Филипп

Лакей-самоубийца из дворовых людей Свидригайлова. Впервые речь об этом персонаже заходит в 4-й части романа в диалоге Авдотьи Романовны Раскольниковой с Лужиным, который, напомнив о самоубийстве свидригайловского лакея, уверяет, что «принудила или, лучше сказать, склонила его к насильственной смерти беспрерывная система гонений и взысканий господина Свидригайлова». Авдотья же Романовна пытается опровергнуть своего жениха (каковым был еще на ту пору господин Лужин): «Я не знаю этого, — сухо ответила Дуня, — я слышала только какую-то очень странную историю, что этот Филипп был какой-то ипохондрик, какой-то домашний философ, люди говорили "зачитался", и что удавился он более от насмешек, а не от побой господина Свидригайлова. А он при мне хорошо обходился с людьми, и люди его даже любили, хотя и действительно тоже винили его в смерти Филиппа...»

Люди «винили», видимо, не напрасно: сам Свидригайлов признается в разговоре с Родионом Раскольниковым (когда рассказывал тому, как является ему покойная супруга Марфа Петровна, тоже «загубленная» им, в виде привидения), что вскоре после самоубийства лакей явился к нему по зову: «Филька, трубку!», — словно хотел отомстить, ибо, по словам Свидригайлова, они перед смертью Филиппа с ним «крепко поссорились».

В конце романа упоминается знаменательный штрих: «Свидригайлов и недели не жил в Петербурге, а уж всё около него было на какой-то патриархальной ноге. Трактирный лакей, Филипп, тоже был уже "знакомый" и подобострастничал...»

Вероятно, имя лакея сыграло не последнюю роль в том, что холеный барин Свидригайлов стал завсегдатаем в этом захудалом грязном трактире.