Шаги по стеклу (гет)

Сожму в ладони времяСогревая все, во что я верюТолько дай мне дышать...

(c) Tractor Bowling

Холодный апрель сменился по-весеннему теплым маем, и в школе воцарился настоящий хаос: студенты пятых и седьмых курсов лихорадочно пытались что-то зубрить в предверии экзаменов, используя при этом различные стимуляторы памяти, которые были отнюдь не всегда безопасными для здоровья. То и дело у кого-то начинал валить пар из ушей или же появлялась красновато-сиреневая сыпь, которую не брали привычные косметические средства. Бодрящее зелье и настойка от мигрени побили все рекорды продаж. Как ни странно, вся эта кутерьма увлекла и меня: я часами не вылезала из библиотеки, перечитывая свои конспекты и выискивая дополнительный материал, а затем втолковывала его Рону и Гарри. Отношения с последним вроде бы наладились, только я стала все чаще замечать на себе его задумчивый взгляд. Казалось, он хотел о чем-то со мной поговорить, но не мог решиться. С каждым днем он становился все мрачнее, часто хватался за шрам на лбу, но стоило мне спросить у него, связано ли это с Волдемортом, как он раздражался и отвечал, что у него просто болит голова. Как всегда, Гарри стремился оградить нас с Роном от своих проблем любыми способами, даже в ущерб себе. Те, кто хорошо его знал, отмечали, что он на редкость упрям и если уж что-то вбил в голову, то переубедить друга было практически невозможно. Поэтому мне оставалось только ждать, когда он пойдет на разговор сам...

В конце мая наконец начались первые экзамены и все мои мысли и чувства стали крутиться вокруг труднопроизносимых формул, сложных пассов, опасных составов и дат гоблинских восстаний в шестнадцатом веке. Я стала засиживаться за полночь в гостинной с пухлыми фолиантами, но за чтением я, сама того не замечая, стала постоянно что-то жевать. Поедая соленый крекер, мне хотелось шоколада, умяв пакетик конфет из "Сладкого королевства", мечтала копченой куриной ножке. А наутро, проспав несколько часов, мучалась от накатывающей тошноты. Впрочем, подобное меня не слишком удивляло, я списывала все на стресс и недосыпание, пила кислый отвар на основе лимонной цедры, и, немного придя в себя, снова возвращалась к занятиям. В конце второй экзаменационной недели, когда основная часть СОВ была уже позади, и оставалось сдать только Историю Магии, Гарри выловил меня в библиотеке и предложил перенести подготовку к большому дубу у кромки Черного озера. Немного поворчав о том, что студенты, сидящие по соседству, будут мешать учебному процессу, я все-таки поддалась на уговоры друга, и, подхватив учебники, поспешила к выходу из замка.

Всю дорогу к озеру мы шли молча. Тишина, нарушаемая лишь пением птиц, была угнетающей. Каждому из нас было что сказать друг другу, но начать разговор почему-то было сложно. Для меня было очевидно, что подготовка к экзаменам была лишь предлогом для того, чтобы поговорить без свидетелей, чтобы расставить, наконец, точки над "і" в этой затянувшейся игре в гляделки.

Упав на мягкую траву под деревом, мы стали смотреть на волны, которые врезались в берег Черного озера, смывая линии на песке. Казалось, противостояние воды и суши никогда не закончится, для них не существует времени и условностей, которыми полна человеческая жизнь. И валуны, которые сейчас немного выступают на поверхность озера, однажды окажутся погребены в его глубинах. Глядя на эту стихию, я внезапно ощутила себя ужасно слабой: вода может точить камень вечно, а человек, едва столкнувшись с трудностями, опускает руки...

Поднявшись, Гарри подошел к самому краю берега и принялся бросать мелкие камушки в озеро, которые столкнувшись его поверхностью, оставляли круги разных размеров.

— Гарри... — я решилась нарушить молчание первой.

— Гермиона... Послушай, я хотел сказать тебе... — начал он дрожащим от волнения голосом, повернувшись спиной к озеру, и спрятал в карманы джинсов руки. — Волдеморт, он что-то замышляет. В последние полтора месяца он не оставляет меня в покое ни на день. Мне постоянно снится один и тот же сон: закрытая дверь и стеллажи, заставленные стеклянными шарами. Моя рука постоянно тянется к одному из них, но стоит моим пальцам сомкнуться, как я просыпаюсь в своей спальне. Я злюсь вместе с ним и радуюсь, когда он радуется. Мерлин, Гермиона, порой я ловлю себя на мысли, что не могу провести грань между тем, что чувствует он, и тем, что на самом деле творится у меня на душе. И от этого становится страшно. Страшно, что однажды я проснусь и пойму, что история с мистером Уизли повторилась... Что своими руками я нанес непоправимый вред кому-то из своих близких. Тебе кажется, что я отдаляюсь, что мне безразлично, что с тобой происходит. Что я не замечаю взглядов, которые ты на меня бросаешь. Но нет, Гермиона. Я убегаю не от тебя, а от себя. В своих мыслях я не раз возвращался к тому, что произошло между нами в феврале, и всякий раз проклинал себя за то, что позволил подобному случиться. Я поступил как эгоист, позволив магии и чувствам завладеть мной. Но с другой стороны, этот случай заставил меня задуматься и о том, как я к тебе отношусь на самом деле... Возвращаясь на годы назад, я стал анализировать свою жизнь. Ты всегда была рядом, понимала и поддерживала в трудную минуту... Но дело не в этом. Я осознал, что ты для меня больше, чем друг, соратник или товарищ... — произнес он почти шепотом, но несмотря на шум волн, я услышала каждое слово. Сердце гулко ухнуло и пропустило удар, а ноги внезапно стали ватными. Я оперлась о ствол векового дуба и медленно сползла к земле. "Больше, чем друг"— звучало в ушах, словно колокол.

— И именно поэтому я не стану проявлять свой эгоизм дважды. Возможно, если бы не было войны, у нас был бы шанс. Но сейчас, когда моя жизнь не стоит и кната, я просто не имею права связывать тебя воспоминаниями... Ты заслуживаешь кого-то лучше, чем я, кого-то без шрама на лбу и без прошлого, от которого не убежать... Стычки с Волдемортом даются мне все труднее. Тогда, на кладбище, он сказал мне, что мне спасает жизнь лиш невероятная удача. Он был прав. Скажи мне, что я, пятнадцатилетний мальчишка, могу ему противопоставить? Силу? Ум? Власть? Или, быть может, поддержку общественности? Дамблдор мне все толкует о том, что меня отличает способность любить... Да, мои чувства к тебе дают мне силы жить, но они никогда не станут оружием, способным свергнуть самого сильного мага двадцатого века. Поэтому будет лучше, если мы останемся только друзьями, Гермиона. И пообещай мне, что если со мной что-то случиться, ты будешь жить дальше. За нас двоих... — его последние слова заставили меня вздрогнуть. Я открывала рот и закрывала его, словно рыба, которую выудили на сушу, не в силах что-либо ответить. А он, заметив мое замешательство, уселся рядом и крепко меня обнял.

— Нет, Гарри. Ты будешь жить... — прошептала я, проводя ладонью по его щеке, и вглядываясь в знакомую зелень глаз, в которых читалась обреченность. А через секунду, его холодные губы накрыли мои. Этот поцелуй не был началом чего-то нового. Скорее наоборот. В нем было столько горечи и боли, что становилось ясно: он прощался. Не потому, что не хотел остаться со мной, а потому, что моя свобода и безопасность значили для него куда больше, чем личное счастье. Когда я открыла глаза, его уже не было рядом. Только ветер нещадно хлестал меня в лицо, а на смену ясному небу пришли грозовые тучи, вторя пустоте, которую я ощущала на душе...