Шаги по стеклу (гет)

Жизнь внутри меня…

В комнате, где всё остужено тьмой,

Я, свернувшись клубочком, лежу...

Русская версия песни Mikako Komatsu — Tsumetai Heya, Hitori(с)

…Ребенок? Слова мадам Помфри доносились словно сквозь пелену, врывались в сознание, разбивая его на осколки… В Больничном крыле вдруг стало слишком тихо. Словно на окружавший меня мир наложили Силинецио. А в голове беспорядочно путались мысли, складывая разрозненные кусочки мозаики в единое целое: тошнота, слабость, головокружение, затуманенный взгляд зеленых глаз, острые движения внутри…

Ребенок. Частичка Гарри. Сердце пропустило удар и предательски защемило. Вспышка. Яркий всполох фиолетового луча, направленный в мою сторону. Толчок. Падение. Кровавое пятно на мантии. И он, падающий за Арку...

— Нет! — надорвано выкрикиваю я нечеловеческим голосом и резко сажусь на кровати, поморщившись от острой боли в боку. Мадам Помфри тут же извлекла из кармана какой-то пузырек и добавила несколько капель зеленоватой жидкости в стакан с водой, стоявший на прикроватной тумбочке, а затем поднесла его к моим пересохшим губам. Глоток. Еще один. Мятная жидкость не приносила ожидаемого успокоения. События в Министерстве… Снова и снова рефреном в моей голове. Боль лейтмотивом разносилась по венам, заполняя изнутри пустоту. Глаза смотрели на мадам Помфри, но не видели ее. А в мозгу, словно раненный зверь в клетке, билась отчаянная мысль: «Гарри больше нет…»

Июньская ночь за окном была слишком теплой. Но даже она не могла избавить меня от холода, поселившегося внутри. Инстинктивно я потянулась рукой к едва заметному животу, ощущая пульсацию кончиками пальцев. Тепло… Жизнь внутри меня...

— Так вы ничего не знали? — будто бы через толщу воды доносится до меня голос мадам Помфри.

— Нет... — бесцветным голосом отвечаю я, прижимая к себе одну из подушек. — А как давно узнали вы? — почему-то этот вопрос показался мне важным.

— Мисс Грейнджер, когда вы обратились ко мне с недомоганиями, и я обнаружила, что вы ждете ребенка, я решила, что вы просто не хотите, чтобы кто-то знал о вашем положении. За свою многолетнюю целительскую практику я повидала немало девушек, которые оказывались в такой же ситуации, поэтому не нашла в этом ничего необычного...

— И что с ними происходило дальше?

— Знаете, на этот вопрос мне сложно дать однозначный ответ... Магическое общество достаточно консервативно и косо смотрит на тех, кто забеременел вне брака... Девочки из чистокровных семей чаще всего избавлялись от ребенка, потому что для их родителей он был бастардом. Но с точки зрения магии это рассматривалось как преступление, равноценное убийству, и на род ложилось проклятье, которое в последствие приводило к его вырождению... — голос медсестры дрогнул, словно натянутая струна, как будто эти слова причиняли ей боль. — Выходцы из менее радикально настроенных семей вводили после рождения таких детей в род по всем правилам с помощью специального ритуала. Иные же... попросту сбегали со своим избранником… И лишь магглорожденные вольны были сами принимать решение... — мадам Помфри тяжело вздохнула и отвела глаза в сторону. — Когда я была немного старше, чем вы, я влюбилась в молодого аврора, который патрулировал школу... В магическом и маггловском мире тогда шла кровопролитная война, и, казалось, что каждый день может стать последним. Хогвартс находился практически в осадном положении, и каждый из его обитателей совершал отчаянные поступки, торопился жить... И мы с Анри не были исключением. Когда в июне 1944 школа была внезапно атакована, он погиб, защищая башню Пуффендуя. В тот момент я находилась на четвертом месяце беременности... Моя семья... вынудила меня избавиться от ребенка и выдала меня за сорокалетнего Жофрея де Помфри, чтобы избежать, как им казалось, позора... — старая целительница подошла к окну и стала смотреть куда-то вдаль. — Никогда не повторяйте моих ошибок, мисс Грейнджер, как бы вам ни было трудно. Я последняя из некогда знатного рода Бельфруа. И даже многолетняя целительская практика не смогла искупить мою вину: каждая попытка стать счастливой матерью оборачивалась для меня выкидышем... — ее голос был пропитан горечью и болью, и даже несмотря на то, что в палате было темно, я видела, как блестят от слез в лунном свете ее голубые глаза. На языке крутилось множество слов утешения, но я понимала, что они были лишними. Я не знала, зачем она мне все это рассказывала, наверное, каждому из нас иногда хочется высказать все, что накипело на душе…

Старая волшебница провела рукой по стеклу, медленно касаясь его кончиками пальцев, в этом жесте прозвучала хрустальным звоном обреченность. В комнате снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь сверчками. Задернув плотные шторы, чтобы ни тусклый свет бледнолицей луны, ни мерцание далеких звезд не тревожили меня, мадам Помфри направилась к выходу из палаты, но у самой двери внезапно остановилась и прошептала:

— Я знаю, что вам будет без него тяжело… Но я думаю, что мистер Поттер бы не смог жить, зная, что потерял не только вас, но и ребенка.

И ушла, оставив меня теряться в догадках о том, как много ей было известно.

* * *

"Он лежал на спине с закрытыми глазами. Его ресницы слегка подрагивали, дыхание было ровным и спокойным, но на лице застыла гримаса страха. Внезапно его глаза распахнулись, и он резко сел, обхватил голову руками, и, прищурившись от яркого солнца, принялся опасливо озираться по сторонам. Бескрайнее поле из колосков и цветов. А над ним чистое, без единого облачка небо... Не заметив ничего опасного, по крайней мере, на первый взгляд, он поднялся, слегка пошатываясь, и побрел, куда глаза глядят, а солнце принялось жечь ему спину. Я попыталась его окликнуть, но ответом мне послужило лишь эхо. Бежала за ним, но не могла догнать. Он шел, спотыкаясь, и солнце светило ему в спину. Натыкался на острые камни, обманчиво прикрытые зеленой травой, разбивал колени и пачкал о землю руки. Казалось, что шли мы уже несколько часов, но поле все не кончалось. Мы словно ходили по кругу, возвращаясь в исходную точку... Все вокруг казалось неестественным: солнце не жгло, небо было словно нарисованное на холсте крупными мазками, колоски замерли, не было ни одного дуновения ветра... Воздух был влажным, совсем как перед грозой, и от удушливой жары было не скрыться. Никакой тени. Дыхание сбивалось от быстрой ходьбы, становилось рваным, и он все чаще останавливался, чтобы вытереть пот с лица и облизать пересохшие губы.

-Воды, — шевелились беззвучно губы. Я пыталась дотронуться до него, шептала ободряющие слова, но он не слышал и не замечал меня, как будто меня не существовало...

Отчаяние захлестывало меня, но его присутствие меня успокаивало и придавало силы идти дальше. Но солнце начало клониться к горизонту, и усталость все-таки взяла верх. Мы упали в зеленую траву и принялись вдыхать запах полевых трав. Глаза начали слипаться, но мы не позволяли себе спать. Мы просто смотрели куда-то в небо, которое по-прежнему было безоблачным и ярко-синим. А затем на линии горизонта показалась фигура, завернутая в черный плащ с капюшоном. Она стремительно двигалась в нашу сторону. Гарри резко вскочил на ноги и выхватил палочку, произнося защитные чары, но ничего не произошло. Видимо, магия здесь не действовала. Послышался надрывный хохот, который зловещим эхом прокатился над полем, словно раскат грома, а затем фигура откинула капюшон, заставив меня невольно вздрогнуть. Незнакомка была удивительно похожа на меня, но было в ней что-то и от Чжоу, и от матери Гарри. Чем сильнее я всматривалась в лицо, тем более размытым оно становилось… Словно она была вовсе не человеком, а неким собирательным образом. Гарри замер, в ожидании атаки, вся его поза говорила о напряжении. На лице — испуг и непонимание. А еще почти инстинктивное желание убежать, спрятаться. Но стоило ему сорваться с места, как незнакомка рывком подскочила к нему и схватила за запястье, после чего они стали переговариваться между собой, но я не могла разобрать ни слова, только свист и шипение. Видимо, они беседовали на парселтанге… Затем, придя к какому-то соглашению, незнакомка протянула ему руку и жестом приказала следовать за ней. В багровых сумерках на границе горизонта вдруг появилась дубовая дверь с латунной ручкой. Незнакомка щелкнула пальцами, и она с шумом распахнулась. Пространство по ту сторону заволакивало сизой дымкой. Девушка снова накинула на голову капюшон и шагнула в дверной проем, выжидающе глядя на Гарри, который замер, не решаясь последовать за ней в неизвестность.

— Не уходи! — крикнула я ему в спину полным отчаяния голосом, но он не услышал. Казалось, что если он сделает еще шаг, то я потеряю его уже навсегда…

Видимо что-то почувствовав, Гарри все же обернулся, и никого не заметив, взялся за руку незнакомки, растворяясь в молочно-белом тумане. А затем дверь со скрипом захлопнулась, оставив меня бессильно колотить в ее шероховатую дубовую поверхность…»

Пробуждение было резким, я как будто рывком вынырнула из-под воды. В ушах шумело, а голова была тяжелой.

Сон, это был всего только сон… Меня трясло, словно в лихорадке. Слишком это было реалистично… Жжение в ладонях, покрытых ссадинами. Учитывая, что мадам Помфри вчера залечила все мелкие повреждения, это было очень странно. Перед глазами все еще стоял образ Гарри, который скрывается за Завесой… С чего все взяли, что он погиб? И что такого известно об этой Арке, что заставляет всех так думать? Хотелось тут же отправиться штудировать пыльные фолианты, но попытавшись встать, осознала, что эту затею придется отложить на неопределенное время — стоило мне только коснуться босыми ногами пола, как голова закружилась, и я упала на кровать, не в силах подняться. Прибежавшая на шум мадам Помфри тут же принялась меня отчитывать и строго-настрого запретила вставать с постели в ближайшие несколько дней, а затем напоила меня Восстанавливающим и Кроветворным и велела домовикам принести мне завтрак. Эльфы суетились вокруг меня, а мне не было до этого никакого дела. Я механически поедала рис с грибами, не ощущая ни вкуса, ни запаха пищи. Без Гарри все казалось бессмысленным и серым, словно небо в дождливый день. И только ощущение внизу живота позволяло чувствовать себя живой и нужной, если не самой себе, то хотя бы еще не рожденному ребенку…

Приняв все необходимые лекарства, я сворачивалась клубочком и принималась смотреть в пустоту… И в какой-то момент я просто потеряла счет времени: дни казались неделями, минуты — вечностью. И только в редкие визиты бледного и осунувшегося Рона, оно начинало течь быстрее. Он бесшумно входил, усаживался на стул напротив меня и молчал, а я не старалась заговорить первой. Молчал не потому, что ему не было что сказать, а потому, что слова были лишними… Но я была благодарна ему и за такую молчаливую поддержку, путь она и продлилась недолго. Узнав, что я беременна от Гарри, он ушел, хлопнув дверью, и больше не возвращался… Пустота победила, прокралась в душу и заглушила в ней свет... Вдоволь насмотревшись в потолок, я проваливалась в блаженное беспамятство, которое скрашивал Гарри, являясь ко мне в странных снах и видениях. И мне все реже хотелось просыпаться…

Примерно через неделю меня все же выписали из Больничного крыла, хотя по ощущениям я провела на больничной койке не менее месяца. Обняв напоследок мадам Помфри и, пообещав ей, что непременно буду у нее наблюдаться, я отправилась в свою комнату собирать вещи. Никто не приставал ко мне с расспросами, не окидывал сочувствующими взглядами, казалось, Гермиона Грейнджера для мира просто перестала существовать. Встретившаяся по дороге Луна пояснила мне, что о смерти Гарри никто, кроме нескольких человек, не знает, по официальной версии его спрятали в надежное место, и он проходит обучение, но мозгошмыгам понятно, что они попросту хотят выиграть время. Как бы ни открещивался он от своей славы, именно он являлся неким знаменем для всех, отсутствие которого больно ударило бы по боевому духу всех, кто сражался против Волдеморта. Но раскола в середине самого Ордена избежать не удалось. Пока я находилась в Больничном крыле, Блэк, воспользовавшись новыми обстоятельствами, добился пересмотра своего дела и был освобожден в зале Визенгамота, а затем вломился в кабинет к Дамблдору и устроил ему разнос, да такой, что ползамка слышало, как трясутся стены. Как мне позже удалось узнать, Сириус, Грюм, Люпин и Тонкс после событий в Министерстве заняли радикальную позицию и предлагали как можно быстрее расправиться со всеми оставшимися на свободе Пожирателями, а затем надрать задницу Лорду. Не найдя поддержки у Дамблдора, они вместе с Амелией Боунс, Августой Лонгботтом и некоторыми аврорами, которые входили в Орден, просто вышли из его состава и стали самостоятельно выстраивать оборону. Мир оказался вплотную к Гражданской войне.

К войне, в которой я больше не собиралась участвовать. Я могла сколько угодно рисковать своей жизнью плечом плечу к Гарри, но подвергать опасности ребенка я не имела никакого морально права. Последнюю ночь в Хогвартсе я просидела под мантией-невидимкой в библиотеке, разыскивая информацию об Арке Смерти, но сведения были настолько обрывочными и запутанными, что я не могла прийти к какому-то определенному выводу о том, что же она собой представляла. Единственное, в чем авторы были единогласны — оттуда не возвращаются. С раздражением захлопнув последний том, я бесшумно покинула библиотеку.

Лежа в своей спальне в ту ночь я так и не смогла уснуть…

Последний пир, последние пространные речи Дамблдора о необходимости объединится… Сидя в карете, запряженной костлявыми вороными лошадьми, я явственно ощутила, что больше сюда не вернусь. Без Гарри и Рона я вновь почувствовала себя лишней в огромном замке со своими тайнами и загадками. Как тогда, на первом курсе…

Впервые за пять лет я сидела в пустом купе и делала вид, что смотрю в окно. Я пыталась читать, но строчки просто расплывались перед глазами. Казалось, что еще немного — и я сломаюсь, позволю меланхолии отравлять душу.

Я была одна против целого мира.

Оглядываясь в прошлое, я вспоминаю, как долго в тот день стояла на пустом перроне платформы 9 и 3/4 , глядя вслед уходящему Хогвартс Экспрессу… А после прошла сквозь барьер и утонула в объятьях родителей… Они принялись осыпать меня привычными вопросами об учебе, не замечая моей грусти, а я отвечала односложными фразами, не в силах рассказать им о самом важном.

Слишком боялась их реакции. Как оказалось, не зря…

Просторные футболка и пижамав цветочек неплохо скрывали живот, оттягивая момент объяснения с родителями. Несмотря на внешнее благополучие, наша семья вовсе не была дружной… Я часто ссорилась с отцом из-за разных мелочей, слишком уж разные у нас были характеры. К тому же, как мне казалось, он так и не смог принять тот факт, что я оказалась волшебницей. У него просто в голове не укладывалось, как у настолько прагматичного реалиста, как он, могла родиться я. Мать же тоже не спешила вставать на мою сторону, заявляя, что я должна молча слушаться отца. Они по-прежнему прочили мне карьеру врача, несмотря на то, что я не мыслила жизни без магии. Я не винила их, просто мое понимание жизни изменилось раз и навсегда в одиннадцать лет, когда я получила сову с конвертом, подписанным зелеными чернилами… Потому неудивительно, что я не спешила рассказывать им о своей беременности. Но в мою жизнь все равно вмешался случай. Примерно через две недели после возвращения, войдя вечером в ванную помыть руки, мать застала меня во время переодевания и заметила живот.

— Гермиона Джин Грейнджер, потрудитесь объяснить, что все это значит? — сердитым тоном спросила мать.

— Мам, зачем ты спрашиваешь, если все и так очевидно… — тихо произнесла я, оседая по стене.

— Как ты могла опозорить нас с отцом! И кто же, с позволения сказать, будущий отец? — раздраженно поинтересовалась она.

— Это не имеет значения. Его отец мертв… — едва слышно произнесла я и внутренне сжалась, готовясь к худшему.

— В таком случае, ты должна немедленно избавиться от ребенка. Мы с отцом не собираемся расплачиваться за твои ошибки. А ты сама едва на ногах стоишь, чтобы его растить! Какой срок, отвечай? — повысив голос, спросила она, и, не дождавшись ответа, схватив меня за плечи, принялась трясти, а я все больше погружалась в себя.

— Примерно четыре месяца, — мой голос прозвучал как-то отстраненно. В ванной задрожали стекла и начали покрываться инеем, несмотря на то, что на термометре было плюс двадцать пять, но мать слишком вошла в раж, чтобы замечать это.

— Поздно, ну да ничего, у меня есть знакомый специалист по этой части. Завтра же с утра отвезу тебя к нему! — решительно произнесла она и, схватив меня за руку, вывела из ванной.

На крики прибежал отец, и ссора разгорелась с новой силой. Какие бы аргументы я ни приводила в ответ, ни он, ни мать не желали ничего слышать о ребенке. А во мне поднималась злость, которая вот-вот готова была выплеснуться наружу. Мне хотелось, чтобы они ушли, забыли обо мне, оставили, наконец, в покое! Когда ее рука потянулась к трубке, чтобы набрать номер знакомого гинеколога, я просто не выдержала… Послышался треск, а затем была яркая вспышка, и небольшой белый вихрь принялся гулять по комнате, захватив их в свой неистовый танец, а я застыла, словно в каком-то ступоре, не в силах остановить это сумасшествие… А через несколько минут все закончилось. Я обессилено опустилась на ковер, обхватив голову руками. Слезы катились по моему лицу, принося желанное облегчение. В нескольких метрах на полу лежали родители с затуманенными взглядами, совсем как у Гилдероя Локхарта.

— Кто ты? — послышался тихий голос матери, врезаясь в сознание громче набатного колокола. Стихийное проклятье забвения, какая ирония…. Наступив на обломки битого оконного стекла, я поплелась в свою комнату, и, не дожидаясь, пока родители вызовут полицию, схватила бисерную сумочку с вещами, подхватила на руки Живоглота и, хлопнув парадной дверью, ушла в ночь…

Блуждая по темным улицам Лондона, я не боялась ни Пожирателей, ни случайных грабителей, ни маньяков. Мне больше нечего было терять, кроме собственной жизни. Я шла, словно на автопилоте, едва не натыкаясь на фонарные столбы, и все глубже погружалась в свои мысли… Очутившись на Лондонском мосту, я долго всматривалась в темные воды Темзы. Раствориться в них, ощутить прохладу, позволить им поглотить себя… Всего один шаг с хрупкого парапета и больше не будет боли…

И только острый толчок в животе заставил меня бороться за жизнь… Приложив руку к животу, я улыбнулась сквозь слезы и побрела прочь, растворяясь в ночной темноте.

А под утро, уставшая и измученная, я постучала в двери дома на площади Гриммо …

П.С снимать маски?