Путешествие на Восток (джен)

Эльф перечислял и перечислял свои имена — это от мамы, это от папы, это от гномов под землёй, это от кузенов в Аглоне — и они никак не заканчивались, и Волчонок уже пожалел, что спросил. Он просто подумал, что даже у Шарки есть имя — «Шарки» — а эльф просто эльф и это немного неправильно.

— А сам-то ты как себя зовёшь? — не выдержал он. — Должно же быть у тебя твоё собственное имя, а не чьё-то там!

Растерялся, задумался. Как будто не очевидный вопрос задали, а что-то философское из области жизни и смерти.

— Я люблю материнское имя больше других, — ответил он. — И мне нравится имя «Ном». Оно короткое и удобное, и его подарил мне дорогой сердцу человек.

— Ном... ом-ном-ном... нет, так я тебя звать не стану. Будешь Нолдо, хотя на нолдора ты похож, как собака на кошку.

— Моё материнское имя значит «Один из нолдор, нолдо», — тихо фыркнул эльф. — В честь отца. Я подозреваю, смысл в том, что хотя мы и не похожи на них внешне, но всё равно одни из них. По характеру, по крови. По судьбе.

— А ты веришь в судьбу?

— В неё сложно не верить, если её встречал. Его, — поправился эльф и поёжился, хотя в доме было тепло, а на нём была хорошая шуба.

— Страшный, что ли?

— Страшный, — кивнул эльф и продолжил в своём обычном духе: — Но не в этом дело, страшного на свете много. Ты тоже кому-нибудь страшный, да и я, если на то пошло. Но мы с тобой не можем делать слова реальностью. А он — может. И никто, даже сами валар, не могут ничего ему противопоставить. Потому что он — судьба.

— А как же бороться с судьбой?

— Это всё равно, что бороться с течением времени. Или с силой тяжести, что влечёт предметы вниз, — эльф развёл руками. — Можно выпрыгнуть из окна с криком «Пропади ты пропадом!», но она всё равно выиграет. Так и судьба.

— А кто-нибудь пробовал вообще? Или вы все решили, что бесполезно, и покорно сложили лапы, подставив глотку?

— Мы пробуем, хотя и бесполезно, — ответил эльф. — То, что я здесь, с тобой, пытаюсь что-то делать... судьба гласит: «Во зло обратится всё, что начиналось добром, через предательство и страх перед ним». Так погибнет мой Нарготронд — но я хочу верить, что Дортонион всё равно оживёт. Что мы сможем преодолеть злое и посеять доброе!

— Так погибнет твой город — и ты не пытаешься бежать, чтобы его спасти? — изумился Волчонок.

— Посмотри на меня и скажи, далеко ли я убегу.

— Положим. Но скоро твои раны затянутся, и ты станешь здоров. Тогда что?

— Тогда меня удержит дело, которое ты начал. Освобождение Дортониона.

— А если он будет свободен?

Эльф опустил глаза. Вздохнул, глубоко и тяжело.

— Я знаю, что Нарготронд погибнет, но я люблю его, — сказал он тихо. — Когда я буду здоров, когда Дортонион будет здоров... следи за мной в сотню глаз, Волчонок, и всё равно не уследишь, потому что я должен вернуться к своему народу.

— Который предал тебя, купившись на речи твоих сумасбродных родичей? Отец так говорил.

— Твоему отцу лучше бы молчать, за умного сойдёт, — огрызнулся эльф.

Волчонок захохотал. Таким Нолдо нравился ему больше — сердитым, дерзким и колючим, не смиренным и покорным судьбе. Он не помнил, чтобы эта Злая Сила приходила тогда на войну, но был уверен: и она не всесильна. Никто не всесилен, кроме Хозяина — и даже про него Можжевеловый утверждает иначе.

А если никто не всесилен, то всякого можно победить.

Из этого прямо получалось — эльф называл такое логикой — что можно победить отца. Не отпихнуть его заклятье чуть-чуть, на несколько шагов, на пару домов — а снять раз и навсегда. Он даже в общем-то видел, как это можно было бы сделать.

Но ему не хватало мастерства.

Малявка шевельнулась, переступила лапками по голове. Что-то её тревожило. Должно быть, мертвяки — отец их развёл огромные стаи. Птицы, звери, летучие мыши, все улучшенные в новом северном духе — железные клыки, когти из золота, крылья из фольги и прочие излишества.

Волчонок такое не одобрял: зачем, если обычный хорошо откормленный и тренированный волк легко заборет всю эту металлическую роскошь?

И останется живым — а излишества прикручивали только мёртвым.

— Отец, ты опять задумался и чуть в дерево не вписался. Тебе надо меньше думать!

Быстрый всегда был редкостным хамлом.

— О вас думаю, дураках. О том, как нам жить дальше.

— И как?

— Думаю: освобожу эту землю от отца — и отдам вам.

— Нам троим? Великовата будет.

— Не троим. Всем вам. Будет земля для faire волков, для моих детей. Научимся жить в домах, топить печи, копать землю. Станем настоящим народом.

— А копать и топить зачем? Не лучше просто охотиться?

Волчонок и об этом думал.

— Охотиться хорошо, но ни один народ не живёт только охотой. Они все строят, копают... делают что-то, понимаешь? Не только берут, они отдают. Как тот дровосек, который рубил одни деревья, но сажал другие. Это как-то помогает им сохранять fairie, понимаешь?

— Не-а.

— На то и дитя, вырастешь — поймёшь.

Сам Волчонок тоже не понимал природу этого механизма, но признаваться в таком детям не собирался.

За время, оставшееся до весны, Волчонок намеревался научиться петь по-настоящему. Тогда можно будет попробовать схлестнуться с отцовым колдовством — и посмотреть, как эльф будет сбегать.

Обещало быть интересным.