Справедливость

Та же виселица, которая на карте “Повешенный”, но тут висит сам палач. Он повешен за шею, а его брюхо так замечательно вспорото, что и потроха вывалились. Пень не опрокинут, а ноги палача сами сошли с трухлявого пня, когда боль стала невыносимой. Коллеги — рядом. Чумные маски выглядят как очень добрые лица. Ну, мимими же.

Ян любил повторять, что в подлунном мире есть только один вид справедливости. “Пусть и не проворным достаётся первенство в беге, не храбрым — победа и не мудрецам — богатство, зато творящий крупное зло сам часто терпит его от других, ведь к этому приводит его беспокойная жизнь. Злодей нередко карается другими злодеями”.

Когда я впервые услышал, что люди убивают и приговаривают друг друга к экзекуциям, я содрогался от загадки, что более жутко — идти на казнь с завязанными или открытыми глазами. Полагаю, тут дело в другом. Полагаю, с его лицом они сделали совсем уж мерзкие вещи, раз уж распороли брюхо.

Я люблю радоваться, когда очень плохому человеку очень плохо. Если из придаточной части прошлого предложения исчезает хотя бы одно “очень”, я никогда не радуюсь. Не люблю мелочной злопамятности или мелочного злорадства. Как огонь мотылька тревожит вопрос, какую жизнь я мог бы прожить в то алое время?

Некоторые террористы, участвовавшие в дворцовом перевороте и разгребавшие последствия — как замысливший подло убить Наполеона Пьер Безухов из классической литературы зазеркального мира. По правилам места и времени — преступление, хотя Наполеон и вёл опустошительную войну. Этот не нравящийся мне взгляд на войну можно свести к тому, что гражданин посторонней страны не обязан не наносить вред гражданам другой. Ибо вся этика — двусторонние, так или иначе, обязательства, а военную экспансию нельзя уместить в эту схему. Но я отвлёкся. Когда человек верит в идею, она никогда не ослепляет его. Глаза фанатика страдают от эффекта тоннельного зрения. Он видит прежде всего свою звезду, а многие препятствия и возражения — невидимая периферия. Wishful thinking.