Гарри Поттер и Человек, который выжил. Часть II (гет)

A me, chorro,

Dural beshava

A, odo, daje,

Amaro dive

Amaro dive…

А я, бедная,

Поодаль сижу.

Ах, это, мама,

Наш праздник,

Наш праздник.

«Ederlezi»

Хогватс. 16 ноября. Среда

Занятие тянулось ужасно медленно. Эмма сидела с девочкой по имени Магдала — не потому, что та могла ей помочь, а потому что та не обращала никакого внимания на свою соседку. Магдала была уверенным в себе середнячком и усиленно корпела над заданием, зарабатывая своё «удовлетворительно». Всякий раз, когда Минерва решала пройтись по классу, Эмма утыкалась глазами в пергамент, стараясь не смотреть в сторону профессора трансфигурации.

Задание не было особо сложным, и накануне они с Клиффом разбирали его, а по расчётам Эммы до конца урока оставалось ещё достаточно времени. Пока речь шла о теории, Эмма ещё могла на что-то рассчитывать. А тут и выпрямиться наконец-то стало можно, потому что Минерва заняла место за своим столом.

Эмма думала о Клиффорде и немного о его матери. Миссис Финикс была добра к ней, но Эмме постоянно казалось, что всё это только из вежливости. Ей хотелось стать к Джеральдине поближе, но она боялась. Она вообще всё больше и больше боялась многих вещей: боялась совсем разучиться колдовать, боялась вылететь из школы, боялась, что такой не будет нужна Клиффорду. С тех пор, как из Азкабана перестали приходить письма, Эмма боялась даже, что мать её прокляла.

Тут взгляд девушки упал на песочные часы, которые отмеряли время занятия, и она забеспокоилась — урок близился к концу, а ей ещё на один вопрос отвечать. Она ткнула пером в чернильницу, и тут встретилась взглядом с Минервой, которая задумчиво смотрела в её сторону. Эмма и сама не поняла, как она умудрилась опрокинуть чернильницу. Магдала взвизгнула, схватила свой пергамент и отскочила от парты.

Чёрная жидкость потекла по столу вниз и закапала на пол. Свой пергамент Эмма тоже успела спасти.

— Как неосторожно, мисс Ноббс, — спокойно сказала Минерва. — Уберите же за собой.

Эмма подняла палочку:

— Эванеско.

Чернила продолжали капать на половицы.

— Эванеско!

— Не кричите на весь класс, мисс Ноббс.

Но тут пятно исчезло. Магдала незаметно невербально убрала его.

— Очень мило, мисс Беккет, — сказал Минерва. — Заканчивайте работу, девочки. Осталось мало времени. Мисс Ноббс, после звонка задержитесь.

В классе было тихо-тихо. Все скрипели пергаментами, уткнувшись в свои работы. Но Эмме казалось, что все на неё смотрят, и строчки стали расплываться перед глазами.

Когда в коридоре зазвенел колокольчик, все, перешёптываясь, стали собирать вещи и подходить к первой парте, складывая пергаменты стопкой. Эмма осталась сидеть. Она ждала, пока все уйдут.

— Давайте вашу работу.

Минерва сама подошла к ней. Эмма встала и протянула пергамент.

— Сидите, — профессор МакГонагалл опустилась на стул у соседней парты. — Что ж, вы справились с большинством заданий, — сказала она, закончив чтение. — Мистер Финикс хорошо с вами занимается. Но задания по индивидуальной подготовке вы делаете лучше.

Эмма предпочла промолчать на это замечание.

— Возьмите палочку, мисс Ноббс.

Минерва встала, взяла чернильницу и перевернула её, выливая жидкость на пол.

— Уберите пятно.

— Эванеско, — Эмма постаралась сосредоточиться.

Чернила высохли, но пятно осталось.

— Ещё раз.

Эмма повторила попытку. Пятно слегка побледнело.

Минерва сама очистила пол.

— Это не так страшно. Ваша магия на месте. Но если так дальше пойдёт, то вы в следующем году завалите практическую часть на экзаменах.

— Но это же может пройти, правда?

— Может, вполне, — кивнула Минерва. — Не следует ли обратиться к целителям в Мунго?

— Нет! — испуганно вскрикнула Эмма. — Я нормальная!

— А кто сказал, что вы ненормальная? Что за глупости? — Минерва чуть повысила голос. — Ну, ладно, идите, мисс Ноббс. Я поговорю с директором и с вашим деканом.

Эмме послышалось, что МакГонагалл прибавила себе под нос: «и куда только она смотрит?»

Выйдя из класса, Эмма задумалась, куда бы направиться? В Подземелья не хотелось. В общую гостиную было рано — скоро все пойдут на обед. Собравшись с духом, Эмма пошла к миссис Финикс.

Джеральдина сидела у камина и вязала что-то на спицах. Руками. Без всякой магии.

— Скоро обед, — сказал она.

— Я знаю. Можно у вас посидеть немного?

— Конечно, — ответила Джеральдина, перекинув нить через палец.

Миссис Финикс посмотрела на Эмму.

— Что-то опять на занятиях? — спросила она.

— Да…

— Ничего, всё наладится, не переживай.

— А если нет? Меня исключат?

— С чего бы? Столько есть лодырей и неумех, и никто их не исключает. А у тебя хорошие баллы по СОВ. Сдашь то, то у тебя получается хорошо: зелья и гербологию, например, — спицы в пальцах Джеральдины так и мелькали, слегка позвякивая.

— А вы вяжете без магии? — осторожно спросила Эмма, немного приободрившись.

— Да, так интереснее. Но когда разглаживаю и сшиваю, то пользуюсь магией. И когда вяжу тонкое полотно. Магловские женщины в таких случаях тоже предпочитают вязальные машины.

— А что это будет? — спросила Эмма.

— Шапочка.

— В слизеринских цветах?

Джеральдина улыбнулась.

— Иди-ка сюда, — она осторожно одела Эмме на голову три дюйма связанного и распределённого на четыре спицы. — Не ошиблась с размером. Но на Рождество надо придумать тебе новый сюрприз.

— Не надо. Я ведь не знаю, какой она будет.

Присев на подлокотник, Эмма обняла Джеральдину за плечи и всхлипнула.

— Сырость не разводить! — цыкнул та, но погладила девочку по голове.

Легче было запретить дождю литься.

Джеральдина отложила вязание и, обняв Эмму, ждала, пока та выплачется.

— Ты же знаешь, что Люциус Малфой, например, тоже долго не отвечал на письма сына, — сказала она без всяких вступлений.

— Угу, — отозвалась Эмма. — Драко… говорил…

— Ну, вот, и твоя мама («Чтоб она провалилась, стерва», — подумала Джеральдина) тоже тебе напишет. Ты потерпи.

В последнее время Джеральдине действительно хотелось, чтобы миссис Ноббс куда-нибудь сгинула ненароком. Почувствовав к Эмме настоящую симпатию, она всё больше хотела, чтобы девочка принадлежала их семье, и она ревновала и к матери, которая устроила дочери бойкот, и к тётке, которая никак не давала о себе знать. Конечно, эти мысли приходилось гнать от себя, чтобы магия не сыграла злую шутку, и мечты не стали бы реальностью. У Эммы и так было достаточно переживаний.

— Научите меня вязать, — попросила Эмма после недолгого молчания.

— Хорошо. Это замечательно успокаивает нервы. Приходи вечером — займёмся.

— Спасибо, — Эмма осторожно поцеловала Джеральдину в щёку. — Я пойду, отнесу вещи к себе.

— Иди. Увидимся.

Эмма ушла, а миссис Финикс задумалась. Потом подошла к письменному столу, села и решительно придвинула к себе пергамент.

16 ноября. Азкабан

— Господин комендант. К вам заключённая Хоул, с прошением.

Тэмпли кивнул, и страж ввёл в кабинет молодую женщину, держащую в руках лист тюремной серой бумаги.

— Что у вас? — Роджер протянул руку, забрал лист и прочитал.

Он не предложил мисс Хоул сесть. Эта женщина не вызывала в нём никакой жалости. Чистокровная ведьма, она работала в Министерстве и исправно поставляла Пожирателям сведения о грязнокровках: имена, адреса и так далее.

— Вы просите, чтобы миссис Ноббс перевели в общий блок? — Тэмпли приподнял брови.

— Простите, господин комендант, поймите правильно: она так ненавидит нас всех и постоянно поливает грязью, что ей будет наверняка лучше одной.

— Что значит «поливает грязью»?

— Говорит, что мы продались, забыли о том, кто мы, и готовы Министерству пятки лизать за подачки, — ответила мисс Хоул без обиняков.

— И почему вас это так волнует? Вы считаете, что миссис Ноббс говорит правду?

— Нет, сэр, — мисс Хоул опустила голову, уже догадываясь, что комендант скажет дальше.

— В камере вас всего трое и перевести одну заключённую в общий блок, пусть и в одиночную камеру, чтобы она всех мужчин в блоке поставила на уши своими высказываниями, я не могу. Но я поговорю с миссис Ноббс.

Он кивнул стражу, и тот увёл просительницу.

Раскурив набитую заранее трубочку, Роджер подошёл к окну. Из его окон было виден берег моря и пристань для парома. И трубы сторожки, располагавшейся рядом, шёл дым. Море было хмурым, но почти тихим для этого времени года.

Роджер поднял руку, опёрся о раму и, прислонившись лбом к руке, закрыл глаза, вяло попыхивая трубкой.

За недолгое время после своего назначения он уже прилично подустал. Не смертельно, конечно, как принято говорить, но существенно. Его не утомляла сама работа — его утомляла бюрократическая машина. Если бы Министр не давал многим его начинаниям зелёный свет, он бы давно с тоски взвыл. Но всё равно приходилось писать, писать, писать, переводя литры чернил и несчётное количество пергаментов.

Сами заключенные больших хлопот не доставляли. Большинство из них приняли новый порядок, порадовавшись появившемуся в дополнение к кнуту прянику. Да и к кнуту приходилось прибегать всё реже. Конечно, некоторых наказывали, и нельзя сказать, что карцер пустовал. Роджер не был таким уж гуманистом, и не был глупцом, чтобы выступать против наказаний внутри тюрьмы вообще. Но бить заключённых запрещал категорически.

Он упорно искал для своих подопечных реальных работодателей, с реальными договорами и возможностью зарабатывать деньги. Пока что все дела сводились к благоустройству Азкабана и приведения его в более или менее нормальный вид, чтобы он не напоминал средневековые казематы.

Роджер был родом из Шеффилда. Его отец преподавал историю в одной из школ, а мать работала на почте и дослужилась до должности заведующей. Кроме старшего сына, в семье родилось ещё две девочки, но никаких необычных способностей у них не наблюдалось. Способности же сына были встречены миссис Тэмпли с большим энтузиазмом. Она питала слабость ко всяким фильмам и передачам о паранормальных явлениях и экстрасенсах. Роджер, хотя он хорошо знал историю с детства и вообще любил читать, мечтал стать полицейским и ловить преступников. Поэтому он ничуть не обрадовался поначалу, что оказался магом и поедет учиться в какую-то школу у чёрта на куличках. Но оказалось, что у магов есть своя полиция, и на втором курсе Роджер воспрял. Он был в числе лучших учеников на Хаффлпаффе и успешно поступил в школу мракоборцев. Правда, он мечтал об оперативной работе, а не о должности тюремного надзирателя, как это называлось у маглов. Зато у родителей не возникало никаких сложностей, чтобы ответить на вопрос, где работает их сын. Пенитенциарная система — в ней нет ничего магического. Тюрьма — она везде тюрьма.

Гораздо сложнее родителям было смириться с мыслью, что их сын никогда не женится. Эта новость даже вызвала довольно долгий перерыв в общении Роджера с семьёй. Конечно, родителей немного успокоило, что у магов за такие склонности никто сына не осудит и не будет презирать, и его карьере ничего не грозит. С другой стороны, маги не вымирали. Они успешно плодились и размножались, а посему у Роджера Тэмпли-старшего не сложилось впечатления, что там кругом одни геи. Хватало и того, что в том странном мире пешком ходили по улицам гоблины, а в лесах водились кентавры.

Комендант отошёл от окна и сел за письменный стол. Больше всего ему, конечно, доставляли хлопот бывшие Пожиратели смерти. Не все руководствовались здравым рассудком (откуда ему взяться-то?) и предпочли пряник кнуту. Некоторые мечтали, видимо, побыть мучениками за идеи. Роджер по этому поводу не переживал — лучшим способом давления на таких было отношение их же бывших соратников, благо их число перевешивало.

Но что касается их семейных дел — тут комендант чувствовал себя беспомощным. Не мог же он заставить ту же миссис Ноббс писать дочери. А он мог только поражаться или безумию, или жестокосердию этой женщины. Сам он видел одно из писем Эммы — цензор не выдержал и принёс показать. Прочитав, Роджер невольно прослезился.

Вздохнув, он вызвал стража и велел ему привести миссис Ноббс.

Вот что радовало Тэмпли у магов — это крайне малый процент женщин, нарушавших закон и попадавших в тюрьму. Потому что видеть, во что они превращались в Азкабане, было тяжело — и всё равно, за что они здесь оказывались.

Амалии Ноббс, когда ту ввели в кабинет, Тэмпли предложил сесть. Она села, прямая, как палка, поджав губы, но предусмотрительно глядя куда-то в район ножки стола, а не буравя коменданта взглядом.

— На вас поступила жалоба, миссис Ноббс, — сказал Роджер. — От ваших сокамерниц.

Амалия забормотала себе что-то под нос, из чего комендант смог разобрать только «предательницы».

— Я не буду сейчас обсуждать ваши убеждения, миссис Ноббс, — сказал он. — Однако, вашими сокамерницами движет вполне понятное желание иметь более сносные условия для жизни, а также иметь возможность видеться с родными. Вы же отказываетесь от свиданий с дочерью и не отвечаете на её письма.

— И не буду, — буркнула та.

— Почему?

— Она мне больше не дочь.

— Почему? Потому что она общается с гриффиндорцами или с полукровкой-мальчиком? Разве вы сами не были замужем за полукровкой?

— Дело не в крови, дело в убеждениях тех, с кем общается моя дочь. Она предпочла жить так — это её право.

— А вы любили свою дочь, руководствуясь политическими взглядами вашего мужа? — усмехнулся Тэмпли.

— Вы ведь маглорождённый, кажется, господин комендант?

— Совершенно верно.

— Вам не понять, — Амалия презрительно скривила губы. — Полукровки — это зло, но изредка необходимое зло. Однако потом они вступают в брак с чистокровными, и их дети уже могут считаться вполне нормальными. Но тащить в наш мир маглорождённых пачками, с их укладом, с их пороками, с их ненормальным отношением к миру, с их страстью к самоуничтожению — это недопустимо. Они разрушат наш мир.

— И поэтому Пожиратели убивали их на их же территории? — вскипел Тэмпли. — Убивали обычных людей, не имеющих отношения к магическому миру? Не слишком ли эти маги на себя много взяли? Но я не собираюсь вести с вами политические дискуссии, миссис Ноббс. Я даже должен признать, что вашей дочери наверняка лучше выбросить такую мать-фанатичку из головы. Вы решительно отказываетесь писать ей?

— Отказываюсь!

— Да вы просто дура, миссис Ноббс.

Издав неопределённое восклицание, Амалия хватнула ртом воздух.

— А вот последние мысли вашего мужа были о дочери, — заметил Роджер.

— Не смейте говорить о моём муже! — взвизгнула Амалия, так что страж из коридора заглянул в кабинет.

— Всё в порядке, — махнул ему рукой Роджер. — Что ж, миссис Ноббс, ваши семейные дела — это ваши проблемы. Однако, если на вас ещё раз поступит жалоба, то я велю перевести вас в одиночку.

На лице женщины появилось презрительное выражение.

— Нет, не в тот блок, где вы находились. А именно в одиночку, в пустующий блок, где вы будете совсем одна. Вы будете переведены на тот же режим, что и раньше. Подумайте об этом. Уведите её! — приказал он стражу.

Когда женщину увели, Роджер провёл ладонями по лицу. Пожалуй, фанатизм — это одна из немногих вещей, которых он по-настоящему боялся в этом мире. После такого короткого разговора он чувствовал себя словно выпотрошенным. Главным образом потому, что ему было жалко девочку.

Тут, собственно, перед ним во всей очевидности встала причина его усталости — одиночество. У него и раньше не было друзей среди сослуживцев — только приятели. Но теперь они смотрели на него как на начальство, а новички, конечно, и не думали как-то сближаться с комендантом, хотя и подчинялись ему, и уважали. Правда вот на Рождество у дежурных намечался с его разрешения стол — без выпивки, разумеется (хотя ведь наверняка протащат), и стражи уже пригласили коменданта посидеть с ними немного и отметить. К родителям Роджер собирался отправиться только двадцать пятого, ближе к вечеру, тем более что впереди было два выходных, которые он мог бы провести с семьёй. А в сочельник он предпочёл выйти на работу и проследить за порядком.

Тэмпли посмотрел на книгу, лежавшую на столе. Он перечитал несколько своих любимых баллад и мог бы сходить в библиотеку и взять что-то ещё. Забрав томик Киплинга, Роджер вышел из кабинета.

Люциус уже привык, что дверь обычно открывается без стука. Он поднял голову, вскочил по тюремной привычке и встал.

— Господин комендант…

— Сядьте, мистер Малфой. Пожалуйста. Я пришёл заменить книгу.

Люциус сел. Его сердце против воли колотилось.

— Я разговаривал сейчас с миссис Ноббс, — сказал Роджер, разглядывая корешки.

— Из этого получилось что-то путное? — спросил Люциус, заранее предполагая, что ответит Тэмпли. Но мысль о том, что он говорит с ним об этом — делится, можно сказать, — мысль эта приятно согревала.

— Боюсь, что нет. Она категорически отказывается писать дочери. Да и сокамерницы на неё жалуются, будто она их оскорбляет.

— О! Это вполне… это даже… — но тут Люциус умолк.

Он прекрасно понимал эту ситуацию. Когда ему случалось дежурить в коридоре блока и мыть там полы, кое-кто из бывших соратников тоже отпускал комментарии в его адрес, главным образом по поводу выбора его сына.

— Что, вам тоже достаётся? — Роджер оторвался от созерцания книг и посмотрел на Малфоя.

— Это мелочи, господин комендант. Я не обращаю на это внимания.

— Вы раньше были одиночкой по натуре? — спросил Роджер.

— Можно сказать, — Люциус позволил себе улыбнуться. — Многие называли это надменностью.

— А это было не так? — Тэмпли улыбнулся в ответ.

— Возможно.

Тут обоим пришла в голову одна и та же мысль, что их диалог отдаёт едва заметным, но всё же флиртом, поэтому Люциус уткнулся взглядом в бланк коменданта, а сам комендант — опять в корешки книг.

— Я возьму это, — Тэмпли вытащил томик Честертона.

— «Перелётный кабак»? Я его прочитал, — заметил Люциус.

— И как вам?

— Я бы сказал, что в этой книге неожиданно много магии.

— Скорее чуда. А про патера Брауна вы читали?

— Ещё нет, а что это?

— Это рассказы о католическом священнике, который расследовал преступления.

— Рассказы о преступлениях? — удивился Люциус.

У магов этот жанр в литературе отсутствовал.

— Да, но там главное — логическая загадка. Это интересно.

— Почитаю, если вы рекомендуете, — заполнив формуляр, Люциус протянул Роджеру книгу.

Тэмпли привык думать быстро и быстро принимать решения. И многое из того, что сейчас пронеслось у него в голове, было уже передумано не раз. Он не мог себе позволить никаких отношений с заключённым, и не в преступлениях Люциуса было дело. Роджер не мог себе позволить даже дружбы с ним. Любое сближение означало бы, что оба будут страдать. Но лучше бы Роджер не слушал доводов разума — это ещё больше вызывало желание пойти наперекор. Роджер был слишком молод, мягок по натуре, и в нём жило подсознательное стремление заботиться о ком-то.

Он взял книгу и ненароком коснулся пальцев Люциуса.

Потом книга с громким хлопком упала на стол.

Тэмпли и Малфой держались за руки и смотрели друг на друга. Потом у Тэмпли дрогнули губы, а Малфой побледнел.

Шаги в коридоре вывели их из оцепенения. Тэмпли забрал томик Честертона и повернулся к дверям. Когда страж запустил в библиотеку кого-то из обычных арестантов, и тот вытянулся перед комендантом, Роджер только кивнул и поспешил покинуть библиотеку.

17 ноября, четверг. Хогвартс

Минерва впервые зашла к мисс Амано в её личные комнаты. Она и в новом кабинете прорицаний-то была всего один раз — после ремонта.

Камин в маленькой гостиной жарко пылал. Диван и два кресла были отгорожены от остальной комнаты японской ширмой, так что на вкус Минервы на этом пятачке было слишком жарко. Мисс Амано, одетая в одну из своих непонятных хламид — шёлковую, но, кажется, даже каким-то образом утеплённую, заварила нормальный английский чай и поставила поднос на стол перед креслом, где сидела Минерва. Та вежливо поблагодарила и взяла чашку.

— Я к вам по поводу Эммы Ноббс, — поспешила она объявить цель визита.

Лиса села в соседнее кресло и сложила руки на коленях, как примерная девочка.

В тёплом свете, идущем от камина, она казалась ещё моложе, и была такой хрупкой, что голове Минервы промелькнула странная мысль: она вдруг вспомнила, каким горячим бывает Северус, каким напористым в постели. «Как он её не раздавит только?» Потом мысль приобрела более правильное направление: «Что эта фарфоровая кукла вообще может?»

— Я вас слушаю, — лиса почтительно наклонила голову, но при этом как-то странно улыбнулась.

— Не стоит ли показать девочку целителям? — спросила Минерва напрямик.

— Не думаю, — мисс Амано взяла свою чашку. — У Эммы всё наладится само.

— Как вы можете быть так уверены?

— Я знаю.

— Знаете? Ах! Знаете! — в голосе Минервы было слышно всё, что она думает по этому поводу.

— Вы можете в это не верить — это ваше право, — спокойно сказала мисс Амано. — Давайте оставим будущее в покое и поговорим о настоящем. У Эммы проблемы, прежде всего, в том, что она не уверена в себе. Стоит ли нервировать её ещё больше, обращаясь к целителям? Она очень боится их.

Да, это было правдой. Минерва в этом сама убедилась.

— Конечно, её можно понять, и девочка не виновата в том, что у неё такие родители, но у вас ещё двое детей на факультете в таком же положении. И у них с учёбой всё в порядке.

— Да, но у тех матери дома. Да и отцы детям пишут и от свиданий не отказываются, — возразила мисс Амано.

— Мать Эммы ей не пишет?

Лиса кивнула.

— Я не знала, — опешила Минерва. — Бедная девочка.

— Теперь вы понимаете, почему Эмма в таком состоянии? Сначала смерть отца, а теперь и такое отношение матери. И вы понимаете, почему она так поступает с дочерью, не правда ли?

— Да-да, — кивнула Минерва. — Амалия Ноббс не одобряет её поведение.

— Мы же не хотим, чтобы девочка вернулась к идеалам родителей? — прибавила лиса.

— Разумеется, — нахмурилась Минерва, и не только от мысли, что у Эммы оказалась такая мать, но и от вкрадчивых интонаций Шицзуки.

— Но я написала её тётке. Возможно, что та откликнется и как-то поддержит племянницу. Я слышала, что фройляйн фон Трауб не одобряет младшую сестру. А Эмма пошла в какой-то мере против матери.

— Да, она может и не знать, что творится с девочкой в школе. Будем надеяться, что эта женщина ответит на ваше письмо, — вежливо закруглила Минерва разговор, поставив чашку на столик. — Спасибо за чай, вы хорошо завариваете.

— Спасибо, что зашли поговорить об Эмме.

Шицзуки встала вслед за гостьей и поклонилась.

Не будь она японкой, Минерва подумала бы, что над ней издеваются. Но она была рада очутиться в холле замка и вдохнуть его прохладный воздух.

«Его околдовали, как есть — околдовали!» — подумала она.

Чтобы Северус мог увлечься этой ехидной? Этой бледной немочью? Этой куклой? Нет-нет, кукла уже была. Поднимаясь к себе, Минерва развлекала себя тем, что подбирала эпитеты к зловредной лисице. Вот, кстати, — «зловредная лисица».

Ещё через пару ступенек в голову некстати влезло слово «молодая». Молодая, и у них, наверняка, будут дети.

Минерва поджала губы, пригладила волосы, потом решительно приподняла край мантии и заторопилась вверх по лестнице.

* * *

Вечером Эмма опять пришла к миссис Финикс. Вчера та научила её набирать петли двумя способами и показывала образцы разных узоров, насколько на это хватило времени после вечерних занятий. А сегодня Джеральдина обещала показать лицевые и изнаночные петли.

Клиффорд тоже был у матери. Он сидел за письменным столом и занимался, иногда поглядывая в сторону камина, у которого расположились Эмма и Джеральдина. Они сидели на диване и держали в руках начатые образцы. Миссис Финикс медленно показывала все этапы вывязывания лицевого узора:

— Вот тут пальцем придерживай. А теперь спицу заводи вот сюда. Захватывай нитку и протягивай. Вот так. Не надо затягивать сильно, а то вязать будет тяжело. Пусть спица свободно двигается в петлях.

Эмма старательно повторяла всё и смешно сопела от усердия.

Клиффорд писал реферат и улыбался своим мыслям.

— А теперь как? — спросила Эмма, довязав ряд.

— А теперь вот так…

— Это сложнее.

— Посмотри, что получается с лицевой стороны.

— О! Здорово!

Клиффорд за столом чуть слышно довольно вздохнул.

— Эмма, — как-то слишком осторожно начала мисси Финикс. — Ты извини. Надо было тебя спросить, не против ли ты… Я вчера написала письмо твоей матери.

— Ма? — Клифф резко повернулся на стуле.

— Погоди!

Эмма растеряно посмотрела на Джеральдину.

— А что вы написали?

— Ничего такого, не думай. Я просто рассказала, как у тебя дела. Что у тебя много друзей, и что к тебе хорошо относится твой декан, например. Про директора я не стала писать, естественно. Что ты стараешься учиться хорошо — это же правда!

— Не надо было, — тяжело вздохнула Эмма.

Правда, она не заплакала — уже хорошо.

— Прости, дорогуша.

— Да ничего. Чего уж… — губы Эммы скривились, и Клиффорд еле усидел на стуле.

Но мать заметила его движение.

— Пойду чаю нам заварю, — сказала она, погладила девочку по голове и, отложив спицы, быстро скрылась за дверью в маленькую кухоньку.

Клиффорд тут же подлетел к дивану и оказался рядом с Эммой.

— Ты не расстраивайся, — он взял её за руки и тут же смутился, — а вдруг она напишет… хотя бы из чувства противоречия?

Эмма слабо улыбнулась.

— Не напишет. Но я не обиделась на твою маму. Моя уж если что-то решила, так оно и будет. И никакой дух противоречия тут не поможет. Так что одно письмо ничего не изменит. Но мне даже приятно, что миссис Финикс так хорошо обо мне отзывалась.

Клиффорд обнял Эмму за плечи и поцеловал в щёку.

Ему хотелось большего, но он терпел. Правда, Эмма как-то сразу расслабилась, прижалась к нему, и сейчас это было важнее всего — то, что она ему так доверяет.

И когда мать вошла с подносом в комнату, Клиффорд не отстранился, а так и продолжал сидеть. Но и Эмма не отодвинулась.

Клифф довольно вспыхнул и посмотрел на мать, и прочёл в её глазах одобрение.

Джеральдина сказала правду о том, что она написала миссис Ноббс. Она утаила только, что писем было два. В первом, которое было порвано и брошено в камин, она выплеснула все свои переживания, выговорила всю историю своего отношения к Эмме — от неприятия до желания видеть её своей дочерью. То есть невесткой. Она написала всё это, и ей стало легче. В Азкабан же улетело с совой вежливо-нейтральное послание, больше написанное от лица хогвартской преподавательницы, чем личное.

Всё то время, которое она работала в Хогвартсе, Джеральдина исправно принимала зелье, которое сварил для неё директор. Он посоветовал ей пить ещё и успокаивающий настой. Желания приложиться к бутылке больше не возникало, работа даже радовала. Младшие курсы слушались в силу возраста. А находиться с ними было для миссис Финикс большим утешением.

Болело по-прежнему, но оказалось, что своё личное горе можно превратить в живую любовь.

— Давайте выпьем чаю, — миссис Финикс поставила поднос на стол и улыбнулась Эмме.