Глаза Трех Миров (гет)

— Прекрасно. Просто прекрасно, Орочимару-кун… — Хирузен попыхивал трубкой в лучших традициях Большого Босса, но всё впечатление портило то, что находились они не в кабинете, специально для достижения эффекта затененном, а в госпитале, выглядящем диаметрально противоположно.

— Я бы попросил не дымить... У женщины может остаться ассоциативный ряд... И она совершенно случайно все вспомнит… Пока мы не вошли в палату, затушите, прошу.

— Значит, ты говоришь, — Хирузен остановился, в последний раз выпустив дым, и убрал наскоро затушенную трубку за пазуху, — что она сейчас как раз рожает?

— Да, — ответил за Орочимару также присутствующий здесь Данзо. — Хирузен, если ребенок родится с бьякуганом…

— А вот скажи мне, Орочи-кун, — перебил Хирузен, — отец, все-таки, кто? Я так и не услышал от тебя приемлемого и вразумительного ответа…

— Отец… — что-то заставило смутиться саннина, но окончательно выдать свой ответ и удовлетворить любопытство бородатого он не успел.

Из той палаты, куда направлялись трое самых властолюбивых личностей в Конохе, выскочил рядовой медик… хотя какой, к биджевой бабушке, рядовой? А-ранговый меднин, он и есть А-ранговый меднин. Другому бы и не доверили подобную пациентку вести.

— Орочимару-сан! Сарутоби-доно! Данзо-сама! — «Ишь, как распределил… Вроде бы, здесь я главный, потому ко мне обращается первым, но «сан», потому как, если не считать того, что я саннин, ранг у нас одинаковый. Сарутоби у нас доно, как каге, а Данзо, хоть он и с боку припеку, но обращение как к непосредственному начальнику, а Шимура наверняка его начальник, ибо операция эта исходит именно от его Корня.»

Приблизительно такие не совсем уместные мысли посетили голову Орочимару. Но он вытряхнул лишние мысли едва обозначенным качком головы и… так и хочется добавить, что вместе с перхотью мысли обосновались на его плечах, чтобы потом смущать и доставать, но Орочимару весь в меня, и перхоти у него нет. Так что эти мысли банально отодвинулись на второй план, а все для того, чтобы основное сознание сумело заняться насущным вопросом.

А вопрос этот такой…

— Какого биджу?! — возопил Хирузен, услышав продолжение речи неизвестного меднина.

А медик сообщил приблизительно это: «Я подключил новорожденного к печати поддержания жизни, но проработает она, максимум, минуты три…»

И вопрос этот поселился в головах всех присутствующих…

— Орочимару-кун… — негромко позвал Сарутоби.

— Данзо-сан? — приподнял подергивающуюся бровь саннин.

— Хирузен… — покачал опущенной головой Шимура.

— Да что мы стоим, ребенок умирает! — взревел Орочимару. — Такой материал!

— Эм-м-м… — подал голос меднин. — Вообще-то как раз из этого дитя материал никакой…

— Что?! — нахмурился Орочи. — Я следил за ходом беременности, плод развивался чуть ли не как у Узумак, я имею в виду, здоровье…

— Лучше бы чакру, — ухмыльнулся Данзо, а Сарутоби фыркнул и по привычке потянулся к трубке, но вовремя себя одернул.

— Не знаю, — помотал головой медик. — Ребенок имеет очень слабую чакросистему. Почти не горит очаг… В общем, нежизнеспособный. Если хотите, спасти можно, тем более, от Хьюг у него только цвет волос. Но…

— Что? А остальное чье? — удивился змеиный саннин.

— Хм… Видимо… Хм… Ваше, Орочимару-сан.

— М-ма… — отвисла челюсть у Данзо и Хирузена, а вот Орочи-кун врезал себе по лицу.

— Так и знал, что эта идея ничем хорошим не закончится…

И тут отмерли дядьки.

— Орочимару!

— Мать твою!

— Как тебе это вообще в голову пришло?

— У тебя что, искривление мозгов?

— Биджу тебя задери!

— Да кого бы я взял?! — раздраженно. — Джирайю? Так у него спящий ген Сенджу! Кого-нибудь из недеревенских? Так там вообще непонятно кто получится! Вот и пришлось выкручиваться! Вы ведь мне, Данзо-сан, на первую стадию только неделю дали!

— Нашел на кого свалить… — неожиданно громко прозвучал бубнеж медика себе под нос в наступившей тишине. Все на него, конечно, вылупились, но Орочимару вовремя вспомнил, что есть другая проблема.

— Так что будем делать, Сарутоби-сан? — серьезно спросил саннин.

— Мне кажется, ты настроен его спасти?

— Если его можно спасти, то почему бы и нет… Отнесу ребенка в приют, все равно шиноби ему не стать, если кейракукей такая, как ты говоришь, Такуми… А то, что немного на меня похож, так это не особо страшно. Ведь если среди шиноби его не будет… — начал рассуждать вслух Орочимару, в глубине души чувствуя правильность того, что говорит, хотя самым первым было желание предложить уничтожить неудавшийся эксперимент. Но что-то мешало сказать подобное… Саннин даже сгоряча подумал, что это совесть… Только вот не вязалось пробуждение этой неведомой фигни с обычным мировоззрением Белого Змея.

— Хорошо, — перебил Хирузен. — Делай, что хочешь. Он бесполезен для деревни. Но… Жизнь невинного бесценна! — изрек Каге и развернулся к выходу. — Я думал, здесь будет что-то интересное… Ну, нет так нет. Кстати, Орочи, тебя искал Джирайя… Он, кажется, хочет вывести вашу сокомандницу из перманентного срыва таким странным образом, и тебе просто необходимо это проконтролировать, ты же знаешь, она его прибьет на второй день. Кхм… — Сарутоби уже окончатеьно направил свои стопы к дверям. — Идем Данзо…

— Да. Я иду. Давайте, кстати, обсудим формирование моей группы более тщательно, раз уж выдалась свободная минута… Орочимару! Такуми! С вас обоих отчеты по проделанной работе в двух экземплярах на стол Хокаге и мой. Сроку — неделя!

— Вот-вот… И так каждый раз…

«Иногда мне думается, что большая часть всех моих экспериментов становится лажей только потому, что меня торопит начальство… Эх-х-х… Когда же я, наконец, смогу избавиться от контроля сверху? Думаю, стоит стать Хокаге только для того, чтобы меня никто не дергал со своими дурацкими планами… И чтобы сделать Цунаде своей секретаршей… Так. Не о том думаю. Надо спасти ребенка. Хотя сейчас мне кажется, что это не самая лучшая идея…»

— С-с-с, Такуми-с-с-сан, — Орочимару облизнул губы удлинившимся языком и ухмыльнулся, — веди. Иначе я не выполню своего спонтанного решения… Опиши ситуацию подробнее…

* * *

— Ку-ку-ку… — Орочимару сам не заметил, как начал потирать руки прямо над кроваткой тихо спящего маленького бледнолицего младенца. Дите было болезненным, но умирать уже не собиралось.

Усталость была такая, как если бы саннин пытался заставить жить отряд АНБУ. Хотя чакра, вроде бы, была не на нуле.

— Ну что, Орочимару-сан, все в полном порядке? — подобострастность и при этом завистливая сущность медика начала надоедать.

— Хм… Ну… — быстрое движение резко вытащенным кунаем — и жизненный путь небесталанного медика прерван. Но это все равно рано или поздно случилось… Да и приказы начальства надо выполнять… Жестовая азбука, придуманная Сарутоби еще в бытность его командиром команды будущих саннинов, помогла Орочимару понять, что от него требуется ликвидировать возможную утечку информации. — Теперь только доклад написать, и все, — пожал плечами и развернулся обратно к кровати. — А тебя, малявка, я сдам в приют, и будешь ты там жить как можно тише… э-э-э?

Ребенок неожиданно и при этом крайне невозмутимо открыл глаза и посмотрел на Орочимару желтыми, с узким зрачком, глазами.

— Неожиданно серьезный взгляд для… а нет, для сына змеиного саннина ты ожидаемо круто выглядишь… — усмехнулся Орочимару, а затем, кажется, по инерции и сам того не замечая поправил пеленки. — Ну что? Что ты так смотришь? Удивляешься, что я так с тобой спокойно болтаю? Когда никто не смотрит, можно побыть более расслабленным… — продолжая говорить и втайне опасаясь, что ребенок сменит милость на гнев и либо обосрется, либо заорет, Белый Змей поднял дите на руки и, отбросив пинком со своего пути тело с пробитым кунаем сердцем, прошел к двери. — Жаль, что ты у нас эксперимент неудачный, а то бы жил, как у Ками за пазухой и только и знал, что тренироваться да не отсвечивать… Клан Хьюга это, знаешь ли, серьезные ребята… Не Сенджу, конечно, или Учиха, но тоже…

Малыш все еще высверливал своими жутковатыми глазенками дырку в молодом шиноби. Это немного угнетало.

— Неужели я так выгляжу, когда смотрю на кого-то дольше пяти секунд?!

Ребенок заворочался и, закрыв глаза, засопел, тем самым заставив Орочимару вздохнуть от невозможности выговориться в свободные уши того, кто никогда об этом не вспомнит не потому, что ему промыли память, а потому, что еще маленький.

Саннин неосознанно прижал к себе сверток со своей миниатюрной и почти точной копией. Выходя из тайного хода уже в деревне, Орочимару поймал себя на мысли, что настолько спокойно ему не было никогда. Но он тут же прогнал непрошенную мыслишку подальше и, стараясь слиться с тенью, побежал в сторону приюта.

Все-таки шиноби, не имевший никогда ни родительской любви, ни материнской ласки даже не подозревал, что проснулся в нем инстинкт волка-отца, защищающего всех членов своей стаи.

Хоть Орочимару и был Змеем, ничто не могло избавить его от простых и древних инстинктов, что не давали ему расслабиться даже тогда, когда точно ясно, что ребенок из цепких и сильных рук шиноби вряд ли выпадет.

* * *

Малыш, за десять минут лежания под дверями уже мельком изучил ночное небо и признал, что знакомых созвездий нет. Также за эти минуты ему удалось вырасти до внешности полугодовалого ребенка и размотать пеленки.

Все беззвучно.

Далее ребенок довольно-таки ловко прополз вниз по ступенькам и забрался в кусты.

Дальнейшее преобразование проходило именно там.

* * *

Пробуждение мое было крайне оригинальным.

Я ощутил, что я задыхаюсь.

И почти сразу вырубился снова.

Далее мои глаза, когда впервые открылись уже в спокойной обстановке, узрели чье-то огромное перевернутое и размытое лицо. Лицо это было не в одиночестве, но именно оно вызывало чувство сродства и какой-то странной близости.

Что-то негромко сказал, смотря прямо на меня. Затем взял на руки. Я продолжал также взирать на неизвестного, пытаясь понять, кто же это.

Кажется, начинаю что-то понимать из его речи…

— Для сына змеиного саннина ты ожидаемо круто выглядишь… — я разобрал добрую насмешку в неизвестном голосе и почти выпал из реальности, когда почувствовал полузнакомый запах химической лаборатории от одежды человека, держащего меня. — Когда никто не смотрит, можно побыть более расслабленным… — сказал все тот же низкий и достаточно приятный для слуха мужской голос.

Это Орочимару?! И почему он не шипит?! Не облизвается? Не ржет в своем любимом стиле? Хотя нет, проснулся ведь я от его этого «ку-ку-ку»… И как только сразу не догадался… Не сориентировался, наверное…

Когда я почувствовал едва заметный ветерок, обдавший все мое маленькое, но ощутимо наполненное чакрой тельце, руки несшие меня сменили положение и прижали гораздо сильнее. Запах, уже ставший почти родным, усилился.

Приятно… Укачивает…

Я так и не открывал глаз, пока не убедился, что сгусток чем-то родной мне энергии удалился. Не знаю, на что это похоже… Но это восприятие просто убивает! Ничего не понимаю…

Хм…

Я, кажется, начинаю расти!

* * *

Рано утром я постучался в двери приюта, тщательно скрыв, как меня научила та странная девочка, свою кейракукей. Вернее, я сделал ее как у обычного едва талантливого будущего шиноби, что было немаловажно.

Сейчас мне пять лет на вид. Я спер с одной из веревок для сушки рубаху и штаны, точнее, чьи-то шорты, но мне — как штаны. Так что, хоть и выгляжу оборванцем, но не голопопым.

— Здласте, тетя! — выдал я в дверной проем, смотря на приятные ножки этой тети. — Я нисего не помню! Спасите миня пызалста!

— Малыш! — взволнованно выпучила глазищи тетя лет семнадцати. — Ты откуда? Тебя как зовут?

— Я нисего не помню, тетя! А зовут меня… Хэбиказу. Но ото-сан меня звал Хэби-доси!

Девушка только и смогла, что ловить ртом воздух… Хэбиказу… Первый Сын Змея… А Хэби-доси… Товарищ-Змей.

— Мальчик… — мягко произнесла она. — Ты интересный… А твой папа, случайно не шиноби?

Я пошмыгал носом и полупал глазенками.

— А ето хто, шиноби?

Щас ступор у нее.

И дикий хохот где-то в моем подсознании, где сидит внутренний пустой по имени Тоби… О да, он у всех попаданцев со знанием канона многопользовательский.

А вы не знали?