринуса Квиррелла — застенчивого юношу в криво сидящем бархатном колпаке с золотошвейной вышивкой. Роскошные головные уборы были его слабостью, но выбирал он их неудачно, не к лицу, да и не умел носить с достоинством — поминутно ощупывал и нервно поправлял, отчего со стороны казалось, что у него в очередном колпаке или тюрбане припрятано нечто запретное. Не доставая палочки, Квиррелл щелкнул пальцами, и на правую чашу весов опустилась очередная зеленая звездочка.

Некоторые из коллег окинули молодого человека неодобрительными взглядами. Владение беспалочковой магией было редкой способностью, однако демонстрировать ее на людях считалось неприличным. В Хогвартсе таким даром владел, помимо Квиррела, только директор, но тот это умение не выпячивал, стараясь не оскорблять лишний раз чувства окружающих, не умеющих колдовать иначе как с помощью палочки. Квиррел же, хотя работал в школе уже второй год, крайне редко использовал палочку, тем более что и предмет, который он вел, к этому особо не располагал. Причина была проста: свой дар Квиррелл почитал истинным благословением. Ведь будь он в этом плане как все, ему пришлось бы с каждой зарплаты покупать себе новую волшебную палочку — чудовищная рассеянность заставляла его постоянно терять вещи, и палочка не стала бы исключением.

То ли Квиррелл, как обычно, вызвал у окружающих приступ раздражения, то ли люди просто устали от затянувшегося заседания, но после его зеленой звездочки на весы обрушился настоящий красный звездопад. Против сохранения атрибутов наказаний почти одновременно проголосовали преподавательница трансфигурации профессор МакГонагалл, преподаватель заклинаний профессор Флитвик, преподавательница травологии Помона Стебль и библиотекарь Ирма Пинс.

Следующим высказал свое мнение Уилки Двукрест, специалист из Министерства, который вел в Хогвартсе курсы трансгрессии. Не будучи штатным преподавателем, он, тем не менее, тоже имел право голоса. Отбросив со лба прядь белоснежных волос, Двукрест негромко, но веско проговорил:

— Я думаю, не надо спешить в таком важном вопросе. Выбросить всегда успеется. А пока пусть повисят, как в музее. Лишним не будет…

Кто-то из присутствующих ехидно хмыкнул. Жизненным кредо Двукреста было разработанное им лично правило трех «н»: «Нацеленность, настойчивость, неспешность», которое на все лады пародировалось студентами Хогвартса (и даже некоторыми педагогами). Директор, однако, не разделял всеобщего скептицизма по поводу убеждений Двукреста, более того — вот уже который год пытался уговорить этого министерского специалиста стать штатным преподавателем школы. Не то что бы Дамблдор считал Двукреста гением педагогики, но сложные курсы трансгрессии тот вел, надо признать, вполне успешно. А главное, директору очень хотелось остановить наконец кадровую чехарду, порочащую должность преподавателя защиты от темных искусств. Предыдущий преподаватель этой дисциплины, человек неприятный, да и как профессионал весьма сомнительный, сделал школе ручкой еще до конца прошлого учебного года. На нынешнем собрании директор надеялся, что Уилки Двукрест все-таки примет предложенную ему в очередной раз не далее как сегодня утром должность преподавателя ЗОТИ.

Когда на чашу весов легла зеленая звездочка от министерского специалиста, профессор Дамблдор оглядел собравшихся, выискивая, кто еще не голосовал. Обнаружив, что осталась только Роланда Хуч, тренер по полетам на метлах, он сделал приглашающий жест. Мадам Хуч упруго поднялась с места, одернула кожаный жилет под черной мантией и громко заявила:

— Что ни говорите, а строгость порой очень важна! Кто знает, скольких людей спас от травм, в том числе и во время полетов на метлах, именно страх наказания! Считаю, что убирать все эти кандалы пока рановато… Пусть повисят.

Выхватив волшебную палочку, больше напоминающую стек, она резким движением опустила зеленую звездочку на чашу весов. А затем бросила пламенный взгляд на Уилки Двукреста, которого в своей краткой речи процитировала почти дословно. Если Двукрест и заметил эти знаки внимания, то не показал виду. Директор же, проследив направление взгляда Роланды, с тоской подумал, что если она продолжит в том же духе, то школа опять останется без преподавателя ЗОТИ, ибо энергичные поклонницы вызывают у суровых и деятельных мужчин типа Уилки Двукреста только глухое раздражение и желание избавиться от подобной назойливости.

Однако пора было уже подводить итоги голосования — которые, по правде говоря, волновали директора гораздо меньше, чем необходимость срочно найти педагога по ЗОТИ. Отогнав грустные мысли, он торжественно начал, привычно одарив окружающих ослепительной улыбкой:

— Что ж, как видим, чаша весов склонилась в пользу… — тут директор наконец-то удосужился взглянуть на весы — и замер: ажурные чаши пребывали в идеальном равновесии. — О, прошу прощения… Кто-то еще не проголосовал?

— Поппи… — негромко напомнила профессор МакГонагалл. — Она сейчас будет.

Дамблдор еще не успел толком нахмуриться, а все остальные — возмущенно зароптать, как дверь открылась, и на пороге возникла слегка запыхавшаяся целительница Хогвартса. Извинившись, она поспешно прошла поближе к весам и бросила вопросительный взгляд на директора. Тот объяснил ей ситуацию:

— Дорогая мадам Помфри! Я и мистер Филч разошлись во мнениях по вопросу того, следует ли сохранить в школе атрибуты телесных наказаний, ныне уже отмененных. Я лично думаю, что в этом нет нужды. А мистер Филч иного мнения — он считает, что это было бы полезно для студентов. Мнения членов нашего коллектива по данному вопросу разделились поровну. И теперь именно ваш голос решит исход голосования. Зеленая звездочка — голос за сохранение атрибутов. Красная — голос против такого шага.

Мадам Помфри глянула на ажурные чаши весов, на самого Дамблдора, затем на Филча — и без долгих слов, вынув волшебную палочку, плавным движением руки опустила на правую чашу зеленую звездочку. Затем вновь посмотрела на Филча, и глаза ее сверкнули ярче, чем волшебные звездочки на весах.

Но завхоз ничего заметил. Его напряженный взор был прикован к весам. Когда правая чаша, с зелеными звездочками, окончательно перевесила, на его лице промелькнула самодовольная усмешка. Потом он опустил голову и еще теснее прижал к себе Миссис Норрис, нежно поглаживая ее. Больше его на данном собрании уже ничто не интересовало.

Зато профессор Дамблдор безошибочно распознал отблеск страсти, вспыхнувший в глазах всегда такой сдержанной целительницы, и с веселым недоумением приподнял бровь — ему подумалось, что Уилки и Роланда будут теперь не единственной его проблемой в этом отношении. Как же все-таки нелегко, будучи руководителем коллектива, управляться с влюбленными дамочками! Особенно с такими, которым ничего не светит со стороны объекта их воздыханий… Утешает одно: Аргус — отнюдь не Уилки, так что осада со стороны слишком настойчивой поклонницы вряд ли сподвигнет его на заявление об уходе. Более того — Аргус, ввиду умеренности своего темперамента, может вообще не заметить такую осаду. Так что школе не грозит вновь остаться без завхоза. А это главное. Ибо чувства приходят и уходят, а должности остаются.

«Как же все повторяется… Даже не знаешь, смеяться или плакать. Вот уж не думала, что мое сердце вновь оживет для любви! И опять — к сквибу! И опять — безответно. Что за ирония судьбы… Но в этот раз я не совершу прежних ошибок, о нет… Ни за что! В тот раз мне казалось, что все будет так просто… Сначала — незаметно подлить ему амортенцию в тыквенный сок за обедом. Потом, после обеда, — подойти и проверить эффект зелья: заговорить первой, отчаянно флиртуя, и оценить ответную реакцию. Что ж, реакция была, да еще какая! Небо и земля по сравнению с его обычными робкими комплиментами… Даже Пивз, который случайно услышал наш разговор, перекосился от удивления. А дальше, казалось, меня с Принглом ждало бесконечное счастье. Но в итоге — вышло как вышло… Не стоило в тот раз использовать амортенцию, ох не стоило! Ведь Прингл и так, без всяких понуканий, имел на меня виды — цветы дарил, комплименты делал… Но мне этого было мало, видите ли, — я боялась упустить его и хотела действовать наверняка! Да, не стоило тогда торопить события. Однозначно.

Но сейчас… Сейчас, увы, совсем другое дело. Если Прингл хоть как-то обозначал свое отношение ко мне, то Филч, похоже, никогда никем не интересовался, кроме своей кошки. И, боюсь, уже никем не заинтересуется, если только я не возьму ситуацию в свои руки. Вот уж где без амортенции точно не обойтись! Но в этот раз я, наученная горьким опытом, буду умнее. О да! Сначала надо будет проверить, не повредит ли ему это средство… Лично проверить. На деле. Но опять-таки, Филч — не Прингл: соблазнить его будет нереально. Ну да ничего, для такого случая у меня в арсенале есть несколько сугубо медицинских зелий. Настоящую импотенцию они не вылечат, конечно, — это не под силу даже магии, но здорового мужчину заставят почувствовать себя истинным сатиром. Которому, между прочим, абсолютно все равно, что за вакханка рядом с ним… Вот и проверим, какой из Филча выйдет сатир. А потом… Потом — Обливиэйт. А после него — амортенция. В том случае, разумеется, если эксперимент увенчается успехом… Ой, нет! Нет. Чуть было опять не ошиблась… Лучше сначала амортенцию, ибо возбужденному сатиру будет все равно, что пить. А уже потом — Обливиэйт. И — концы в воду, как говорится. Ну или не в воду, а в чем там будет растворена амортенция, ха-ха… Вот уж действительно: век живи — весь учись!»