Глаза Трех Миров (гет)

Я шел, почти жадно вцепившись в руку девушки, и усиленно размышлял о том, увидела она мои глаза или нет. Потому как, если увидела, то катализатор ее действий мне ясен — захотела узнать, почему я так похож на Орочимару. Но вроде бы глаз я не поднимал, кейракукей маскирую… Интересно, что это она тогда во мне нашла?

— Ну а теперь рассказывай, — усадив меня, все так же не поднимающего взгляда, на лавочку, блондинка взъерошила мне волосы, заставив зажмуриться и помотать головой, чтобы она сняла руку. А то вот смешно будет, если она не видела моих глаз (я успел стереть подводку втихую), а я преждевременно себя демаскирую.

— Что рассказать? — пробубнил я. — Я не хотел его так сильно наказывать, оне-сан, — само как-то выскочило привычное обращение для старших девушек у сиротских, — но этот наглый пустоглазик заслужил! — который раз замечаю, что выражать мысли как взрослый мне гораздо труднее, хотя думаю я как обычно и даже иногда бывает быстрее.

— Что? — какой-то странный у блондиночки голос стал… Надо взглянуть… Я украдкой приподнял лицо, сильно щурясь, чтобы если вдруг что, закрыть компрометирующий мое происхождение глаз. Но тут мышцы век непроизвольно охренели, как и их хозяин, то бишь, я.

А все почему?

Слезы абсолютно беззвучно текли из ее глаз, оставляя мокрые дорожки на щеках. Она прикусила нижнюю губу и смотрела обессмысленным, полным дикой боли, взглядом куда-то над моей головой. Ей было откровенно хреново… И я опять почувствовал странные волны сочной энергии проходящие через мою кейракукей, заставляющие меня жмуриться, а физически это ощущалось как щипки, болезненные, но приятные…

Почему приятные, биджу мне в зад?! Ей больно, а я готов если не прыгать от счастья, то уж довольно урчать, так точно…

Но настоящий мужик не должен проявлять подобного, даже если оно имеется! Разберусь с этим позже! А сейчас… Надо ее успокоить, что ли…

Я осторожно прикоснулся к ее руке…

И все.

Плотину прорвало, что называется.

Всхлипы стали уже озвученными, а ее ладони потянулись прикрыть лицо, но я вовремя подставился, и теперь она плакала в мою жилетку, если так можно сказать об обезличенном сером костюме, имевшим место быть в гардеробе каждого приютского ребенка. Слезы уже отметились на моем крепком и кр-райне мужественном плече, а энергия, которую я все сильнее и четче ощущал, начала равномерно пульсировать, проходя сквозь мои каналы и останавливаясь в районе глаз…

Внезапно, не то от переполняющей меня энергии, не то еще от чего, глаза взорвались резкой болью. Я ощутил, что плачу, но эти слезы… Уголки глаз, если смотреть на каналы, представляют собой некие разрывы, что избавляют от странной энергии… и от боли, приносимой ею…

Я каким-то образом отключился от реальности, поддавшись волнам накатывающего чувства, не моего, но почему-то в то же время ощущаемого мною как близкое и приносящее силы. Потому не сразу заметил, что уже добрые тридцать секунд блондинка, имени которой, я так официально и не узнал, до меня не дотрагивается. Приоткрыв слезящиеся глаза, будто залепленные каким-то конъюнктивитом, я через эту узенькую щелочку взглянул точно в глаза Цунаде. Прекрасные карие глаза, отдающие багровым. Но цвета я их почему-то сейчас не видел.

Все стало черно-белым. Оттенки показывали что-то свое… Я чувствовал, будто что-то дрожит в каком-то странном предвкушении, готовое сорваться ко мне и дать мне ощутить себя… Но это «что-то» сдерживалось или его что-то держало… Я не знал.

Пробудилось наконец. Только как бы тебя назвать…

— Хэбиказу… Кровь… — она отстранилась от меня, а ладони ее подрагивали в считанных сантиметрах от моего лица, но не дотрагивались… Тремор не прошел, даже когда я поднял голову и взглянул на нее прямо. — У тебя… Кровь… Из глаз…

Я смотрел на нее и четко понимал, что могу выпить ее чувства, сделать себя сильнее этим на время… Я видел переплетение странных линий по всему ее телу…

Я дотронулся до щеки и с усмешкой опознал на пальцах вязкую темную и непонятно откуда взявшуюся жидкость.

— Тебя надо… — она делала заметные паузы, — лечить… но… я боюсь… не могу смотреть… воспоминания…

Она не успела договорить, как возле нас из шуншина буквально вывалился еще один саннин. Н-да-а-а… Взъерошенный Орочимару это то еще зрелище, конечно.

— Цунаде! Я… — он осекся, потому как заметил и окровавленное лицо ребенка, и заплаканную Цунаде, хотя она все равно умудрялась выглядеть красотой во плоти… — Что случилось? — тон сразу стал деловым, и парень, а сейчас Орочимару был именно парнем от восемнадцати до двадцати, быстро подошел ко мне и поднял лицо за подбородок, чтобы рассмотреть. Но энергия уже отлила от глаз и кровь течь, как я ощутил, перестала.

Хотя вытянувшееся охуевшее выражение на бледной роже Орочи достойно запечатления, это факт.

Я даже начал жалеть, что фотик не взял…

Хм… А где бы я его взял-то…

— Ото-сан? — удивление и облегчение на моем лице, думаю выглядели достаточно правдоподобно. Хотя ничего мне играть и не пришлось, потому как я в какой-то степени испытывал оба этих чувства. Да и подобное состояние для меня было каким-то слишком странным… Хоть я и ничего не сумел заметить более подробно.

— Ч… ЧТО?! — челюсть ловит, однако, профессионально… Только голосом выдал, что удивлен. — И эти глаза… Мои глаза…

— Что?! — Цунаде повторила за Орочи его возглас и посмотрела на змеиного саннина уже более осмысленно.

— Ото-сан… — я встал с лавки и крайне мило, даже сам это понимаю, ткнулся лбом куда-то в живот уже, видимо, переодевшегося из их этих кирас в обычный джонинский жилет, отца. И обнял его за пояс.

В этом мире у меня, как ни странно, есть отец… Хотя вот бы узнать, насколько он говнюк… Вот сейчас и узнаем…

Мои волосы снова взъерошили. Заставил тем самым поднять голову, гад! А от настолько по-родному пахнущей всякой химией и отчего-то чаем черной водолазки под этим самым жилетом, что был раскрыт нараспашку и жутко бесил своим зеленым цветом, у меня снова заслезились глаза.

Только теперь уже от собственных, вполне себе детских эмоций, ведь я все-таки вжился и в это тело, и в эту роль, которая уже и не роль совсем.

И да, глаза именно заслезились! Просто взять и сказать, что я позорно разревелся, как настоящий шестилетка, мне не позволило чувство собственного достоинства!

Мои действия вызвали судорожный вздох от Цунаде и… будь мы не в реальном мире, а в аниме, у виска Орочимару наверняка бы висела капля… А так, его просто перекосило, причем черта с два поймешь, что на душе…

* * *

Змеиный саннин пробудился ото сна в крайне приятной компании… Жизнь радовала Орочимару утренним стояком и беспробудно спящей самой сексуальной в Конохе или даже, может быть, мире сокомандницей в обнимку с двумя подушками.

Содрогнувшись от мысли о том, что он мог бы оказаться в таком состоянии, да еще и в ее объятиях, молодой шиноби шустро прополз, чудом не сбив стоящие рядком бутылочки с сакэ, в сторону своей верхней одежки и снаряжения. На комнате стоял халявно доставшийся шедевр Узумак (хотя у них все печати, если оценивать с точки зрения обычного шиноби, шедевральны), потому шиноби смогли качественно расслабиться перед своим последним решительным забегом в Коноху. Два часа беспрерывного бега на высокой скорости для саннинов ничто. Собственно, именно поэтому они до того путешествовали медленно, с чувством, с толком, с расстановкой… Паломничество, как никак.

«Меня бы с утра собирали по кусочкам… Не будь я столь предусмотрителен и не положи я между нами эти подушки… Или мы бы переспали… И тогда бы все стало гора-а-аздо сложнее… Но какая же она все-таки…»

Орочимару кинул почти плотоядный взгляд на девушку и облизнулся, чуть выйдя за рамки нормального. Затем вздохнул, эдак грустно-грустно, и сел в позу медитации.

Ранее упомянутый стояк был не проблемой для опытного ирьенинна и шиноби, потому минута сосредоточения — и можно беспрепятственно снимать кимоно и натягивать обычные форменные штаны, что, если честно, всегда надоедали этому человеку, носящему одни кимоно да хаори в обыденной жизни уже без малого двадцать лет…

И, как обычно, в самый интересный момент, когда бледная задница Орочи только-только ощущала приближение заветных брючек, продрала глаза Цунаде. И, конечно же, первое, что она увидела это были две половины целого, если говорить грубо, то увидела она именно зад. Не вблизи, конечно, но ей хватило этого для того, чтобы совершенно случайно, на рефлексах, захерачить в него подушкой. Так как опасности эта штука не представляла, чуйка, имеющаяся у каждого из шиноби не сработала, хотя звук за спиной заставил начать отскакивать. Но отскок с не до конца одетыми штанами — это, конечно, что-то с чем-то…

Конечно, Орочимару удержал равновесие. И несомненно он сумел даже поймать снаряд.

Изучающе глядя то на подушку, то на Цунаде, желтоглазый саннин ухмылялся и примеривался… Но Сенджу разгадала план его праведной мести за поруганный зад и…

Почти так же ухмыльнувшись девушка, хотя какая девушка, сейчас она самая настоящая девчонка, перехватила оставшуюся в ее владении поудобнее и, уже поднявшись, встала в крайне соблазнительную стойку. Этот момент Орочимару подметил мельком, хотя был бы рад в стиле Джирайи что-то на этот счет сказать. Тогда бой стал бы неминуемым…

Но и сейчас…

«Ей просто необходимо расслабиться…» — убеждал себя Орочи в том, что это больше надо Цунаде, чем ему. — «Если она еще раз заплачет у меня на глазах… хотя лучше, все же, на груди, ку-ку-ку… мне останется только успокоить ее старым как мир методом… А это предполагает от меня дальнейшие активные действия… Но я и не представляю… Что делать… Кто бы помог...»

Раздумья его были прерваны съездившей по морде пуховой подушкой… За что Цунаде была примерно наказана ударом с разворота… Не ногой, опять же, подушечкой…

«Ах ты так?! Ну щас я… Ух! Их-х-ха! Шарах тебе!!!» — и все это с каменным лицом.

А Цунаде же искренне смеялась, выбивая пух из подушек и все ненужные мысли как из своей головы, так и из черепушки Орочимару.

Минуты три этого детского бешенства — и Цунаде сплевывает пух на полу после удачной подсечки Орочи, а змеиный саннин вылавливает перья из своих волос, быстро перебирая пальцами. И хотя Сенджу прекрасно знает, что Орочи совершенно спокойно справится сам, она кладет на его руки свои и мягко проговаривает, наклонившись к его уху.

— Оставь, Орочи-кун, я помогу… А ты поможешь мне…

Если смотреть со стороны, то получается крайне сюрреалистичная картинка. Грудь Цунаде упирается куда-то в шею подозрительно довольно жмурящегося Орочимару, а ее цепкие пальчики выбирают из черных волос пух… Она стоит за ним на коленях, а Орочи сидит в позе типа задумчивый самурай, уперев ладони в колени скрещенных ног.

И жмурится.

Но еще более необычный вид можно было бы увидеть, когда это же самое делал мужчина.

Ну прямо парочка орангутангов с канала ВВС… Так возможно сказал бы сын Орочимару, о котором тот и не подозревает.

Хотя скоро начнет.