h_charrington

Здравствуйте.


Да, то, что происходило с Эдвардом, и то, что с ним могло произойти на этом же пути (не остановись и не замри он перед Элис) — страшно. Не менее, чем все, происходящее вокруг них. Вот оно — разрушение души. Я не думаю, что Эдвард, даже если не случилось примирения, дошел бы до душевного, внутреннего растления, но согласна с вами в том, что прежде, до этого момента, он жил, дышал и держался своей собственной любовью к Эл, надеждой на ее ответ и на то начальное чувство, которое у нее к нему, пусть не быстро, совсем не сразу, но начало появляться. А, может, мне не хочется и страшно думать о том, каким он стал бы, если бы поддался этому внешне незаметному, плавному разрушению. Да, в любви Эдварда к Эл есть и эгоизм, и требовательность и неправота, и горячность. Даже требование ответа. Но в ней больше всего этого, как я думаю, именно любви. Не сталкиваясь с этим чувством до встречи с Элис, не испытывая его прежде ни к какой другой женщине, он влюбляется в нее, затем — любит. И любовь эта, большая, может быть, даже неудобная для человека, занимает в его жизни и сердце все больше места и значения. Он бы, может, и хотел отгородиться от нее так же, как закрыл перед Элис дверь, но он не может.



Согласна с вами: к моменту разговора, который состоялся после возвращения от Гиббельса, сил у Эдварда не осталось. Не физических, а, что важнее во всех таких вопросах, душевных. Нет в нем ни отрицания своей вины, но нет в нем больше и сил жить так, как сложилось у них с Элис под всеми событиями и после смерти Стива. Это очень трезвая, жестокая, ранящая честность. Но она необходима. Иначе Эдвард потеряет самого себя, как человека. И, что немаловажно, свое достоинство. Она необходима и для Эл. Как знак. И обозначение рубежа, за которым, если ничего не исправить, будет только выжженная земля. И молчание. И игра на публику. Я не знаю, как фраза, сказанная Эл в боли и отчаянье, может не ранить. Да, Милн прекрасно знает ее состояние. И все же. Легче от этого ему почти не становиться. И что еще он может сделать, чтобы утешить ее? Об этом он и говорит: если бы можно было, я бы забрал всю твою боль в себе. В этих горьких словах тоже его любовь. Что ему, и так уже и битому, и жженному, еще и такая боль? Больно, да. Но не привыкать. На этой привычке и вынес бы. Но забрать боль Элис нельзя. И это тоже его страшно мучает.
Да, он сам себе задает и высокие планки, и все долженствования. Вот только выдержать накал таких требований ни один человек, думаю, не может. Не потому что слаб и плох, а потому что человек.



Я думаю, что если в самом деле Эдвард стал "как они", то историю можно было бы заканчивать. Или не начинать вовсе. Это то же самое, что сделать Ханну главной героиней. Это был бы путь от света во тьму. Но стараниями миллионов людей, их жизнью и кровью, был взят другой курс. Из тьмы — к свету. Ведь зачем тогда Победа, если с героем, даже если он останется физически жив, произошло самое страшное. И все, что отделяло бы Милна от Стива, от нацистов, все, что он знал и замечал в них, вся его наблюдательность, прозорливость, аналитичность... все пошло бы прахом. И, выходит, как бы удивительно это ни было в отношении Эдварда, всегда прежде такого рационального, любовь для него имеет ТАКОЕ значение. Такое громадное, что если без нее, то — в ту же сторону, что и Стив. Или почти.



Да, Элис действовала по чувству. Опыта такого у нее прежде не было, спросить не у кого. А даже если и было бы можно, то как о таком спросишь? Действовать нужно было на свой страх и риск. Доверившись единственно тому, что было живо и не очерствело в душе Милна. Но пройдя через все преграды, стало ясно, что за ними, много раз раненное, его сердце живо. И что оно не погибло. Оно живое и трепетное, хоть и снова, еще раз раненное.



Кто-то говорит, что при должном "усердии" зла ни один, даже самый доблестный человек, не выдержит. А кто-то выдерживал. Как, например, генерал Карбышев. Не знаю, что на это сказать. Всё есть. Но в отношении Эл и Эда соглашусь с вами: для них боль душевная оказывается большим по значению, чем боль физическая. Физическую боль они преодолеют, справятся. А если, как не зря боялась Эл, за рубежом, в который уходил Милн, окажется только немота? И ничего не получится вернуть? Какой бы милой, красивой, любимой им когда-то, она не была и сейчас? К счастью, им не пришлось испытать подобное.


Спасибо вам за отзыв.