Записки герцогини Придд, или О несравненный спрут моей души (гет)

Мои сестры — при дворе!

Они вырвались из надорской — или ларакской — могилы.

У них даже есть всё необходимое, за которое мы не заплатили ни талла, потому что представление моих сестер ко двору счел нужным полностью обеспечить герцог Алва. Так он надеялся рассчитаться за долг жизни.

Мне жаль, что моим сестрам не светит и не будет светить яркое солнце Кэналлоа, но двор герцогини Георгии — тоже прекрасный выбор. Там чистый воздух, обучение, воспитание, высшее общество и сама принцесса, о которой говорят, что она боевая и задорная дама.

Хотя бы ради этого стоило сделать то, что я сделала, потому что теперь я слишком часто сомневаюсь...

Но счастье моих сестер?

Но исполнение моей мечты — я , корнет Западной армии Окделл, разве могу сомневаться?

Но ордена на груди госпожи Арамоны и Селины (я больше не опозорюсь вопросом, почему посмертный орден не вручили капитану Арамоне и капитану Гастаки, честное слово!) — ?

Но всеобщее внимание ко мне? Все мои желания исполняются — желания Спасительницы Отечества! Разве не так сказал полковник Придд — а его стоило послушать?

— Корнет, вы сделали всё правильно. Вы и ваша семья находились в сложном, почти безнадежном положении предателей Отечества, и несмываемое пятно на вашей фамилии омрачало будущее. В подобных ситуациях существует единственный выход, и вы его нашли — вы спасли Алву. Могу судить по своему опыту, что любая проблема в нынешнем Талиге решается спасением Алвы. После этого вам открыты все пути, и всенародная любовь окружает вас, а разве это неприятно?

Полковник прав — это очень приятно.

Я прошу место в армии — герцог Ноймаринен его дает, у меня нет средств на экипировку — адмирал Вальдес "от имени благодарного флота" вручает дорогущего мориска и амуницию, я желаю учиться военному делу — мне дарят мне целую библиотеку книг, предлагают уроки стрельбы, езды на лошади и фехтования, а начальник арсенала Старой Придды приглашает приходить и выслушивать его лекции по истории талигойского оружия... А генерал Вейзель и так готов был любому рассказывать о своих обожаемых пушках, хоть мне, хоть своему коту.

В безмерной щедрости мои уроки позволяли слушать и Селине, с которой я не разлучалась, пока госпожа Арамона не опомнилась и не увезла упирающуюся дочь ко двору принцессы. Селина на прощание пообещала сбежать как можно скорее.

Всё это очень приятно. Только моего портрета в рамочке из изумрудов и лебедей не хватает, а жаль. Неужели граф Свиньяк не догадается?

Что же со мной не так?

Всё по-прежнему — разбитые мечты, несбывшиеся ожидания. Я думала, что после спасения Алвы история пойдет совсем иначе, и я не понимаю, почему она упорно идет не так.

На что я надеялась, когда спасала Алву, короля и королеву? На то, что примерно на следующий день закончится война.

Все враги до единого, устрашенные именем Алвы, бросят оружие и сбегут, Альдо Ракан удавится с горя, а Фердинанд и Катарина с триумфом вернутся царствовать в столицу. И будет всем счастье.

Это было наивно? Но все, все люди, которым я привыкла и даже не привыкла доверять, в один голос всегда твердили, что Алва — наше всё. Что достаточно одного его имени, чтобы обратить врагов в пыль. Что только его присутствие держит чуждые армии далеко от границ Талига, и только его отсутствие прошлой весной придало им смелости. А вот Алва вернется — и разобьет всех в пух и прах, как всегда. Это же Алва.

Итого — я освободила Алву четыре месяца назад; все войны как были, так и продолжаются. Ни один враг не устрашился: что дриксы и гаунау на Севере, что кагеты и гайифцы на юге. Все так увлеклись войной, что мелочи вроде спасения Алвы просто не заметили. Не до того им... Хотя я не понимаю — зачем теперь драться? Как говорил один рыцарь в модном приключенческом романе, которым сейчас зачитывается весь двор: "Я дерусь просто потому, что дерусь"?

Мне возразят, что и Первый маршал не оправдал ожиданий, он тоже за эти месяцы не разбил интервентов в пыль. Я скажу, что во-первых, он разбил бордонцев и собирался заняться Кагетой, а во-вторых, он имел полное право проигнорировать остальных, потому что ему тоже было не до того. Рокэ тяжело болел.

Первую неделю он пролежал, бредя и обливаясь кровью, потом ему вдруг стало лучше. Сейчас маршал почти поправился. Но ни один лекарь так и не понял, что с ним было...

Меня утешало, что сам Рокэ понимает. Он даже подобрал себе лечение: обещал, как только окрепнет, съездить в одно из древних святых мест, волшебный воздух которого должен принести ему исцеление. Герцог сдержал свое слово, уехав к северным развалинам гальтарских храмов; там он счел себя выздоровевшим и помчался в Олларию, на подступах к которой свалился с новым приступом. Если бы его не нашел там граф Ченизу, не увез на юг, подальше от скверных мест, дело было бы худо.

Оттуда Рокэ свернул на юг, где и разбил бордонцев. К нам, на север, он больше не вернулся. Разбирайтесь со своими проблемами сами... Не скажу, что мне это понравилось.

Итак, я начала с того, как сильно была разочарована. Я верила людям, что они сведущи и мудры, а они все ошибались.

Я словно вернулась в детство, когда хочется хоть-что понять и узнать об окружающем мире, а спросить не у кого. Моя мать, мой опекун и мой наставник отец Маттео говорят вещи, которым при всем желании нельзя верить, потому что они опровергаются на моих глазах.

Я так мечтала вырваться из Надора в общество умных, знающих людей, которые ответят на мои вопросы, которые всё мне объяснят, и жить станет легко и ясно.

Я считала, что найду таких людей в столице, при дворе, или в ставке у маршала Савиньяка, или у герцога Ноймаринена.

Например, генерал Вейзель, гениальный артиллерист; он знает всё, и ему можно верить, как самой истине. Но генерал Вейзель не сомневался, что Рокэ сейчас встанет и побьет дриксов. Кому же верить, если сам Вейзель ошибается?

Я так хотела разобраться, что происходит в армии, как она устроена, как мы побеждаем. Но получилось, что никто не понимает этого, все ошибаются. Я хотела постичь военную науку из уст таких мастеров, как Вейзель, а науки не было...

Тогда чему, как, у кого мне учиться? Что мне делать?

И зачем я спасла трех человек, если это было никому не нужно?

Да, никому. Даже им самим.

Герцог Алва не скрывал, что рвется назад, в Олларию, потому что болеет сердцем за Моро. Моро я как-то не догадалась вытащить вместе со всеми, мне казалось достаточным увезти маршала, короля и королеву, а это была стратегическая ошибка. Теперь я расплачивалась за нее.

Маршал был уверен, что Моро надо спасать. Если его оставить в руках негодяев, они непременно сделают коню что-то плохое.

Потом выяснилось, что он был прав, как всегда, но я расскажу об этом позже.

Итак, Рокэ за свое освобождение меня не благодарил. Навязывать людям спасение — вредный труд, и я начинала понимать полковника Придда, который решил не навязываться в спасатели, если спасаемые этого откровенно не хотят.

Король Фердинанд не хотел тем более.

Он так и не признал себя королем.

Он запрещал оказывать себе королевские почести, напоминал всем, что отрекся и больше политикой не занимается. Он господин Оллар, дворянин, отец и муж, не более того. Хотя в том, что он муж и отец, он тоже сомневается и оставляет это на рассмотрение своей супруги.

Король сидел в замке Ноймар, практически не покидая свои покои, играл с детьми, общался с сестрой и отказывался заниматься чем-либо еще.

Ни сестра, ни Катарина не смогли его образумить.

Ноймаринен и Рокэ — тем более...

Рокэ, собственно. и не пытался. Он считал, что его религия не позволяет ему спорить с королем.

Рудольф Ноймаринен пытался, но потом махнул рукой, как и все. Король был безнадежен.

Одна из причин, по которой Рудольфа и Рокэ не устраивала ситуация, была проста: при отречении Фердинанда им навязывалась законом роль регентов при малолетнем короле Карле, а они этого не хотели.

Рокэ не хотел быть регентом, он хотел воевать; при его отказе пост переходил Ноймаринену, которому нужен был не больше, чем найери зонтик. Вот граф Савиньяк взял бы пост с удовольствием, только он был далеко, он воевал в Кадане...

Мы жили в стране, где король не хотел быть королем, а регент регентом, и радости это не прибавляло.

Зато королева очень хотела быть королевой, но пока не определилась, как.

За прошедшие месяцы она осчастливила нас тремя разными соображениями о том, кто отец ее детей.

Королева то собиралась разводиться с Фердинандом, то хотела уйти в монастырь, то решала быть ему верной женой навеки.

Что касается детей, по последней версии их отцом назывался маршал Савиньяк: оказывается, у них с Катариной был тайный роман, пока он исполнял обязанности капитана королевской стражи. Кроме того, королева была снова беременна, должна родить в начале лета и ее нельзя волновать. Кто отец ее последнего ребенка, поскольку армия графа Свиньяка в момент предполагаемого зачатия стояла в Северном Надоре, — великая тайна.

Ко мне королева стала относиться удивительно сердечно, когда убедилась, что ни Свиньяк, ни Алва, ни Робер Эпинэ не намерены на мне жениться.

Всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно.

А может, просто мир сошел с ума?

Похоже на то.

Может, поэтому здравые рассуждения не работают и прогнозы не сбываются, а люди ведут себя как ненормальные.

Если вы полагаете, что только правители Талига этой весной устроили в своей ставке сумасшедший дом, то вы ошибаетесь.

В первые дни весны, как раз когда Рокэ свалил сильнейший приступ, мориски сожгли Агарис.

Потом из Фельпа пришло письмо, что Франческа Скварца устроила переворот, свергла дуксию и сделала родной город герцогством. С помощью некрашеных киркорелл. Эмиль Савиньяк настолько спятил, что сделал ей предложение.

Но самое смешное творилось в брошенной нами Олларии.

То есть Ракане. То есть теперь — Данарии.

Из Данарии приходили письма, мне даже написали брат и герцог Эпинэ. Лучше бы не писали...

Итак, на следующий день после визита моего отряда в Олларию осведомленные люди зашептались, что ценные узники исчезли.

Правление Альдо зашаталось на обе ноги. Через несколько дней он поехал в Ноху и упал там с лошади.

Ходили слухи, что на лошадь его посадил Марсель Ченизу в сговоре с другими лицами.

Так или нет, но лошадью был Моро, и Альдо умер. Мой брат пытался помешать Моро, получил по ребрам и пролежал все последующие события дома...

А события поднялись, как дрожжи в опаре.

В Фельпе сменили дуксию на монархию, в Олларии — наоборот. Разгневанный народ ходил по улицам и требовал справедливой и выборной власти, не сосредоточенной в одних руках, а также обожествить Моро. Денег в казне не было, но люди постановили воздвигнуть в честь Моро целый храм с его золотой статуей внутри.

Горожане заявляли, что не верят ни одному из людей во власти, потому что все они продажные, в отличие от Моро!

В итоге, Моро они и выбрали главным дуксом, а кроме него в Совет дуксов избрали крысу Клемента, волкодава Котика и левретку Эвро.

Всё это безумие правит Данарией до сих пор.

Создателю народ тоже не верит, объявил оный народ, ибо все прежние боги лживы и не защитили свою паству в трудный час. Отныне данарцы учреждают новую церковь, они поклоняются Закатной Твари, главной жрицей которой выбирают кошку Альбину.

Но учитывая, что новые правители города мудры и чисты, но бессловесны, народ разрешает избранным дуксами толмачам говорить от их имени.

Речи Моро в Совете переводит Никола Карваль, за Клемента ручался герцог Эпинэ, за Котика — граф Ченизу, пока он сбежал с Рокэ, за Альбину — кардинал Левий, за Эвро — баронесса Капуль-Гизайль.

После побега Марселя Котик выбрал своим переводчиком барона Коко.

В городе целый полный порядок, настолько полный, что в один прекрасный день генерал Карваль сообщил нам, что Штанцлер повесился в своей камере в Багерлее, и все поверили. Кроме моего брата, этот факт никого не огорчил.

Самым последним декретом, написал мне Эпинэ, Совет дуксов отменил титулы и звания, объявив всеобщее равноправие, и также право женщин на развод.

Поскольку наша помолвка была фиктивной, а герцога Алву уже освободили без ее помощи, Робер возвращает мне свадебный браслет.

Он, откровенно говоря, женится.

Гражданин Робер сделал предложение свободной и равной себе гражданке Марианне. Они ждут, чтобы дуксия утвердила ее развод с гражданином Коко.

Робер писал, что нашел свою любовь, он счастлив и молится, чтобы и я нашла мужчину своей мечты.

Я подумала, что в Олларии все спятили.

* * *

Вы устали слушать мои жалобы?

Признаюсь, что в те дни я сама от себя уставала.

Измученная, усталая девочка, прибывшая в ставку Западной армии и жалеющая, что ввязалась в эту безнадежную авантюру.

О да: если бы меня устроила служба, если бы в те дни меня удовлетворило, как сбылась эта давняя мечта, я бы не видела недостатков в этом лучшем из миров; но Западная армия разочаровала меня.

Итак, я служила корнетом уже четыре месяца, приняла участие в настоящем бою и набрала достаточно опыта, чтобы задуматься.

Сначала я была счастлива, что меня принимают, а не отмахиваются, как незабвенный Свиньяк. Западная армия и ее офицеры казались мне самыми добрыми, понимающими, передовыми людьми на свете.

Эта иллюзия скоро рассеялась.

Для первого раза меня зачислили на службу к герцогу Ноймаринену, и служба состояла в том, что я ничего не делала. Мы с Селиной обложились книгами, ходили в арсенал и учились, а герцог временами спрашивал, как идут дела. Он предоставил мне ментора, который пришел в отчаяние от первого же моего вопроса.

Я всего лишь спросила, почему я не могу украсть маршала Бруно или принца Фридриха с помощью Невепря и выходцев, как я спасла герцога Алву? Разве это не прекратит войну?

Я же понимаю, что наступление Бруно неизбежно, а воевать с ним обычным способом я не умею. Я совершенно бесполезна в том, что умеют бойцы Западной армии, и я потеряю слишком много времени, чтобы научиться. Пока я буду учиться, компания пройдет без меня!

Но у меня же есть мой уникальный опыт и умения, почему их нельзя использовать?

Ментор уговаривал, что этот опыт обнаруживать нельзя. Если я захочу скакать на Невепре, что мешает маршалу Бруно завести своего Невепря и украсть Вольфганга фок Варзова? И как мы ему ответим?

А если маршал Бруно заведет себе корпус выходцев, что я противопоставлю им?

Нет уж, заключил ментор, есть единственный путь: учиться быть как все.

Ибо в любом случае, в составе нашей армии не предусмотрены такие должности, как кавалерист по Невепрям или командующий выходцами.

Если я желаю остаться на службе, я должна выбирать из того, что есть.

Так прошел месяц, я стала учиться...

И тут пришла весна, растаяли льды.

Маршал фок Варзов двинул полки к границе, и меня двинули вместе с ним.

Герцог Рудольф сбросил меня Вольфгангу, как мячик.

Теперь я ничего не делала в ставке маршала Запада, но это было лучше, потому что скоро туда прибыло пополнение из бергеров.

Близнецы-бергеры Катершванц встретили меня так радушно, словно я была героиней древней баллады. Йоганн Катершванц утверждал, что я похожа на его бабушку Гретхен, которую он очень уважал.

Близнецы прекрасно фехтовали и готовы были учить меня, хотя всеми силами умаляли свои заслуги.

— Я ничего не умею, я даже не училась в Лаик, — жаловалась я.

— Ты очень везучая есть, что ты не попала в Лаик, — заявлял Йоганн. — Ты ничего не потерявшая. Капитан Арамона был плохой учитель, он заслужил хроссе потекс. По-настоящему наш учитель был дедушка Ульрих-Бертольд, вот он знает свое дело!

— У него есть своя академия? — спросила я.

— Он возит ее с собой, — фыркнул Норберт, — вся его академия — в его обозе. Барон Ульрих-Бертольд — великий учитель, и он приехал с нами. Он очень захочет увидеть девушку, о которой говорит весь Талиг.

— Он будет рад тебя учить! — добавил Йоганн.

Я в этом сомневалась, и напрасно: барон Катершванц, подобно генералу Вейзелю, готов был учить всё, что попадется ему под ноги. И близнецы не переоценивали — барон был ходячей академией.

Вокруг барона должна бы стоять толпа, внимая ему с раскрытым ртом, и меня изумляло, что при появлении Ульриха-Бертольда все, наоборот, разбегаются.

Нет пророка в своем отечестве.

Энергии барона хватило бы на обучение целой школы, но он вынужден был расточать свои сокровища на двоих — полковника Придда и меня.

Остальные, видимо, достигли совершенства в военной науке и в его наставлениях не нуждались.

Поразительно, сколько времени тратил барон на нас двоих совершенно бескорыстно, а готов был отдать еще больше.

Мы не мешали друг другу, а если и мешали, вежливый Спрут забыл о том сказать; при этом слушать его беседы с Ульрихом-Бертольдом было познавательно. Я мало что понимала, хотя считала иначе, но я запоминала непонятное и отправлялась к учебникам, чтобы узнать больше.

Я считала, что всё, что хочет знать полковник Придд, стоит запомнить. Его интересовали только действительно важные вещи.

И главное, что ему было интересно обсуждать военное дело. Даже со мной.

Когда барон Катершванц говорил мне: "Вас я жду", — я знала, что это правда. Он хочет меня научить. Он меня ждет!

А другие — нет. Они просто не знают, что со мной делать...

Поскольку я ничего не умела, вполне понятно, что пока от меня ничего не требовали и ничего не ждали. Шла война, Валентин Придд уже успел навоевать на орден Талигойской Розы, но я была бесполезна.

Однако ждали ли генералы, что я научусь?

Ждали, когда я встану в строй?

Хотели, чтобы я научилась как можно лучшему и большему?

Я вдруг поняла, что нет. Когда я покинула ставку регента, мой ментор и начальник арсенала остались там, и маршалу Запада было совсем не до того, чтобы обеспечить меня учителями. Эту задачу я должна была решать сама. Я училась понемногу чему-нибудь и как-нибудь, но мое армейское начальство это полностью устраивало. Значит, они не ждали от меня будущей пользы?

Я предложила начальству делать то немногое, что я умею: развозить приказы на Невепре или ходить с ним в разведку.

Фок Варзов печально сказал, что необученных детей он на верную смерть не пошлет, и разговор был окончен.

Дальше был неприятный случай с бароном Райнштайнером. Мне передали, что барона расстроили комплименты, которыми мои друзья награждали упорную учебу. Как вы помните, Йоганн вспомнил свою бабушку, и Арно Савиньяк однажды пожалел, что я не застала пленного лейтенанта Фельсенбурга. У него тоже была боевая бабушка, которая вполне могла вместо него идти на абордаж.

Так вот, барону Райнштайнеру очень не понравилось, что "видные и красивые молодые люди видят во мне чью-то бабушку".

Сожаление барона давало пищу для размышлений...

В конце Весенних Волн Бруно нагнал нас и навязал бой, который мы проиграли.

Маршал Запада даже отпустил меня в сражение. На мориске, курьерствовать.

Отчего он передумал? Я не знала.

Но когда бой окончился, причем мне и моему коню повезло выйти из него живыми, маршал позвал меня и стал расспрашивать о первом боевом опыте.

Я призналась, как много мне надо выучить для следующего раза, и несчастный сник, как увядшая былинка.

Особенно при упоминании следующего раза.

Маршал явно надеялся, что одного боя мне хватит на всю оставшуюся жизнь. Неужели он считал, что я расплачусь от страха и захочу домой к дядюшке?!

Я поняла, что решительно всё придется делать и постигать самой, никого не слушать и ни на чьи авторитеты не полагаться.

Так я сумела очень оригинально поздравить герцога Придда, когда его наградили новым орденом.

Воспитанный герцог спросил, как далеко я продвинулась в постижении военных наук, и я не стала стесняться в выражениях.

Я твердо объявила, что Западная армия — сборище дремучих ретроградов, которые не успевают за новым веком, воюют по канонам столетней давности и проигрывают за это, а их Пфейтфайер — ископаемое, устаревшее уже в позапрошлом столетии, и полагаться на него нельзя. Разве что генерал Ариго не так безнадежен. Мой единственный кумир, вдохновенно продолжала я, это Рокэ Алва, который чихал на все запреты и делал то, чему все кругом сопротивлялись, считая это невозможным. Они не понимали, что он как раз делает единственно возможное, чтобы спасти от разгрома свою армию.

Моя пламенная речь произвела на полковника странное впечатление.

Он поднял бровь и сказал, удивительно напоминая Алву:

— Мой вам совет, Айрис: когда вам предложат полковничью перевязь, соглашайтесь. Вы способны справиться с этим уже сейчас.

И ушел до того, как я подыскала в душе достойный ответ.