Львенок из Цинтры (гет)

Если ты постоянно чего-то боишься,

то перестаешь жить. Так зачем жить в постоянном

страхе, умирая от каждого шороха?

Лучше уж сразу сдохнуть, напоровшись

на чье-нибудь копьё, и не мучиться.

Кагыр

-

Порой отвага вырастает из страха.

Джордж Гордон Байрон

Интерлюдия

— Тебе лучше?

— Да, спасибо, Цири.

Она убрала со лба Трисс мокрую тряпку. Жар спал.

— Где Геральт?

— Ушел к костру, сказал, что скоро вернется. Как же хорошо, что ты не умерла. Я ужасненько испугалась.

— Погоди, сестренка, я еще поживу, — Трисс со стоном попыталась сесть.

— Тебе еще рано вставать, лучше полежи немного.

— Хочу пройтись, подышать воздухом.

— Давай я лучше приоткрою навес.

Снаружи было прохладно, ночь давно вступила в свои права, и запахи леса хлынули в крытую повозку сладковато-свежим ветерком.

— Тебе было страшно? — наконец задала Цири вопрос, который никак не удавалось выбросить из головы.

— Нет, малышка, я знала, что вы не дадите мне умереть. Да и смерти я не боюсь, уж очень близко мы с ней знакомы.

— А вот мне было очень страшно, хотя Геральт и говорил, что всё обойдется.

— Так и бывает. За другого человека боишься иногда больше, чем за себя.

Они замолчали. Трисс вдыхала полной грудью приятную прохладу леса, а Цири думала о чём-то своём.

— Тогда, в Цинтре, — наконец заговорила она. — Я боялась только за себя. И бежала, бежала… Может быть, если бы осталась, бабушка не умерла? Может быть, всё бы было по-другому.

— Нет, сестренка. Единственное, что изменилось бы — ты лежала бы сейчас в могиле вместе с Калантэ.

— У нее нет могилы, — горько всхлипнула Цири. — Мне Геральт сказал, что после бойни всех свалили в одну яму и подожгли.

— Это ничего, — на плечо девочки легла слабая женская рука. — Главное, что она всё еще жива в твоем сердце. Не забывай тех, кто ушёл. Тех, кто дорог тебе.

— Хорошо, — Цири прилегла рядом с Трисс. — Мне, наверное, не стать настоящей ведьмачкой. Потому что я не могу никак разучиться бояться. Не хватает смелости.

— Ты думаешь, что Геральт ничего не боится?

— Конечно! И Вессимир тоже.

— Нет, ты неправа. Они боятся за чужие жизни. А уж чувство самосохранения вообще присуще всем существам. Его отсутствие не достоинство, а именно что изъян. Просто смелость — это не отсутствие страха, а то, как ты можешь с ним бороться, как побеждаешь его, пытаясь спасти не только свою шкуру, но и как можно больше сделать кроме этого.

— Значит, можно бояться? Это не стыдно?

— Можно, Цири. И иногда даже нужно. От безрассудства и бесстрашия иногда бывает больше бед, чем из-за трусости, — Трисс всё чаще стала делать паузы в речи. Говорить было еще тяжело.

— Спи, тебе надо набираться сил, — наконец произнесла Цири.

Самой уснуть ей еще долго не удавалось. Мысли крутились в голове, как ужи на сковородке. О жизни и смерти, о страхе и преодолении его. Задремать получилось только тогда, когда пришёл Геральт. Он прилег рядом и нежно обнял своих подопечных, будто защищая их от всего окружающего мира, от его тревог, холода и зверства.

.

IX

.

Впервые за все время учебы в Хогвартсе Гермионе Грейнджер было страшно. Самый настоящий, первобытный, удушающий страх за свою жизнь и жизни друзей сковывал по рукам и ногам, заставлял сердце биться в неровном нервном ритме.

Опасности всегда преследовали их с Гарри и Роном, но раньше всё было по-другому. Первый учебный год был самым волшебным и восхитительным. Ведь маленькая девочка, уже давно переставшая верить в Санта Клауса и фей, вдруг оказалась в мире, наполненном магией и чудесами. И самое главное: не как сторонняя наблюдательница, а как полноценная героиня тех сказок, которые читала в детстве. Теперь Гермиона сама могла творить необычайные вещи — превращать одни предметы в другие, перемещать их в пространстве и даже летать самой. Правда, последнее ей никогда особенно не нравилось, так как, уже прочитав несколько научных книг, она немного опасалась, что маггловские законы физики неожиданно возобладают над магическими. Встреча с троллем и испытания на пути к Философскому камню тоже не особенно напугали, а, скорее, раззадорили детскую жажду к приключениям.

Второй год, казалось, должен был вселить ужас в маленькую девочку, которой теперь на самом деле угрожала смертельная опасность. Как сказали бы в маггловских полицейских сводках, Гермиона попадала в зону риска. Только вот, желание помочь друзьям и разобраться в таинственных происшествиях снова перевесили здравый смысл. А, провалявшись в Больничном крыле, изображая из себя статую, она не только не захотела утихомириться, но и почувствовала, что пропустила слишком много интересных событий. Пожалуй, именно поэтому на третьем курсе мисс Грейнджер прожила один год практически за два. В этот раз ей о страхе думать было и вовсе некогда.

Турнир трёх волшебников, казалось бы, должен был оставить Гермиону в стороне. Но благодаря Краму, в том году у нее были более важные занятия, чем бояться за свою жизнь. Первая романтика, тёплое и нежное отношение с болгарином, непонятная и обидная ревность к Рону, беспокойство за Гарри. Все эти чувства переполняли её до такой степени, что смерть Седрика стала лишь большой и неприятной кляксой на фоне радужно переливавшихся эмоций. Она почти не общалась с Диггори. За всё время они перекинулись от силы десятком фраз. И он был совершенно чужим для неё человеком. Гермиона не была чёрствой и искренне горевала, узнав о гибели ученика, но ровно столько, сколько горевала бы по дальнему родственнику, которого никогда в жизни не видела.

Весь прошлый год был напряженным и выматывающим. Как будто в последние минуты перед дождём, обстановка душила и подсказывала, что вот-вот случится что-то такое, чего уже никак не исправишь. И это что-то случилось.

Насколько было тяжело Гарри, трудно представить. Едва найдя близкого человека, он снова его потерял. Да еще и так… неправильно, неестественно, странно. От Сириуса Блэка не осталось ни бездыханного тела, ни горстки пепла… ничего, что доказывало бы его окончательную и бесповоротную кончину. Но самым главным для Гермиона было то, что в момент, когда Гарри потерял крёстного, она потеряла нечто большее.

Громким словом «любовь» их отношения назвать было нельзя. Но слово «дружба» в этом случае было каким-то пресным. Дружила Гермиона с Гарри и Роном, с Джинни и Луной. Но с Сириусом всё было по-другому. А началось всё с черничного кекса.

После возрождения Тёмного Лорда миссис Уизли убедила Гермиону и ее родителей, что лучшим и безопасным местом для магглорожденной волшебницы, подруги того-самого-Поттера, этим летом будет Штаб Ордена Феникса. Девушек и женщин тут было значительно меньше, чем парней и мужчин. Тонкс и Джонс появлялись от случая к случаю, а Молли, Джинни и Гермиона жили в доме 12 на Площади Гриммо постоянно. На их плечи ложились домашние дела по наведению чистоты и уюта, а также продовольственный вопрос, так как Кикимер, как мог, противился своим обязанностям.

Безвылазно сидеть в доме Гермионе быстро надоело. Напряженная предвоенная обстановка, озабоченные лица, визгливые портреты нервировали и навевали тоску. Библиотека Блэков, конечно, была воплощением её самых заветных мечтаний, и первые недели она каждую свободную минуту уделяла старым пухлым фолиантам. Но всё-таки лето Гермиона привыкла проводить на природе, а не в четырёх стенах. Поэтому каждый день она выбиралась в маггловскую часть Лондона. Во-первых, за покупками, а во-вторых, просто прогуляться.

На Хилфилд-роуд, практически в двух шагах от Штаба располагалась пекарня. У нее не было ни яркой вывески, ни кричащего названия, но по утрам у дверей маленького магазинчика выстраивалась внушительная очередь из любителей ароматной выпечки. Запах свежего хлеба, булочек и кексов был лучше всякой рекламы. Постоянные покупатели и случайные прохожие просто не могли пройти мимо. Тем утром Гермиона, как обычно, неспешно подошла к пекарне, пристроилась в конец очереди и со скучающим видом начала рассматривать соседние дома, пока из-за угла не показалась чёрная продолговатая морда.

Пёс потянул носом и облизнулся. Осмотрелся по сторонам и перешёл дорогу. Сначала попытался заглянуть в магазинчик, но на него прикрикнули и прогнали долой. Потом он прошёлся вдоль очереди, увидев Гермиону, на секунду замер, отвернулся и потрусил в сторону детской площадки у дома напротив. Пристроился там на солнышке, замер, прикрыл глаза и сделал вид, что он просто садовая фигурка. Но, едва кто-то выходил из пекарни, пёс тянул носом и провожал покупателя взглядом.

Гермиона была готова поклясться, что это был Сириус в своей анимагической форме. Оставался только вопрос: как ему удалось сбежать из Штаба? А главное — зачем? Не отправили же его охранять маглорожденную подругу крестника? Блэку самому нужна была охрана, учитывая, что Дамблдор совершенно ясно дал понять: любая попытка покинуть дом для него не просто опасна, а категорически запрещена.

Купив хлеба и свой любимый черничный кекс, Гермиона вышла из пекарни и не обнаружила собаку на том месте, где видела в последний раз. В груди на секунду стало пусто и неприятно заныло.

— Кажется, у меня начинает развиваться паранойя, — успокаивая себя, буркнула девушка и пошла по направлению к парку.

В тени клёна стояла лавочка, которую она давно облюбовала для своих утренних прогулок. Присев на нее, Гермиона запустила руку в пакет и… обнаружила в нём внушительную дырку. Ничего не понимая, она тряхнула головой и пересчитала покупки. Осмотр привёл к выводу, что прореху оставили чьи-то большие зубы, аккуратно оттяпавшие именно тот угол, где ожидал своей участи черничный кекс. Но ведь не почувствовать, такое было практически невозможно!

Оглядевшись по сторонам, Гермиона заметила у входа в парк того самого чёрного пса, с аппетитом доедавшего её покупку. Она встала и подошла к собаке.

— А попросить нельзя было? — осуждающе покачала головой девушка. Пёс только невинно посмотрел на неё, облизнулся и потрусил по каким-то своим делам, оставив под ногами лишь клок бумаги, выдранной из пакета и несколько крошек, на которые тут же слетелись птицы.

Окончательно убедив себя, что это был не Сириус, хотя и очень похожий на него пёс, Гермиона, покрошив голубям еще одну булку, отправилась в Штаб.

В доме был переполох. Молли носилась по гостиной и, заламывая руки, причитала. Гарри и Рон хмуро сидели на диване и следили за миссис Уизли одними глазами. Откуда-то сверху периодически доносился голос Джинни.

— Что случилось? — от такой картины у Гермионы сердце провалилось в пятки.

— Сириус пропал, — всплеснула руками мать рыжеволосого семейства.

— Как пропал? — Грейнджер уже хотела было сказать, что видела чёрного пса на улице, но тут из неприметной дверцы в самом углу гостиной выглянула лохматая голова виновника общей паники.

— Чего вы тут устроили? Не пропал я никуда, — шутливо произнёс Сириус и вошёл в комнату с огромным пыльным ящиком.

Рон и Гарри переглянулись и дружно закатили глаза.

— Мам, мы же говорили тебе, что всё в порядке. Джинни, спускайся!

— Знаю я вас, всё в порядке. Почему было не сказать правду? Что за тайны? — Молли бросила осуждающий взгляд на младшего из своих сыновей и снова повернулась к Блэку. — Что ты такое притащил?

— Вино, — просто ответил тот.

— Какое вино? — не поняла миссис Уизли.

— Красное, то самое, которое так любит Тонкс. Если вы не забыли, у нее сегодня День рождения. И я решил порадовать свою племянницу чем-то более изысканным, чем сливочное пиво.

Этот вечер, не в пример многим другим на площади Гриммо, был весёлым и шумным. Поздравить Нимфадору собрался весь Орден, да еще и семейство Тонксов. Сириус раз пятнадцать рассказал всем смешную историю о том, как его потеряли в собственном доме и какой крик из-за этого подняли. С каждым разом ситуация обрастала новыми деталями и становилась всё забавнее и комичнее. Молли немного дулась на Блэка, объясняя всё своими незаслуженными к нему любовью и заботой. Но под конец, захмелев от того самого вина, призналась, что действительно иногда перегибала палку.

На том бы всё и закончилось… если бы через несколько дней у пекарни Гермиона снова не встретила чёрного пса. Всё повторилось, как и в первый раз, только, наученная опытом, в этот раз она несла пакет перед собой, зорко следя, чтобы ничьи зубы не позарились на её кекс. Пёс шел за ней по пятам до самого парка, а, увидев, что девушка села на скамейку, немного потоптался в стороне, но все-таки подошел ближе, лег на землю и положил голову на скрещенные лапы. Задумчивые серые глаза смотрели на Гермиону с такой мольбой, что остаться при своём не было никаких сил. Половина кекса отправилась в ловко подхватившую лакомство прямо на лету пасть. Довольная морда зажмурилась, наслаждаясь солнцем, разлитым по каменной дорожке. На душе стало как-то по-особенному тепло и спокойно. Будто в этот миг все внешние тревоги отступили, и кто-то дал возможность ненадолго забыть обо всем, что творилось в мире. В эти минут блаженного спокойствия для девочки и чёрного пса не существовало ничего, кроме парковой скамейки и друг друга.

За несколько недель подобных встреч Гермиона была уже готова поверить, что ее новый друг — обычная уличная псина, а вовсе не крестный её друга. Иногда, приходя домой, она уже обнаруживала Сириуса за чтением какой-нибудь книги в библиотеке, иногда не видела его до самого ужина. Да и Блэк никак не обозначал своего отношения к данным прогулкам.

Но однажды, выходя с затянувшегося до самого утра секретного заседания Ордена, Сириус взлохматил волосы и тихо произнес: «Сил ни на что нет… а так кекса хочется».

Он сказал это так, чтобы услышала только Гермиона, уже проснувшаяся и готовящая горячий кофе для друзей. Она вздрогнула, пытаясь понять, что это было — случайное совпадение или намёк? Прояснить ситуацию можно было одним вопросом. И им же эту ситуацию можно было и запутать. Ведь Молли тоже готовила кексы, пироги и вафли. Обижать мать рыжеволосого семейства не хотелось, и сладости Гермиона домой не приносила, памятуя о том, что миссис Уизли верна принципу: «Домашняя выпечка лучше всего!»

— Черничного?

Сириус впервые за долгое время посмотрел ей в глаза. Прямо, доверчиво и честно. И необходимость ответа исчезла.

После этого всё могло бы измениться, но осталось по-прежнему. Только маленькая тайна сблизила их на один шаг. Со временем они расширили программу своей прогулки. От пекарни, сквозь парк и через кладбище Хампсдет, на Ранафлд-роуд.

Как бы это ни казалось странным, но уютнее всего Гермиона чувствовала себя именно на кладбище. Тут было не так мрачно, как могло показаться. Зелень, яркое солнце и щебет птиц превращали эту обитель послесмертия в зону спокойствия. Они ложились на траву и смотрели в небо или разглядывали какого-нибудь ангела, скорбно и в то же время одухотворённо, склонившегося над могилой. Чаще всего девочка и пёс молчали, наслаждаясь тишиной после бурной жизни Штаба. Изредка Гермиона принималась рассказывать что-то о своей жизни. Просто так, будто разговаривала сама с собой. Пёс неизменно молчал.

— Научи меня, — неожиданно и нерешительно произнесла она одним августовским утром.

Сириус поднял собачью морду и непонимающе посмотрел в лицо девушки.

— Научи меня анимагии, — уже твёрже добавила Гермиона.

Пёс недовольно фыркнул и снова положил голову на её колени, давая понять, что не намерен учить лучшую студентку Гриффиндора чему бы то ни было.

— Ну, пожалуйста, я чувствую, что это нужно мне. И может пригодиться…

Блэк внимательно огляделся по сторонам и обратился в человека.

— Это не так просто, как ты думаешь. И не так безопасно, — с места в карьер отрезал он. Это был первый раз за всё лето, когда Гермиона видела, как Сириус трансформируется.

— Ты думаешь, я не справлюсь? — демонстративно обиделась она.

— Думаю, что справишься, — это прозвучало так, будто этого-то он и боялся.

— Тогда научи! — отступать гриффиндорцы не умели, и Сириусу это было хорошо известно. Поэтому он не стал больше заставлять себя уговаривать. Не он, так книги научат девушку превращаться. Тогда какая разница?

С тех пор они начали проводить время вместе не только на прогулках, но и дома.

К концу лета у неё уже получалось на несколько секунд удерживать анимагическую форму. Крупная, блестящая всем своим оперением, будто смазанная маслом, сорока на пару мгновений появлялась там, где только что стояла растрёпанная девушка в бордовом свитере с золотистой буквой G. Ей удавалось закрепиться в новом теле, но едва требовалось сделать движение, трансформация тут же обращалась вспять. Было чувство, будто балансируешь на расшатанном канате, каждый новый шаг — риск свалиться в пропасть. Тяжелее всего было сопоставить человеческие движения с птичьими. Шагать ногами совсем не то же самое, что продвинуться вперед на птичьих лапках. Движения приходилось сопровождать раскачиванием корпуса. А уж какие проблемы были со зрением…

Впервые посмотрев на мир глазами-бусинками, Гермиона в ужасе завизжала и тут же упала на пол уже всем своим человеческим телом.

— Что такое? — Сириус мгновенно подскочил к ней и заглянул в лицо. — Как ты? Эй, ты живая?

— Д-д-да, — с заиканием произнесла девушка. — Просто это так… жутко. Будто миру прибавили сотню красок, выкрутили до предела контрастность, да ещё и размножили изображение. Кем я была?

— Птица, — вздохнул Блэк и присел рядом на пол, одной рукой крепко прижав к себе всё ещё дрожащее девичье тело, другой — почёсывая собственный затылок, будто в недоумении. — Не успел понять, какая, ты слишком быстро схлынула.

— Птица? — расстроено переспросила она.

— А ты хотела быть какой-нибудь пантерой или львицей? — понимающе усмехнулся Сириус. — Мы с Сохатым тоже мечтали об этом. Только анимагическая форма — это всё-таки не исполнение желания, а выявление твоей сущности.

На некоторое время он замолчал, думая о чём-то своем. О чём именно, догадаться было несложно. Пёс — преданный друг, Олень — гордый и благородный, Крыса — изворотливая и корыстная.

— Я знаю, почему ты птица, — наконец вынырнул он из закоулков своей памяти.

— Почему? — Гермиона уже чувствовала себя лучше, но отстраняться от тёплых объятий Сириуса не хотелось.

— Это самая сложная форма. А сложности — это твоя страсть. Для тебя это занятие — очередное испытание, которое ты назначила сама себе. Чтобы доказать, что и маглорожденные тоже кое-что могут… Именно поэтому мы занимаемся вдвоём? Без Гарри и Рона?

Это замечание немного укололо её, но справедливости ради нужно было признать, что на подсознательном уровне всё было если и не в точности так, как описал Сириус, то вполне похоже. А он и не думал упрекать, кажется, даже был рад, как никогда раньше, будто это у него самого только что отросли крылья.

— Птицы — самая неустойчивая, самая опасная… но в месте с тем — самая восхитительная анимагия! Представляешь, ещё немного тренировок — и ты сможешь летать! Летать, понимаешь? Без метлы, сама!!!

— А почему она самая сложная и опасная? — ей был известен ответ, но так не хотелось прерывать этот уютный миг на чердаке старого магического особняка. Хотелось слушать трескучий, как камин, голос Сириуса и представлять себя птицей. Всё равно, какой…

— У птиц и человека слишком разные строение, физиология, мировосприятие. Есть ещё, конечно, рыбы и всякие-там дельфины, киты, насекомые… Но о таких анимагах я никогда не слышал. Даже если они и есть, то вряд ли пользуются своими способностями в повседневной жизни.

Самое сложное в анимагии — это именно удержать форму, научиться заново ходить, но теперь уже на четырёх лапах, понять, какая мышца за что отвечает, привыкнуть к другому зрению и к другим запахам. Самое опасное — не уметь контролировать переходы. Можно забыть свою человеческую сущность и застрять в животном обличии. Или потерять бдительность и неожиданно для себя превратиться обратно в человека в самый неподходящий момент.

Он рассказывал и рассказывал… Вспоминал примеры из юности и детства, указывал на ошибки, которые не стоило допускать. И сам будто превращался в совсем другого человека — молодого и полного сил.

— Тебе стоит почитать про птиц, — добавил Сириус в конце, когда Гермиона уже почти заснула на его коленях. — Про их зрение, и о том, как они летают. Всё-всё, что сможешь найти. А до тех пор — не смей перекидываться без присмотра.

Он подмигнул ей и отправил вниз, спать…

* * *

Это всё было так давно, что сейчас казалось совсем нереальным. И прогулки по старому кладбищу, и уроки анимагии… и Сириус. Потеряв его, Гермиона Грейнджер потеряла намного больше, чем Гарри. Она потеряла уверенность в завтрашнем дне и веру в людей, оптимизм и жизнерадостность, любовь к приключениям и человека, который совершенно неожиданно стал для нее слишком близким, чтобы после его смерти жить, как раньше.

Она сидела в общей гостиной и наблюдала, как Гарри учит новенькую гриффиндорку играть в магические шахматы. Цири вздрагивала, когда всадник на коне с размаха пробивал грудь ее пешке. Но почему-то Гермионе казалось, что что-то в этой француженке не так. Какое-то шестое чувство не давало до конца поверить в то, что юную девушку случайно занесло из спокойной Франции в их безумные края. А эти их гляделки со Снейпом всю неделю вообще вызывали странные подозрения, какой-то он был отстраненный последнее время. Но стоило заикнуться об этом, Гарри и Рон только отмахивались и советовали не выдумывать ничего на пустом месте. То, что профессор неожиданно перестал придираться к каждой мелочи, вовсе не значило, что он помешался рассудком. Может быть, просто пересмотрел свои взгляды… Или на него напала осенняя меланхолия. Или, что вполне очевидно, они стали лучше учиться, благодаря советам Принца-полукровки. Радоваться надо, пока есть время. Эта благосклонность, которой больше подошло бы название нейтралитет, могла испариться так же быстро, как и появилась.

А еще Гермионе очень хотелось превратиться в сороку и улететь отсюда как можно дальше. Но она держала обещание, данное Сириусу. И с того памятного лета так ни разу и не тренировалась без присмотра. А присматривать за ней больше было некому.

* * *

Игра в магические шахматы была несложной, а Гарри оказался хорошим учителем. Цири нравилось изображать перед ним напуганную девушку. Не дай Бог ему когда-нибудь узнать, сколько живых существ она сама вот точно так же протыкала мечом насквозь. А затем еще и проворачивала клинок в ране… чтоб уж наверняка. Но он не узнает. Не должен.

В общей гостиной Гриффиндора было многолюдно. А ведьмачий взгляд следил не только за игрой, но и за окружением. Просто привычка, выработанная годами, — поджидать опасность в любой момент, а главное — всегда быть к ней готовой. Никаких монстров, конечно, тут не было, но наблюдать было полезно и занимательно.

Рядом с лестницей в женские спальни в маленьком кресле устроилась Гермиона. Еще четверть часа назад она подходила к их столу и сурово интересовалась, сдал ли Гарри эссе по зельям. Он сдал, а значит, весь вечер мог посвятить шахматам. На предложение присоединиться староста девочек качнула головой и удалилась с книгой в руках как можно дальше от них. Теперь она уже несколько минут не переворачивала страницу, а просто прятала взгляд за зеленой обложкой с надписью «Основы частичной трансфигурации по Бёренгеру». Этого учебника не было в программе курса, но Цири давно уж поняла, что Грейнджер слишком зациклена на учебе. Пару раз взгляд старосты упирался в их с Гарри сторону. Что за мысли бродили в лохматой голове? Не думала ли она случайно, что у Цири есть виды на Поттера? Гермиону легко было назвать умной, но вовсе не мудрой. Такта и рассудительности ей очень не хватало.

Рон, Джинни и Дин Томас сидели за соседним столом и пытались научить Арнольда выполнять команды. Но пушистик оказался то ли не очень сговорчив, то ли не очень послушен, то ли просто не внимателен. Хотя обвинять его тоже было неразумно. Может быть, он бы и хотел выполнить какую-нибудь команду, но не мог решить, чью же все-таки — хозяйки, ее брата… или вообще непонятного парня, которого он, Арнольд, видел впервые в жизни.

Первогодки, еще не сумевшие выработать рефлекс вовремя уйти с дороги приведения, в очередной раз выслушивали душещипательную историю жизни и смерти Почти Безголового Ника. Ребята постарше тренировались в трансфигурации, пытаясь превратить тяжелые бордовые шторы в парусину. Отсутствие результата не являлось для них показателем. И каждый считал, что его предшественник делал что-то не так. Никто даже не задумывался, что на обстановку гостиной могло быть наложено некое заклятие сохранности от малолетних вандалов. На месте преподавателей, не первый год работавших с преувеличенно старательными школьниками, Цири сделала бы именно так. Оставался только один вопрос — зачем им парусина?

— Пешка на Е7. Шах, — почти грустно проговорил Гарри. Ему жаль было заканчивать партию. Существовали такие люди, которые не особенно радовались своим победам, когда играли против друзей. Им легче было поддаться в малом, чтобы потом, в решающий момент, выстоять против врага. Цири никогда не понимала этой логики. Даже тренировка должна быть всерьез. Никто не останавливал для нее бочку и не придерживал маятники в Каэр-Морхене. «Нет такого понятия, как честный бой. В бою используют любое преимущество и любую возможность», — эти слова Геральта звучали в ее голове каждый раз, когда она бралась за клинок.

— Конь на F1. Шах и мат, — она сдвинула свою фигурку, смахивая с доски белого короля, и в полной мере насладилась удивлением противника.

— Ничего себе! — Гарри, казалось, только сейчас увидел ловко подставленную ловушку. — Ты точно первый раз играешь?

— Второй, — уточнила Цири. — Первый раз ты объяснял правила. Да и вообще, я наблюдала за игрой Рона и Дина, пока не спустилась Джинни.

— Понятно, — он взъерошил волосы и озадачено потёр подбородок. Наверное, до сих пор не верил в свое поражение. — Рон всегда у меня выигрывает… Ну, или почти всегда. Я-то думал, хоть над тобой одержу победу. А тут… никудышный я стратег.

— Если честно, то мне больше нравится подвижный спорт, — призналась Цири. — Фехтование, например.

— А квиддич? — глаза Гарри загорелись неподдельным интересом.

— Эм, — вот тут требовалось быть особенно осторожной. В общих чертах она понимала, о чем идет речь, но воочию не видела еще ни одной игры. Судя по всему, это соревнование было, если не единственным, то, одним из не многих столпов спорта в здешнем магическом мире. — Я с нетерпением жду предстоящей игры.

— А сама не играешь? У нас на днях будет набор в команду. Хочешь попробоваться вратарем или загонщиком? — Гарри был искренне заинтересован. Казалось, эта тема была ему особенно близка.

— Нет. Если честно, я и на метле-то не особенно…

— Жаль. Если хочешь, приходи на отборочные, просто посмотреть.

— Да, конечно, спасибо, — ей казалось, что Гарри как-то уж очень быстро перевел её персону из статуса новенькой незнакомой студентки в статус приятельницы. Человеку, так много раз ошибавшемуся в людях, встретившемуся с таким множеством «оборотней» стоило бы быть немного осмотрительнее.

— Я пойду, прогуляюсь до отбоя, — наконец поднялась она с кресла. — Сыграем завтра еще?

— Да, конечно, — в его голосе прозвучало то ли разочарование, то ли усталость.

* * *

Всю неделю Снейп был необычайно неуловим. Он не совершал свой традиционный утренний променад, приходил в Большой зал намного раньше учеников и, быстро перекусив, снова скрывался в своих подземельях. На уроках привычная мрачность преподавателя переросла в какую-то непробиваемую угрюмость, а колкость и язвительность растворились в молчании и презрении. Несколько раз Цири ловила на себе его взгляды. Но едва стоило ей показать, что она заметила, Снейп отводил глаза. На все попытки поговорить профессор либо не отвечал ничего, игнорируя её вопросы, либо отговаривался спешкой.

Вечерами его и вовсе не бывало в школе, либо он где-то прятался так, что бдение до полуночи у его кабинета и спальни ничего не давали, и ей приходилось красться в гриффиндорскую гостиную, молясь, как бы не попасться дежурному учителю или старосте. Один раз Цири чуть не напоролась на Гермиону, растеряно бредущую по коридору, прямо у входа в подземелья. Повезло только потому, что гриффиндорская староста утирала рукавом красные от слёз глаза, когда ночная лазутчица чуть не выскочила прямо ей на встречу. Шаг назад, и тьма укрыла ведьмачку от неприятностей и лишних вопросов.

Первые пару дней Цири терялась в догадках, что случилось такого, что Снейп явно начал её избегать. Может, Дамблдор отказался от эксперимента, и он не знал, как сообщить это? Или Северус сам против сумасшедшей на его взгляд процедуры? Была еще одна догадка, но ведь это глупость. Нужно было всё-таки припереть его к стенке и выпытать правду.

С такими мыслями она прогулочным шагом подошла к озеру. Он стоял там, прислонившись спиной к иве и, не замечая её, пока сухая ветка не хрустнула под ногой. Кто сказал, что это было случайно? Найти сухую ветку на берегу не так уж просто. А окликать его не хотелось. На несколько мгновений Снейп замер, пытаясь найти выход, но, кажется, так и не нашёл. Пришло время поговорить, профессор.

— Здравствуйте.

— Мисс Рианон, я…

— Просила же, — почему-то это ненавистное обращение из его уст с интонацией недовольства и раздражения было ещё неприятнее, чем обычно. — Хоть наедине вы можете называть меня Цири?

Молчание, лихорадочный взгляд, изучающий варианты срочного отступления.

— Вот вам бы понравилось, если бы я вас постоянно называла «соплохвост Снейп»?

Молчание. Он что, решил притвориться, что его тут нет и не было? Не ушёл, и то хорошо.

— Что-то случилось, Северус? — может, не стоило добавлять эту толику личного? Его будто током прошибло от собственного имени.

— Я не должен был… То, что случилось, — в вечерних сумерках трудно было различить выражение его лица. Но, успевшая уже хорошо изучить повадки Снейпа, Цири догадалась, что он мучительно сжал губы, перед тем как выплюнуть «ошибка».

— Мои расчеты? — Цири искренне надеялась, он говорил именно о спасении Дамблдора.

— Расчеты? — он не понял. На секунду будто растерялся. — Черт, нет же. Я про… нас.

— Что? — неожиданно её разобрал смех. — Неужели вы всё это время бегали от меня из-за пьяного секса?

Такая реакция ещё больше озадачила Снейпа.

— Так, только не говорите мне, что и трахаться у вас тут можно только после определенного возраста, — отсмеявшись, она подошла ближе и прислонилась плечом к стволу так, чтобы различать лицо собеседника. Он попытался отшатнуться, но передумал и впервые взглянул прямо в глаза.

— Я ваш учитель и намного старше, — начал он объяснение.

— А как по вашему, сколько мне лет?

Молчание. Это что? Его любимое занятие? Отмалчиваться на прямые вопросы?

— Я сама не знаю правильного ответа. Последний день своего рождения я праздновала лет в семь. Тогда я ещё была маленькой княжной, мечтающей о балах и куклах. Потом всё поменялось. Более резко, чем этого бы хотелось. Не смотрите на мою внешность. Во мне течет кровь эльфов, и старею я не так быстро, как обычные люди. В шестьдесят моей бабушке могли дать не больше тридцати. А если вы переживаете за сексуальный опыт, то могу заверить вас, он у меня побольше вашего.

Снейп пропустил колкость или просто не захотел прерывать неожиданно искренний монолог.

— У меня были и мужчины, и женщины, моложе и старше вас, профессор. А то, чему они меня учили, вам лучше не знать. Так что перестаньте бегать от чёрной кошки в тёмной комнате. Тем более, что ее там нет. Если вам не понравилось, мы можем не повторять. Хотя даже учитывая ваше состояние, всё прошло вполне сносно. Ну, если не считать того, что в конце вы назвали меня Лили. Да, и это тоже не беда.

Он резко оттолкнулся от дерева и, будто ударенный пощечиной, отступил на несколько шагов назад. Но не ушёл. Спустился к воде и отвернулся. Молчание.

— Перестаньте отмалчиваться. Я тут оратором не нанималась.

— Что я могу ответить, Цири? — не поворачиваясь, спросил Снейп. Его привычный сарказм в голосе заменился усталостью и болью. — Мне легче танцевать под дудку двух господ, чем разобраться в том, что произошло.

— А что, собственно, такого произошло? Я не понимаю, чем плох секс? Мы оба расслабились, доставили друг другу удовольствие и разошлись. Никаких клятв не давали, обязательств на себя не брали. Хороший трах иногда прочищает мозги и снимает напряжение. Хотите, считайте, что я просто дала вам лекарство от бессонницы.

— Но…

— Никаких «но»! Вам хочется об этом забыть? Вы считаете это ошибкой? Без проблем. Будем считать, что нам это только показалось. Хотя… что показалось? О чем мы только что говорили? Я что-то уже совсем не помню.

Попытка отшутиться не привела к нужному результату. Цири вдруг стало жаль этого человека. Он жил, имел какую-то цель, зачем-то напился вдрызг… Может, всегда так проводит вечера? А тут она, со своим врачеванием путём полового акта.

— Не знаю, есть ли у вас тут такое зелье забвения, но можно попробовать воспроизвести его, и вы всё забудете, — ведьмачка подошла ближе и положила руку на плечо профессора.

— Для этого есть Обливиэйт, — механически ответил Снейп, будто поправлял её ответ на уроке.

— Хорошо, давайте приготовим Обливиэйт, если вам так не нравится вспоминать ту ночь.

Хотя его лица снова не было видно, но Цири кожей почувствовала, как он ухмыльнулся.

— Обливиэйт — это заклинание. Довольно сложное, чтобы вам его освоить за несколько минут, — наконец, он повернулся к ней. Из-за пологого спуска и из-за того, что он стоял чуть ниже, их глаза оказались на одном уровне. — А кого-то посвящать в обстоятельства, из-за которых мне надо забыть одну ночь, не хотелось бы.

Молчание. Долгий взгляд глаза в глаза. Казалось, Снейп что-то искал в её взгляде. Но, так и не найдя, отвернулся. Цири спустилась к самой воде и присела на корточки, подзывая тонким, едва слышным свистом лодку.

— Пойдемте со мной, — шагая на деревянное дно, предложила она.

Он колебался, оглядывая уже едва различимую в темноте территорию.

— До отбоя осталось немного времени, — попытался отговориться зельевар. — Если попадетесь на обратном пути, у вас будут неприятности.

— Всю неделю не попадалась, пока караулила вас, а тут попадусь? Ну уж нет. Послушайте, Северус, я не собираюсь соблазнять вас, тем более в лодке. Просто прокатимся немного.

Он решился, шагнул и покачнулся с непривычки не почувствовав твердой почвы под ногами.

— Ничего, она не перевернется, пока я тут.

Сгустившаяся ночь позволила почувствовать себя вдалеке от всего мира. Луны еще не было и холодные колючие звёзды, не дававшие ни света, ни тепла, бесстрастно взирали на одинокую лодку с двумя пассажирами посреди озера.

Молчание. В этот раз не отмалчивание, а именно молчание, тёплое, внушавшее спокойствие и чувство правильности происходящего.