Свет в окне напротив (гет)

Тяжёлая капля упала на предметное стекло. Не разлетелась брызгами — застыла плотной прозрачной полусферой. Идеально! Ни одна посторонняя мысль не проникнет в пустую голову Уизли. Как и планировала Грейнджер. Только и Обезоруживающее на него не подействует. Придётся выкручиваться.

Я закупорил бутыль и отнес её в кладовую. Чем заняться в оставшиеся до вечера часы? В лаборатории делать нечего. Остаётся теория. Можно подготовить описание созданного препарата для Лиги зельеваров. Впрочем, это чистая формальность. Слизнорт протащит любое моё предложение, даже если заявку я подам на китайском, а во время доклада буду танцевать пасадобль.

Значит, опять статья.

«…Принцип единовременности соблюдался на протяжении всех этапов приготовления»…

О, да. Грейнджер подошла к реализации поставленной перед ней задачи со всей ответственностью.

«…В результате модификации базового ментального зелья, активизируется восприимчивость сознания к остаточным образам памяти…»

Удивительно, насколько логично это выглядит сейчас на бумаге. В тот год, когда Люциус пускал пузыри и бормотал детские считалки, решение не было очевидным. Пока меня не подтолкнуло к нему зелье удачи. Неспортивно. Но эффективно. Люциус теперь наслаждается видом на море в компании заботливой супруги, а я пытаюсь нажиться на последствиях этой истории. Что ж, каждому — своё.

Перо царапало бумагу с отвратительным скрипом. И как мне это раньше не мешало?

«…благодаря чему, стало возможным качественное воздействие на глубинные слои разума…»

Воздействие на глубинные слои разума… Отдельные представители человеческого рода способны оказывать его без всякого зелья и ментальной магии — путём нехитрых, но нудных проповедей. Месяц без окклюменции. Неэффективно. Непривычно. Мучительно. И вдобавок — отвратительное ощущение, что я принял неверное решение, не заметив чего-то важного.

Синдром отмены. Или, проще говоря, ломка. Как у магловского наркомана, не получающего свой наркотик…

Нет. Сегодня мне ничего не написать.

Я подошёл к окну.

«Хоменум ревелио».

Она дома.

Грейнджер, наконец, вняла моим требованиям. Портьеры полностью скрывали происходящее в её квартире. Обычный дом. Обычные окна. Обычные шторы…

Как можно было оказаться соседями в восьмимиллионном магловском городе? Нелепо и непостижимо. Впрочем, на этот раз случай оказал мне услугу.

Невидимый узел мягко сжал запястье, отзываясь на эту мысль.

«…прошу Северуса Тобиаса Снейпа помочь моей подруге Гермионе Джин Грейнджер, вернуть её магические способности, если это не будет связано с риском для его жизни, здоровья, тяжелыми жертвами и поступками, которые он сочтёт для себя неприемлемыми... я приму эту попытку в уплату долга жизни».

Вечером. В любом случае всё закончится этим вечером. Даже если Олливандер окончательно выжил из ума, и его теория — чушь. Даже если Грейнджер останется сквибом. Не важно. Магический контракт понимается дословно.

Скоро она отправится в Австралию. Новые хлопоты — как раз то, что ей нужно.

Может, и мне не помешает небольшое путешествие?

Я попытался представить себе место, где хотел бы оказаться. Но увидел только солнце, встающее над Запретным лесом, и шпили замка. Ещё одно побочное явление жизни без окклюменции? Профессор Снейп подзабыл, что в Хогвартсе обитают стада и стаи малолетних болванов? Или из памяти слегка стёрся его финальный выход через окно?

Впрочем, были в школе и свои плюсы. Например — бесконечные коридоры. Путь от подземелий до кабинета Альбуса занимал семь с половиной минут. В скверном настроении — четыре. Этого времени было достаточно, чтобы в последующем разговоре с директором использовать речь, а не шипение.

«Используй то, что имеешь», — советовал своим ученикам Салазар Слизерин. Сегодня моими коридорами станут улицы Лондона.

* * *

Поначалу мне показалось, что трудно было выбрать для прогулки менее удачный день. Ветер забирался в узкие улицы, гудел в проводах, выл в трубах, гнул деревья и гремел черепицей крыш. Но через пару кварталов я почувствовал, что мне это нравится. Ветер, бьющий в лицо, создавал иллюзию борьбы, предлагая ясную и понятную цель.

Два подростка испуганно шарахнулись в стороны, оказавшись у меня на пути. Как в старые недобрые времена. Профессор Снейп мчится по коридорам, вселяя ужас в неокрепшие детские умы.

Перед воротами парка я замедлил шаг. Обойти? Впрочем, аллеи ничем не хуже улиц, а до шести вечера я еще успею намотать по городу много миль.

Парк был пустым и безжизненным. Зимние газоны темнели мертвой травой. Только беспокойный ветер, вырвавшись из лабиринта домов, с особым рвением трепал деревья, гонял по дорожкам мусор и не давал покоя воде на поверхности пруда. Как там, у этого невозможного романтика?

…Суровый дух, позволь мне стать тобой!

Стань мною иль ещё неугомонней!

Развей кругом притворный мой покой

И временную мыслей мертвечину.

Вздуй, как заклятьем, этою строкой

Золу из непогасшего камина…[1]

А вот и памятная аллея. Здесь на меня налетела Грейнджер, удачно решив проблему необходимой «случайной встречи»… На угловой скамейке сидел потрёпанного вида старик. Сворачивать было поздно, и я ускорил шаг. Старик взирал на моё приближение с доброжелательным любопытством.

— Как тучу и волну

Или листок, сними с песчаной мели

Того, кто тоже рвётся в вышину

И горд, как ты, но пойман и в плену…[2]

— неожиданно процитировал он, когда я проходил мимо.

Я остановился.

— Вы что-то сказали?

— Ветер, говорю, сегодня замечательный, — с готовностью отозвался он. — Западный ветер.

Сознание старика легко поддалось легилименции.

Энни ждёт его домой, но он еще полчасика посидит в парке… А у парня такие чёрные глаза и волосы, будто их покрасили чёрной тушью. Ему бы с таким лицом Дракулу в кино играть…

Ну Дракулу, так Дракулу. Во всяком случае, это не очередной визит из прошлого. Я направился дальше, но старик вновь заговорил:

— Присядьте, юноша.

— Благодарю, но я спешу.

— Никто не ходит через парк, когда спешит. Садитесь. Надо уметь останавливаться.

Удивляясь себе, я сел на скамью. Ветер, обрадовавшись новой жертве, впился в спину острыми иглами. Я запахнул пальто и поднял воротник.

— Вы укротитель? — неожиданно поинтересовался старик.

— Почему?

— Был у меня друг из цирковых. Он тоже вечно хлыст рукой искал. И шрамы эти вам не человек оставил. Так всё-таки укротитель?

— Нет. Не вышло из меня укротителя.

— Бывает, — согласился старик. — Джек тоже недолго со зверями возился. Говорил, что плохо им в цирке. Фокусником стал. Замечательные фокусы показывал… Придёт, бывало, к нам в гости и прямо из рукава — р-р-раз! — достанет букет цветов для Энни. Вы тоже в фокусы подались?

Разговор начинал меня забавлять.

— Можно и так сказать.

— Но потом ушли?

— Почему ушёл? Может, я и сейчас… фокусник?

— Нет. Тоскуете вы без всей этой свистопляски. Скучаете. А признаться себе не хотите.

Я ещё раз проверил его сознание. Обычный старик. Ни капли магии. Счастливый брак, взрослые дети. Есть склонность к фантазиям, проблемы с памятью — обычное начало старческой деменции. Сюда приходит часто. Ждёт кого-то.

Скучаю? Мне вспомнились Том и Альбус. Нет. Не скучаю. Хищники редко скучают по своим укротителям.

— Вот! — сделал свои выводы старик, — Молчите, значит, тоскуете.

Он повернулся ко мне, смерил оценивающим взглядом, задумался.

— Чем же вы сейчас занимаетесь? Нет-нет. Погодите, не отвечайте. Я угадаю! Книгу пишете? Точно, книгу!

— Почти.

— Книга — это хорошо, — кивнул старик. — Она память в порядок приводит.

Вставать с продуваемой всеми ветрами скамейки не хотелось. Сам по себе старик не раздражал. Но дамблдоротерапия выработала во мне стойкую негативную реакцию.

— Расскажите лучше о вашем друге-фокуснике, — предложил я.

— Джек? Хороший парень был. Мы с ним с коротких штанов знались. Помню, как он залез на соседскую яблоню… Ну, это вам вряд ли будет интересно. Учились в разных школах. Только на каникулах и виделись. А уж после — всегда вместе были. Помню, как я удивился, когда он о цирке заговорил. Мне всегда казалось, что Джек о серьёзных делах мечтал: власть, сила, спасение мира… А он — в шапито, да в разъезды. И так ловко у него всё получалось. Иные с детства бьются-бьются — и всё без толку; а Джек уже через пару недель стал к тиграм в клетку заходить. И фокусы — публика ахала…

Сколько раз он мне плечо подставлял. Да и я ему, чего уж там. Энни его не то, чтобы недолюбливала, но не особо привечала. Особенно после того, как мы с ним однажды неплохо так по барам прошвырнулись… Строгая она у меня, малышка Энни... Да. А летом обычно в шахматы играли. На этой вот скамейке. И тут уж я ему не уступал… Сам-то он поздно женился. Бетти его долго мариновала. Вроде как он ей слово какое-то дал, а она всё не верила. Ну, а потом сладилось у них. Жили неподалёку… раньше. Странная вышла история.

Старик достал клетчатый платок из кармана, вытер слезящиеся глаза.

— Вы ведь как мне скажете? Сбрендил старик на старости — и всё! Я и сам себе сейчас не верю. Помню, тогда вечером у них в гостях был. Джек фотографии старые перебирал. Шутили. Вспоминали. А утром получил письмо. Так, мол, и так. Уезжаем, не поминай лихом. Смогу — напишу. Я — сразу к ним, а дом-то пропал. Справа — есть, слева — есть. А посерёдке — ничего. Даже пустого места нет. Ни-че-го. А через неделю я и улицу потерял… Не помню, и всё тут! Энни глаза отводит, головой качает, а в глазах — страх, будто я умом тронулся! Врачи сказали — бывает. Таблетки назначили. Только… другое здесь что-то. Теннисона я как помнил, так и помню. Отчёты свои банковские до цифры повторить могу. А дом пропал. Я уж начал думать — не МИ-6 ли тут постаралось? Или кто-то, вроде этих, — старик оглядел мою одежду, — людей в чёрном…

Про МИ-6 и «людей в чёрном» я не имел никакого представления, но то, что описывал мой собеседник, хорошо подходило под знакомую схему…

— Джек пропал в девяносто пятом — девяносто седьмом?

Старик выпрямился и осторожно откинулся на спинку скамьи.

— В июне девяносто пятого. Это о чём-нибудь говорит?

— Возможно.

— Фрэнки! Вот ты где! Я уже начала беспокоиться!

Со стороны главной аллеи к скамейке подбежала запыхавшаяся пожилая женщина. Старик втянул голову в плечи и забормотал:

— Ну что ты придумываешь, Энни. Что со мной может случиться?

— Пойдём домой! Мало тебе было пневмонии? Вставай немедленно. Поясницу наверняка продуло…

Фрэнк осторожно привстал, опираясь на трость.

— Я здесь почти каждый день бываю. Если прознаете что про Джека…

— Попытаюсь, — неожиданно для себя пообещал я.

— Удачи вам, молодой человек! Хорошая выйдет книга, я думаю, — он махнул мне рукой и, сильно прихрамывая, пошёл к выходу.

Его жена прикоснулась пальцами к моему рукаву и негромко проговорила:

— Простите его, сэр. Он болен. Спасибо, что поговорили. Обычно он сторонится людей.

Она виновато улыбнулась и поспешила вслед за мужем. А я остался размышлять об относительности возраста, директорах цирка, маглорождённых фокусниках и заклятии Фиделиус.

_____________________________________________________________

[1], [2] — П. Б. Шелли. «Ода западному ветру». Пер. Б. Пастернака

Совершенно необязательные мысли:

Глава была опубликована 18 декабря 2015 года. Старик Фрэнк на лондонской зимней парковой скамейке проявился в истории спонтанно, но настойчиво, и я испытывала странную грусть, представляя его как состарившегося Рикмана-не-актера, встретившего случайно Снейпа-не-персонажа. Я даже знала, где именно это случилось, и как выглядит та скамейка.

14 января 2016 года Рикман умер.

У меня появилась мемориальная скамья памяти актера.

А недавно на сайте поклонников творчества Алана Рикмана появилась вот такая информация: http://alanrickman.ru/news/sbor_sredstv_na_skamju_v_kensingtonskom_sadu_v_pamjat_ob_alane_rikmane/2016-05-04-233

Мысли материальны.